Глава 4. Бауманская.

- Вкусно было, - сказала Алиса. Она впервые заговорила после того, как они с Денисом знакомились у него в палатке. Свет от станции Электрозаводская минут уже как пятнадцать назад скрылся в темноте. Они шли втроем. Впереди Рваный, сзади него вышагивала Алиса, а замыкал процессию Денис, периодически оглядываясь назад и изучая под светом фонаря стены, пол и потолок тоннеля, на случай возможного нападения. Тоннель был относительно безопасный, но оружие они все равно держали наготове. Мало ли кто проснется в дебрях этой старой паутины, под названием метро. Рваный освещал путь впереди и, думая о чем-то своем, молчал.
- Ну, та еда, что вы мне дали, - поправилась девочка. – Ничего подобного я еще не ела.
- А что ела? – автоматически буркнул Денис.
- Ну… То, что могла добыть. И то не каждый день.
- Воровала?
Девочка остановилась и, обернувшись, недобро посмотрела на Дениса, уперев руки в бока.
- Ладно, - примирительно поднял Денис руки. – Я просто спросил. Я не думал ничего плохого. Просто не понятно, как девочка одиннадцати лет может добывать себе еду. И уж, конечно, можешь мне не говорить. Не мое дело и мне не интересно.
- Интересно! – задумчиво подтвердила Алиса. – И мне не одиннадцать, а десять всего лишь, - поправилась она, а затем, развернувшись, потопала за Рваным, рассказывая на ходу: - Говоришь, что я ничего не могу добыть? Не знаю… Я добывала! Крыс ловила, да мох по стенам собирала, когда совсем есть хотелось. Когда огонь был, жарила, когда нет – так ела. Сырыми! И уж никогда ни у кого не воровала! – голос девочки был каким-то меланхоличным, как будто этим она занималась всегда, всю жизнь, и никогда не задумывалась над этим, как над чем-то ужасным. Тон заправского охотника, который сухо констатирует факты. Впрочем, Денис особо не удивлялся. В метро многим приходилось влачить столь жалкое существование. Поражало другое. Денис видел одиноких детей на других станциях, где ему приходилось бывать. Они занимались попрошайничеством, либо воровством, и, в основном, их умственное развитие не было очень уж сильным. Да и похожи они были на загнанных волчат, смотревших на всех с дикой злостью и вызовом, и не доверяющих никому. Здесь же он видел другое. Совершенно самостоятельного человека. Да маленького, да беззащитного, но человека. Умеющего размышлять, делать выводы, утверждать. Осмысленно. Естественно, у него сорвался вопрос:
- А почему ты одна? – спросил он. Она тут же опять остановилась и посмотрела на него с вызовом.
- А ты? –видя сколько чувств отразилось на лице Дениса при этом вопросе, она как-то смягчилась и, развернувшись, пошла дальше, рассказывая.
- Не знаю. Сколько себя помню, родителей у меня не было. Только братик… Я их искала. Правда! Но никак не могла найти. Много станций, много людей видела, а их – нет. Я, как вижу мальчиков и девочек, которые с мамами и папами играют, то сразу слезы наворачиваются. Вот и сейчас… - она шмыгнула носом, вытирая рукавом лицо. – И почему их нет у меня?
- А где братик твой? – спросил Денис, чтобы сменить тему, ибо тема про отцов, матерей и детей ему совсем не нравилась. Он чувствовал, что сейчас тоже расплачется. Прямо посреди темного тоннеля.
- Не знаю, - ответила Алиса. – Возможно там, куда мы идем. Он два года назад пропал. Примерно. С тех пор я и скитаюсь по тоннелям и станциям. Его ищу. Но пока безрезультатно. Даже козу искать ходила.
- Какую козу? – не понял Денис.
- Ну, ту самую, о которой вам с утра торговцы рассказывали. – Денис понял, что волосы как-то сами по себе шевелятся на затылке. Он никому не рассказывал об этом. Откуда девочка могла знать, что им утром рассказывали челноки? Может Рваный ей об этом рассказал? Навряд ли. Да и когда была такая возможность? Он решил позже поговорить с Рваным, может что и прояснится.
- Это которая молоко дает, что от мутации излечивает?
- Враки это! Никого он ни от чего не излечивает. – спокойно ответила Алиса. – Ее молоко силу дает.
- Какую? – удивился Денис.
- Ну… Как бы увидеть и услышать человека на расстоянии. Поговорить с ним. Мысленно.
Денис, поняв, что мозги начали уже плавиться, задал совсем уж глупый вопрос.
- Ну и как, нашла?
- Нет, - ответила девочка, - Нет там никого. Только страшно очень. Деревья совсем озверели. На все живое бросаются.
- Где? – не понял Денис.
- Ну там. За Партизанской. В парке. Там еще на станции «Партизанская» написано.
У девочки была явно богатая и болезненная фантазия. Только представив, как она одна бродит по поверхности в Измайловском парке в поисках какой-то мифической козы, он поежился. Дальше разговор продолжать не имело смысла. Девочка такого могла напридумывать, что мозги свои потом в кучу не соберешь.
Минут пять они шли в полном молчании. Денис осматривал стены и потолок, тоже самое делали и остальные, явно наслаждаясь тишиной, которая наступила. Ее нарушал только звук шагов, многократно помноженный эхом.
Оставалось уже немного до Бауманской, когда Рваный впервые за путешествие подал голос.
- Денис. Чё-то мне уже совсем муторно после этих ваших разговоров. И тишина как-то давит. Давай прочитай что-нибудь. Ну из своего. Что-нибудь заряжающее. – Денису оставалось только смириться. Ему и самому было не по себе после разговора с Алисой. Эти ее фразы… «Возможно там, куда мы идем», или «…о которой вам сутра торговцы рассказывали.». Как будто она знала и что им рассказывали торговцы, и… Что он один. Это было непонятно и пугающе одновременно. Что за странная девочка? Да и это ее рассказ об Измайловском парке, в который, будучи в здравом уме, невозможно было поверить. Только бы не очень чокнутым вернуться из этого похода к Полису…
Он несколько громче, чем ему хотелось, заговорил. Его слова, умноженные эхом, поплыли по тоннелю в разные стороны. Слова звенели, будто раздвигая своды, словно наращивая мышцы и кипяча кровь. Эффект был интересным и неожиданным, ведь в тоннелях Денис стихи еще не читал.

Опять в поход, опять вперед,
Идем мы в глубину тоннеля.
Да здраствует опять отчет,
За каждого «в убитых» зверя.
Рычажный скрип и громкий мат
Нам не дают во тьме забыться,
Вдали грохочет автомат,
Мечта о смерти может сбыться.
Там где-то впереди рычат
Чудовищ безобразных стаи,
Дрезина, руки нас домчат!
Помочь успеем, знаю!
Пусть тварей полчища идут!
Пусть страшно и хреново!
Пусть знают суки – люди тут!
И нас никто не остановит!

Конечно, стихи эти подошли бы лучше тогда, когда они на дрезине ехали к Семеновской, но все же. Дух они действительно поднимали, даже, когда звучали в неподходящее время в неподходящем месте. А, усиленные тоннелем, слова гремели. Последнее слово как раз прогремело, когда они подходили к Бауманской.
- Ничего подобного раньше не слышала! – тихонько, чтобы не разрушить создавшийся эффект, - произнесла девочка, - Могучие слова. Красиво говоришь, Денис.
- Спасибо, - успел ответить он, когда они вышли из тоннеля. Там их уже встречали. Человек около пятнадцати. Когда они вышли, им зааплодировали, и понеслись возгласы с выражением восхищения. Оказывается, они здесь уже давно собрались, практически с самого начала чтения стиха Денисом. Строки, усиленные эхом, долетели до выхода из тоннеля быстрее, чем они дошли сами.
- Звук, как раньше, в опере! – похвалил один старикашка. –Ничего не скажешь. Молодцы, парни, порадовали!
Это был начальник станции Петров Василий Прокофьевич. Он быстренько разогнал толпу и повел путников к себе в кабинет, отослав куда-то караульного.
Войдя, Василий Прокофьевич, начал сгребать со стола все папки с помятой желтой бумагой и, особо с ними не церемонясь, складывать их в деревянном шкафу. Стоит заметить, шкаф был добротный, массивный с резными украшениями на дверях. Собственно, как и все остальные вещи в комнате. Стол был таким же массивным, как и шкаф, с резными деревянными ножками. Он был лакирован настолько, что Денис видел на его поверхности отражение всего, что находилось за столом. Также сбоку стояли диван с креслом таких же причудливых форм, как и стол, обитые красивой красной материей. По периметру стола стояли лакированные стулья с неимоверно высокими резными спинками. На стене за диваном был приколочен ковер. Настоящий! Ворсистый! С витиеватыми узорами. А на остальных стенах висели разнообразные картины, изображавшие какие-то странные узоры. Наверняка, это было неимоверно дорого – обзавестись такой обстановкой. Интересно, сколько сталкеров лишились из-за этих вещей своих жизней? Несколько излишние для метро вещи. Но у каждого свои  голове тараканы…
Тем временем, Василий Прокофьевич уже во всю расставлял на столе тарелки и чашки, покрытые каким-то замысловатым рисунком. Очевидно, дело шло к ужину, поэтому Рваный запротестовал.
- Василий Прокофьич! Стойте. Не нужно всего этого. У нас срочное дело и нам нужно до закрытия переходов добраться до Курской. Так что, ы зря все это…
- Знаю. Как же. Знаю, - отмахнулся рукой Прокофьич, спокойно продолжая свое дело. – Предупредили. Просили, так сказать, посодействовать. Вот и содействую. Вы присаживайтесь. Сегодня не стоит никуда ходить. Сядем, посидим, поедим и все такое… а завтра, выспавшиеся, спокойно дойдете до своей Ганзы. Я даже бойцов вам в сопровождение выделю. – Он улыбнулся и устроился на стуле.
- Почему это нам не стоит никуда ходить? – Удивился Денис. – Что-то не так?
- Да! И зачем нам сопровождающий? – добавил Рваный. – Скажите уж в чем дело-то.
- Проблемы у нас, - тут же посерьезнел Прокофьич. – Не стоит сегодня соваться в западные тоннели. Не стоит. Что-то там происходит. Не понятно даже и взялось-то откуда. Хотя… Впрочем, все по-порядку. Все равно вам в тоннели уже не ходить сегодня. Не советую.
Денис с Рваным, переглянувшись, сели. Алиса же подошла к Денису и потрогала его за рукав.
- Можно я пойду по станции похожу. Я здесь первый раз и не видела ее еще ни разу. Может, найду, с кем поиграть.
Денис на мгновение задумался, стоит ли отпускать ее туда одну. Мало ли чего она там сейчас наговорит! Или нарассказывает. Че-то как-то боязно было отпускать ее туда. Да и то, что эту станцию она не видела ни разу, как-то странно звучало. Уж не через Партизанскую же она, в самом деле, попала на Семеновскую! Принимать такие высказывания на веру было глупо, но ситуацию разрешил начальник.
- Иди, дитя, погуляй. Правильно! Нечего в дела взрослых лезть. Потом зайдешь, я тебя накормлю. – Девочка благодарно улыбнулась и, не дожидаясь разрешения Дениса, вышла из комнаты.
- Только смотри, не лезь куда не надо! – еле успел крикнуть Денис в закрывающуюся дверь и в ответ услышал удаляющееся:
- Ладно.
Через секунду дверь опять отворилась, и в комнату вплыла дородная чисто одетая тетя с большим подносом в руках. Она быстро, не смотря на свои размеры, накрыла стол и плавно, почти бесшумно выскользнула из комнаты. Перед путниками стояла ароматная похлебка, как говориться «с варку». Василий Прокофьевич полез куда-то внутрь шкафа. Некоторое время он разбирал там что-то, в результате чего выудил на свет пару бутылок коричневой жидкости. Затем из под дивана достал еще две, но уже жидкость там была белая и мутная, что говорило о том, что там скорее всего самогон, причем не высшего сорта. Вечер обещал быть интересным.
- Ну вот, - широко улыбнулся он. – Это в качестве моих аргументов. Ведь в таком состоянии нельзя никуда ходить? Правильно? А за процессом я вам расскажу в чем дело.
- Прокофьич, а может не надо? – как-то жалобно, не веря самому себе, спросил Рваный, не отрывая от бутылок взгляда.
- Ну, поскольку, ни вам, ни мне все равно делать пока нечего, то смею предположить, что надо! – как-то торжественно произнес тот и начал ужин с открытия одной из бутылок, на которой были нарисованы три звезды…

Первым дело, когда Алиса вышла из кабинета начальника станции, она засунула руку в нагрудный карман и извлекла оттуда улыбающегося паучка. Он заискивающе перебирал лапками. Она легонько коснулась его мыслей и с удовлетворением отметила, что о своей семье существо практически не вспоминает. Ему было хорошо с ней. Тепло, уютно. И сытно. Днем, во время обеда, она украдкой сунула в карман кусок вареного мяса, которое выловила из рагу. Существо неодобрительно отнеслось к подарку. Тогда Алиса внушила ему свои мысли о вкусе, и существо слопало кусок мяса, уже не задумываясь. Сейчас же ему определенно хотелось размять свои лапки. Девочка улыбнулась и разрешила, запретив при этом трогать людей и их живность. Она отошла в сторону и в тени массивной колонны выпустила существо. Затем огляделась.
Если на Электрозаводской палатки занимали один из путей, то здесь, на Бауманской, они располагались по середине платформы, прижимаясь друг к другу тесно, насколько это возможно. Оставляли лишь несколько мест для костров. Это обуславливалось тем, что оба западных тоннеля работали на проход. Оттуда могла прийти внезапная опасность. И если бы палатки бы стояли на одном из путей, то они бы первые попали под удар. А так и легче было обороняться. Между массивных колонн проходы были не очень широкими. Здесь по всему периметру платформы были сооружены небольшие баррикады, которые в случае опасности занимали бойцы. Таким образом небольшой численностью можно было обороняться от большого количества врагов.
Костры горели. Вокруг толпились люди, готовившие ужин. Переговаривались, смеялись, рассказывали друг другу что-то. Между палаток носились ребятишки, играя в свои игры.
Алиса медленно пошла, обходя палатки. Она старалась прислушаться, ощутить настроение живущих здесь. И найти. Найти, наконец, знакомые ответные мысли. Которые улыбнуться ей, будут рады. Она искала братика. Братика, который пропал не здесь и не сейчас, но который мог находиться здесь. Проходя мимо палаток, она ощущала то счастье, то боль, то тоску или радость. В каждой палатке кто-то переживал, грустил, радовался или попросту отдыхал, избавившись от всех мыслей, после тяжелых трудовых суток.
Как она привыкла уже к таким чувствам! Чувствам нормальных людей. Людей, которые умеют жить по-человечески. Радоваться, бояться, жалеть и переживать. Именно это объединяло эти три станции. Люди. Именно они склеивали, сплачивали друг друга для какой-то другой цели, нежели простое существование. Они глядели в будущее и желали, чтобы это будущее было и у их детей. Чтобы оно вообще просто было.
Алисе было с кем сравнивать. Потеряв два года назад братика, она успела побывать на разных станциях. По разным не только в архитектуре, но и людях. Много было алчных, завистливых, жестоких и просто глупых. Многие жили одним днем и жалели только себя, стараясь найти выгоду в чужом горе. Многие. Как звери. Дикие звери. Готовые перегрызть друг другу глотки, чтобы хоть раз глотнуть еще воздуха, наполненного их же смрадом, или урвать кусок пищи, которого могло хватить на нескольких человек. Здесь же все было по-другому. Все. И Алиса наслаждалась этой атмосферой. Человеческой атмосферой. Настоящей атмосферой.
Она знала, что своего братика она здесь не найдет. Знала это и искала. Искала не для того, чтобы заглушить совесть. Ищет и ладно. Нет. Они не могла без него. Просто не могла. И за два года этот поиск превратился в привычку, которой она уделяла каждый день своей жизни. Она должна была найти и найдет его. Во что бы ей это ни вылилось.
Если б знал тот же Денис, через что она прошла за эти два года поисков. Возможно бы тогда он не считал ее сумасшедшей. Поверил бы, что она была в Измайловском парке, где она провела долгую ночь. Поверил бы, что за десять своих лет она прожила долгую и полную неимоверных опасностей жизнь. Жизнь, которую не каждый взрослый бы прожил.
Денис. Денис ей нравился. Он был хорошим человеком. Хорошим, но замкнувшимся на своей трагедии. Она прекрасно видела всю его историю. Видела, как умирали близкие ему люди. Люди, которых он любил. Она видела, как мечется его душа, его мысли. Он хотел быть с ними, хотел умереть. И, в то же время, вспоминая о них, он хотел жить, чтобы жили воспоминания, чтобы быть благодарным близким, что они у него когда-то были. Она видела его сны. Там была любовь. Так же там была и смерть. Любовь и смерть. Ничего более. Призраки прошлого его не отпускали. Держали его в цепких объятиях кошмара каждодневно. И от любого воспоминания о близких этот кошмар вырывался. И Денис не подавлял его. Нет. А принимал. Принимал и давал ему себя захватить. Так же, как Алису захватил поиск ее брата. Болезненно и безвозвратно. И поэтому он интуитивно бросался во все тяжелые задания, что давал ему начальник станции. И поэтому он уже похоронил себя.
И, тем не менее, Денис был нужен Алисе. Она это чувствовала. Их пути были тесно связаны с этого момента. Он ей поможет. Должен помочь. Она очень на это надеялась.
Потихоньку она обошла вокруг всех палаток. Братика не было. Хотя она и так знала это. Но она не стала останавливаться. Гуляя между ними, она вспоминала. Все, что с ней приключилось и произошло с того момента, как она себя помнит.
Как они вдвоем долгое время жили на одной необитаемой станции. Как отражали попеременно атаки злобных существ, постоянно угрожающих им. Пустая станция с одиноким костром в центре. Постоянная тьма вокруг, полная страшных созданий, одиночества. Два юных сердца, бьющихся среди ужаса и мрака. Порой не хватало дров. Огонь угасал на несколько дней, а то и недель. Они грели друг друга, обнявшись, ели сырое мясо, спали в пол глаза, заменяя друг друга, чтобы не пропустить нападения. Они были одним целым и благодаря этому выжили. А еще благодаря своим необычным способностям. У брата тоже они были, но несколько другие. Видоизмененные. Он мог разжечь огонь, а мог и порвать нападающую зверюгу на части. Если бы не они – их способности и их сплоченность, то они вряд ли продержались там долго.
Потом мальчик исчез. Когда она пришла с охоты, его уже не было. Она обыскала всю станцию, все пути и переходы в округе, пока где-то далеко не ощутила его слабый зов. Зов, идущий из большого метро. И она последовала за ним.
Кого она там только не встречала. И фашистов, и красных, и бандитов, и порой вообще таких созданий, что разум отказывался верить в их существование. Она была везде изгоем. Кому был нужен одинокий, брошенный ребенок? Грязная, в поношенных тряпках. Ей плевали в спину на благополучных станциях и предлагали интим и тяжелую, грязную работу на неуправляемых станциях. И так почти полтора года, пока она однажды, следуя к Полису, не попала на странную станцию. Полянка она называлась.
Там были люди, греющиеся у костра. Они двигались, разговаривали, зябко потирали руки. При этом она не ощущала ни их мыслей, ни их чувств, ни вообще какого-либо их присутствия. По ее ощущениям, станция была пустая. Но в то же время нет. Как такое могло быть, понять она так и не смогла. Но, так как ничего ей вроде не угрожало, то Алиса подсела к костру поближе, чтобы немного согреться от холода окружающего пространства. От костра несло жаром на расстоянии.
Ее спрашивали, она отвечала. Она почти всю жизнь выложила этим людям. Они сокрушенно мотали головами, сочувствовали и, когда Алиса собралась уходить, то спросили, куда она намерена податься, что делать. Девочка честно ответила, что хочет поискать в Полисе своего брата. Тогда те, изумленно переглянувшись, стали советовать ей не ходить туда. Будто бы сейчас она туда не попадет. Опасно. Будто бы ей надо искать путь на Семеновскую и дожидаться там своего часа. Когда он придет, она поймет сама. И тогда она найдет брата. Найдет свою судьбу. Странный совет от странных людей, лики которых она уже не могла вспомнить, отойдя от станции на пятьдесят метров.
Придя в Полис, на станцию Боровицкая, она поняла, что туда просто так не попасть. Ее не пустили. Она попробовала уговаривать, пока в ее сторону не направили автомат и не приказали удалиться от станции дальше, чем на сто метров. Выхода не было, пришлось искать другой путь. И, проходя через Полянку, она обнаружила совершенно заброшенную и необитаемую станцию. Предсказание странных людей начинало сбываться. И тогда она отправилась искать путь на Семеновскую…
Случайно во время своих воспоминаний она очень сильно отвлеклась и, не заметив, потеряла контроль над паукообразным существом…

  Паучку было хорошо. Первый день в своей жизни хорошо. Мало того, что его покормили, обогрели и приласкали, так его еще и выпустили пробежаться, размять затекшие конечности. И паучок дал волю своему телу. Он бегал по стенам и потолку во всю силу своих маленьких лапок. И начал привыкать к своим новым ощущениям. Теперь его мозг принадлежал только ему. По крайней мере, ему самому так казалось. И он стал им безраздельно пользоваться, улавливая и сортируя различные звуки, запахи и образы. Это было так ново, захватывающе и так затягивающе, что блеклые воспоминания о своей прошлой жизни, когда он служил лишь инструментом для мамочки и всей колонии в целом, отошли на второй план и таяли, как нечто неприятное. Естественно, понимание того, что он предавал свою семью, еще скользило ядовитым червячком в его мозгу, но уже не могло заставить отказаться от новой жизни.
  Он бродил и меж палаток, и заглядывал к людям, впитывая все их запахи. Они теперь ему стали нравиться. Нравиться до бесконечности, и паучок был готов ходить возле людей постоянно, чтобы только этот запах не исчез. Еще паучку удалось стянуть у людей, сидящих и болтающих у костра, кусок мяса. Это было не трудно, ибо освещение было скудным, а свет костра давал достаточно теней, чтобы можно было спрятаться. И теперь он с удовольствием уплетал поджаренный на огне кусок свинины, распробовая новый вкус и запах.
   Всякое желание укусить человека или попробовать его мясо или кровь у него отпало. Оно постоянно ощущало присутствие Алисы, нежно ласкающее мысли. И оно присутствовало всегда с тех пор, как существо захотело укусить девочку.
  Вдоволь набегавшись по перрону, паучок принялся искать девочку, чтобы вернуться в уютный карман на ее груди и там, свернувшись, поспать, но, вдруг, понял, что ее нигде нет. Он перестал ее ощущать. Это произошло в тот момент, когда Алиса погрузилась в воспоминания. Но об этом паучок ничего не знал и никак не мог понять, почему его новый друг, вдруг исчез, бросил его в одиночестве. У паучка были очень сильно развиты стадные инстинкты, поэтому он никак не мог смириться с этим, вдруг обнаружившимся, фактом. Он стал нервно бегать по перрону, от палатки к палатке, пытаясь хотя бы отыскать знакомый силуэт.
  И тут пришло это. Сильная воля его мамки, укрепленная тысячей разумов его соплеменников, придавила его к полу. Сначала была радость от вновь восстановленной связи, что их лазутчик снова с ними. Потом непонимание. Ведь они также хорошо читали его разум, как открытую книгу, и не могли не понять, с какого такого перепуга он, вдруг, встал на другой путь. Как он оказался по другую сторону баррикады. Как мог предать всю их семью. Бросить ее. Последовала волна негодования и мамка, распоряжавшаяся теперь им, дала волю своему гневу и активизировала нервные окончания бедного существа. То моментально испытало целую гамму боли. Загибая свои лапки от нестерпимого ощущения, что их отрывают, паучок тихо пищал, стараясь отползти в более темный угол.
  Это была карательная акция его семьи. Для того, чтобы он впредь слушался. Для того, чтобы он понимал, что идти против или отдельно от семьи плохо. Возмездие настигнет. И, настигнув, принесет только боль и страдания.
  Теперь мамка взяла "управление" на себя. Шажок, другой, третий. Существо и думать даже боялось, чтобы отпираться, чтобы поступить по-своему. Она была сильнее. Всегда была. И усиленный тысячей разумов мозг, управляя маленьким телом, устремился вперед. Туда, где были люди. Было мясо и кровь.

   - Не, не, не! После первой не закусывают! - замахал руками Василий Прокфьевич, видя, как Денис потянулся к ароматному вареву, и, уже удостоверившись, что тот убрал свои руки под стол, начал наливать по второй. Наливал он быстро, как говориться, не промахиваясь. Да и глазомер у него был развит тоже достаточно хорошо, так как наливал он всем поровну. С начальником Бауманской они виделись по делам достаточно часто, но как-то особо по душам никогда прежде не разговаривали. Раньше он вечно был занят и, выслушав послание с Электрозаводской, сразу же убегал по какому-нибудь срочному делу. А теперь он, видимо, решил проявить гостеприимство. Подняв наполненную стопку, он заявил:
- Ну... За дело! - и одним махом опустошил ее. То же самое проделали и остальные, после чего он жестом предложил им закусить.
  - Давайте! Давайте кушайте. А то дорога, небось, дальняя, с собой много не унесешь.
  - Извини, Прокофьич, а ты разве в курсе нашего дела? - спросил Денис, чуть-чуть закусив. Они недавно пообедали на Электрозаводской, поэтому есть не хотелось. Больше хотелось узнать о причине задержки.
  - Да не... - отмахнулся тот. - Знаю только то, что вы куда-то в большое метро направляетесь по важному делу, и то, что вас надо безоговорочно пропустить и содействовать любыми способами и средствами.
- Тогда почему мы еще здесь? - спросил уже Рваный, уплетая похлебку за обе щеки. Он вообще отличался хорошим аппетитом. Прокофьевич немного подумал прежде, чем ответить, как будто сомневался, стоит ли говорить. Но, очевидно, он все же решился, так как медленно начал:
- Собственно, я и пытаюсь вам содействовать в вашем безопасном проходе через мою станцию...
- Хм. Интересный вид содействия получается, - прервал его Рваный. - Нет, нет. Не то, чтобы оно мне не нравится, но все же. В чем дело-то, собственно?
- Да, блин, - махнул в сердцах тот рукой, - у нас тут в западных тоннелях чудо-юдо опять завелось. Пройти к Курской не дает и обратно. Левый тоннель вообще человека вчера съел, а в правый сегодня полдня назад трое челноков вошли и вот пока что не вышли. Ни там, ни здесь. А идти-то, сами знаете, час от силы, а то и быстрей можно, ежели быстрым шагом.
- А почему опять? - удивился Денис, - разве такое было уже?
- Ну да! - Прокофьевич опять махнул рукой, чуть не уронив со стола бутылку самогона. - И не единожды!
- И что, сделать ничего нельзя?
- Нет. Не раз пробовали! - начальник опять начал наливать стопки. - Но никто понять ничего не может. Ни что это за такое, ни откуда, собственно, эта зараза берется. И возникает-то на один-два дня раз в год, а вот, что делать, ума никто приложить не может. Даже Хантер тут как-то целый месяц по тоннелям и перегонам лазил. И ничего. Просто возникнет раз в год, убьет кого-нибудь, и обратно исчезает. Просто аномалия какая-то. Единственное, что смогли придумать, это, когда, как предверие, появляется туман в тоннелях, то сразу оттуда снимаем все посты. Хоть что-то! А то вот лет пять назад целых два кордона исчезло. Были, и нет. Испарились что ли? И на Курской никто и никого не видел. Так что вот. Советую очень переждать до завтра. Ну, будем. - он опять поднял стопку и опять "проглотил" ее. Друзья последовали за ним. Денис почувствовал, как немного пошла кругом голова и внутри начало разливаться тепло. Мысли же оставались ясными, как и прежде. Чудный напиток. Нечета грибковому самогону. Умели же раньше делать! Они и раньше находили на поверхности подобные напитки под названием "Коньяк". Денис так до сих пор и не мог понять это название. Вроде конь одно животное, а як другое. Мутант какой, что ли? Правда, вот в те времена мутантов-то, говорят, не было. Ну и фиг с ним, как бы он ни назывался, главное, что хороший. Они ценили его, держали под полой дома по несколько бутылок для особых случаев.
  Вот, кстати, в том самом подвале, откуда столь упорно они вчера бежали, должно было быть много этого напитка. Не даром этот большой магазин назывался в честь станции метро Семеновская. ТРЦ "Семеновский". Первые три буквы обозначали непонятно что, а спрашивать у старших, которые застали то время, он стеснялся. А вот "Семеновский" говорило само за себя. И Денис понятия не имел, что может быть по-другому. Что торговый центр назвали так не в честь станции метро, а в честь района Москвы, в котором он находился. Оставшуюся же часть коньяка они продавали за большие деньги. Пулек двести можно было выручить за одну бутылку. Не исключено, что сейчас они распивают одну из своих бутылок.
  - А что, собственно, случилось-то вчера? - поинтересовался Денис. - Ведь что-то дало вам повод говорить, что "это" убило человека.
  - Да то и случилось! - развел руками тот. - Как "Туман" объявили, сразу посты с дальних и ближних кордонов снимать стали, переводя на станцию. И я туда пошел, проконтролировать, так сказать. Кхе-кхе. Своими глазами видел, как "это" убило человека. Последние-то уже бежали, словно предчувствовали что-то. И вроде выбежали уже из портала-то, а один не успел! Завяз в тумане. И тот его как будто держит и не пускает. И как будто втягивает в себя. И все на глазах его же товарищей по караулу, которые успели выбежать из тоннеля. Глаза бешенные, на выкате. Сам дурью кричит и растворяется.
- Как это? Растворяется?
- А вот так! Как мыло в воде растворяется! Орет и по кусочкам расползается в тумане. Превращается в туман, как будто сам туманом был. И все! Несколько минут и нет человека, как не было. Даже одежда, автомат и бронежилет и те исчезли.
- Нда... - протянул Рваный, посмотрев на Дениса.
- Не нда, - тут же отверг Прокофьевич, - а ужас. Ужас в чистом виде. Меня потом трясло несколько часов. А как потом караульных на место ставить? Вон двое до сих пор у врача. Отойти не могут! А ведь раньше они этого не видели. Просто люди пропадали в тоннелях. А теперь? Когда страх имеет лицо? Пусть и туман, нечто не понятное, но от этого становиться только страшнее. Оно есть! И оно убивает людей! Как теперь люди будут в дозоры ходить? А эти? Троица торгашей баранов! Куда, спрашивается, поперлись? - и передразнил противным голосом, - "Нам на Курской надо успеть поторговать". Ну? Успели? Поторговали? Где вообще они теперь, интересно, торгуют? Под дня уже прошло, а до Курской они так и не дошли. И уж, думаю, вряд ли мы их скоро увидим. Мда... Так что и вам не советую туда соваться. Сегодня-то уж точно.
- Наверное, мы все-таки прислушаемся, - произнес Денис, у которого из головы никак не хотела выходить нарисованная воображением картина растворяющегося в воздухе человека. - Ты как считаешь, Рваный?
- Наверное, да. Че-то уже и не хочется никуда идти совсем. Нам и здесь тепло, светло, да и мухи не кусают...
- Типун тебе на язык со своими мухами. Еще этой ядовитой гадости здесь не хватало.
- Да уж, прислушайтесь, уж. - Едко заметил Василий Прокофьевич. - Мне, кстати, ваши стихи понравились. Кто это, простите, не помню?
- Да, никто, - скромно признался Денис. - Я это. Всего лишь.
- А! - воодушевленно воскликнул начальник. - Значит новая эра в стихоплетстве? Ну-ну. И вы хотите, чтобы я вас так просто отпустил? Вот хер теперь, пока вы мне не почитаете!
  Он собрал стопки и принялся их снова наполнять. Друзья переглянулись - делать было нечего. По всей видимости, предстоял душевный поэтический вечер. А после такого рассказа, лучше из двух зол выбрать наименьшее. А точнее, лучше бухать, читая и слушая стихи, чем переться в неизвестность, которая может оказаться концом их пути во всех смыслах. И Рваный, приглашающим жестом, предоставил на этот вечер право голоса Денису.

  Алиса медленно брела по перрону, предаваясь воспоминаниям. Где и что она сделала не так? Почему так долго ищет своего брата? Ведь его мысли ощущались постоянно. Он был в метро. Но где, этого она почему-то не могла сказать. Поэтому она пошла на поиски козы. Той самой мифической козы, о которой по метро ходило столько слухов.
Она ощущала ее мысли. Добрые мысли, как ни странно для такого места, как Измайловский парк, о котором даже на отдаленных станциях говорили в полголоса. Она отчетливо помнила прогулку по нему. Как сейчас. Она вообще редко что-либо забывала. И это тоже можно было отнести к ее неординарным способностям.
Огромная луна изредка пробивалась из-за плотных облаков и, легко проходя небогатые листьями переплетенные кроны темных деревьев, насыщала воздух каким-то неестественным бледным светом. От этого стволы деревьев становились еще темней. Луна была не круглая, а напоминала скорее ломоть белого хлеба, который она видела на одной из станций Ганзы. Интересно, какое чудовище ее так облизало? От ее света на сером снегу раскинулись тяжелые тени, изображающие переплетённые кроны, только в более большем масштабе.
Деревья дышали морозной свежестью и спали, иногда шевеля одной из своих мощных веток. Только сотни или тысячи рецепторов, расположенных по всему стволу, постоянно сканировали окружающее пространство в поисках тепла, которое могло "проходить" мимо. Как только какой либо из рецепторов ощущал тепло, так сразу дерево просыпалось, превращаясь в ненасытное чудовище, раскидывающее свои руки-сучья в разные стороны и хватая все живое вокруг, опутывало, через поры разрушая живую ткань и питаясь ею. Как хорошо, что Алиса могла передавать рецепторам нужную информацию.
Было холодно. Ужасно холодно. Но для нее вполне хватало и тех лохмотьев, что на ней были. Тело, не обычное для простого человека, очень быстро перестраивалось, подстраиваясь к условиям окружающей среды, где бы она ни находилась. Невероятная изменчивость структуры ее тела была подстать невероятной изменчивости условий вокруг. Наверное, поэтому она и появилась на свет. Такая, которая могла выжить в постоянно меняющихся условиях окружающей среды. Наверное, поэтому таким же был и ее брат, которого она так упорно искала. Ей не нужен был даже респиратор. Достаточно было одного старого шерстяного платка, повязанного вокруг лица.
  Она неспешно шла по хрустящему снегу, наблюдая, как искрятся сугробы и воздух. Она зашла уже довольно далеко, но все шла и шла, потому что знала, что коза, способная ей помочь в поисках брата, была там. Впереди. В этих страшных и опасных дебрях. Она, можно даже сказать, звала девочку. Еще чуть-чуть, немного. Не хватает каких-то нескольких метров. И вот, наконец, зов достиг апогея в ее голове. Разумом она понимала, что козочка есть, и она добрая и хорошая, но то, что предстало ее глазам, совсем на козу не походило. Это была огромная яма, метров десять в диаметре. На самом дне чернело двухметровое отверстие, а по склонам торчали шипы, размером с руку девочки, и очень опасно поблескивали в свете луны. Девочка начала отступать, так как из отверстия внутри ямы выползли змеевидные щупальца и потянулись к ней. Они тоже были увиты мелкими шипами, а на конце каждого из них располагался глаз.
  Только она сделала шаг назад, существо, а именно коза, распалось в ее голове на десятки частичек, которые преобразились в огромных козлов с горящими огнем глазами и пылающими бледным светом луны рогами. Они стали нападать на девочку. Они не были настоящими, но, возникая перед взором, настолько сильно обманывали чувства, что она отшатывалась. Отступала, шагая то в одну сторону, то в другую. И не заметила, как оказалась у края ямы. Но тут врожденное чувство опасности подсказало ей спасение. Она просто отключила все свои чувства и эмоции, и стала глухой для восприятия образов. Коза была только приманкой, как и козлы, которые существовали только в воображении, нужные только, чтобы загнать потерявшуюся жертву в эту жуткую и дьявольскую пасть.
  Отключив все свои чувства, она побежала обратно в чудовищный лес. Подальше от пасти, подальше от гипнотического воздействия десятиметровой пасти. Подальше вглубь. И тут ее стегнула одна ветка, затем вторая, третья. Деревья ее чувствовали, ведь свои способности она отключила, и тепло ее тела теперь стало доступно окружающим рецепторам. Ветка побольше стукнула ее в грудь и она, задохнувшись, рухнула в сугроб, чуть не потеряв сознание. Пока восстанавливалось дыхание, одна гибкая ветка успела обвить ее, начиная сдавливать свои объятия. Было страшно и больно. И не хватало сил, чтобы оперировать способностями. Но она собралась. Из последних сил. И включилась. И вложила всю силу в свои образы. В свои способности. Мало того, что сучья, так еще и сами деревья отшатнулись от нее. Теперь она была для них огнем. Обжигающим и всепожирающим пламенем. Они уже обожгли о нее свои рецепторы и хотели от нее убежать, но не могли, поэтому, изгибаясь всем своим стволом, старались держаться от нее подальше.
  Так она и шла, поддерживая в себе огонь, почти в слепую, почти на ощупь, пока не вышла к открытой станции Измайловская, где рухнула, как подкошенная. Где через некоторое время ее бессознательную подобрали проезжающие мимо на моторизированной дрезине троцкисты...
  Ее мысли прервались паническим криком, раздавшимся совсем рядом. Из одной из соседних палаток выскочила девушка.
  - Меня что-то укусило! - вопила она, держась за шею, и, вдруг, упала. На Алисиных глазах она начала разбухать и синеть, пока не уставилась на нее пустыми стеклянными глазами, полными ужаса и укора. Укора за то, что наделала Алиса. За то, что занялась своими мыслями и оставила существо без контроля, одно.
  Она срочно стала искать его и нашла. Быстро нашла. В той же палатке, откуда выбежала до этого девушка. Но паучок был не один. С ним были тысячи разумов, объединяемых одним, который в данное время и управлял паучком. И оно, это большое существо, радовалось. Оно поглощало и наслаждалось вкусом оторванного от девушки куска плоти. Ему нравилось. Им нравилось. Теперь, как только потеплеет, можно начинать пробиваться в тоннели, можно начинать захватывать этот муравейник с большим скопищем доступной и вкусной еды.
  Алиса в отвращении напала. Она отшвырнула сознание мамки от паучка, забившегося в самый дальний уголок своего существа, с удовлетворением почувствовав ее ярость и злость. И бессилие. Она, больше не раздумывая вмешалась в способности паучка, убив всякую способность на связь с и кто-то преследует нас, ну или... Перемещается с нами...мамкой, со стаей. И она чувствовала, что поступает правильно, так как паучку явно не хотелось возвращаться к прошлой жизни. Жизни без свободы и права выбора. Жизни марионетки. Потом она позвала его. Паучок откликнулся. Сначала слабо и обвиняюще, затем сильнее и уже скоро он сидел, дрожа, у девочки в кармане.
  На все ушло несколько секунд, затем набежали люди, а также появились подвыпившие начальник станции с Денисом и Рваным. Начальник станции побежал за доктором, а Денис, едва увидев тело и тут же отрезвев, упавшим и тихим голосом сказал Рваному, глядя на Алису:
- Пора уходить! Наша пьянка и ночёвка на Бауманской отменяются.
- Это почему? - Рваный удивленно разглядывал тело.
-  То же самое произошло сегодня на нашей станции, только раньше. Что-то или кто-то преследует нас, ну или... Перемещается с нами...