Дорогу – ту самую, что на карте небесного духа была похожа на тонкую ниточку, – Нанас отыскал быстро. Почти сразу за крайними строениями начинался лес, а в его сплошной стене виднелся вполне широкий проход, достаточный, пожалуй, чтобы ехать бок о бок сразу трем нартам – вот тебе и ниточка! Дорога была удивительно ровной и тянулась вперед далеко-далеко. «Куда-то она меня заведет?» – безмолвно вздохнул Нанас и слегка постучал костяным набалдашником хорея по спинам оленей. Он мог бы этого и не делать, те и без его понуканий помчались вперед так, словно почуяли дом. Впрочем, лес был для них куда более домом, чем пугающие заросли огромных каменных коробов.
    Нанас тоже почувствовал себя намного лучше и уверенней в лесу. Тем более, ехать по дороге было одно удовольствие, даже оленями управлять не надо – им и так ясно, куда бежать; по обеим сторонам – деревья, свободный путь лишь впереди. Так что Нанас откинулся на спинку кережи и решил немного расслабиться. Но долго ему отдыхать не пришлось, скоро он увидел, что от дороги влево отходит еще одна.
    Нанас был к этому не готов. Он остановил оленей и вылез из кережи. Подошел к повороту, отбросил за спину капюшон и почесал затылок. Куда же ехать дальше? Понятно, что обе дороги не могут вести в одно место, а значит, одна из них вела не туда, куда нужно. Какая именно? Он глянул на Сейда, в надежде, что умный пес ему поможет. Но тот посмотрел на хозяина с укором: дескать, откуда мне знать, я тут никогда не был, а пахнут они обе одинаково.
    Эх, подумал Нанас, был бы Сейд не собакой, а птицей, поднялся бы сейчас высоко-высоко и увидел, какая из этих дорог ведет к той, большой, по которой нужно будет ехать к Мурманску! Подумал, и тут же хлопнул себя по лбу. Дурень! «Птица» уже посмотрела на эти дороги и даже нарисовала их для тебя! Он быстро достал из-за пазухи карту, нашел на ней кучку маленьких черных квадратиков – Ловозеро и повел от него пальцем по «ниточке», пока не наткнулся на вторую, уходящую влево. Посмотрел на нее и присвистнул от удивления: та довольно скоро приводила к еще одной кучке, поменьше. Рядом было написано пять букв, но знал из них Нанас лишь самую крайнюю – «а». Однако удивился он не этому, поскольку догадался уже, что это Ревда, о которой тоже слышал от мамы – часть их соплеменников была родом оттуда. Удивительным было то, что после Ревды ниточка снова делилась на две, и одна из них заканчивалась совсем недалеко от его родного Сейдозера, похоже прямо на склоне горы. То есть, можно бы было сейчас поехать туда – а ведь это совсем близко, куда ближе, чем ехал он по озеру, – перевалить горы, и он дома! Правда, горы пришлось бы переваливать пешком, олени с нартами туда не взберутся. Да и дома его ничего хорошего не ждет, и вообще, у него сейчас дела в другом месте... Нет, ехать он туда не собирался, ему было просто интересно, как все хорошо видно на карте, как удобно иметь при себе такую полезную вещь.
    Итак, он вроде бы понял, что ехать по левой дороге ему сейчас не надо. На всякий случай он провел пальцем по той «ниточке», что вела прямо. Вел до тех пор, пока та не уперлась в более широкую полоску. Ну да, ее и показывал ему небесный дух, она и вела почти в самый верх карты, где написано крупными буквами «Мурманск». Кстати, Нанас внезапно понял, что он знает теперь все буквы из этого слова. Конечно знает, память-то у него замечательная. А раз так, надо запомнить уже и те буквы, из которых состоят «Ловозеро» и «Ревда» – вот ведь они, только что в них пальцем тыкал. Кто знает, что ему теперь может пригодиться. Вон, дух и про указатели какие-то говорил. А еще... Нанас вспомнил про «дощечку» небесного духа и подумал, что, может, он теперь сумеет прочитать, что написано на ее первом листе.
    Он убрал за пазуху карту и достал оттуда «дощечку». Открыл, посмотрел на первый лист и с огорчением понял, что букв он еще знает все-таки очень мало. Из тех, что ему удалось прочитать, получилось лишь «.невн.к с. ле..енан.а .у..на Семена». Более-менее понятным было лишь последнее слово – «семена». Правда, над второй буквой «е» стояли еще зачем-то две точки. Видимо, эти самые семена небесный дух и нарисовал. Но при чем тут были какие-то семена, для Нанаса так и осталось загадкой.
    Тем более, поломать над ней голову ему помешал Сейд. Пес нетерпеливо гавкнул, будто говоря: что ты нюхаешь эту пересохшую кожу, не пора ли найти более мягкую и вкусную, желательно со свежим сочным мясом внутри?
    Упрек был справедливым. Нанас и сам уже чувствовал зверский голод, а забывать кормить своих животных вообще никуда не годится.
    Он быстро спрятал за пазуху «дощечку» и виновато пробормотал:
    – Все, все, сейчас поедем. А ты смотри по сторонам, ладно? Я буду лук наготове держать, учуешь куропатку или зайчишку какого – гавкни, мы их с тобой легохонько добудем.
    Удача и впрямь поджидала их совсем неподалеку. Нарты не успели проехать и два полета стрелы, как справа от дороги, из молодого ельника, выпорхнуло сразу пять куропаток. Лук у Нанаса был наготове, первую стрелу он пустил, когда птицы еще не успели подняться над невысокими елочками. Выстрелил – и тут же наложил на тетиву приготовленную заранее вторую стрелу. Эта была более тяжелая, с металлическим наконечником; сила и точность удара имели сейчас большее значение – куропатки улетали все дальше. Нанас попал в цель и на этот раз. Хотел было сделать и третью попытку, но не стал, промахнуться теперь было легко, а найти в глубоком снегу между деревьями стрелу – не очень.
    Между тем, Сейд уже сбегал за подбитыми куропатками и положил тушки возле ног хозяина. Нанас потрепал его по круглой белой голове, вынул из птиц стрелы и сунул добычу в самый нос кережи. Теперь нужно было найти подходящее для стоянки место, развести костер и приготовить ужин.
    Далеко в лес он заезжать не стал, снег там был более глубоким и рыхлым, чем на продуваемой ветром дороге, и нарты сильно, по самую кережу, в него проваливались. Да и ни к чему было это делать, вскоре попалось неплохое местечко – небольшая полянка, закрытая с трех сторон густым молодым березняком, через который не сможет бесшумно подкрасться ни один крупный зверь, а с четвертой стороны там вплотную друг к другу росли две старые разлапистые ели, широкие нижние ветки которых были уже готовым шалашом.
    Нанас распряг оленей и привязал их на длинных арканах к деревьям. Обычно он этого не делал, прирученные животные не уходили далеко от хозяина, но сейчас рисковать не стоило, потерять в его положении оленей было бы смерти подобно.
    Еще подъезжая к месту стоянки, он заметил на снегу ломаные дорожки заячьих следов и теперь достал из кережи силья. Если повезет, то за ночь в петлю может попасть заяц, тогда будет и чем подкрепиться утром, и взять какой-то запас в дорогу.
    Нанас достал из кережи сплетенные из ивовых ветвей снегоступы и, приторочив их к пимам, отправился в лес. Пока он устанавливал силья, заодно поднабрал и сушняка для костра. Вернувшись, притоптал снег на поляне, сложил ветки шалашиком, в середку сунул содранной с березы бересты, а под нее – горсть заранее высушенного мха из мешочка на поясе. Потом достал оттуда же кремень с кресалом и умело высек сноп ярких искр. Сухой мох сразу начал тлеть, осталось лишь раздуть его, чтобы вспыхнула береста, а там занялись огнем и ветки.
    Он подложил в костер сучьев потолще и пошел искать еще дров. Сейд хотел увязаться с ним, однако Нанас покачал головой и показал на оленей – стереги, дескать. Сам же снова отправился в лес. На сей раз он забрел чуть подальше и вскоре наткнулся на свежий лосиный след. Проку от этого сейчас никакого не было, он не взял с собой дротик для охоты на крупного зверя, да и ни к чему такая большая добыча – что с ней делать? И не съешь, и с собой не увезешь. Убивать же просто ради удовольствия он никогда не любил.
    Насобирав большую охапку дров, он отнес ее на поляну, вырезал толстый прут и рогатину и повесил над костром плотно набитый снегом котел. Наломал елового лапника, чтобы не сидеть на снегу, а пока талая вода закипала, он, подбрасывая в котел снег, ощипал и выпотрошил одну куропатку. Вторую сразу же отдал Сейду. Пес утащил птицу под елку и начал хрумкать ее, судя по звуку, вместе с костями и перьями.
    Пока варилась куропатка, Нанас сходил еще раз за дровами, а заодно нашел и срезал трутовник – березовый нарост – для чая. Потом достал из мешка с провизией небольшой берестяной туесок с высушенной и перемолотой в муку белой сосновой корой, что он наскоблил с ошкуренных деревьев еще по осени, и добавил две горсти в котел. Затем раскопал снег, отыскал брусничник, нарвал горсть красных, будто капли крови, ягод и тоже бросил в кипящее варево.
    Когда похлебка была готова, он снял ее с огня, а над костром повесил набитый снегом маленький котел – для чая. Сам же уселся перед большим и вспомнил, что забыл достать ложку. Но ударивший в ноздри запах еды так возбудил его, что он, не утерпев, шипя и охая, голой рукой залез в горячую воду, достал кусок мяса и, обжигая язык, губы и нёбо, впился в ароматное, нежное мясо зубами. С куропаткой он разделался едва ли медленней, чем Сейд, а потом все же поднялся и сходил к нартам за ложкой, и похлебку съел уже по-человечески, особо не торопясь. После этого покрошил и заварил в маленьком котле трутовник и с большим удовольствием напился чаю.
    Между тем, быстро стало темнеть, и пока Нанас чистил снегом и убирал в нарты посуду, наступила настоящая ночь. Олени, наевшись ягеля, который в избытке отыскался под снегом, уже улеглись между сугробами, так, что их стало не видно – различались в свете костра лишь торчащие над снегом рога, да и те легко можно было принять за ветки. Сейд тоже давно сопел под еловыми лапами, и только Нанасу, несмотря на прошлую бессонную ночь, спать совсем не хотелось; события минувшего дня крутились в его голове снова и снова. Тепло огня, уютный по-домашнему треск горящих сучьев, звездочки искр, взлетающие к черному небу, – все это помогало неспешным, спокойным раздумьям.
    Чтобы не сидеть истуканом и чем-то занять руки, пока мысли плетут свой задумчивый танец, Нанас решил сделать дротик, благо что у него теперь имелись найденные в каменном коробе ножи, один из которых можно было использовать как наконечник. Срезав ножом небесного духа стройную молодую березку, Нанас вновь уселся перед костром и принялся ее аккуратно ошкуривать. И теперь уже дал своим мыслям полную волю.
    Времени прошло совсем немного – с прошлого вечера по нынешний, а случилось всего столько, сколько не происходило, пожалуй, за всю его жизнь. Во всяком случае, прежде не случалось ничего такого, что полностью бы эту жизнь меняло. Но самое главное – он избежал смерти, то есть – сбежал от нее. Правда, еще неизвестно, не нагонит ли она его вскоре, ведь едет он туда, где у смерти, похоже, самые обильные охотничьи угодья. Но не ехать – умереть еще скорей, и уже наверняка; с духами не спорят, им подчиняются. Так что о том, что будет дальше, можно сейчас не размышлять – что будет, то и будет. А вот о том, что было, – пожалуй, подумать стоило. Взять того же нойда Силадана... Он, Нанас, еще сегодня утром полагал, что тот их обманывает. Оказалось, что нет. То есть, обманывает, конечно, но не в главном. Да и то, скорее, потому, что и сам точно не знает, как оно есть на самом деле. Странно, конечно, ведь нойд на то и нойд, чтобы общаться с духами и узнавать от них истину. Вот, сам же он, Нанас, совсем не нойд, однако повстречался с духом и многое от него узнал. Так может, Силадан и не нойд вовсе? Может, он обманул их всех уже в этом? Ведь недаром старейшина Ародан называл его странным именем – Силантий и разговаривал с ним попросту, как с обычным человеком, а не нойдом, и Силадан вовсе на это не гневался, называя старейшину не менее странно – Андреем, а то и вовсе прозвищем – Кожухов. Правда, разговор у них шел наедине, они ведь не знали, что Нанас лежит в сугробе в двух шагах от вежи. А узнали – убили бы сразу, не дожидаясь наступления дня... Ладно, вспоминать об этом не хочется, да теперь это уже и не важно – сыйт далеко, вряд ли он в него когда-то вернется. Но в том подслушанном разговоре было еще кое-что важное. Тогда он не понял, о чем шла речь, а сегодня, в Ловозере, все встало на свои места. Ародан просил у нойда разрешения взять двух-трех человек и сходить в один из поселков. Нанас, хоть и не мог сообразить, о чем идет речь, запомнил слова старейшины дословно.
    «Силантий, – сказал Ародан. – Я все понимаю: молодое поколение не должно ничего знать, а старикам следует забыть, что они знали. Спасение для нас только здесь, возле залежей этого противорадиационного минерала. Но ты тоже пойми – мы вымрем и безо всякой радиации! Мы охотимся палками, рубим деревья единственным топором, нормальных инструментов вообще не осталось, а совсем рядом – полно всего, да принести хотя бы просто железа для наконечников стрел и дротиков! Не может там быть очень высокого уровня, да и лет уже сколько прошло... Пусть со мной идут те, кто все равно помнит о доме, для них устои не рухнут, и я подберу тех, кто умеет держать язык за зубами. Много мы не станем брать, только самое необходимое... И ружья. Хотя бы парочку. И патронов, сколько найдем. Потому что... Ты знаешь сам, Силантий, что видели охотники. И в последнее время – все чаще и чаще. Они не выдумывают; во всяком случае, Серсошу с Никигором я верю. Если что, если этих будет хотя бы пара десятков и они придут сюда, нам не отбиться одними стрелами и дротиками».
    Силадан накричал на старейшину, сказал, что даже слышать не хочет ни о какой сталкерщине, что запрет наложен им раз и навсегда, и что он касается всех, в том числе и его самого. Большой там уровень радиации, маленький ли – проверять это, пока он жив, никто не будет, потому что подрывать свой авторитет он не позволит, а если хоть кто-то узнает, что мир за горами не кончается – кончится и его авторитет, и сам он, как нойд. Потом он перестал кричать и добавил, что раньше люди вообще не знали металлов и вполне себе жили – и охотились, и жилища строили. Что же до разносимых охотниками слухов, будто они что-то там видели, то лично он в это не верит – наткнулись пару раз на медвежий след и раздули историю,  у страха глаза велики. И сказал еще, чтобы Ародан передал Никигору с Серсошем, что если они не перестанут сеять панику и сочинять ужастики и страшилки, то страшно станет им самим, и вовсе не из-за мифических чудовищ.
    И все-таки странно, что тогда он не сумел сообразить, о чем идет речь – понял лишь, что оказался прав, полагая, что мир не кончается за горами, а еще убедился, что Силадан и старейшины их обманывали. Но почему до него не дошло, куда и зачем собирался идти Ародан? Ведь мама не единожды ему рассказывала про Ловозеро и Ревду, про другие места, где раньше жили люди – и жили совсем по-другому, чем они сейчас. Наверное, причина крылась в том, что эти мамины воспоминания он принимал больше за сказки, легенды – то, о чем она говорила, трудно было даже представить! Другое дело, когда он увидел это сам, тогда-то и щелкнуло в голове, тогда непонятные слова Ародана стали простыми и ясными. Ясно стало и то, чего так боялся Силадан. Конечно, кто же захочет жить в тесных темных вежах, если можно поселиться в просторных светлых коробах, где есть прекрасная посуда, металлические ножи, и наверняка еще множество всяких чудесных вещей. И тогда уже впрямь мало кто захочет слушаться нойда, особенно когда все поймут, что он их обманывал.
    Да, это понятно. Непонятными остались слова Силадана и старейшины о какой-то радиации... Ародан сказал, что жителей сыйта спасает от нее некий минерал. Что такое минерал? Старейшина говорил о залежах. Залежи чего могут быть вообще? Так можно сказать о заготовленных на зиму припасах. Но они спасают от голода, а не от какой-то там радиации... Что еще? Лес? Он тоже бывает поваленным, но это не называют залежами. Земля? Нет. Вода? Нет, конечно. Снег? Да, но это глупо. К тому же, он бывает не весь год. Может, камни? А ведь пожалуй, это ближе всего к правде! Камни лежат, иногда их лежит вместе так много, что вполне можно назвать это залежами. Да и слово минерал... Как-то оно очень уж хорошо подходит к камням.
    Кстати! Нанас вспомнил про каменный оберег и тут же почувствовал, что тот по-прежнему теплый. А ведь раньше, в сыйте, он всегда был обычным камнем – нагревался лишь от тепла тела, но сам никогда не грел. Так-так-так, это уже ближе!.. Значит, в сыйте оберег не нагревался, потому что там нет этой самой радиации. А нет ее там, потому что там минерала, из которого и сделан оберег, очень много. То есть, эти залежи тоже, наверное, нагревались, но, поскольку камней в них огромная куча, каждому отдельному камешку приходилось нагреваться едва-едва – так, что это невозможно было почувствовать на ощупь. А здесь залежей минерала нет, а радиация, наоборот, имеется, поэтому камень, защищая от нее хозяина, и греется. И радиация эта – не что иное, как заклятие высших сил, о котором говорил небесный дух! Между прочим, стоит наконец посмотреть на щелкающую волшебную коробку... Но ему почему-то очень не хотелось этого делать, и он быстро нашел повод, чтобы отложить «смотрины»: все равно сейчас темно и толком ничего разглядеть невозможно.
    Нанас отложил в сторону готовый дротик, подбросил в костер дров и вытянул к огню ноги – от растаявшего снега на пимах намокла оленья шерсть, следовало их просушить.
    Вернувшись к прерванным мыслям, он похвалил себя за сообразительность. Хорошо, в некоторых вещах теперь наступила какая-то ясность. Сначала люди – и не только саамы, – жили по всей земле и дружили с духами, которые им помогали – строили уютные короба для жилья, давали металлические орудия, инструменты, хорошую посуду и много чего еще. Во всяком случае, добрые духи. Потом люди их чем-то разгневали – а они это умеют, – и духи их прокляли, наслав на людские головы смертельное колдовство – радиацию. Правда, почему-то не везде одинаково сильную. В то же время саамам духи дали от этой радиации защиту – минерал. И поэтому саамы оказались прикованными к одному месту, где этого минерала – залежи. Правда, можно носить камни с собой, как сам он сейчас, но почему-то Нанас был уверен, что от сильной радиации оберег все равно не спасет. Иначе небесный дух не стал бы давать ему волшебные малицы. Уж он-то знает, что к чему!.. Так... Что-то в собственных рассуждениях Нанасу не понравилось. Ведь дух сказал ему, что люди и сейчас живут во многих местах. Значит, залежи минерала есть не только у саамов? Наверное, так. Но для чего духам понадобилось, чтобы люди жили отдельными кучками, далеко друг от друга? Может быть, чтобы собравшись вместе, они опять не додумались до того, что когда-то уже разгневало духов? Интересно, до чего же такого они могли додуматься? Что вообще может рассердить духов? Пожалуй, только одно – если их перестают уважать и слушаться. То есть, возможно, люди перестали верить духам, как сам он перестал верить Силадану? Ведь нойд как раз и боится потерять свою власть над саамами, поэтому и держит их в одном месте... Но одно дело – старый саам, и совсем иное – духи, высшие силы. Как же им можно не верить, если они и создали все вокруг: небо, звезды, луну и солнце, землю и все, что на ней, да и самих людей, наконец? Это же полная глупость! Духов вполне можно понять. За это и впрямь нужно наказывать. Они еще пожалели людей, что выбрали столь легкое наказание.
    Ну да ладно, с этим он более-менее разобрался. В разговоре старейшины с нойдом остались неясными только две вещи. Во-первых, ружья и патроны, о которых говорил Ародан. Поскольку речь шла о защите от кого-то, скорее всего, это оружие, и наверняка очень хорошее. Это Нанасу было интересно. Ему бы очень хотелось посмотреть на эти ружья. Что они могут из себя представлять? Старые охотники как-то говорили, что неплохо бы было смастерить арбалеты. Это что-то наподобие луков, только более мощное. Но загвоздка была в том, что из арбалетов следовало стрелять специальными стрелами – охотники называли их болтами, – для которых требовался металл, которого как раз и не было. Так может быть, ружья – это и есть арбалеты, а патроны – болты? Если и нет, то наверняка что-то подобное.
    Вторая загадка была куда как непонятней. От чего, а точней – от кого собирался защищаться Ародан? Он упоминал о рассказах охотников. Но сам Нанас подобных рассказов не слышал. Правда, с ним в последнее время не очень-то откровенничали, а часто и вовсе его сторонились, видя отношение к нему нойда. Ладно, про это пора забыть, а вот слова старейшины и Силадана – напротив, еще раз как следует вспомнить.
    Ародан сказал: «если этих будет хотя бы пара десятков и они придут сюда», то есть эти... непонятно кто очень большие и сильные, раз их нужно так мало, чтобы победить три сотни людей. Ну, пускай сотню, если не считать стариков, детей и женщин.
    Силадан же говорил про какие-то следы и упоминал неких чудовищ...
    Стоп! Нанас почувствовал, как на него, невзирая на жар от костра, повеяло холодом. Огромные следы!.. Ведь он их тоже видел сегодня! Наверняка и охотники высмотрели такие же...
    Настроение у Нанаса сразу испортилось. Размышлять уже не хотелось. А поскольку заняться больше все равно было нечем, он собрал в охапку лапник и понес его под ель. Там он разложил его поудобней и улегся рядышком с Сейдом, плотно прижавшись к его мягкому, теплому боку.
    Спать вроде бы не хотелось, но заснул Нанас сразу. Ему ничего не снилось, спал он сладко и крепко. Но уже под утро его дважды разбудил Сейд утробным, грозным ворчанием – пес наверняка почуял поблизости зверя. Нанас же, вслушавшись, оба раза ничего не услышал. Он вспомнил о лосиных следах и сказал псу:
    – Прекрати рычать, дай поспать! Это сохатый, он нас не съест.
    Сейд больше не рычал, но сон хозяину все равно уже перебил. Нанас поворочался еще немного на пахучем колком лапнике, увидел, что небо слегка посерело и решил подниматься.
    Он раздул едва тлеющие угли, побросал в кострище оставшийся сушняк, набил снегом котелок и повесил его над огнем. Идти проверять силья было еще темновато, да и хотелось сначала взбодрить себя горячим чаем.
    Вылез из-под ели Сейд. Встряхнулся, зевнул и вопросительно посмотрел на хозяина: ну что, мол, где заяц?
    – Погоди, рано еще, – сказал Нанас. – Рассветет чуток – и пробегусь легохонько, гляну, что там у нас за улов. Могу пока рыбки вяленой дать. Хочешь?
    Пес презрительно фыркнул и отвернулся.
    – Ишь ты, еще и обижается! – покачал головой Нанас. – Я вот тоже могу обидеться за то что ты меня будил среди ночи.
    Сейд неожиданно резко повернулся и вперил в него немигающий желтый взгляд. Что-то нехорошее было в этом взгляде, пес словно предупреждал его об опасности, будто говорил, что не стал бы рычать среди ночи просто так, без причины. Нанасу стало вдруг очень неуютно и он быстро отвел глаза.
    – Ну, ну!.. Ладно... Может, ты и прав. Кто знает, какое тут зверье по ночам бродит, волки точно должны водиться, а может и шатун из берлоги вылез. Не серчай. Сейчас-то все в порядке?
    Сейд чуть опустил и склонил на бок круглую голову. Короткие уши его встали торчком. Превратившись на какое-то время в камень, он скоро «оттаял» и глянул успокаивающим взглядом: все хорошо, дескать, можешь пить свой чай, пока не лопнешь.
    Вода в котелке и впрямь уже закипела. Нанас покрошил туда остатки трутовника, а для аромата добавил горстку вырытых из-под снега жестких брусничных листочков.
    Пока он пил чай, рассвело вполне достаточно, можно было идти за добычей. На то, что она будет, Нанас очень надеялся – в основном, чтобы покормить Сейда, сам-то он мог бы похрумкать вяленую рыбу, а то и вовсе перетерпеть.
    На всякий случай Нанас взял с собой лук – если петли окажутся пустыми, можно попытаться что-то подстрелить, – и вырезанный вечером дротик – для защиты от хищников. Конечно, если и впрямь встретится на пути проснувшийся не вовремя, обозленный и голодный медведь, то дротик от него не спасет, тут уж надо удирать во всю прыть. А вот от пары-тройки волков вполне можно отбиться. Да и на душе спокойней, когда в руках оружие.
    Бодро приминая снегоступами сугробы, Нанас увидел, что позади бежит Сейд.
    – Эй! А олени?
    Пес раздраженно гавкнул. Это можно было понять и как «ничего с ними не сделается», и «я охотник, а не пастух», но все же в глубине души Нанас надеялся, что верный друг переживал за него больше, чем за оленей, и после того, что услышал ночью, не рискнул отпустить его одного.
    За оленей, конечно, было тревожно, но все-таки он не стал прогонять назад Сейда. Проверить силья недолго, да и обижать друга не хотелось. К тому же, будь поблизости опасность, пес бы ее учуял.
    Опасности рядом, может, и не было, но, еще не дойдя до первой петли, Нанас увидел в снегу свежий отчетливый след. Пятипалый, почти человеческий, только огромный.