|
Ящик Пандоры (главы 1-последняя)
Предисловие:
Действие начинается на станции Китай-город, когда умирающий брамин передает молодому человеку обрывок документа, просит уничтожить его, но тот по каким-то своим причинам этого не делает. Бросив надоевшую своими бандитскими порядками и чужую ему станцию, он отправляется на поиски пропавшего отца или его знакомых. (Да, опять "сказка странствий", опять Полис, но с другой точки зрения, браминской.) Встретив отцовского приятеля, он жалеет, что не сжег обрывок документа немедленно, как только он попал к нему в руки. Указания на местонахождение образца химического оружия – не та информация, которая пошла бы метрополитену на пользу...
Год, наверное, сейчас 2029, может, ошибаюсь, но мне кажется, что война Арбатской Конфедерации с «красной» линией начиналась примерно в это время, хотя сюжет с этой войной никак не связан. Рассказ пойдет о нескольких днях из жизни молодого человека.
Глава 1.
По потолку двигались тени, он сначала просто бездумно смотрел на них, попробовал пошевелиться, и голова отозвалась гудящей болью. Зачем он так напился вчера? Максим попробовал сесть, держась за затылок, как будто горячая ладонь могла стать средством от похмелья.
- Проспался? Почему я один за вас должен отдуваться? – Голос наставника не помог проснуться. Да и кто здесь ночью ходит-то? Максим потер уши, говорят, помогает прийти в себя. Ни хрена не помогло, только еще и уши заболели.
- Хватит дрыхнуть, заступай вместо именинника, Коляна теперь фиг добудишься. – Роман Евгеньевич снисходительно взирал на этот похмельный молодняк, его шестьдесят семь не впустую прожитых лет давали ему право осуждать или одобрять поступки бойцов, старшим среди них он был не только по должности. За молодыми «быками» надо было приглядывать: один норовит бесплатно народ на станцию пропустить, у другого патроны так к карманам и прилипают вместо того, чтобы попадать в «общак». Напраздновались, мелочь зеленая...
Максим поплескал в лицо из фляжки, остатки теплой, несвежей воды выпил, как нектар, жажда мучила немилосердно, неужели так всегда бывает?
- Роман Евгенич, сколько я вчера выпил?
- Сам не считал? Вот в другой раз считай до трех стопок. Нет, пацаны, самогон фляжками не пьют, печень отвалится. И закусывать надо. – Старик повернул голову, прислушиваясь. – Вот сейчас тебе закусь и принесут. Котёнок твой идет.
Сначала он увидел два зеленых огонька, потом на свет показалась вся девушка целиком, глаза у нее светились в темноте то зеленым, то красным, как у кошки. Вот такая мутация, да еще и ушки у нее были тонкими, подвижными и не слишком круглыми для человеческих. Хотел бы он, чтобы у его детей были такие же глазки? Да пусть будут, лишь бы на ушах меховые кисточки не выросли...
- Поесть принесла. - Сима раскладывала порции сухого пайка на чистые тряпочки, над третьей замешкалась, Колян признаков жизни не подавал, Роман Евгеньевич едва заметно махнул рукой: клади, потом сами разберемся. Максим пытался поймать убегающий взгляд за завесой бронзово-рыжих косичек.
- Роман Евгеньевич, расскажите что-нибудь. – Она присела на мешок, обхватив руками колени, приготовившись слушать очередную историю о мире, которого не видела и никогда не увидит, Максим и сам был не прочь послушать байки старого крупье.
- Вот пришел к нам как-то один тип с пачкой «зелени», - старик незаметно перешел на жаргон, но молодежь отлично его понимала, еще б им не понимать на Китай-городе, давно уже стерлась разница между приблатнеными и настоящими бывалыми уголовниками. А карточным терминам он их обучил только для того, чтобы можно было отдохнуть душой хоть четверть часа, и никто не переспрашивал бы, что значит то и это, - садится он на «блек-джек»...
Максим понимающе кивал, играть в «очко» старик его давно научил, потом постепенно приобщал и к покеру, но все-таки он сам предпочитал подкидного дурака, на что Роман Евгеньевич обижался, ему нужен был партнер для более занимательных карточных игр. Теперь легко было заглянуть в прозрачные голубые глаза, Сима отбросила тонкие косички назад, слушая рассказ о подпольном казино, как сказку о Дюймовочке, затаив дыхание, не веря, что в карты можно играть не на патроны, не на оружие и не на «слабо пятьсот шагов без автомата в тоннель пройти».
- Поставил он последнее, а у него, чувствую, перебор будет...
Сима вдруг повернула голову в сторону, ее ухо заметно шевелилось, насторожившись. Из тоннеля раздался еле слышный стон, Максим подскочил, хватаясь за автомат, девчонка сначала съежилась от страха, потом рванула в темноту, опередив его.
- Серафима!
Она уже тащила к посту какой-то бесформенный ком тряпок, при ближайшем рассмотрении оказавшийся раненым человеком, Максим и Роман Евгеньевич подхватили его, донесли до костра. Длинные седые волосы раненого соскользнули вниз, открыв татуировку на виске: раскрытую книгу...
- Надо бы доложить. – Роман Евгеньевич посмотрел на Максима и Симу, нет, не понимают они, что обнаружили, брякнут первому попавшемуся: а мы брамина на пост притащили... – Оставайтесь с ним, я сам схожу на станцию.
Максим вглядывался в лицо брамина, все-таки они на Китай-городе не дикари какие, он и в Полисе жил когда-то, тогда он еще не обрел этого звучного названия... Но больше, чем на одну станцию им теперь уходить запрещено, это он знал точно. Сима в этих тонкостях не разбиралась, для нее такая странная татуировка была чем-то невиданным.
- Симка, это же внутрь иголкой накалывают.
- Да? И вот это тоже? Как у Романа Евгеньевича синяя картинка на руке? – Ей тем более захотелось потрогать рисунок, что не мешало ей прижимать тряпку к ране. Лицо брамина было серым не то от боли, не то от потери крови, он изредка открывал глаза, но не понимал, где находится.
- Как вас зовут, почему вы здесь? – Максим не рассчитывал услышать ответ, но раненый вдруг крепко ухватил его за рукав и притянул поближе.
- Только патроны взяли... Этого не нашли. – За плечом Максима он увидел расширенные от любопытства глаза Серафимы. – Девчонке нельзя, любопытная... Как Пандора... - Пальцы разжались, брамин продолжал еще что-то говорить, но Максим не мог больше разобрать слова, да и последнее больше напоминало бред. – Возьми. Надо было раньше... В огонь его. – У брамина не хватало сил говорить, он только смог вытащить из-под одежды клочок бумаги. Максим аккуратно вынул из судорожно сжатых пальцев обрывок, убрал в карман, Сима следила за ним.
- А что такое «пандора»? – Она склонила голову набок, косички живописно съехали на одно плечо, но Максим смотрел только на раненого.
- Не знаю. У Романа Евгенича спроси.
Брамин умер, не приходя в сознание, Роман Евгеньевич строго запретил рассказывать кому-либо подробности, но Максим, промучившись полдня догадками и смутными воспоминаниями спросил его:
- Что такое «пандора»?
- Где ты это слышал? – Старик насторожился.
- Сима спрашивала, - он даже не моргнул, чистая правда.
- Нечего вам про это знать. А тебе с похмелья чего только не померещится.
Вряд ли, он определенно слышал это слово, да и Симка переспросила, она-то похмельем не страдала, что за секрет? Максим прочел слова на бумажке несколько раз, ничего не понял, что же в ней особенного, буквы, цифры, в/ч какие-то... Верх листа оторван, внизу фамилия и синяя закорючка подписи. Почему это непременно надо было сжечь?
- Колян, одолжи фонарь.
Максим долго сомневался, и все же решил отправиться на Боровицкую, пусть там его никто не ждет, но и запретить пойти туда некому, Роман Евгеньевич ему не командир и не родственник, а больше никого жизнь Максима не интересовала. Брамин ведь откуда-то появился, интересно было узнать, что с ним произошло, как раненый старик смог добраться до их поста. И что же такое «пандора», о которой не захотел говорить бывший крупье, и как это связано с Симой? И спросить-то больше некого. Отец Максима пропал много лет назад, Роман Евгеньевич, тогда еще крепкий и полный сил, взял шефство над подростком, вырастил из малолетнего охламона приличного солдата. Максим был благодарен за участие в его судьбе, но всегда помнил, что Роман Евгеньевич не уделял ему больше трех часов в день. Именно так, отслеживая по часам, он мог, не закончив фразы, прервать интересный рассказ или игру, уйти в свою палатку, оставив пацана одного на платформе среди других беспризорников, и никаких претензий - у него своя семья, но любви к наставнику это Максиму не добавило... Колян никак не мог передать в руки приятелю драгоценный фонарь, вроде и не жалко, но и расставаться с вещью не хотелось.
- Может, у кого другого займешь? Сходи к «мужикам», может у них есть?
- Без проблем.
Всё. Точка кипения. Уже обрыдло это: разделение на «блатных» и «мужиков», война с кавказцами-«крысоедами», сбор пошлины неизвестно за что. И как же отец, чистый фраер... Тьфу, образованный человек, мог выбрать именно эту станцию, чтобы поселиться здесь? Никто не стал бы здесь искать? Максим не помнил ни одного конфликта отца с «центряком», как-то он сумел наладить с ними отношения, не войдя в состав ни одной группы. У него самого так не вышло, влился в стройные ряды краснопресненских. И то, как видно, не до конца. Как же так? Друг и наставник Роман Евгеньевич при упоминании безобидного слова обозлился, назвал его вопрос похмельной чушью, свой в доску Колян пожалел одолжить в дорогу вещицу, которая самому и не нужна, до поста вслепую наощупь дойдет – не собьется... Что творится на, казалось, уже родном Китай-городе? Он почувствовал себя одиноким и брошенным, опять вспомнил отца, легко было вспоминать, сходство было поразительным; когда-то давно они стояли рядом перед большим зеркалом, Максим держал отца за руку, вставал на мыски, стараясь казаться выше, и не помышлял, что станет почти точной копией вот этого большого человека. А мама в этом воспоминании в зеркале не отразилась, просто была где-то на другом конце их огромной, запутанной, как лабиринт, квартиры на Знаменке. И еще одно помнил Максим: «атом» не застал их врасплох в вагоне подземки или на платформе, они с отцом спускались в метро из дома, успели до закрытия гермозатворов. А мама... Он потом спрашивал отца, где она была в тот момент... Ответа не получил. Воспоминания сменяли друг друга, как фотографии в цифровой рамке, была такая штука в его детстве, вот он бежит во двор еще раз посмотреть на рубиново-красные звезды с лампочками внутри, отец возвращался поздно, приводил его с улицы, а сам Максим был недоволен, что из их окон не видно Кремля. Отец отмахивался, говорил, зато место работы хорошо видно, глаза б на него не глядели... Вэ-че. Отец часто повторял это слово по телефону. Точно: вэ-че номер такой-то... Вот почему эта рваная замусоленная бумажка вызвала такую волну воспоминаний, Максим вытащил ее из кармана, разгладил, посмотрел на пять цифр после в/ч. Нет, именно эти цифры не ассоциировались с отцовским голосом. Сжечь обрывок тоже не смог, он казался ему напоминанием об отце, не поможет ли он выяснить, что с ним произошло? Еще одна причина, чтобы отправиться на Боровицкую. Или, чтобы не оставаться здесь? Каждый день на посту одно и то же: за проход - три патрона. Три патрона. А с тебя, крысоед, пять. За что? Инфляция! Три патрона... У кого-то они последние, у кого-то еще много, но именно этих трех может не хватить, когда придется обороняться... А кто-то легко отсчитывает жалкую «трешку», и радуется, что не спрашивают, куда и зачем он идет. Надоело.
- Я хочу уйти отсюда. Разрешите?
- Зачем тебе? Чем тут плохо? – «Смотрящий», как здесь именовался начальник станции, плохо понимал, что от него требуют. – На периферию захотел? Романтики не хватает?
Романтики окраин Максим не хотел, ни одного монстра за всю свою жизнь не видел и не горел желанием с ними сражаться. Их пост имел дело только с людьми, вооруженными, стреляющими из-за угла, но всего лишь людьми. А мутанты, крылатые бестии и прочие твари пугали его даже по скупым на подробности рассказам заезжих сталкеров.
- Я пойду в Полис. Мне очень нужно.
- Про отца разузнать хочешь? – Огорошил вопросом «смотрящий», Максим боялся спросить, чувствовал, что может сейчас услышать что-то новое, но как найти верные слова? – Вы ведь с Боровицкой пришли?
- Да, кажется. – Он плохо помнил, давно это было, может, после Боровицкой и еще где-то жили. А «смотрящий» хранил в памяти все, поэтому и занимал этот пост.
- Тогда Полиса еще в помине не было... Военные пытались установить централизованное управление, а люди с перепугу защищали свои станции от всех подряд, и с оружием и голыми руками. Полный бардак и анархия, может, помнишь? - Максим не помнил. Его, как и остальных детей, женщины часто уводили в переход, и, пытаясь заглушить выстрелы и взрывы, громко рассказывали сказки и читали стихи. Может поэтому, вспоминая в более старшем возрасте сказки Пушкина, он слышал не музыку стихов, а треск пулемета. – Не знаю, почему он с Боровицкой ушел, но отсюда ни на шаг не двигался, до того дня... Тебе тогда сколько было, тринадцать?
- Четырнадцать. - Отец исчез внезапно, не взял из дома ни одной вещи, только что был рядом и вдруг растворился в темноте, Максим даже не попрощался с ним. Потом – компания беспризорников, Роман Евгеньевич и пост со стороны Кузнецкого моста... - Да, я хочу узнать что-нибудь, может, кто его помнит?
Чем черт не шутит, может быть, он даже встретит его там? Нет, это казалось невероятным, но неужели в огромном Полисе не найдется ни одного человека, который жил бы там с самого начала и помнил что-нибудь об Анатолии Белявском?
Придется идти без фонаря. Ну и фиг с ним, плохо, что Серафима куда-то подевалась, маленькая она еще, но уже не ребенок, влюбилась, как взрослая, и не посмотрела на десять лет разницы в возрасте. Сима нравилась ему, но отношения у них были, как у старшего брата с маленькой сестренкой, он защищал ее от «деловых» и «боевых» товарищей со станции, все привыкли считать их парочкой, хотя Максим еще и сам не определился, надо ли ему это? Девчонка интересная, но ведь чистый мутант! Хорошие-то девушки уже все пристроены, а остальные – позорище на весь метрополитен, и вендиспансеров тут нету... Попадались, конечно, пришлые девчонки, Максим на общем фоне братвы казался почти интеллигентом, мог поддержать разговор не только фразой из трех слов и словом из трех букв. Но Симка сразу начинала смотреть на него, как на врага, да и девушки на Китай-городе почему-то надолго не задерживались... Максим побросал в мешок немногочисленные вещи, сунул в карман личный «ПМ». Автомат никто ему не даст. Ну и не надо, не на войну собрался, в Полисе сейчас не стреляют.
Колян проводил его недоуменным взглядом.
- Ну, бывай… Когда обратно?
Никогда. Сявкой будет, если вернется, только если за Серафимой…
|
Рейтинг книги: 17
653 место
|
А еще очень жаль, что такую замечательную, очень живую и "сопережевательную" историю заметило (судя по рейтингу) всего девять человек.
Скарлетт, великолепная работа. С нетерпением жду Вашим новых произведений.