Суворов молчал, до крови прикусив губу. Он мог бы сказать в своё оправдание очень многое, но какой в этом толк? Ничего не изменить, не вернуть…

Знакомство вышло сумбурным и напряжённым. Строго говоря, не будь профессора, всё пошло бы прахом. Именно Накамура, изнеможенный, но не сломленный духом, призвал их к миру, а затем долго давал указания девушке, как правильно прооперировать и перевязать неожиданно подавшего признаки жизни Хашима. Гомер, которого угораздило очнуться прямо во время схватки, всё ещё не пришёл в себя. Он глухо подвывал, и всё время порывался встать на ноги. Тело спецназовца то и дело сотрясали волны крупной дрожи, но выслушав взявшую несколькими минутами раньше анализы Кими, Накамура удовлетворённо выдохнул, и велел девушке вколоть Гомеру три кубика снотворного. (В рубашке родился, с ним всё будет в порядке)
Бусый, придерживал мечущегося в бреду Хашима, раз за разом менял моментально сохнувшее полотенце на пылающем лбу друга, и мрачнея с каждой секундой, слушал тихую речь японца.
Мира больше нет…
Разум отказывался понимать и принимать произошедшее. Ни одни слова в мире не смогли бы в точности передать, что творилось в голове у Суворова
Мира больше нет…
Нет дома, нет родных и близких, нет друзей, нет ни-че-го…

О, горе, люди! Мы – безумия полны!
Не распустившиеся увядают  жизни
И даже вороны  уже не справят тризну
Познавшим лик последней не святой войны

Зачем  латаешь серебром  ты честь мундира,
Переплавляя струны собственной души?
Под стоны и тоскливый вой банши
Что стелется над пепелищем мира…

Спустя несколько часов, когда жар спал, и Хашим забылся в спокойном, оздоровительном сне, Бусый и  Кими занялись уборкой и ремонтом. Перетаскивая мутантов, и наблюдая, как пошатывающийся Дублин колдует у щитков, восстанавливая электрические цепи, Суворов то и дело ощущал на себе взгляд упорно отмалчивающейся девушки.
- Послушай – наконец не выдержал он – Я стрелял не в тебя. Я просто пытался разбить…
- Я знаю – кивнула она – Но вы стреляли. Да и какое это уже сейчас имеет значение?
- Имеет – парировал он – Я не враг! Я… - он замялся, подыскивая нужные слова, но девушка уже покинула отсек, скрывшись в бойлерной.
На плечо Суворова легла рука – Готово, командир. Можно перезагружать систему.
Он кивнул Дублину  и, подсвечивая себе диодом, направился к рубильнику. Остановился на мгновение, и потянул рычаг вверх. Раздалось глухое гудение, и отсек залил тусклый багрянец. Вспыхнули, и замерцали мониторы бортовых компьютеров. Где-то рядом слажено завздыхали помпы. Станция оживала.
Кими вновь показалась в отсеке, когда Бусый заканчивал монтировать сорванный мутантами вентиляционный короб. Быстро пробежав глазами показания систем, поманила спецназовцев за собой. Открывшееся помещение оказалось Бусому знакомо. Это был отсек из его сна. Зал, примерно десять на двенадцать метров с массивной установкой непонятного назначения по центру, разграниченный подвижными  пластиковыми ширмами на ячейки. В каждой из ячеек находилась футуристического вида стеклянная капсула с множеством змеящихся проводов и шлангов, уходящих в приземистые тумбы. Шесть камер были пусты. В последней же, неподвижно зависнув в желеобразной массе, покоился Буль.
Бусый дёрнулся вперёд, но девушка жестом остановила его:
- Не нужно. Вашему другу необходимо пройти восстановительный курс, иначе процесс быстрого вывода из анабиоза приведёт в необратимым изменениям в структурах тканей мозга. Если это уже не произошло – добавила она, вглядываясь в безмятежное лицо лежащего спецназовца – Боюсь, что время, которое он провёл в обесточенном  «Уроборосе», те несколько минут, пока вы бились с Охотниками уже негативно скажутся  впоследствии на жизнеспособность его организма. Хорошо, что мы восстановили систему  так быстро. Остаётся лишь ждать… Однако, позвала вас я не за этим. Взгляните – она обошла зал по периметру, и остановилась у капсулы, на которой фосфоресцировал небольшой эллипс с чёрной цифрой – «4» по центру. – Тут находился ещё один ваш. Теперь его нет…
- Наш?! – Бусый опешил – Я, Дублин, Хашим, Гомер,  Буль… Да вроде бы все, и нет более никого, разве что под шумок кого-то прихватили извне… Как он выглядел? Во что одет?
- Европеец. Примерно шесть футов и два дюйма ростом. Бритоголовый. Цвет глаз не знаю. Относительно одежды, если ты сам ещё не заметил, существует неукоснительный дресс-код – все гости «Уробороса» носят исключительно  костюмы Адама. Да, и… - она провела пальцем по лицу, чуть левее и ниже глаза – …шрам. Меньше дюйма. Вот тут.
- Это не один из нас – Бусый покачал головой. Все мои парни здесь, кроме одного погибшего вне станции. Да и тот ни разу не подходит под описание.
Она пристально взглянула прямо в глаза, и Бусый не отвёл взгляда.
- Хорошо – выдохнула она – Будем считать, что я вам почему-то поверила.
Бусый задумался. В который уже раз какая-то мысль крутилась возле самого носа, всё время, ускользая от детального оформления. Чем, надо сказать, дико его раздражала.
- Скажи, а почему мы вообще оказались здесь – он обвёл рукой отсек – Мы были пленными? Подопытным материалом?
- Скорее уж – великим научным открытием. Никто не ожидал, что вы выживете. Все лабораторные приматы, по рассказам профессора, помещаемые в установку – гибли. Вы же и так хватанули летальную дозу облучения, находясь вне экранированных стен. Меня спас случай. Я наглоталась солёной воды воды с бензином, и меня буквально выворачивало наизнанку.  Начальник станции, переговорил с кем-то из военных, настояв на том, что мне требуется срочная помощь. Айзик Самуилович уложил меня в лазарет перед самым ударом. Он же позже занимался вашим осмотром, и приказал погрузить вас в анабиоз, делая особенный упор на то, чтобы сохранить в целости генный код, поскольку обнаружил в нём что-то уникальное…
- Твою медь! – скрипнул зубами Бусый – До чего же приятно быть замороженным экспонатом с кучей хрен-пойми-чего внутри, на которое все пялятся, словно на заспиртованного недочеловека из кунсткамеры. Счастье, что я всё равно ни черта не помню. Постой… воды с бензином? Так ты была той…
Как известно, в английском языке «ты» и «вы» звучат одинаково – «you», но Суворов готов был поклясться на чём угодно, Кими ответила именно – «ты»
Она слегка зарумянилась. Кивнула – Да, я и была той девочкой, которую ты, дорогой мой, двадцать лет назад вытащил из воды, а сегодня настучал по голове за то, что я погасила долг, вытянув из воды тебя. Кстати, ты больно дерёшься – он впервые увидел её улыбку, когда девушка потрогала налитый синяк на скуле – Слава Деве Марии, стрелок из тебя никудышный, а?  - она хохотнула, ткнув в его плечо своим маленьким твёрдым кулачком.
Он как-то по-новому взглянул на неё, и против своей воли почувствовал крайнюю неловкость. Очень уж дико было посреди ледяного склепа, посреди разброса чувств и мыслей, где-то на осколках мёртвой планеты столь внезапно почувствовать… любовь? Нет, Суворов не верил в любовь с первого взгляда. И со второго тоже… Верил ли он в любовь вообще? Разведчик, диверсант, идеальная машина разрушения и жнец чужих жизней. Трудно сказать. Возможно глубоко в душе. Там, куда он не возвращался. Куда запретил вторгаться собственному сознанию, чтобы не лишится рассудка, выполняя кровавую работу. Там, где он по-прежнему был босоногим мальчишкой с зелёными глазами, и волнистыми волосами, золотистыми, в лучах жаркого азиатского солнца. Там, где он верил взрослым, говорящим о справедливости о светлом будущем, о Чести и Родине…
Потом всё изменилось. Было взросление, и становление личности. Были разнузданные гулянки с дворовыми пацанами. Гитары, «батареи» портвейна, жареная картошка на кострах, разведённых ночью в строительном котловане. Был первый секс в подвале пятиэтажки, с девочкой из этого же дома, оставивший в душе какой-то мутный осадок… А потом пошла череда смертей. Друзья и приятели умирали часто и глупо, словно торопясь попасть в строй, уходящий по ту сторону границы бытия. Кто-то отравился дешёвой водкой, кто подсел на наркотики, и быстро сгорел в модной на те времена «дороге кайфа». Лихолетье Суворов пережил лишь благодаря школе каратэ, куда записался под впечатлением показательных выступлений в летнем – пионерском тогда ещё лагере. На долгие годы Сервер Александрович и Андрей Павлович – жилистые немногословные мужчины гонявшие учеников так, что выжимали досуха все скрытые резервы, стали для Даньки светлой тропой в превратностях жизни. Преподавая не только технику боя, но и философию настоящего каратэка, этикет и культуру речи, силу воли, и честность, они сами являлись живым примером для множества подростков, спасая их от скатывания в трясину «андеграунда» Как давно это было…
Первые серьёзные отношения, зародившиеся в старших классах школы, закончились нервным срывом. Родители девочки, посчитав Суворова недостаточно хорошим кандидатом, просто спрятали её, пресекая любые попытки общения, клевеща, подтасовывая слова и факты,  а вскоре после выпускного  выдали замуж за своего – надёжного молодого человека.
Данил вытерпел этот плевок молча, сжав зубы. Ушёл на три месяца далеко в горы, взяв с собой лишь охотничий нож и коробок залитых парафином спичек. Он сходил с ума от жгучей обиды и ревности, в одиночестве терзавшей в стократной мере сильнее, но по-другому просто не мог. Никто не должен видеть его горе. Горе…. Да что ты знал о нём тогда, человече?!
Упрямый подросток с головой окунулся в наследие Окинавы, с утра и за полночь шлифуя ката, швыряя тяжёлые валуны, и медитируя на продуваемом всеми ветрами скалистом уступе.
Когда Суворов вернулся в город, его не узнала даже мать. И дело было не во внешности, хотя суровый период тренировок словно из пластилина слепил крепкую фигуру хищника. Иным стали его глаза – доселе тёплые и мягкие, ныне более всего напоминали студеную февральскую вьюгу – острую, цепкую, колючую, и опасную…Он больше не улыбался, не пел песен, и оказавшись в большой компании, старался при первой же возможности оттуда незаметно улизнуть.
Именно таким он и запомнился всем по годам учёбы в мореходке – хмурым, нелюдимым, и… надежным. Потеряв веру в любовь, в людей и слова, он тем ни менее, всегда приходил на помощь, возникни вдруг в том нужда, слишком уж сильно вросли в него те саженцы, что некогда заложили в благодатную почву сенсеи. Молча протягивал руку в трудных ситуациях, и так же хмуро уходил вновь в тень, когда проблема миновала. Позже, став «нелегалом», он быстро дорос до командира группы. Присмотревшись к нелюдиму, бойцы «Ската» признали в нём своего собрата, а впоследствии и лидера. На войне, как известно (а война, кхе-кхе, незримо ведётся всегда) как в горах, как и в море, всё скрытое в человеке дерьмо всплывает наружу, обнажая перед окружающими твои потроха, и если нутро с гнильцой, то не стать тебе своим, вот хоть в лепёшку расшибись – не те собрались здесь ребята. Бог миловал.  Пронеся свои идеалы сквозь годы службы, Бусый не провалил ни одного задания, уходя с группой «за рубеж» и возвращаясь, отделываясь даже в самых худших случаях «малой кровью» О его везении шептались и друзья и завистники. Как то в шутку даже предложили взять позывной – «Ангел».
– Не богохульствуйте – фыркнул тогда он – Мы – «морские дьяволы» и нам до ангелов, как старой гейше до командира «Нормандия-Неман»  

- А это, Лесечка, и есть наш знаменитый ангел спецназначения! – именно так его  представили однажды осенью в закрытом офицерском клубе милой русоволосой синеглазке, которая внезапно заставила сердце бирюка затрепетать, лишь скользнув по нему взглядом из-под длиннющих ресниц. Мир тогда вдруг перестал существовать для него. Не было ни хохота и баек сослуживцев, не было нарядных вальсирующих пар. Только эти глаза, что так дурманили голову, маня за собой. Он сдался тогда. Вновь и вновь удивлялся её умению  говорить, танцевать, даже красиво молчать и вообще ценить жизнь, каждый миг, каждый вдох. Он с нетерпением ждал повод для новых встреч, и как ребёнок радовался, когда находил его. А она просто развертывала его душу, как конфету, проникала в самую суть, и полюбила его, такого необычного и угрюмого.
- … и в печали и в радости, пока смерть не разлучит вас! - Они с Алексенардой обвенчались тёплым весенним днём. Он никогда не забудет тот торжественный колокольный перезвон, разливающийся над изумрудным морем крон, кружащиеся в ярких лучах пушинки, пьянящий аромат цветов, сладость кагора на губах, и ещё более сладостный поцелуй молодой жены.
Он никогда не забудет и тот зимний вечер, когда она подарила ему дочь. Командование сделало ему роскошный подарок, отозвав с какого-то пустякового задания в тропических широтах и забросив на вертушке капитан-лейтенанта Суворова в расположение спецчасти. В госпиталь он влетел в образе снеговика – лёгкий камуфляж не спасал от метели, но Данилу было наплевать. Сжимая в руках огромный букет роз, (Ну, парни, ну ч-черт… Спасибо! – Да ладно тебе, командир…) не чуя под собой ног, Суворов пролетел мимо прыснувших в стороны санитарок  (Уу-у шкафина бегающая!), вырвал из рук бдительного врача белый халат, и, не веря собственному счастью, брякнулся на колени, возле смущённо улыбающейся жены. Он плакал от счастья, впервые в жизни не стыдясь своих слёз, и целовал её ладони, а потом, когда напряжение незаметно схлынуло – так и уснул, сидя на полу, притулившись лбом к тёплой руке Алексенарды. Вошедший врач, похлопал свежеиспечённого отца по плечу, потянул, ворча, за руку, но очень быстро сопоставив размеры, пришёл к выводу о тщетности  всяческих попыток, в сердцах пнул Суворова пониже спины, и накинув поверх мокрого камуфляжа казённое шерстяное одеяло, вышел, напоследок взглянув, как девушка заботливо смахивает с коротких волос спящего мужа тающие снежинки.
- … и в печали и в радости, пока смерть не разлучит вас!
«Их счастье не было долгим» - избитая, изжёванная фраза, ни в коей мере не передающая весь необратимый ужас потери.
- … пока смерть не разлучит вас!
Он отдал бы всё, что есть, чтобы этого не произошло. Всё! И свою никчёмную жизнь первой. Ведь теперь она потеряла всякий смысл. Каждый вздох – не вздох… каждый шаг – в пустоту. Мира вокруг нет – только чёрное горе! Нет, не чёрное – БАГРОВОЕ, звенящее одиночеством ГОРЕ…
- …пока смерть…
Алексенарда погибла в конце июля. Палаточный госпиталь, где она была волонтёром Красного Креста, подвергся массированной атаке борцов какого-то радикального движения. Уцелевших в ту ночь можно было пересчитать по пальцам одной руки. Орущие партизаны выпрыгивали из джунглей, словно кровожадные демоны. Лагерь в считанные секунды был смят, а потом начали кромсать недобитков.
Суворова отстранили тогда от оперативной работы. Его старательно опекали, взяв все похоронные расходы на себя. От него скрыли подробности, не позволив поговорить с искалеченным свидетелем бойни. Лишь месяцы спустя, Бусый узнал, что жена и в последние секунды жизни не изменила своему человеколюбию. Она, стоя на коленях, прикрывала собой раненого подростка, моля убийц о великодушии. Кто-то  дважды ударил её  длинным ножом в спину.
– Она спасала меня, сэр – заходился слезами, сидящий в инвалидной коляске мальчишка -  Врачи сказали, что лишь благодаря госпоже, лезвие не вошло в моё сердце.
- …пока смерть…
Ксюшу похоронили практически следом. Детский организм, словно чувствуя утрату, устремился следом за материнской душой, и прямо посреди ночи странный приступ астмы оборвал её короткую жизнь.  Когда убитому горем Суворову сообщили о смерти дочери, то он просто потерял сознание. Слёзы и крики – те самые защитные реакции, уже не могли облегчить муки даже этого волевого человека. Рассудок дал сбой. Предохранители полетели ко всем чертям, даря милосердное забвение.
Суворов пришёл в себя через пять дней. Пять суток он немо пролежал на продавленной кровати, то приходя в сознание, то вновь погружаясь в пучины беспамятства. Не реагируя на посетителей, не реагируя на свет и уколы. На все вопросы встревоженного командования у потеющих врачей был единственный ответ – «Ждать…»
-…не разлучит вас!
- Нас не разлучить! Даже смерти! – он сбросил с кровати немеющие ноги. Тело ослабло и плохо слушалось хозяина. Тут же подскочившие санитары едва успели подхватить Данила, но он, как только прочно утвердился на ногах, одним взглядом отослал медбратьев прочь. Проковыляв до рукомойника, Суворов брызнул в лицо полную пригоршню тепловатой воды. Ещё и ещё…
С остервенением растёр пальцами лицо, казавшееся чужим и одеревенелым, словно пытаясь содрать чужую личину, неизвестно зачем налипшую на него пока он был в отключке. Поднял глаза, и долго глядел на своё отражение в тёмном, поцарапанном зеркале. Оттуда на него смотрел незнакомый мужчина с опухшими веками,  глубоко запавшими, испещрёнными красными прожилками глазами. Страшный и небритый. Волчья морда в обрамлении ёжика пепельной  шерсти…
Помолись за меня, незнакомка
Больше некому, кроме тебя
Моя жизнь, как худая котомка,
Растеряла, что нёс я, любя

Помолись, так, как только умеют
Безнадёжно больные в ночи
И быть может, молитвы согреют
Пальцы рук, что скрестили мечи…
Он и сам не знал, почему не тронулся рассудком, не наложил на себя руки. Вместо этого, он попросил у командования отпуск, и ловко уйдя от приставленной сердобольными особистами  «наружки», отбыл на месяц в неизвестном направлении.
Вернулся Бусый точно в назначенный день, минута в минуту появившись на КПП родной базы, загорелый и подтянутый. Будучи немедленно вызван на ковёр к Тихомирову, вошёл в кабинет и вскинув ладонь к козырьку фуражки, коротко отрапортовал, словно и не замечая посторонних людей в штатском, которые при его появлении заметно напряглись, да так и впились взглядами в невозмутимого капитана.
- Присаживайся, Суворов, присаживайся. Ну, как прошёл отпуск? Вижу загорел, посвежел. Это хорошо. Рыбалка?
- Точно так, товарищ контр-адмирал! Рыбалка, солнечные ванны и горный воздух! На Родину летал, с друзьями повидаться, с родителями.
- И свидетели, конечно, есть? – хитро  прищурился штатский с запоминающейся «заячьей» губой
- Конечно – Суворов спокойно посмотрел на незнакомца – Простите, вы...?
- Капитан первого ранга Рощин, особый отдел,  а это майор Суворин из Управления военной разведки – представленный каперангом офицер коротко кивнул. Бусому он понравился сразу, хотя костюм на нём сидел как на корове седло, сразу видно – коллега из РЭКСов - сухопутчиков
- Значит, вы утверждаете, что никаким образом к этому не причастны? – Рощин похлопал по столешнице свёрнутой газетой, и Суворов, сделав шаг вперёд, быстро пробежал глазами развёртку. Газета была на английском языке. «Неизвестные на страже порядка» - гласил набранный большим  шрифтом заголовок на первой странице. Текст ниже рассказывал о том, как тихо-мирно патрулировавший район джунглей боевой вертолёт, заметив поднимающийся столб дыма, отклонился от маршрута, дабы прояснить обстановку. Экипаж посчитал, что имеет дело со  стихийным пожаром, о котором необходимо доложить в соответствующие государственные органы, но уже на подлёте обнаружил признаки боестолкновения партизанского бандформирования с неизвестными рейнджерами. Будучи атакован заградительным огнём с земли, экипаж вызвал Штаб, и, получив приказ работать на поражение, обрушил всю мощь боевого арсенала на лагерь боевиков.  На счету оных, между прочим, только за последнее время числилось четыре нападения на автоколонны, и одно - полевой госпиталь, который партизаны видимо, приняли за палаточный лагерь  подразделения регулярной армии. Выживших нет. Министр отказался комментировать ситуацию, ссылаясь на то, что никаких заявлений от таинственной группировки, воплотившей в жизнь эту силовую акцию правосудия, до сих пор не поступало…
- Впервые вижу – спокойно сказал Бусый, возвращая газету владельцу – И… заявлений ведь не поступало…
Пару секунд глаза присутствующих офицеров, казалось, готовы были вылезти из орбит, после чего вся троица разразилась оглушительным гомерическим хохотом. Не смеялся лишь сам Суворов, переживший то, что оказалось выше его сил, и не ощущающий в душе ничего, кроме всеобъемлющей пустоты.
Отпуск ему продлили ещё на две недели. Бусый попрощался с ребятами, мысленно благодаря их за то, что не нашёл ни у одного в глазах искры сочувствия, не услышал пустых слов утешения. Несомненно, прознавшие все последние новости «дьяволы» смотрели на командира с гордостью и пониманием, так, как младший брат смотрит на старшего, только что разметелившего во дворе задиру-отморозка. Вроде и запретила мама драться, а всё равно так здорово вышло! По справедливости…
Уже выйдя за территорию базы, Бусый почувствовал на себе взгляд. Обернулся, встретившись глазами с разведчиком, носившим фамилию, похожую на его собственную.
- Скажи, Данил – тихо сказал Суворин – Вот представь, что у тебя есть незнакомый мне друг, который был очевидцем неких событий. Тех... Что бы он мог рассказать тебе? Не для лишних ушей, само собой…
Бусый вытащил из коробка спичку, задумчиво поковырял в зубах, и поднял глаза.
- Что газеты врут, и вертушка была над точкой, когда сводить на ноль там  уже ровным счётом было нечего…
                                                *               *             *
Он стоял и смотрел на Кими, а в голове вихрем проносились события многолетней давности, и видимо что-то в его лице проступало такое, отчего девушку, словно обдало порывом холодного ветра…
А в следующий миг пространство поплыло перед глазами. Потолок завертелся, и Кими с Бусым повалились друг на друга. Уже на полу, Суворов, получив удар в ухо, отстранённо заметил, что это был локоть Дублина, рухнувшего следом. В поле зрения, мгновенно ставшего тусклым и расфокусированным, вплыли странные тени. Призрачные силуэты, постоянно меняющие абрис, словно некая полиморфная масса медленно обтекли зал, на мгновение задержавшись у дезориентированных людей. Прикосновение к себе Бусый почувствовал тоже весьма отстранённо, на грани материального. Его словно подхватил непонятный поток, развернул, разворошил одежду, и так же внезапно отступил. Свет мигнул. Ещё раз. И ещё, прежде чем погаснуть окончательно. Суворов уже решил, что потерял сознание, и хотел ущипнуть себя за ухо, когда вспыхнуло багровое аварийное освещение, а следом надрывно взвыла сирена. Он успел увернуться от пощёчины, и с недоумением посмотрел на возвышающуюся над ним Кими.
- Оклемался? Хватай его, и пулей наверх! – девушка бесцеремонно тормошила Дублина так жёстко, что голова мужчины безвольно болталась, как у тряпочной куклы – Да очнись же ты, ради всего святого!
Бусого мутило, но он доверившись тревоге Кими, сжав зубы, подхватил друга, и, закинув его себе на плечи, устремился следом. По дороге случайно приложив Дублина головой о переборку, Суворов подумал, что это уже вообще полное свинство с его стороны -  напарнику и так досталось за последние часы сверх всякой меры, однако шага не замедлил, интуитивно чувствуя, что на счету каждая секунда.
Накамура уже ожидал их, тревожно вглядываясь в сумрак коридора.
- В верхнем ящике стола…
- Да, я знаю. А вы, дедушка?  
Он прикрыл глаза, и вновь открыл их – Уже принял. Только что…
- А Мышка?
- Трудный народ эти женщины. Зачем, например, меня послали по этому делу? Пусть бы ездил Бегемот, он обаятельный…
- Что?!
- Скорее, Кими, скорее! Это уже на подходе, я чувствую!
Она метнулась к письменному столу, выхватила верхний ящик, и протянула Бусому две большие таблетки – Тебе и ему. Ляг и разжуй прямо во рту. Быстро!
Бусый подчинился. Вначале протолкнул таблетку между зубов Дублина, и обхватив пальцами нижнюю челюсть друга, несколько раз двинул ей вверх вниз, перемалывая препарат, и лишь убедившись, что действие сие увенчалось успехом, разжевал свою. Рот моментально наполнился желчью, а тело обмякло. Последняя мысль, синхронно промелькнувшая, перед тем как впасть в беспамятство и у Суворова и у Кими была одна – Как парализованный профессор мог добраться до стола?!
                                                               *               *              *
Накамура почувствовал незваных гостей ещё прежде, чем они появились в отсеке. Вначале в проёме люка появилась невысокая человекоподобная фигура, с непропорционально большой головой, напоминающей отвратительную рыбу-каплю, покрытую свалявшейся бурой шерстью, по которой вокруг фасеточных глаз то и дело пробегали крохотные бирюзовые искры. Существо коротко повело головой, и японец почувствовал сильное давление на мозг. Оно пытается проникнуть внутрь головы! Он расслабился. Моментально вогнал себя в состояние боевого транса, когда все лишние чувства и эмоции гаснут в зародыше, освобождая место обостряющемуся восприятию пространства и времени. Давление ослабло, и тогда мутант издав нечто среднее между фырчаньем и шипением, посторонился, пропуская внутрь трёх людей, облачённых словно мумии в смердящее рваньё. Лица в глубине зияющих прорехами капюшонов, скрывались под масками респираторов, кустарно усиленных шипастыми металлическими дугами.
Песчаные рейдеры…
Разношерстный сброд, не пожелавший жить по законам подземного мира, не отказавшийся от своего неба, наплевавший на опасности, которыми щедро одаривала нынешняя планета. Как они  смогли выжить? Где пережидали моменты «Первых Лучей», где спали, когда на материк спускалась аномалия называемая аборигенами «Ветер демонов», «Дыхание Кали», а то и менее поэтично, навроде – «Полный звездец» «Глубокая задница» и.т.п?
Как бы то ни было, но за два этих кошмарных десятилетия, Песчаные рейдеры завоевали репутацию отчаянных, беспринципных, осторожных и очень опасных наёмников. Первые годы они частенько устраивали набеги на катакомбы, убежища и станции метрополитена, но благодаря малочисленности и плохому техническому оснащению, раз за разом неся тяжёлые потери, отбрасывались на поверхность, пока не пришли к выводу, что торговые отношения гораздо выгоднее кровопролитных бесперспективных стычек. Вначале были первые, робкие попытки бартера. Заинтересованные стороны выясняли, что же именно нужно той и иной стороне? Какой товар пользуется спросом, а что в лучшем случае уйдёт за гроши?  Быстро установили расценки и приоритетность. Невольники,  медикаменты и в первую очередь - оружие  уходили наверх, обратно же караваны возвращались гружённые домашней утварью, дарами моря и мясом съедобных мутантов. Особо, хотя и негласно, с Песчаниками сотрудничали Храмы, для которых рейдеры откапывали и привозили античные алтари и идолы, заготавливали всевозможные ароматические масла, и благовония.
Народу была необходима Вера, и громогласно поносящие хулою рейдеров, проповедники, служители всевозможных Орденов, культов и сект, новоявленные Пророки, и прочие  священствующие радетели, негласно являлись едва ли ни самыми крупными клиентами наземников, отправляя бедолаг в самоубийственные походы, из которых мало кто возвращался живым. Те же, кто возвращался, становились богачами, способными купить себе место в сливках подземных сообществ. Многие так и поступали, и как правило вскоре пропадали без вести. Народу нужна Вера, на основе  глубокого смысла притчей, вперемежку с чудесными артефактами – хитросплетение осязаемого с мистикой. Вера должна основываться на тайне  и людских  домыслах, а не голых фактах, к тому же зачастую идущих вразрез с Учением.
Как итог – выжили самые умные, и осторожные Песчаники. Выжили на поверхности, поддерживая экономически выгодную иллюзию мира с народами Подземелий.
Долгие годы назад, когда ужасающим штормом «Пандемоний» был прибит к берегам материка, рейдеры устроили единственный набег на станцию, которая, хотя и была  баснословно лакомым куском, но оказалась совершенно не по зубам штурмовому отряду орды с побережья…
И вот теперь Накамура беспомощно смотрел, как хозяйничают в отсеке чужаки. Он слушал их гортанную речь - невообразимую мешанину из самых различных языков, сдобренную убойной долей неологизмов получившую название «маргун-а-гракар» - «Воля в неволе», что давно уже стала всеобщей тарабарщиной  в этой точке постапокалиптического мира. Поначалу насторожившиеся, и даже напуганные тем, что ментальное воздействие мутанта не сработало, рейдеры очень быстро разнюхали, что опасности этот странный старик не представляет, и теперь, словно его и нет, обсуждали ценность того или иного предмета, а так же – есть ли смысл брать в нагрузку и живой товар…
Бегло осмотрев японца и спящих спецназовцев, Песчаники начали совещаться. Близился «Ветер демонов», и грузить бесчувственных мужчин, а потом и конвоировать их до ближайших поселений выглядело проблематично – один едва ли доживёт до утра, другой – парализованный калека, тормозить же всю группу из-за оставшегося человека едва ли разумно. Можно конечно было бы попытаться переждать время буйства аномалии на станции, но рейдеры чувствовали здесь себя слишком неуютно - возможно ощущали отголоски восприятия своих прирученных мутантов, а тех буквально корёжило от уютного спокойствия станции. Не было привычной эманации  агонии и смерти, боли, опасности и разрушения  царившего снаружи. Это было эквивалентно тому, как солдат, прошедший горячие точки, долгое время никак не может прижиться на «гражданке», и дело не только в  нехватке адреналина – чтобы понять, нужно почувствовать самому…
В отсек просочились  новые  рейдеры, и ещё один «мехастый» ментал, выглядевший «поновее» - блестящий чёрно-белый мех и тёмные овалы вокруг глаз, придавали существу вид большой панды. По смутным обрывкам разговора, долетевшим до профессора, он понял, что Кими жива, как и русские, что спустились с ней. Живы, но «прижаты» - во всяком случае, переводилось слово именно так, хотя Накамура подозревал, что их попросту оглушили, так же, как пытались воздействовать и на него самого. Что же, могло быть и хуже…
Не буди Лихо…
«Старый» мутант внезапно пронзительно зашипел-защёлкал, привлекая всеобщее внимание к верхней, некогда облюбованной Кими нише, в которой, свернувшись калачиком, спала доселе никем не замеченная Мышка. Её немедленно стащили вниз, бесцеремонно осмотрели, ощупали, и одобрительно загудели – дети были самым ходовым товаром. Из податливого ребёнка можно было вылепить верного телохранителя, который без раздумий прикроет собой хозяина вместо того, чтобы тёмной ночью перерезать ему глотку, чернорабочего с утра до ночи носящего на горбе неподъёмные тяжести, целующего ноги за миску жидкой похлёбки, и даже не задумывающегося, что жизнь может быть иной. Из девочек вырастали покорные рабыни, выполняющие любые прихоти господ, не помышляющие о побеге, или. Самых же красивых детей, уводили в далёкое поселение на севере, где в «Храме Вечного Наслаждения», их растили для одной единственной ночи. Ночи  постельных утех с купившим юношу или девушку человеком. Никто не знал, почему на восходе они умирали – эту тайна оберегалась столь же тщательно, сколь высока была цена на юных жрецов и жриц, но те, кто единожды испробовал запретный плод, готовы были отдать последние сбережения, дабы вкусить его снова.
- Не трогайте её. Девочка слепа! – прохрипел Накамура, отдавший бы сейчас половину жизни за возможность двигаться.
- Она красива – отрезал тот, кто, по-видимому, был главарём – А глаза… что же? Это даже лучше. Не придётся сдерживать блевотину, когда нужно разыгрывать страсть к выродку Троллевичу.  Погоди, или он гей? – обернулся он к остальным.
- Так и есть, только маленькие девочки, и его ублюдочный напарник – Свордман.
Накамура мысленно застонал – Эти – могут! Надо было послушаться остальных, и казнить извращенцев по справедливости, когда ещё была возможность. Нет же – дал шанс. Благородство взыграло! Значит, выжили  любовнички…
- Послушайте, я готов заплатить за неё. Сейчас и сразу. Большую… очень большую сумму!
Главарь обернулся, медленно стянул с лица респиратор – Большую? Насколько большую?
- Скажем, сорок сотен «снов», вас утроит?
Кто-то присвистнул.  Сумма была раз в пять выше  самых смелых  предположений
Главарь пытливо взглянул на японца – А не врёшь?
- Нет, но мне нужны гарантии!
- Это справедливо – согласился тот – Давай сделаем так: Я гляжу, ты можешь шевелить пальцами? Это хорошо. Сейчас я вложу тебе в руку пистолет, как видишь, он заряжен и исправен. Один из нас, скажем – ты… -  он указал на «панду» - Иди сюда, тебе даже особо наклоняться не придётся. Вот! Теперь ствол находится у виска. Если я нарушаю договор, тебе достаточно будет шевельнуть пальцем, чтобы мозги нашего друга разлетелись по всем стенам.
Накамура сглотнул – Сейф. Возле входного люка есть углубление. В нём – кнопка. При нажатии открывается панель. Код: два-ноль-ноль-шесть-четыре…
- Ты не солгал – удовлетворённо кивнул главарь, быстро сгружая блистеры с таблетками в подставленные ранцы – Поэтому я оставляю тебе жизнь. Уходим. Быстро!
Подхватив взвизгнувшую Мышку за шкирку, рейдеры устремились к люку.
Накамура бросило в жар – Но ты обещал! Я выстрелю! Видит Бог, я выстрелю!
Главарь обернулся на пороге – Ах, ты про этого… Да стреляй конечно. Мне он не особо и нужен был…
Отсек опустел. По щекам японца катились крупные слёзы, а палец отчаянно дрожал на спусковом крючке. Мутант так же неподвижно стоял на коленях у руки лежащего человека -  покорный комок пушистой шерсти, и Накамура внезапно отчётливо понял, что выстрелить он просто не в силах.
- Проваливай, пока я не передумал! Слышишь? Убирайся к чёрту! Вон отсюда!!!
Тот вздрогнул всем телом, неуклюже поднялся на ноги, и, косолапя, переваливаясь, словно утка с ноги на ногу, не оборачиваясь, поковылял к выходу.
Накамура смотрел в его спину, и думал о том, как он теперь сможет взглянуть в глаза Кими?
Не уберёг! Не спас! Проворонил ребёнка, старый дурень!
В уши ворвался тихий, мелодичный перезвон, и тут же следом, как серпом по яйцам – вой сирены. Сработали сенсоры электромагнитного излучения – с минуты на минуту начнётся «Ветер Демонов» - аномалия, вгоняющая в сон большинство  мутантов, и убивающая людей, напротив, в сон не погружённых. Собственно именно из-за неё, главной валютой, ходящей на материке и побережье стали снотворные таблетки, или просто «сонки» разработанные некогда на станции двумя свихнувшимися учёными, которых позже за многие нелицеприятные деяния с «Пандемония» вышвырнули, наказав более в поле зрения не появляться. Во избежание…
Накамура занервничал – Ну где же они? А вдруг рейдеры солгали, и ребята мертвы? А вдруг очнутся, когда будет уже слишком поздно?! Ведь надо ещё успеть выпить… - сердце неприятно кольнуло.
«Сонок» осталось всего три. Накамура отчётливо помнил, как уложил обычную дежурную дозу таблеток в ящик стола. Три таблетки для троих постояльцев станции – Кими, Мышке и себе. Теперь обитателей стало больше…
«Наверно это и есть единственный приемлемый выход…»
Он – парализованный, ничем уже не мог помочь Кими вернуть Мышку. Они – могли…

В коридоре зазвучала дробь быстрых шагов:
- В верхнем ящике стола…
Она кивнула – А вы, дедушка?
Накамура прикрыл глаза, и вновь открыл их – Уже принял. Только что…
                                                     *                 *                  *
Слушая их сонное дыхание, Накамура, всю жизнь проживший атеистом, впервые шептал молитву. Слова казались корявыми, неправильными, и неугодными Богу, каким бы он там ни был. Правда всегда звучит фальшиво, а выстраданная душой и сердцем – тем паче…
- Помоги ей. – просил он  - Она уже пережила слишком многое. Избавь её от нового горя! Спаси их… ты можешь!
Если бы его спросили, к кому он обращается, Накамура и сам бы не смог дать вразумительного ответа. К Богу! Несомненно, к Богу! А то, что глаза его были прикованы к седому мужчине… Да мало ли… может ведь он в конце концов глядеть куда угодно?
В отсеке резко похолодало. Перезвон усилился, эхом вторя и перекатываясь в опустевшей скорлупе «Пандемония».  
Накамура заворожено следил, как через порог люка переливаются тускло светящиеся клубы малинового тумана. А потом пришли ОНИ. Вплыли извивающимися лентами, сквозь переборки, сквозь потолок, и возникая прямо посреди отсека…
Боли не было. Когда бренное тело японца мгновенно распылилось  искрящимися молекулами в морозном мареве, перед его взором шумели вековые красавицы-сосны, ласково светило весеннее солнце, и струилась, лилась без края чарующая мелодия бамбуковой флейты, оседая пеной в полосе прибоя, у берегов родной Окинавы…