Автор: vmx7

Вставать с утра, как и всегда, неохотно. Кровать была мягкая, шелковистая, и лежать на ней хотелось вечно.
Поборов себя, я всё-таки встал. Огляделся вокруг себя. Увидел свою маленькую комнату, в которой были лишь стол, пара стульев, два шкафа и кровать. Протёр слипшиеся глаза.
Гипнос, древнегреческий бог сновидений и снов, покидал меня. Память постепенно восстанавливала детали прошлого дня.
Я вспомнил то, что мне надо было сделать сегодня. Сегодня меня должны вызвать в центр. Вызвать меня намеревался ни кто иной, как майор Туманов, мой начальник.
Я окончательно стряхнул с себя остатки сна и подошёл к огромному старому дубовому шкафу-гардеробу.
Отворил массивные дверцы, покрытые облупившимся лаком, и раздвинул  ряды гражданской одежды – рубашек, футболок и брюк.
Там, в глубине шкафа, висел комплект застиранной повседневной армейской формы – типичная одежда младшего лейтенанта Марийской Армии, которого вызывают в центр. Куртка, рубашка и брюки пылились без дела уже полгода.
Устав армии предписывал появляться на вызовах в более культурной форме, но майор был одним из немногих, кто на это не обращал никакого внимания.
Натягивая куртку, я думал, куда меня пошлют. Я вот уже месяцев пять был офицером в запасе, и при том не лучшим. Зачем я понадобился Туманову, понятия не имею.
Я оделся, впихнул ноги в кирзовые сапоги, выскочил из квартиры и закрыл за собой старую, проржавевшую дверь.
Мой взгляд пал на крохотный циферблат, закреплённый у меня на запястье – жутко престижную вещь по нашим временам.
Часы показывали восемь десять. Туманов вызвал меня в центр на девять ноль ноль. Значит, можно будет тихонько пройтись по городу.
Я сбежал по старой лестнице, пропахшей старым, безвозвратно потерянным временем, к двери.
Сквозь лист толстого, нетронутого временем железа старался пробиться дневной свет.
Нажав серебряную металлическую кнопку, под писк магнитного замка я подтолкнул дверь.
Передо мной показался крохотный дворик – детская песочница, облупившаяся и щербатая, как и почти все вещи в городе, горка в точно таком же состоянии и небольшой газон с парой мутно-зелёных кустиков.
Вокруг бежала серая река – дорожка из потрескавшегося асфальта.
Я повернул налево и вышел на большую площадь, ярко освещаемую солнцем.
Первое, что бросилось мне в глаза – спины комсомольцев.
Посреди площади стоял памятник, изображавший комсомольцев огненных лет. Трое юношей и две девушки изображали светлую и непоколебимую волю к победе и неоспоримую веру в будущее, которое вот-вот станет светлым.
Сейчас, пожалуй, более уместен был бы памятник новым, безымянным героям Третьей, или Последней, Мировой Войны.
Но памятники ставят, когда есть память о ком-то, когда есть победители и проигравшие. А когда нет ни тех, ни других, когда исчезли обе рати, то нет и памяти.
Наверное, если бы нашёлся чудак, который записал всех жертв и героев Третьей Мировой по имени-фамилии, то, скорее всего, не хватило бы бумаги. Число томов измерялось бы десятками, если не сотнями.
… Город оживал. На улицах появлялись первые автомобили, робко проехал троллейбус.
Йошкар-Ола, Красный Город… Возможно, марийская столица была последним оплотом цивилизации во всём мире, последним местом, где люди по-прежнему жили. Жили по-настоящему, а не выживали, отчаянно цепляясь за жизнь.
Когда Третья Война разрывала мир на части, Йошкар-Ола уцелела. В городе на Кокшаге остались тысячи, сотни тысяч людей.
И дальше она жила только за счёт случая: буквально в последние предвоенные годы в марийской земле обнаружили ценные сокровища.
К северу от Йошкар-Олы, в районе посёлка Дорожный, на глубине нескольких километров, совершенно случайным образом нашли термальные воды.
Озеро в недрах земли оказалось невелико – длиной километров в пять и шириной в два.
Само открытие термальных вод в Марий Эл стало настоящей сенсацией. О находке напечатали во множестве местных газет и журналов. Готовился даже выход материала про озеро во всероссийских изданиях.
Но, к сожалению (а, может быть, и к счастью, кто его знает?), выход репортажей так и не произошёл. Это стало поводом для дерзкого эксперимента, поставленного российскими геологами и инженерами.
Глубоко под землёй, на глубине шестидесяти метров, построили бункер. Из него пробурили две шахты к подземному озеру. Из одной откачивалась горячая вода, в другую опускалась холодная, чтобы снова нагреться и пойти в дело.
В самом же бункере построили геотермальную электростанцию, притом полностью автоматическую. Вода семидесятиградусной температуры поднималась наверх, и, отдавая тепло, вырабатывала электричество.
На станцию не надо было поставлять дополнительную электроэнергию – все её машины подпитывались от энергии тёплых подземных вод.
Для нормальной работы установки нужно раз в пять лет отправлять туда команду специалистов. Они следили за исправной работой насосов и механизмов, и если надо, что-то ремонтировали или заменяли.
Работы по постройке электростанции велись в строжайшем секрете. Рабочим приказали говорить, если спросят, что они работают на строительстве водонасоса.
Именно этой геотермальной станции Йошкар-Ола обязана своим существованием.
В первые дни, когда стало ясно, что произошла Третья и Последняя Мировая, в городе началась сумятица. Люди грабили супермаркеты и аптеки, запасаясь, как им казалось, самым необходимым.
Меньше чем через неделю горожан удалось взять в свои руки. Сделали это военные вперемешку с полицейскими и кадетами, составившие  первый набор наскоро собранной и доморощенной Марийской Армии.
Безоблачное летнее небо за считанные дни заволокло тучами. Температура упала чуть ли не до нуля. В конце сентября пошёл снег. Уже к ноябрю средняя температура была минус двадцать пять. Каждый день гибло несколько десятков йошкаролинцев – от холода, голода и от болезней. Началась суровая ядерная зима.
Ввели строгие пайки. На бульварах и в общественных учреждениях, где организовали пункты выдачи немногой оставшейся пищи, толпились очереди невиданной длины. По вечерам на тёмных улицах и во дворах встречались банды отморозков, готовые убить за корку хлеба или банку армейской тушенки.
Когда люди поняли, что к чему, из города пошли толпы переселенцев. Люди тысячами шли на поиски лучших мест для жизни – кто просто в сельскую местность, а кто и в Чебоксары, кто в Казань, кто в Киров, а кто вообще в Нижний Новгород или Москву.
Это время потом назвали Великим Исходом.
Сначала власти смотрели на это сквозь пальцы, но потом, когда счёт беженцев пошёл на десятки тысяч, всех желающих уйти из города сажали на строительство Стены.
Стеной прозвали забор по периметру города, возводимый для защиты от оголодавших поселенцев, набегающих на Йошкар-Олу в поисках пищи. Его собирали из чего попало – кирпичей, металлических заборов, бетонных плит, автобусов, троллейбусов, вагонов... Бывали случаи, когда на постройку Стены разбирали целые здания.
На работах, так или иначе связанных со Стеной, заняли около тридцати тысяч мужчин – почти треть тогдашнего мужского населения Йошкар-Олы.
Строители и летом и зимой жили в палатках из тонкой ткани. Многие из них умирали от голода, холода зимой и других болезней. На одном из участков, по слухам, даже разразилась эпидемия чумы. Но, правда это или ложь, страшная, а в послевоенные годы даже смертоносная болезнь далеко не распространилась.
Одновременно со строительством Стены те, кому посчастливилось стать солдатами (посчастливилось, потому что их жизнь по сравнению с жизнью простых рабочих была наполнена привилегиями), начали обследовать окрестные земли вокруг Йошкар-Олы. Под контроль взяли фермы, молочные и куриные комбинаты, лошадиные племенные заводы. В исхудалую Йошкар-Олу потекли свежие мясо и овощи. Так как по Марий Эл (по крайней мере, её центральной части) не били, то практически во всех окрестных деревнях жили люди. Солдаты Марийской Армии под предлогом проводки света и охраны присоединяли к Йошкар-Оле целые деревни.
Постепенно город принял современный вид.
Глядя сейчас, из сытой и прекрасной Йошкар-Олы на далёкие первые, послевоенные годы, а в особенности на беженцев, многие из нас удивляются им. Ведь нужно было всего лишь подождать, пока невзрачный бутон раскроется, явив миру прекрасный и райский цветок.
Им всего лишь... не хватило терпения. Правду в народе  говорят: терпение и труд всё перетрут. Если бы они вняли и немножко подождали, то, возможно, им удалось бы изменить судьбу целого города...
... За тёмным гранитом памятника комсомольцам находилось гигантское здание Дома Быта.
В большом здании продавался всякий дефицит – последние партии косметики, бытовой химии, мультимедийной техники...
Лично я практически никогда не заходил в это заведение. В нём обычно толпились дурочки, готовые отдать последние деньги, лишь бы заиметь духи или помаду двадцатилетней давности.
В сегодняшней жизни главное – еда, одежда и жильё. Эти три вещи нужны всем. Оставшееся время и деньги можно потратить на что-нибудь ещё. Если это что-то полезное – скажем, книги, то тратить средства на это стоит. А на ненужные вещи типа парфюмерии тратят деньги только идиоты.
Наверное, именно из-за этого за всю мою зрелую жизнь я так и не нашёл свою вторую половинку. В наше время найти настоящую женщину – всё равно, что большую, словно хрустальную, жемчужину на дне моря.
Я ускорил шаг, чтобы миновать неприятное мне место поскорее.
Дальше показался дом книги, он же Колизей – бывший торговый центр в несколько этажей. На первом этаже располагался бывший дом книги, теперь же – библиотека.
Большинство магазинов литературы предприимчивые йошкаролинцы переделали в библиотеки. Новых книг, разумеется, не завозили вот уже двадцать лет, и, кроме некачественного кустарного самиздата, на полках ничего нового не появлялось.
За Колизеем находился перекрёсток, оживлённый даже в утренние часы. Тут стояли здания, занятые полицейскими и МВД Марийской Республики. Два - построенные в последние предвоенные годы, а одно - ещё видавшее времена красной сверхдержавы, о чём красноречиво свидетельствовали серп и молот по бокам здания, выполненные в чёрно-белой гамме.
Министерство было скорее для галочки, чем для порядка. Все знали, что чаще всего приходится надеяться не на мундиры, а на собственные руки и ноги. Сначала, после Войны, по ночам чуть ли не каждый двор был потенциально опасным местом. Шайки гопников могли избить человека – просто так, от нечего делать. Но теперь ситуация с безопасностью, после того как криминал либо был устранён, либо добровольно-принудительно занялся честным промыслом, несколько улучшилась.
К тому же тюрем в Марий Эл не было. Всех нарушителей общественного правопорядка отправляли на принудительные работы на дальних блокпостах и в таких же отдалённых деревнях. Кого на месяц, кого на два, а кого и на всю жизнь.
Некоторых «счастливчиков» вообще высылали из республики на неопределённое время. Вот так, просто – связывали, вырубали, и под покровом ночи вывозили на дальние блокпосты, чтобы с рассветом, снабдив их малой толикой продовольствия, вышвырнуть за пределы рая, возможно, последнего на земле.
Система проста и понятна. Всем. А раз ты не согласен, пожалуйста – уходи строить свой рай! Мы тебя даже провиантом на первое время поможем.
Впрочем, в марийских лесах хотя бы в летнее время можно было нормально жить. В сырых и зачастую болотистых борах водились зайцы, лоси – символы Йошкар-Олы, красовавшиеся на городском гербе, иногда попадались кабаны. Можно было найти множество ягод и грибов. В несметных реках края водилась рыба.
Но всех глубоко провинившихся отправляли в самые опасные точки – на юго-восток, по направлению к Казани.
Там, на подступах к зоне радиоактивного выброса, встречались страшные чудовища. Многие из них выглядели так, будто прилетели с далёких планет. Говорили, что это было как-то связано с применением биологического оружия, которое изменяло ДНК несчастных жертв. Люди и животные превратились в ужасных созданий, словно поднявшихся с самого дна фонящего ада.
Но это было там, за десятками километров старых, неезженых дорог, навсегда покинутых деревень и девственных лесов.
... Я перешёл улицу Берёзовую, по которой не спеша катился полицейский фургон.
Улица Берёзовая была единственной улицей в городе, переименованной после Третьей Мировой.
Когда-то она называлась Кремлёвской. Лет тридцать назад там, где она обрывалась одной из главных улиц города - Советской -  установили уродливый новодел – Йошкар-Олинский Кремль, срисованный с московского. Внутри повесили несколько плакатов об истории города и по-быстрому отлитые бронзовые пушки.
Пока мир оставался прежним, архитектурный ансамбль терпели и даже любили. Но как только всё полетело в тартарары, Кремль решили оприходовать для более весомых, нежели какая-то псевдоисторическая ценность, нужд. Постройку из красного кирпича разобрали и пустили на строительство Стены.
А на месте Кремля зашелестел берёзовый сквер. Подросшие берёзы качали ветвями над головами прогуливающихся мам с детьми и влюблённых парочек.
Дальше, по правую руку, вдоль тротуара шёл покосившийся, деревянный и практически полностью разобранный, забор. За забором всё пестрело зеленью.
Старые яблони с корявыми стволами пытались взметнуться ввысь. Когда-то давно, ещё до Третьей Мировой, там шла какая-то стройка. Делали, кажется, какие-то элитные дома. Позже её забросили, а территорию отдали на откуп бурьяну и яблоням с мелкими и кислыми яблоками.
Над деревьями виднелось проржавевшее колесо обозрения – молчаливый символ полузапущенного рая. Предел мечтаний многих детишек - прокатиться на нём.
Работал аттракцион лишь несколько раз в году – в первый день лета, в день города и ещё по каким-то датам, которые я не помнил с далёкого детства.
Колесо находилось в Парке Культуры – обширной зелёной зоне прямо в центре города.
Тут, помимо колеса, стояли аттракционы, полусгнившие эстрады и мемориальный комплекс.
Одной из деталей комплекса был памятник жертвам радиационных катастроф.
На большой стене полукругом были написаны наиболее известные аварии, связанные с радиацией – Чернобыль, Семипалатинск, Новая Земля...
А рядом, большими чёрными буквами, выведенными краской из баллончика неизвестным вандалом, уже после Последней Мировой появились два слова: «ВЕСЬ МИР».
Да, просто понять того, кто это написал...
Возможно, где-то ещё остались такие же нетронутые войной участки, как марийская земля. Может быть, их даже много.
Но Йошкар-Оле ещё ни разу не удавалось поймать радиосигналы из чистых зон.
Известия из дальних земель, конечно, были – иногда появлялись сообщения о том, что в казанском метро живут люди, но, сколько их и как устроена их жизнь, известно не было.
Аналогичная информация была о метрополитенах Нижнего Новгорода и Москвы.
Большая часть информации по этой теме, наверное, держалась в строжайшем секрете и если и была известна, то лишь высшим чинам в правительстве и генералитету Армии.
Простым смертным лишь сообщалось, что исследована вся центральная часть Марий Эл, а также небольшие кусочки Кировской области, Чувашии и Татарстана. Что дальше, за обозначенными границами, известно не было.
… Бульвар Чавайна уже оживлён. Когда-то давно, когда города не нужно было окружать стеной, а за городом передвигаться вооружённым и быть постоянно на чеку, тут была зона отдыха. В киосках продавали сувениры, музыку и воздушные шары. Повсюду слышался детский смех.
Сейчас же киоски были пусты. Людей, однако, уже гуляло довольно много.
В послевоенные годы на бульваре выдавали консервы и ломти хлеба. Позже горожане забыли про столовую под открытым небом, и бульвар снова стал зоной отдыха.
На стыке бульвара и улицы Комсомольской, по которой я шёл, стояли полупустые бассейны.
Раньше в бассейнах бил фонтан. Каждое лето струи пенистой воды взмывали в небо, чтобы опуститься обратно осенью. Но сейчас электроэнергия на украшение города практически не шла.
Напротив неработающих фонтанов высились гигантские ворота Парка Культуры. Колонны огромной высоты подпирали бело-жёлтый блок с красным названием парка.
На этого колосса можно глядеть вечно, поражаясь расточительностью довоенных жителей. Гигантская колоннада, чьей единственной целью было украшать город, уже сама по себе внушала уважение.
Парк тянулся и дальше – почти до улицы Пушкина, параллельной Комсомольской. Всё та же зелёнка невероятных размеров за ржавой решёткой.
Я вышел к улице Пушкина – к зданию русского театра драмы, выстроенного и открытого как раз перед Катастрофой.
Дом искусств в новом мире стал прибежищем оппозиции, противников существующей власти, вольных людей искусства и прочих «диссидентов», как их называли в газетах.
Вот и сейчас над русским театром драмы висело полотнище с грубо намалёванной красной краской надписью, извещавшей о том, что завтра состоится премьера спектакля с трудновыговариваемым марийским названием.
Вся эта политическая возня была создана для плохо понимающего ситуацию большинства. На самом же деле за правительством и президентом стояли генералы Армии. Люди, которые захватили пост пожизненно и не собираются его отдавать. Люди, которые живут на обратной стороне красивой медали под названием Йошкар-Ола.
Генералитету было всё равно, как живут люди в Республике – бедно или богато, сыто или впроголодь – лишь бы штабских не трогали. Для этих целей было правительство и президент, и случись что, жертвы обвиняли именно их.
По счастью, ситуации «случись что» ещё не возникало. Жизнь в городе держалась на стабильном уровне уже пятнадцать лет. Врагов у Марийской Республики, за исключением нескольких бунтующих деревень, нет и не было.
… Площадь Ленина была огромной и пустой. Меня всегда пугали такие огромные пространства, залитые асфальтом. Неуютное место.
У здания тетра напротив меня стоял мраморный создатель первого социалистического государства, невозмутимо смотря вдаль. В будущее, которое обернулось кошмаром.
По ту сторону площади стояли корпуса Марийского Университета – единственного места, где можно было получить высшее образование.
Типичный университет, один из тех, которые имелись в каждом областном центре, после Последней Мировой стал цитаделью знаний и сосредоточием умов марийской земли. Часть аспирантов и профессоров без устали работали на генералитет и правительство. Тут шло неустанное накопление знаний и разработка стратегий выживания. В резко изменившемся мире стояла одна важная задача – как поддерживать жизнь на одном и том же уровне.
По краю площади стрелой струился Ленинский Проспект – главная артерия города, пересекающая его с востока на запад. На ней находилась высшая администрация Республики, центральный рынок и многие другие важные точки города.
У края площади Ноготкова-Оболенского, первого воеводы тогда ещё Царевококшайска, возвышались две громады – здание Мэрии и Дом правительства, за важную функцию и коробочные формы прозванные в народе «системными блоками».
Прямую противоположность их строгим, официальным формам составляло здание по другую сторону проспекта.
Здание Центральной Художественной Галереи, в отличие от многих зданий Йошкар-Олы, потерявших свой блеск, оставалось нарядным и разноцветным. Броским, чужеродным элементом оно вклинивалось в общий вид города на Малой Кокшаге.
А на фасаде Галереи висели гигантские, красивые часы.
Когда их установили четверть века назад, они сразу же стали достопримечательностью города номер один. Говорили, что каждый час воротца на часах открывались и оттуда показывался ослик, несущий икону. Это символизировало какой-то важный момент из Библии, но какой, я не помнил. Книгу Книг я читал очень давно, в далёком детстве, и с тех пор  почти всё запамятовал.
Да... Сильны были предки до украшений... Болезнь лидеров – вносить миллионы в бесполезные и бессмысленные вещи, необходимые для одной цели – оставить память в народе. Чтобы через десятки, сотни, тысячи лет, люди проходили мимо и думали – это построил тот-то или тот-то. Не будь Мавзолея, никто бы не знал Мавсола, и без пирамид Хеопс, Хефрен и Микерин оказались бы покрыты слоем пыли времени.
Кто-то скажет мне, что я выражаюсь слишком красиво для солдата. Возможно, это из-за страсти к чтению книг, прежде всего на историческую тематику. Мог бы учителем истории в «Маргушке» или в какой-нибудь школе работать, так нет же, не взяли, видите ли, историю после Последней Мировой плохо знаю. Вот и пришлось в армию идти, благо физформа была хорошая.
Дом Правительства только на первый взгляд казался тихим и спокойным. На самом деле внутри дежурил взвод гвардейцев. У дверей стояли двое из них – в вычищенной до блеска форме и с автоматами а ля только что со склада. На крыше дежурили снайперы, а на всякий случай туда даже приволокли пулемёты. Правда, использовать их ещё не приходились – зачехлённые стволы неподвижно глядели в серое небо.
Я вошёл во внутренний двор, прошёл мимо выключенных фонтанов с тёмной, застойной водой.
Стоящие у дверей гвардейцы проводили меня суровым взглядом.
В полутёмной прихожей поначалу не было ничего видно. Потом я разглядел слева от себя большой, огороженный стол с чёрной коробкой телефона.
Сидевшая за столом девушка в синей форме с погонами лейтенанта приветливо спросила:
- Игорь Воронко, младший лейтенант, вызван майором Тумановым в девять ноль ноль в центр?
- Да, это я. – Ответил я спокойно и монотонно.
- Третий этаж, левая лестница, кабинет триста двадцать четвёртый. – Ответила лейтенантша и кокетливо улыбнулась.
Я миновал администраторскую и охранку, где во тьме поблёскивали красные светодиоды, и пошёл по лестнице на третий этаж.
321, 322, 323... Наконец, я дошёл до кабинета и постучался.
- Входите. – Послышалось из-за двери.
Кабинет был добротный, но слишком уж гражданский. По обеим сторонам  стояли толстые, солидные шкафы, доверху набитые бумагами и выцветшими папками. На дальней стене висели портреты Президента Республики и Маршала Армии, на столе стояли какие-то блестящие побрякушки. Привыкший к солдатскому аскетизму и минимализму, я поморщился.
За столом тёмного дерева, среди стопок документов, сидел майор Туманов и подписывал какую-то бумагу.
Полковник был склонен к полноте, имел два подбородками и масляные глаза.
Вытянувшись по струнке, я отдал честь.
- Здравия желаю, товарищ майор!
- А, это ты, Воронко... Садись. – В голосе майора не было ни капли бахвальства и раздутой чести. Видно с первого взгляда – Туманов занят с раннего утра.
- В чём дело, товарищ майор? Зачем понадобилось меня вызвать?
Я действительно не знал, куда пошлют. Быть может, на усмирение дикарей Оршанки? В бывшем райцентре, в тридцати километрах к северу от города, всегда было тихо и спокойно, но где-то в марте прошлого года туда явились какие-то, как их называли в народе, дикари, перебили всех местных жителей и с тех пор начали набегать на деревню Шойбулак, ближайший форпост Марийской Республики. Сохранение оршанской трассы было делом принципа – по северному направлению находились фермы, поля, аэропорт с десятком ржавеющих самолётов (Они  и геотермальная станция считались объектами особой значимости. Правда, что может быть значимого в десяти ржавых машинах с полуотвалившимися крыльями, я не понимал.). Ну, или ещё, как вариант, оставался вариант отправки в Кленовую Гору – местные бандитские группировки совсем озверели и начали нападать на ближайшие поселения. Наконец, я спросил:
- Товарищ майор, меня отправят зачищать Оршанку?
Майор Туманов  долго, словно не замечая меня, листал документ, и только спустя минут пять ответил:
- Нет, лейтенант. Оршанка уже зачищена.
- Когда успели? – Я был удивлён данной новостью.
- Когда-когда... на днях. Пару дней назад дикарей опять распёрло на нас напасть, и они всем скопом полезли. Причём не в лобовую, как всегда, когда мы их на дальних подступах с пулемёта срезали, как волчар под Силикатным, а хитро – через лес и заброшенное поле взяли, подлеском пошли. Подкрались по-тихому, в заборе дыру выломали, и начали вандалить... Когда ребята на место прибыли, уже человека четыре из селян полегло. Ну, наши и открыли огонь из четырёх стволов, а диких куча оказалась, шестьдесят рыл минимум. Вот  и пришлось подмогу вызывать по-быстрому, да в добавок охрану с блокпоста снимать. А у них, оказывается, ещё человек двадцать в придорожных кустах сидели – вот они на пустой блокпост и полезли. Кое-как их пару часов удерживали, они накатят - потеряют нескольких - отойдут, мы ждали, пока подкрепление из центра приедет. Прибыло человек двадцать, и все по-хорошему вооружены, не то, что шойбулакские самопалы. Разорвали дикарей в мясо, больше двадцати на месте уложили, а остальные – айда драпать до своей Оршанки. Без остановки. Ну и мы за ними – благо на форпосте джип был, да и случай что такой упускать? Примчались в этот их рассадник, шумихи навели, всех сопротивляющихся – отправили к предкам. Остались там только бабы да дети, ну, и наш отряд в десять стволов. Через недельку-другую побольше гарнизончик завезём, стволов посерьёзнее, и будет у нас новый форпост.
- Всё это хорошо, товарищ майор, но куда вы отправляете меня?
- Куда-куда... В Шелангер!
Шелангер был самым отдалённым поселением Марийской Республики – он отстоял от Йошкар-Олы на полсотни километров. Когда-то в поселении располагался химкомбинат, но вскоре после Последней Мировой цеха и оборудование увезли от греха подальше – поближе к центру. А посёлок стал последней крепостью страны на пути к Казани.
Собственно, посёлком это назвать трудно - четыре дома по краю от дороги среди сотни заброшенных. Постоянно там не жили, лишь приезжали посменно. Оно и понятно - в том районе местность кишела разнообразными дикими зверями, которые нещадно расплодились  в этих краях, а к югу, в Кленовой Горе обитала шайка бандитов, периодически совершающая налёты на отдалённые поселения.
- И что с Шелангером? – Недоумевал я.
- Штука в том, Воронко, что мы сами этого не знаем. В субботу, во время сеанса связи, пытались им дозвониться из Силикатного – не отвечали. Подумали, может кабель оборвался - старый уже, виснем на столбах висит, или опять с дизелем перебои, и пустили сигнальную ракету. По правилам, они должны были ответить так же  - три часа ждали, четыре ракеты истратили – Шелангер молчал. Хотели уже гонца послать, но на Силикатном и так людей еле хватает, каждая пара рук на счету. К тому же недавно бандюки лесом наведались, человек тридцать - еле отбили. В результате решили, что кто-нибудь из города отправится. Этот кто-то – ты, Воронко. – Майор закончил, поднял телефон, набрал какой-то номер и через полминуты гудков в трубке завёл какой-то разговор.
- Медведевский гараж? Говорит майор Туманов из Центра. Нужна машина. Какая? Легковая. Нет, «Ниву» не надо, не проедет. Да, «Уазик» будет лучше. С пулемётом на крыше. Как это нет с пулемётами? У вас же их там штук пять было? Что, все на разъездах? Ну ладно, давайте обычный. Зелёный есть? Хорошо. Двадцати литров им за глаза хватит. Пароль на получение бензина? Ага. – Майор отвернулся от меня и начал шептать – Ка-Эр-Один-Восемь-А-Дэ-Эн...
Дефицит бензина - головная боль Республики. Все машины в городе, дабы не потреблять невосполнимые запасы, переделаны в электромобили. С ДВС остались только армейские джипы и грузовики, внедорожники в дальних поселениях, да несколько специализированных автомобилей.
Практически весь имеющийся запас топлива был свезён на вокзал, который стал крепостью в городе, своеобразной мрачной цитаделью. Окна забили досками и стальными листами, из некоторых выглядывали стволы пулемётов. Некогда шумную и оживлённую привокзальную площадь горожане стали обходить стороной, боязливо глядя на чёрные стволы.
А место пассажирских поездов заняли совсем другие составы.
На ржавых и заросших травой рельсах, идущих в никуда, стояли цистерны с бензином, соляркой и газом. В первые послевоенные годы их собирали по всей ветке Зелёный Дол-Яранск, и теперь цистерны, подставив рыжие от ржавчины округлые бока, уныло громоздились под вечно хмурым небом.
Вокзал был одним из самых охраняемых объектов не только в городе, но и во всей Республике. Обычно на смене одновременно дежурило двадцать – двадцать пять человек, а в случае опасности (пару раз находились смельчаки, намеревавшиеся силой прорваться через периметр и разжиться халявной солярой) число охраны доходило до тридцати.
- Воронко, выезжаете с группой в десять ноль-ноль. В подчинение тебе четыре человека. Они будут ждать тебя в машине у главного входа. – Майор по быстрому что-то начеркал на небольшом листочке и протянул его мне. – Вот ордер на оружие, возьмёшь себе на складе автомат и две спарки патронов – тебе хватит. Ребятам – тоже самое, только водителю «Стечкина» бери, ему сподручнее будет. В Корту я сейчас позвоню, у них и вооружишься. Да, и возьми ещё рации, фонари, разгрузки, три «эфки» и ножи на каждого – пригодятся. Понял?
- Да, товарищ майор...
- Не да, а так точно! – Вдруг посуровел Туманов. – Обо всех происшествиях на месте доложишь по рации! В крайнем случае - вызывай группу поддержки!

... Небо над городом стало ещё темнее, тучи склубились ещё гуще, и теперь, пузатые, как штабные генералы, отливали серо-синим. Небеса вот-вот были готовы расплакаться очередным дождём.
Машина, зелёный «Уазик», ждала меня у выхода. Автомобиль был, как и все имеющиеся в распоряжении войск, переделан – задние стёкла заделали грубо покрашенными железными листами, а выхлопную трубу огромных размеров – вывели на крышу. На правом борту, обращённом ко мне, трафаретом выведен номер «59». Наверняка такой же номер – белый и размашистый – отштампован и слева.
Команда уже на месте – за стеклом виднелись мужские профили. Я подошёл и открыл дверь на переднее пассажирское – оно единственное оставалось пустым.
- Оппа, а командир-то зелёный. – Послышалось сзади.
Я оглянулся на заднее сиденье. Ба! Да они тут все старше меня. Под сорок мужикам, если не больше. И удивительно, что все ещё в солдатском составе. Один так вообще рядовой, ещё двое – прапоры. Только водитель был  «духом» - судя по лицу, лет на двадцать. Звания, разумеется, соответствующего. И как такого на задание послали? Ему бы на полигоне отрабатывать навыки, а не по Шелангерам всяким ездить. Сопля, одним словом...
- Будем знакомы, командир. – Один из «задних», прапорщик, глупо улыбаясь, протянул мне руку. – Иван Весенкин, можно просто Ван.
Командовать отрядом мне никогда не доводилось, и поэтому я немного растерялся, услышав такие фамильярности.
- Не обращайте внимания, товарищ лейтенант – Подал голос второй прапор. – Ван всегда такой. Уж не знаю, когда и как его переклинило, но из этого состояния он не выходит. Зато боец он отличный. Когда в Оршанке дикарей усмиряли, он голыми руками троих уложил. И ещё одному рёбрышки пересчитал, умирал папуас долго и мучительно.
- А имя-то у тебя какое? – прервал я его рассказ.
- Лев Манутриев! – Отрапортовал он.
- Кирилл Дяченко! – В такт Манутриеву, отрывисто, крикнул третий.
- А у тебя погоняло какое? – Повернулся я к «духу».
- В... Владимир Красноперекопский. – С лёгким заиканием ответил водитель. Видно было, малец.
Услышав его фамилию, мы все прыснули. Красноперекопский же, смутившись, покраснел.
- Ладно, погоняло у тебя будет... После секундной разминки я придумал: - Переком зваться будешь. Лады?
-Л-лады.
- Ну всё, базар закрыли. Салага, заводи тарантас.
Машина взревела ,тронулась с места и покатилась, набирая скорость, по Ленинскому проспекту. Одновременно с этим на асфальте появились первые пятна капель. С заднего места Дяченко пробурчал:
- Перек, давай быстрее. Может, и под дождь не попадём...

... Дождь всё-таки настиг нас – тогда, когда мы проезжали по Центральному мосту.
О, дождь! Ты – дар небес! Живительная влага, даруемая существам земли! Единственное, что осталось у нас от прошлой жизни.
Сквозь нарастающую плену дождя по правую руку, за небольшим пешеходным мостом и вторым колесом обозрения, закрывшимся задолго до катастрофы и теперь ветшавшим день за днём, просвечивала широкая гладь воды – Разлив. Река Малая Кокшага, протекающая через город, разливалась здесь, образуя удобную для купальщиков и рыбаков заводь. Когда-то мы, ещё мальчишки, едва только потеплело после нескольких холодных лет после Войны, гурьбой после школы устремлялись к Разливу и часами сидели в ещё не прогревшейся воде.
На том берегу реки, с которого мы только что выехали, синели громады бассейнов и катка, а ещё дальше, вдали, почти на горизонте - мрачное, похожее на средневековый замок здание элеватора.
Последний довоенный губернатор Республики Марий Эл, видимо, всеми силами старался оставить о себе память. Нещадно грабя региональный бюджет, он заполнил город новоделами. Это благодаря ему появился Йошкар-Олинский Кремль, позже разобранный на кирпичи, точная копия Спасской башни у Русского Театра, которую постигла та же участь, ЦХГ, прообразом для которой послужил венецианский Дворец Дожей, бассейны (два на расстоянии каких-то ста метров друг от друга) и катки.
Большинство из детищ этого сумасброда оказались ненужными и были разобраны и забыты. Но бассейны ждала другая участь. Конечно, они лишились своей старой функции – она требовала бы гигантских расходов, но взамен комплексы приобрели новое назначение.
После Войны от многих домов – для экономии – отвели водоснабжение, оставив лишь общие умывальники. И тогда из бассейнов сделали общественные души. За мизерную плату желающий помыться получал полбруска кустарного, но довольно эффективного мыла, жёсткую мочалку и полотенце. Поэтому бассейн никогда не пустовал.
Дождь всё лил и лил. Раскрылись хляби небесные, выплескивая на землю аномальное количество воды.
Мы проехали мимо «дома-бабочки» - крестообразной высотки с огромной нашлёпкой студии на крыше. Дорога становилась всё хуже и хуже. Машина подпрыгивала на ухабах – только для того, чтобы через мгновение шлёпнуться в быстро наполняющуюся влагой выбоину. Борта окатывали брызги воды. Со стороны, должно быть, "Уазик" напоминал пароход, рассекающий волны. Вторя этому сравнению, навстречу нам океанским лайнером шёл троллейбус - большой и блёклый. Он едва справлялся с миллионами льющихся капель.
Я приоткрыл окно, и в кабину, разгоняя застарелые запахи, ворвался свежий, дождевой воздух.
За разворотным кругом Ленинский проспект сменился улицей Лебедева, а после электроподстанции слева, на опушке леса, дорога пошла в гору. Автомобиль замедлил ход, и, кряхтя семидесятисильным мотором, пополз вверх. Навстречу "козлику" весело бежали ручейки.
Впереди показалась высокая, зелёная стена растений Ботанического сада. Выезд из города был недалеко.
Круто повернув и оставив по правому боку КПП, Перек вывел машину на казанскую трассу.
Справа во всём своём величии буйствовала зелень, силясь прорваться через решётку Ботанического Сада.
Всё в городе за двадцать лет поблёкло, стало тусклыми оттенками серого. Всё, за исключением одного: растений.
Если раньше люди угнетали флору, то теперь зелёные взяли своё. Уже за первые два десятка лет растения показали свою мощь. Пройдёт лет пятьдесят, и на месте Йошкар-Олы будет зеленеть лес.
А за войсковой частью потянулись разномастные коробочки дач.
В нашем, новом мире иметь дачу – ещё больший шик, чем машину или работающую электронику. Даже за пятачок в три сотки с полуразвалившимся домом и заросшим участком люди готовы вкалывать без остановки. А уж за хороший, отремонтированный дом и вовсе нужно выложить золотые горы.
Впрочем, существовала и программа обмена – ты обменивал городскую квартиру на домишко на окраине. На новом месте жительства зачастую не было электричества и водопровода, но желающие все равно находились. Наверное, потому что налоги на «поселенцев» меньше, да и к природе близко.
Кончились последние садовые участки, и вокруг потянулся лес. А скорее не лес, а роща, так как тянулся он только на три-четыре километра до Корты.
В Корте находилась лыжная база, до Последней Мировой  в иные дни собиравшая не одну тысячу лыжников, да и теперешними зимами не пустовавшая.
А за Кортой располагался блокпост.
Блокпостами утыкана вся Стена вокруг города, но этот блокпост был особенным.
Если обычно блокпосты на трассах представляли из себя ворота, вышку с пулемётом и расчёт в несколько человек, то на этом посте дежурило сразу двадцать человек, да и устроен он был по-другому.
Стена в этом месте сделана из бетона, по верху – пущена колючая проволока. По бокам от железных, трёхметровых ворот стояли две вышки из брёвен с крупнокалиберными пулемётами и прожекторами, смотревшими на дорогу за Стеной. Из брёвен сложены и строения, прижавшиеся к Стене – комендантская, казарма, склад, арсенал, радиостанция, заметная издали по торчащей радиовышке, медпункт.
Из кирпичей сложен только стоящий в отдалении ангар, в котором ,выжидая своего часа, притаился бронетранспортёр.
«Бэтеров» в городе было всего три – помимо стоящего здесь, ещё два находились в гаражах на северном и западном направлениях. Впрочем, существовал и четвёртый, стоящий на постаменте у Бульвара Победы, но его можно было в расчёт не брать.
"Уазик" остановился метрах в двадцати от ворот. Я потянулся к ручке двери, но Ван словами остановил меня:
- Командир, спокойно! Я сам сбегаю!
- А унесёшь? - Не поверил я.
- Справлюсь! - Иван схватил документ-лицензию, выскочил из машины, и, накрывшись курткой, побежал под редеющим дождём к арсеналу.
Через стекло я смотрел, как Ван беззвучно ругает солдатика, прильнувшего к стенке и задремавшего в столь неудобной позе.
Пять минут ожидания прошли в тишине. И вот на улице послышался топот. Ван, гружённый снарягой, топал по лужам, разбрызгивая воду во все стороны, и подгонял перед собой нагруженного непутёвого сторожа-соню. Сзади бежал другой местный, неся остальные пожитки.
Сначала они все подошли к багажнику, открыли его и начали сгружать туда провиант и топливо. Троица доставала из баулов консервы и канистры с водой.
Затем я краем глаза увидел, как тот самый сторож аккуратно передаёт Вану какой-то прямоугольный, завёрнутый в брезент предмет, а тот его не менее осторожно кладёт в угол багажника и чем-то закрепляет .
Часовые удалились, а Иван, каким-то чудом неся всю нашу снарягу, обошёл нас и раздал каждому ствол и экипировку, умудрившись ещё и не ошибиться.
Зря Лев о нём так отзывался - мужик нормальный, только манера говорить у него своеобразная.
Мы стали одеваться и заряжать оружие. Ван натягивал снаряжение прямо на улице, совершенно не обращая внимания на дождь.
Когда мы оделись и взяли оружие, а Ван залез в машину, то Перек подъехал на несколько метров ближе к воротам и просигналил. Тот час же из комендантской выбежали трое в форме и начали раздвигать створки огромных ворот. Управились быстро, и уже через полторы минуты мы вкатились в образовавшийся проезд. Ворота за нами сразу же закрылись.
Сразу же внутри меня словно что-то щёлкнуло. Я перехватил автомат за цевье поудобнее и насторожился. Ухо стало слышать новые звуки, органы чувств перестроились, и даже сердце начало биться иначе.
Эти перемены понятны - мы теперь ВНЕ Стены, вне уютного и безопасного города. Тут - всё может быть.
Машина покатилась, набирая скорость.
- Не гони. - Остудил пыл Володи Кирилл. - Дорога хреновая, посадишь мост - и будем куковать...
Дорога и в самом деле была не лучшего качества. Асфальт везде покрыт маленькими, тонкими трещинами. Всюду - вспученности, в некоторых местах растут пучки травы.
Вскоре, через пару километров, мы подъехали к развязке окружной дороги, связывавшей полукольцом все южные направления от Йошкар-Олы..
Развязка, состоявшая из моста и подъездов к нему, представляла не лучшее зрелище. По бетонному пролёту моста шли крупные трещины, казалось, что конструкция вот-вот рухнет. Деревянные балки, подпирающие мост в последние годы, отнюдь не добавляли уверенности в надёжности. Само собой разумеется. что проезжать под таким мостом не хотелось.
- Командир, не помните, где такой же мост обвалился? На кокшайском направлении вроде бы...  Не помню... - Подал голос кто-то с заднего сиденья, скорее всего - Лев.
- Не нагнетай. - Мрачно ответил я.
К счастью, под мостом мы проехали без происшествий.
Дождь кончился, и я невольно залюбовался окрестностями. Пейзаж был простой и в то же время красивый. Берёзки стояли, словно милые девушки, умытые дождём. Трава блестела ярко-зелёными оттенками. По дну придорожной канавы бежал дождевой ручеёк.
Вскоре справа за деревьями проглянулась железная дорога, шедшая на спрямление с шоссе. Впереди показались рельсы, пересекающие трассу. Володя снизил скорость, но всё равно - "Уазик" чуть качнуло на них.
За рельсами сразу начинался Куяр.
В отличие от Йошкар-Олы, этот посёлок не был полностью обнесён забором. Лишь местами встречался частокол - мощные сосновые брёвна с заострёнными концами.
Ворота в поселение открыты, никакого намёка на пост у них не имелось (беспечность куярцев поражает). На улицах Куяра не было ни единого человека, лишь ходили  у калиток куры да петухи. Где-то в середине посёлка нам встретился одинокий кудрявый малыш, улыбнувшийся и помахавший вслед автомобилю.
"Уазик" проехал железнодорожную станцию и причудливую остановку автобусов, украшенную яркими мозаичными рыбами.
Недолго справа мелькала Малая Кокшага, текущая уже после города и в этом районе узкая. После таких же, как и на въезде, пустых и открытых ворот, снова начался лес.
Ехали молча, никто ни о чём не говорил. Справа к нашей трассе подходил съезд с окружной и соединялся с дорогой, по которой мы ехали.
- Командир, что дальше по карте? - Спросил меня сзади Манутриев.
Я порылся в бардачке, извлёк оттуда карту Марий Эл, нашёл ту точку, в которой были мы,  и начал изучать местность.
- Так, дальше у нас отворотка на Пембу, затем - Студёнка, до неё идёт тупиковая ветка, пересекающая шоссе, потом - Сурок. Остальное скажу, как проедем.
В скором времени слева показалась дорога и указатель "Пемба" перед ней. Табличка с надписью была покосившейся, облупленной и вообще - изрядно тронутой беспощадным временем.
После отворотки по правому борту начались редкие домики и мы опять проехали железнодорожную линию, на этот раз - одноколейку.
- Люди, вы не помните, что за предприятие в Студёнке находилось? - Спросил я скорее риторически, для интереса.
Ответа не последовало.
Дальше был Сурок – обиталище детишек элиты, прожигающих свои жизни в шумных гулянках, попойках и покатушках на моторках по одноимённому озеру.
Мажорская деревенька была огорожена мощным забором, на котором стояли коробочки постов. Жируют, сволочи. И всё для того, чтобы полсотни детишек у высокопоставленных папаш  развлекались и убивали время как можно интереснее.
Сквозь деревья просвечивала зеркальная, серая гладь озера.
Я углубился в дальнейшее изучение карты. Для начала я прошёлся глазами по дальнейшей линии шоссе. Силикатный, Суслонгер, Шелангер, затем -Кленовая гора. Кленовая гора, гора... Ах, да точно. Бывший санаторный курорт, занятый бандитскими группировками. Многих из их членов когда-то по неусмотрению выгнали из города. Чёртовы гуманисты. Могли бы прибить по-простому, сейчас бы не мешали.
Так, Кленовая Гора помечена треугольником с чем-то, отдалённо напоминающим автомат, внутри. Я полез искать по карте обозначения, и тут мой взгляд упал на Йошкар-Олу. Над городом был помечен огромный значок радиации.
Стоп. Город ведь не заражён. А, я понял, в чём дело.
Существование города старались поддерживать в секрете, дабы не навлечь кого-нибудь сильнее Марийской Армии - того, кто может позариться на столь большой уцелевший город. Для этого и существовали такие обманки, дабы при нахождении карты посторонними не открыться.
Наконец я нашёл легенду и начал искать значок. Почти сразу нашёл - это был "Вооружённые люди".
Также там были значки "Радиация", "Невооружённые люди", "Крупные хищники" и даже "Неизвестная угроза".
Я вернулся к изучению местности вокруг Шелангера. Сам посёлок был обозначен  "Жилым поселением" и  "Форпостом". Опасностей вокруг вроде не было...
Автомобиль вдруг неожиданно повернуло. Я, не ожидавший этого, полетел на коробку передач, смял карту и вдобавок приложился головой о металл.
- Твою мать, Перек, криворукий!
А всё ещё только начиналось.
Не успел подняться, как послышался свист сдувающегося переднего правого колеса. Машина на малых оборотах покатилась в кювет.
- Тормози!!! - Закричали мы все вчетвером.
Каким-то чудом, это Переку удалось, и "Уазик" застыл на самом краю дороги.
Сзади все трое начали материть Володю самыми изысканными оборотами. Ругали они его долго и очень извилисто. Самые замысловатые ругательства я еле успевал запоминать. Затем, когда запас матюков у "стариков" иссяк, мы ещё долго сидели молча.
Лишь минут через десять я решил, что сейчас подходящий момент спросить, что же случилось. Я водил взгляд от раскрасневшегося, как спелый помидор, Перека, до взбешенных "волков".
Наконец, проведя так минуту, я решил, что матерщинники находятся в более адекватном состоянии. Я спросил, особенно ни к кому не обращаясь:
- В чём дело? Что случилось?
Все трое наперебой начали рассказывать мне, через слово поливая несчастного Володю ругательствами, самыми приличными из которых были "криворукий", "кретин" и "нубло".
Изо всей их несвязанной и неслаженной истории мне удалось выяснить вот что.
Оказывается, на здешней трассе в незапамятные времена кто-то бросил микроавтобус. Завести и отвести в ближайшее поселение его не смогли, поэтому сняли всё мало-мальски ценное и оставили металлический корпус ржаветь под открытым небом.
За столько лет он буквально прирос к асфальту.
И когда Перек набрал скорость на относительно неплохо сохранившемся участке за Сурком, то отвлёкся на что-то и не заметил выросший перед ним остов автомобиля. В результате он попытался резко свернуть, старая камера в колесе не выдержала, и "Уаз" стал неуправляемым.
Мы все вышли на улицу и сгрудились вокруг колеса.
Камера была безнадёжно сдута. О том, чтобы её накачать, нечего было и мечтать.
-  Твою ж мать. - Мрачно и подавлено проговорил кто-то. - А ведь запасное колесо мы не взяли...
Положение становилось безнадёжным. Внедорожник застыл в нескольких километрах от ближайшего поселения. Запаски не было.
- Возвращаемся. - Приказал я. - За час дойдём до Сурка, запросим подмогу, пусть пришлют запасное колесо. Дяченко, Перек - остаётесь здесь. Манутриев и Ван...
- Зачем возвращаться? - Оборвал меня Ван. - Смотрите, люди, что у меня есть!
Он залез в машину, снял со своего места баул, и вынул оттуда банку с чем-то белым и стопку небольших чёрных прямоугольников.
- Что это? -  Спросил я.
- Заплаты на камеры. И клей. Склеивает всё. Проверено.
- И ты уверен, что камеру можно починить этим? - Недоумевал я.
- Обижаешь! - Хвалил клей Ван. - Мы им неоднократно всякую всячину склеивали.
- Не гонит? - Спросил я у Кирилла и Льва.
- Правду говорит. - Уведомили меня они.
- Справишься один со снятием колеса?
- Да без вопросов. - Иван полез в багажник за домкратом.
- И сколько так ждать, пока приклеится?
- Ну, к утру будет.
- К УТРУ?! - У меня отвисла челюсть.
- А у вас есть другие идеи, командир? - Встрял Лев.
- Ну до утра-то ждать... - Неуверенно промямлил я.
- Да и к тому же, на верную смерть идти не хочется. - Добавил Кирилл, и голос его помрачнел.
Какая верная смерть? Что он мелет? Ведь ещё неизвестно, что впереди таится. Возможно, и не трудное задание вовсе...
- Ну ладно. Раскладываемся, будем здесь ночевать.

... Лес стоял над нами - таинственный, мрачный и страшный. В лучах практически закатившегося солнца на небе очень чётко отпечатывались чёрные силуэты сосен. Даже с фонариком в лесу ничего не было видно уже на расстоянии пятнадцати-двадцати шагов.
Мы сидели у палатки, которая нашлась в недрах "Уаза", и доедали поздний ужин. За плотным слоем тёмных облаков, покрывавших всё небо, луны не было заметно.
Мы сидели и смотрели на дорогу, такую пустую и такую тёмную, как сама ночь. Тушёнку доскребали без разговоров и как можно тише - в этом царстве тьмы каждый звук казался очень громким.
После того, как последняя банка полетела в мешок для отходов, некоторое время все сидели молча. Лица у всех почему-то были угрюмые. Каждый думал о своём. Но почему у Кирилла и Льва такая грусть на лице? Неужели они боятся, что не вернутся с задания?
Кроме меня, лишь один Перек тоже не грустил. Но у него на лице застыл лёгкий страх. Оно понятно - первый раз и сразу на такое опасное задание.
Я и сам думал: что нас ожидает на том конце пути? Справимся ли мы? Ведь это по меньшей мере странно - посылать команду из пяти человек на отбивание целого посёлка.
А вот Ван, поначалу тоже грустивший, уже переменился в лице. Он глубоко вдохнул, затем выдохнул, поднялся со своего места и пошёл к машине.
Со своего места я видел, как Весенкин открыл багажник, достал оттуда какую-то вещь и вернулся к нам.
- Ну, парни, хватит грустить. - На одном дыхании высказал он и начал снимать брезент с предмета.
Я понял, что эта была та самая вещь, переданная часовыми.
Когда Ван наконец снял упаковку, нашим глазам предстала стеклянная бутыль с выцветшей этикеткой, ещё запечатанная.  О свойствах жидкости в бутылке всё было ясно.
- Ну, парни, по сто грамм давайте! Развеселимся, напряжение снимем.
При этих словах меня переполнил праведный гнев. Я человек непьющий, и к алкоголю отношусь крайне отрицательно. А употребление спиртного на выездах запрещено - об этом знает каждый. Нарушителей обычно сурово карают.
В приступе недовольства я поднял "Калаш", готовясь, как на учениях, разнести бутыль вдребезги.
- На посту бухать вздумал, алкаш? - Налетел я на Вана.
- А что так, нельзя?- Промямлил он тем же идиотским тоном, как и при нашем знакомстве.
- На службе спиртное запрещено. - Я постарался понизить своё  напряжение и расслабиться, поэтому говорил максимально холодным голосом, чётко и размеренно.
- Да ладно, ладно, командир, не кипяшуй... - Иван полез прятать водку обратно.
После этого инцедента некоторое время сидели молча. Затем Манутриев неуверенно предложил:
- Давайте что-ли байки рассказывать.
- Ну не знаю. - Ван сидел понуро. - Начать? Все слышали про Маяк?
Байка про Маяк была заезженная. Её знали не только в армии, но и гражданские. Она прочно вошла в современный фольклор Марий Эл, её рассказывали в старших классах на истории, её знал практически каждый.
На фоне всего этого то, что ответил Перек, выглядело глупо:
- Нет, я не знаю. Что это за легенда?
Секунд пять все сидели с выпученными глазами и глядели на Володю, и только потом Иван прервал паузу и  ответил:
- Странно, что не знаешь, её везде рассказывают. И это не легенда, а вполне себе реальная история. Ну слушай.
И он начал рассказ. Выглядел он примерно так.
Когда начали объезжать деревни к югу от Йошкар-Олы, то увидели нечто странное. Солдаты, отъезжавшие за несколько десятков километров от города по кокшайской трассе, стали говорить о странном свечении, прорывавшемся сквозь облака. Светилось иногда, но всегда в определённой точке - по направлению к Чебоксарам.
Информацию об аномалии засекретили, но через какую-то дыру она просочилась и приняла фантастические очертания. Именно тогда родился Культ Маяка.
Её адепты верили, что свет издаёт Маяк, поставленный в Чебоксарах Богом, дабы люди со всей земли стеклись туда и по маяку вошли в Небесный Рай. Члены секты сотнями, пока не построили Стену, шли из города в Чебоксары.
Поначалу власти на это не реагировали - ну мало ли, людишек утечёт немножко, остальным еды больше останется. Но вскоре новая религия начала поглощать полезных и нужных городу людей - врачей, инженеров, учителей, учёных. Власти забили тревогу, начали ограничивать адептов, отнимали и уничтожали предметы культа.
И тогда фанатики озлобились.
Они сделали свою религию кровавой. Отлавливали и приносили в жертву подростков, а затем складировали человеческое мясо в заброшенных домах. Они назвали человечину Пищей Для Бога и считали, что таким образом задобрят Всевышнего для прохода на небеса.
Следы ужасного культа были обнаружены случайно, и тогда военные и городские жители объявили "маячникам" настоящую войну. За отправление культа или жертвоприношения расстреливали на месте.
После того, как число репрессированных оккультистов составило несколько десятков, оставшиеся всем валом пошли из города прочь. Всю свою злобу они вымещали на практически беззащитных жителях деревень по дороге на Чебоксары. Так было до тех пор, пока толпа безумных фанатиков не подошла к южному форпосту, находящемуся у отворотки на посёлок Сосновый Бор.
Солдаты, дежурившие в то время на уже укреплённом посту, зная о злодеяниях "маячников" и не дожидаясь приказов командования, устроили настоящее локальное месиво. С нечеловеческой злобой они выкашивали прущих на пост людей десятками. Некоторые из адептов попытались обойти форпост лесом, но им на голову обрушился мощнейший шквал гранат.
Мясорубка продолжалась не больше десяти минут, но за это время дорога покрылась трупами почти что сплошняком. Лужи крови были повсюду. Из нескольких сотен людей, попытавшихся совершить прорыв, в сторону Чебоксар ушло не более тридцати.
После этого события оставшиеся оккультисты сдались властям.
А тайна свечения так и осталась неразгаданной.
- Но, говорят, - Заканчивал Ван свой рассказ, - Что последние маячники до сих пор прячутся на краю города. Правда, обряды жертвоприношения они уже не проводят, но...
На Перека история произвела сильнейшее впечатление. Он сидел с выпученными глазами и смотрел в одну точку.
- А что думают по поводу этого света конфедераты? - Задал он вопрос.
Конфедератами, Волжской Конфедерацией, волжанами, волгарями называли жителей нескольких посёлков и деревень по обе стороны от Волги. Столицей волжан был посёлок Кокшайск.
Жили волжане бедно, весь их доход составляла рыба, которую они в мелком масштабе ловили на Волге, да доля от средств, выделяемых Марийской Республикой на закупку у караванов, изредка ходивших по тому берегу, оружия, боеприпасов, медикаментов и всего прочего, что не производится в наших краях.
Волгари обязаны были хранить тайну существования Йошкар-Олы, дабы никто не полез на райский город. Делали они это тщательно, так как Марийская Республика давала им овощи, мясо, республиканские специалисты чинили в Кокшайске технику - одной рыбой ведь сыт и одет не будешь.
- Конфедераты... - Ван вспоминал. - А, они ничего, также, как и мы, не знают. Им впадлу подплывать к Чебоксарам - у них о столице Чувашии ходит дурная слава.
- Они могли бы у караванов расспросить, что да как. - Напомнил Перек.
-Ну, это уже ИХ  дело, о чём они там расспрашивали караванщиков. Даже если что-то и знают, то от нас, во всяком случае, хранят в тайне.
- А есть ещё одна история. - После рассказа о маяке Вана потянуло дальше. - О базе Армии в Казани. Ведь никто толком не задумывался, откуда у нас столько оружия и боеприпасов.
- Ну, их происхождение-то всем известно. Войсковая часть, военный аэродром и прочие хранилища стволов. - Ответил я.
- В таком количестве?! - Вана насмешили мои слова. - Командир, не неси чушь (опять этот идиотский тон). Всех твоих складов не хватит, чтобы вооружить такую армию и понаставить по окрестностям застав с пулемётами. Да и "бэтеры"... Их-то уж ни на какой склад тайком не загонишь. У барыг тоже столько много не накупишь. Поэтому, остаётся одно - новые автоматы, пулемёты, всякую другую артиллерию и припасы к ним берут на базах, которые не обшныряли в первые годы. Такие базы могут быть только в крупных городах. Ближайшие крупные города - Чебоксары и Казань.  Чебоксары не катят из-за этой световой аномалии. Теперь Казань. Огромный город, больше миллиона жителей, по нему стопудово били во время войны, так что население повымерло и склады там стоят полные, не разорённые. И ещё один аргумент - на этой трассе - Иван обвёл дорогу рукой - наши поселения не как обычно, несколько деревень и вооружённый пост в конце, а чуть ли не каждый посёлок - крепость. Я бывал в этих местах, можешь мне верить, да и сам завтра утром убедишься. Поэтому, не исключено, что эти заборы понаставили для охраны добытой техники и где-нибудь под Силикатным или Сурком заныкана целая перевалочная база.
- Гипотеза, конечно, интересная. - Подытожил Лев, - Но даже если это и так, то мы вряд ли сможем разнюхать местоположение этого складика. Наверняка он первоклассно замаскирован.
- А о людях из Кирова слышали? - Я предложил историю, которая была новой, и её мало кто знал.
- Ну давай, валяй про твоих кировчан.
- Короче, дело было так. Совсем недавно - неделю где-то назад, ещё когда оршанских не укокошили, со стороны Оршанки пришли трое. Один взрослый, мужик лет сорока - сорока пяти, и двое подростков - пацан да девчонка. Уверяют, что аж из Кирова пришли. Таких историй нарассказывали, что страшно становится. Правда, им мало кто верит. И вот ещё: с ними какая-то страхолюдина приползла. Отдалённо ящерицу напоминает. И, что самое интересное, на людей тварюге побоку. К этим троим монстрик ластится, у них он, походу, на ролях псины.
- Вот это да! - Удивился Дяченко. - Мутант, который неагрессивен! Обалдеть! А ты это всё не выдумал?
- Какое выдумал! Я тогда в дозоре на Шойбулаке стоял. - Это, я, конечно, наврал. Я слышал эту историю от друга и сам ей не сильно доверял - она была рассказана им при нашей встрече, во время которой он, в отличие от меня, порядочно хватанул пива.
- Незрим-трава.  - Прошептал Лев почти неслышно.
- Что? - Спросил сидящий рядом с ним Ван.
- Незрим-трава. Говорят, где-то далеко, в районе каких-то озёр, каких - забыл, растёт некая травка. И если натереть себя этой травой, то тебя никакие звери трогать не будут. Будут обходить стороной, словно ты для них невидим. Эх, вот бы этой травы добыть! Сразу отпадёт нужда всяким охотникам в лесах зверюг опасться. А то месяца не проходит, как кто-нибудь из экспедиции в лес за дичью не возвращается. А потом находят растерзанные тела, и всё...
- Дык сказки это всё. Не существует такой травы. - Прервал Иван очередную историю.
- А мутанты? Их ведь тоже не должно существовать, а они в дальних поселениях - головная боль. А аномалии, как чебоксарская? Яйцеголовые умники из универа мылом исходят, доказывая нереальность и невозможность существования того или иного чуда природы, но все их доводы опровергаются одним - объект исследований существует. - Тирадой на повышенных тонах Лев отклонил аргументы.
Он был прав - в нашем теперешнем мире много появилось необъяснимого. И если раньше существовали тысячи научных институтов с миллионами учёных, способных доказать практически что угодно, то после Войны они исчезли. Да и зачем в погрузившемся в пучины тёмных веков мире что-то доказывать? Сейчас можно верить, воспринимать как должное, бороться с объектом - делать что угодно, но только не доказывать. Доказательства - пережиток благополучного прошлого. В Новом Средневековье главный аргумент - сила.
Возможно, мы - единственный более-менее сохранившийся образчик цивилизации. Вон, во многих независимых деревнях дети не ходят в школу, не учатся читать, а их умственное развитие ограничивается счётом на пальцах. На смену нам растёт новое поколение - поколение дебилов, дегенератов, кретинов, нелюдей! Вероятно, уже через полвека все люди скатятся на дно и вернутся к первобытному строю. И снова будут плясать отблески костров в пещерах, и снова свет будет отражаться в практически лишённых разума глазах.
Кирилл освободил меня от дальнейших проклинаний рода человеческого, предложив вопрос:
- А вот из вас никто никогда не задумывался, почему в Йошкар-Оле чисто в плане радиационного заражения?
Вопрос повис в воздухе. Никто из нас никогда об этом не задумывался. На этот вопрос хотелось ответить очевидным: "Город не бомбили." Что я и сделал.
- Ну и что, что не бомбили. Радиация должна была распространиться. В полутора сотнях километров радиоактивная Казань, к которой подъезжать страшно - дозиметры за сорок километров зашкаливают, а тут фон как довоенный. Даже если дело было бы только в отсутствии атомной бомбардировки, то всё равно фон бы повысился. Тут дело в другом. У меня есть версия, что кто-то неизвестный распылил в атмосфере что-то, снижающее радиационный фон.
- Но зачем его снижать понадобилось, если он и так у нас в пределах нормы? - Поинтересовался я.
- А у нас его снижать и незачем. В первые дни после Войны ветер ведь дул страшный. Он-то как раз и мог перенести эти очищающие  вещества к нам из какого-нибудь крупного города. Предположительно, из Казани. Вот и получили мы неожиданно для самих себя невидимый щит, который нас и защищает с тех пор.
- А с-слышали о волках ростом п-под д-два метра? - Перек изрядно заикался.
- Нет. Выдумка всё это твои двухметровые. В дальних лесах  много кого водится, но двухметровые волки - это бредни. - Отрезал Кир.
И, словно опровергая его слова, из глубины леса донёсся дикий, громкий, пронзительный вой.
- Ч-ччто это б-было? - Володя весь дрожал.
- Твоя сказка стала былью. - Мрачно констатировал Иван. - Сиди и молись, паря, чтобы это оказался обычный волк и чтобы он не учуял нас.
- Загружаемся в палатку - Скомандовал я и поглядел на часы. - Дежурим по одному. Без костра. Сейчас одиннадцать двадцать, мы что-то засиделись. Первые полтора часа я, затем - Ван, после - Манутриев, потом - Лев. Перек последним. Сидеть тихо. Следить за лесом, за дорогой и за машиной. При опасности поднимать всех выстрелами в воздух. Попусту не палить, только в случае реальной угрозы.
Моя смена прошла без происшествий. В мире вокруг стояла тишина. Пару раз где-то далеко в лесу слышался шорох. Через полтора часа я полез в палатку, разбудил Весенкина и отдал ему часы (их у него не было).
Спал я плохо. Пару раз в чаще раздавался вой, и тогда я просыпался в холодном поту и подолгу лежал с открытыми глазами, уставившись в матерчатую стенку. Лишь под утро мне удалось сладостно забыться.
Где-то в семь Володя разбудил нас. Мы собрали палатку, проверили камеру ( за ночь всё склеилось), Ван по-быстрому её накачал, и мы снова двинулись по направлению к Силикатному.
Проехали мост через реку Кундыш и небольшую одноимённую деревеньку на берегу. Большинство домов в деревне оказалось заброшено - распахнутые настежь двери, слепые глазницы окон, сбитые с подоконников узоры - но один из дальних домов, еле видный с дороги, был обитаем. Огород вокруг него выглядел ухоженным, а у крыльца лежала большая белая собака.
- Там какой-то старикан живёт - Лев рассказал мне об отшельнике, обитающем в заброшенном селе. - Охотится, картошку выращивает. У него мотоцикл есть, он периодически в Силикатный ездит за солью, патронами и спичками. Одиночка, ничьей компании, кроме своей собаки, на дух не выносит. Если кто-то попытается к нему подъехать, то шугает выстрелами в воздух. Зовут его, кажется, Николаич...
Вскоре впереди показались стены Силикатного. Посёлок обнесён забором из кирпича, по качеству исполнения и по охранению ничуть не уступающим городской Стене. У ворот возвышалась бревенчатая вышка с пулемётом, чьё дуло подозрительно уставилось на нас.
Из двери в воротах вышел дозорный, подошёл к автомобилю, постучался в стекло к водителю и гаркнул:
- Документы.
Патрульный - смуглый, кучерявый, лохматый, да ещё и в берете - всем своим видом напоминал товарища Че. Вот только берет у него был голубой и со значком Марийской Армии.
Я достал удостоверение и через Перека протянул его "Че Геваре".
Закончив осмотр корочки, беретник глянул внутрь салона, туда, где сидели старики, и тут его глаза налились какой-то ненавистью. Хотя, возможно, что это мне показалось.
Мы въехали в посёлок. На улице было больше народу, чем во всех предыдущих поселениях, вместе взятых. У подъезда к кирпичному заводу стоял грузовик, и грузчики, деловито перекрикиваясь, грузили в кузов кирпичи. На самом заводе ворочались краны, слышался гул машин. Навстречу нам проехала "Нива" на огромных, в метр, колёсах. Такой любое болото нипочём.
На выезде пришлось немного подождать - дежурный куда-то отлучился. В результате мы сами (с молчаливого согласия окружающих) открыли ворота. Потом прибежал постовой, и нам пришлось выслушать целый поток оскорблений за самодеятельность и подвергание стратегически важного объекта опасности.
Глянув в зеркало заднего вида, я увидел, что в коробе кто-то наводит пулемёт. Против кого? Никакой опасности не заметно. Или дежурный всерьёз опасался, что открытыми воротами мы привлечём нежелательных гостей?
Но на всякий случай я сжал руки на автомате, мой палец был готов переключить предохранитель.
Показалось мне или нет, что ствол пару секунд назад был направлен прямо на нас? Да нет, вряд ли. За стрельбу по своим обычно прямая дорога в лесную глушь. В лучшем случае - год безвылазной черной работы где-нибудь в Старожильске.
Конечно, ребята просто проверяют поворотный механизм - не заржавел ли, не откажет ли в случае нападения.
- Проверить оружие, скоро высаживаемся. - Скомандовал я, когда команда проезжала заброшенный Суслонгер. Сразу же экипаж начал возиться, подтягивать ремни, проверять наличие боеприпасов, поправлять снаряжение.
"Уаз" проехал Сайвер - небольшой посёлок километрах в двух от Шелангера. Он был необитаем, люди отсюда давно ушли ближе к центру. Никому не хотелось жить на отшибе в страхе постоянного нападения диких зверей, которые в изобилии водились в здешних лесах. Сайвер даже не использовали в качестве временной базы - на немногочисленных людей, остававшихся тут на несколько дней, накатывал такой страх, что они спешили поскорее убраться отсюда.
За Сайвером уже должен быть Шелангер.
Где-то за полкилометра до цели мы замедлили ход, и теперь автомобиль практически полз по искорёженной временем дороге.
- Перек, Лев - остаётесь тут. Ван, Кирилл - со мной идём в посёлок. Обыскиваем всё на предмет противника.  При угрозе - стреляем на поражение. Не расходимся, держимся вместе. В случае перевеса в силе у противника отступаем и вызываем группу Манутриева. Гранаты применять только в крайнем случае. Группе Манутриева: оставаться у машины. Отбивать возможные атаки. При запросе подмоги идти к нам. Машину оставить тут. Все всё поняли? Хорошо. Закатываем машину куда-нибудь в неприметное место и пошли!
Шелангер встретил нас мёртвой тишиной. Не было слышно ничего: ни голоса человека, ни рыка зверя, ни крика птицы. Лишь оконные рамы без стёкол чуть-чуть раскачивались и изредка угрожающе скрипели. И ни намёка на тех, кто истребил население посёлка.
Пробираясь у стен избушек и чуть ли не посекундно оглядываясь, наша тройка шла к противоположному краю поселения, туда, где располагался форпост.
Когда мы перебегали отходящую от шоссе просёлочную дорогу, густо поросшую бурьяном, я заметил на земле нечто странное, смутно мне что-то напомнившее. Какая-то примятость в море густой травы, совсем свежая. Какие-то странные догадки были у меня в голове по поводу происхождения этой примятости. Ну да ладно, сейчас не время до всяких мелочей. Наша задача - добраться до поста и разведать причину его гибели (или не гибели, но главное - узнать, зачем нас сюда отправили).
Вот и пост -  четыре домика на самом краю селения, обнесённые общим забором.
Но как странно они выглядят! Дощатый забор проломлен, куски досок угрожающе торчат. Через дыру видно - скамейки во дворе раскиданы, дверь выдернута из петель. Возникло такое ощущение, что на территории поста порезвился кто-то большой и неуклюжий.
Мы аккуратно перебрались через пролом и сразу же прижались к стене. Автоматы нацелились на проём двери. У меня возникло ощущение, что через окно на меня кто-то смотрит. Я повернул голову, но там никого не возможно было различить - внутри домика была сплошная тьма, несмотря на светлый день.
Ван с Кириллом заметили движение в окне около выхода. Какой-то тёмный силуэт показался в дверном проёме и вышел на свет.
Господи...
Страшная сказка стала явью...

Из дверей вышел, озаряясь, двухметровый монстр. При одном его виде даже у видавшего виды Вана затряслись поджилки.
С виду тварь напоминала волка, но волка огромного, ростом в холке больше среднего человека. Кроме того, клыки у этого волка выходили наружу из-за верхней губы. Когти на лапах были очень большими и явно имели боевое назначение. Глаза чудища, налитые кровью, не предвещали ничего хорошего.
Волк, немного повертев головой по сторонам, заметил нас и зарычал. Он явно проголодался. С челюстей потекла слюна.
Мы попытались замереть на месте, и тогда волк прыгнул. Такого никто из нас не ожидал. Я по инстинкту самосохранения отпрянул назад, Ван и Кир проделали тоже самое.
Волк приземлился пред нами, сократив расстояние в пять метров одним прыжком, и бросился на нас, открыв пасть, полную острых зубов.
За доли секунды я успел среагировать и выстрелить прямо в глотку.
Пуля прошла навылет, проделав дыру в затылке, но волк ничуть не остановился. Напротив, он стал ещё злее и ещё страшнее. На этот раз он кинулся на Вана, метя в голову.
Весенкин свалился, придавленный многокилограммовой тяжестью. По счастью, он успел выставить вперёд автомат и теперь отбивался, тщетно пытаясь прицелиться. И человек, и мутант катались по земле, сцепившись.
- В голову бей! А лучше - в глаз! - Кирилл всё пытался прицелиться, но в такой мешанине это ему не удавалось.
Я нашёл другой способ. Выхватив нож и подскочив к борющимся, я одним точным движением, чудом не попадя по Вану, разрезал монстру бок, а потом, морщась от отвращения, рванул волчьи внутренности на себя.
От боли чудовище взревело и, забыв о Иване, кинулось на меня. Но Весенкин быстро сумел среагировать и срезать мутанта короткой очередью, вошедшей в загривок и черепную коробку.
Туша упала передо мной. С отвращением я вытер кровь с рук о шерсть.
Волк оказался не один - между домов уже мелькали серые тени. Мы сцепились спина к спине, прижались к избушке и начали отражать атаки волков, которых набежало уже больше двух десятков. Двоих мы сумели положить выстрелами в голову, но остальные всё напирали. Мои попытки полоснуть наиболее наглым экземплярам ножом по морде ни к чему не привели - волчары оказались хитрыми и всё время уворачивались. Видно было - с людьми они встречаются не первый раз, и что от них ожидать, знают.
- В дом! Быстро! - Мой голос еле перекрывал рычание. - Быстро в дом!
Мы побежали, отстреливаясь назад. Чудища гнались за нами.
Вбежав в сени, все втроём повернулись и заняли позиции. У Кирилла кончились патроны, и, меняя рожок, он не успел увернуться от когтей нападавших, которые провели ему кровавые борозды на руке.
- Ван, прикрывай!
Я как можно быстрее обернулся назад и увидел, что нам крупно повезло: дверь из сеней в дом, хоть и открытая, висела на своём месте.
- Внутрь!
Мы с Иваном, закрывая своими спинами Кирилла, хватающегося за свою повреждённую руку, прошли задом в дом. После этого как можно скорее захлопнули дверь и приложились плечами к дереву.
Дверь толкали и царапали. Волки, искорёженные радиацией, оказались весьма умными животными.
Кирилл оглянулся по сторонам и закричал:
- Шкаф!
Я прекрасно его понял и принялся сдвигать большой дубовый шкаф с места, закрывая им дверь.
Это мне удалось не сразу. По счастью, шкаф оказался нагружен чем-то тяжёлым, и, придвинув его к двери, мы получали отличный заслон.
Но-всё- таки один шкаф  - это ненадёжно.
- Ищем материал для баррикады! Кирилл - остаёшься у двери и вызываешь по рации подмогу.
Светя фонариками, я и Ван забегали по дому.
Когда я нашёл в одной комнате три стула и тащил их в сторону двери, то услышал выстрелы из соседней комнаты.
Неужели муты прорвались через какое-нибудь окно? Бросая стулья и беря в руки автомат, я побежал на звуки.
Но никаких волков в комнате не было. Был лишь Ван, удовлетворённо смотревший на какие-то тела, лежащие у него под ногами.
Я посветил туда фонариками, и всё выяснилось: на полу лежали трупы двух волчат, совсем ещё маленьких.
"Живодёр!" - Чуть не вырвалось у меня изо рта. Но я угомонил себя: какой нафиг живодёр? Игорь, ты сам видел, в кого выросли такие же, как они. Эти гады уничтожили целое человеческое поселение, а теперь заперли нас тут. Это - монстры, а монстров надо убивать!
Трёх стульев и стола, притащенного Ваном, оказалось явно маловато. Поэтому я снова направился вглубь дома, разыскивая вещи, которыми можно дополнить баррикаду.
Идя в дальний конец дома, я наткнулся на что-то, лежащее посреди моей дороги.  "Что-то" оказалось телом человека. Человека, распотрошённого до неузнаваемости, и мне было ясно, кем.
Но главное - человек этот перед смертью надел на себя какой-то ранец с трубой. Я посветил фонариком на этот ранец и обомлел.
Батюшки! Да это же самый настоящий огнемёт! Правда, кустарный, собранный в Йошкар-Оле каким-то умельцем, но ценности такому устройству данный пункт отнюдь не отбавляет. Если он ещё и заряжен, то вообще класс!
Я попробовал поднять находку. Тяжёлая! Значит, зажигательной смеси в ней много.
У меня в голове зародилась дерзкая и немного сумасшедшая мысль...

- Ван, так ты точно уверен в том, что умеешь управлять огнемётом?
- Обижаешь, командир! Я им столько раз пользовался!
- Ну смотри. Замешкаешься - нам гарантированный каюк. Повтори план!
-Выпрыгиваю из окна, жду, пока ко мне потечёт вся стая, и врубаю.
- Отлично, марш к месту старта.
Я и Ван, идущий неуклюже из-за массивного горба-огнемёта на спине, прошли к самой дальней ото входа комнате.
Там я распахнул окно, и Весенкин, с трудом держа равновесие, перелез на подоконник и уселся на раме.
- Готов?
- Да!
- Раз, два, прыгай!
Ван  спрыгнул. Прыжок прошёл не очень удачно, баллон зацепился за карниз, и в результате Иван приземлился на четвереньки.
Звук падения волки, по-прежнему ломящиеся в дверь, услышали. Некоторые из них внимательно изучали Вана, который поднялся, отряхнулся и взял в руки трубу огнемёта. Примерно тогда, когда он встал, несколько особей затрусили к нему.
Иван заставил волков подобраться к нему поближе, и только когда его и мутов разделяли каких-то три метра, нажал на спуск.
Зрелище было эффектнейшим. Пламя с шипением выжгло около половины всех волков, остальных взял настолько панический страх, что они, не дожидаясь повторения, побежали - нет, не в другие дома базы, а к лесу. Видимо, эффект от залпа оказался для них таким  страшным, что зверюги поняли - с нами лучше не связываться.
Уже через минуту лужайка перед домом оказалась пуста, на ней лежали лишь несколько трупов застреленных мутантов.
- Есть! - Прокричал я.
А со стороны  дороги к нам уже бежали Лев и Перек.
- В чём дело? Что это было?

Мы сидели у машины и глядели в серое небо. Уже четверть часа прошло за каким-то бессмысленным ожиданием непонятно чего.
Первым перерыв надоел Переку. Он спросил:
- Товарищ командир, чего мы сидим? Куда дальше?
- Ну так-то вроде надо возвращаться. - Произнёс я то, что всем было очевидно. Но, как оказалось, я ошибался - очевидно было отнюдь не всем.
- Нельзя нам обратно. - Лев был очень и очень грустным.
- Почему нельзя? - Удивился я.
- Потому. Нас вычеркнули. Вы-черк-ну-ли! - Голос Манутриева дрожал и переходил на нервный, истеричный крик. От бывалого вояки этого никак нельзя было ожидать. - Мы для них не существуем. Сволочи! - Лев стиснул зубы в бессильной ярости.
- Ты про что? - Я всё не понимал, к чему он клонит. - Как вычеркнули? Откуда?
- Ты что, вообще ничего не знаешь? - Лев был очень удивлён.
- А что нужно знать?
- Ты ведь не совершал никаких преступлений? - Манутриев явно свихнулся.
- Нет, никогда. А что?
- И конфликтов с властью у тебя не было?
- Нет.
- Тогда считай, что тебе просто не повезло, паря. Ты попался за чужие дела.
- За какие чужие дела?
- Мы трое - я, Кирилл, Ван - где-то недельку назад крупно накосячили. Мы покусились на самое святое (слова "самое святое" он произнёс с заметным сарказмом): на детишек этих правительственных ублюдков.
В общем, дело было так: Мы втроём перегоняли грузовик с едой и медикаментами из города в Силикатный. Проезжали мимо Сурка, и тут кто-то на мотике наперерез нам кинулся. Пришлось остановиться. Мотоциклистом оказался сын какого-то шишкаря, обдолбанный в зюзю. Ну, эта сопля и стала на нас наезжать, мол типа, отдавайте тачку. Гопстопером себя вообразила. Мы, конечно, послали его куда подальше, а он надулся и братву свистнул. Понабежало человек семь - все вооружены, хорошо хоть не огнестрелом - битами да арматуринами. Ну мы тоже не лыком шиты, похватали автоматов и прикладами их повырубали. Шестеро в ауте валялись - хорошо, что дурь притупляет реакцию, один успел слиться. Ну мы тела в сторону оттащили, попытались подстроить, что это они от травки отрубились. Нет же - видимо, тот, кого мы упустили, всё-таки сообщил о избиении младенцев. Батя этого главаря - сопляка всегда отличался оригинальностью в наказаниях , и часто его богатая фантазия находила применение. Вот он узнал, что пост на Шелангере разрушен мутантами, и послал нас на верную смерть.
- Но ведь до нас никто не знал причину уничтожения форпоста. - Прервал его я, цепляясь за нестыковки в рассказе. - Туманов говорил, что на Силике не нашлось лишнего человека, который мог бы съездить в Шелангер.
- Верь этой сволочи больше! Майор был одним из инициаторов этого задания. Нужные люди в Силикатном, конечно, имелись - они сразу же обследовали посёлок и установили виновников разрушения. Хотели уже штурмовую группу отсылать - не такую, как наша, а целый взвод в "Буханке", с автоматами нормальными, снайперками, гранатомётом, но тут поступил приказ прекратить самодеятельность. Какая-то штабская крыса, стопудняк батя этой сопли, усмотрела в случае способ нас сгноить.
- А как же я? - Я недоумевал. - Я-то здесь ни причём!
- Игорь, - Лев впервые перешёл со мной на имя - Ты не понимаешь, что ты  просто попался. В Йошкар-Оле есть кто-нибудь из твоих родственников?
- Нет. Я один.
- Близких друзей у тебя тоже не имеется?
- Нема. Я человек достаточно одинокий. Но ведь должен быть у нас какой-то способ вернуться! - Я отчаянно отказывался верить происходящему.
- Способа нет, Игорь. Нас уже определили как особо тяжких преступников. В архиве уже есть донос, по которому мы - все впятером - устроили жестокую резню в Сурке и положили около дюжины человек. За такое полагается пожизненная высылка из Марий Эл. А ты знаешь, что делают с теми, кто пытается вернуться на территорию нашей страны вопреки закону?
- Их расстреливают. - Мрачно сообщил я. - На месте.

Положение оказалось незавидным. Прямо у меня на глазах рушилась привычная картина мира, закрывались ворота в рай, где я прожил всю свою жизнь. Мы оказались отверженными. Мы - теми, кого отверг рай.
Внутри кипела злоба и безнадёга. Со страшным оскалом я выпустил в затянутое облаками небо вопль ярости. Так зло и дико мне не было никогда.
Я вошёл в транс и не ведал, что я делаю. Помню только, как под моими кулаками хрустнуло стекло, и по пальцам раскатилась боль, но мне было всё равно. Помню, как чьи-то руки оттащили меня, сопротивляющегося, от двери "Уаза", покрывшейся вмятинами и кровью. Помню, как я слепо замахивался вокруг, помню разбитый нос Манутриева. Помню, как что-то огромное врезалось мне в голову, и я лишился чувств.
Очнулся я , лежа на земле, среди сорняков. Спину кололи какие-то колючки, стебель полыни висел над самым лицом. Я привстал на локтях, пытаясь вспомнить, что со мной произошло.
Вспомнил и погрузился в отчаяние. Однако ярости больше не было. Адреналин вышел из крови во время обморока. Осталась лишь серая безысходность.
Перек рылся в багажнике, Лев сидел на водительском сидении и следил за мной, поигрывая ножиком. Рядом с ним был приставлен опершийся на зелёный бок автомобиля автомат. Остальных нигде не было видно.
Заднее стекло было разбито, на его месте стоял лист ржавой жести. Осколки лежали на земле. Я поглядел на свои руки и увидел, что их, пока я валялся, перебинтовали.
Мне стало стыдно. Интересно, если бы меня не остановили, я бы разнёс дверь к чертям?
Я встал и, пошатываясь, пошёл к автомобилю.
Открыл дверь (Лев подозрительно покосился на меня), уселся на заднее сиденье, и, приоткрыв пересохший рот, спросил:
- А где Ван и Кир? - Даже эти короткие слова произносились с трудом.
- Ушли в посёлок искать еду, воду, соляру и боеприпасы. - Ответил Лев, просунувшись в проём между сидениями. - Ты ведь больше не буянишь?
Я утвердительно кивнул.
- А куда мы?
- Куда-куда... Игорь, удивляешь ты меня своей недогадливостью. В Йошкар-Олу нас теперь не пустят, в поселения - тоже. Остаётся один выход - искать себе новое пристанище. Вот парни вернутся, и мы поедем. Говорит мне сердце - найдём мы себе новый дом. и очень скоро.
- Да - Вздохнул я. - Вот только хотелось бы знать, где и когда...