|
"Сказки апокалипсиса"
Какие они, сказки 2033 года? О чем? Кто их герои? Сколько в них вымысла, а сколько — самой что ни на есть правды? Сильно ли изменились истории, которые родители на станциях метро и в подземных бункерах рассказывают на ночь детям, а взрослые — друг другу?
Мнение Артура Хмелевского!
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
Итак, эта работа прислана тридцать первого, но меня вчера вечером не было, так что отсылаю работу сейчас...
Рассказ №32
«Любопытство не порок, но сгубило много кошек»
При всей огромной и необъятной любви к родному сердцу и душе Бункеру, мне не нравилось находиться в этом месте. Обшарпанные стены, надписи старой выцветшей краской по трафарету, вечная сырость нижних уровней. Когда все произошло, Бункер стал настоящей панацеей для нескольких сотен человек. За 20 лет многое изменилось. И без того старое убежище ветшало, разваливаясь прямо на глазах – грунтовые воды подмывали нижние уровни. Словом ситуация была не из приятных. Но на днях всех ошарашила одна новость.
Отец и сын Кайдановские частенько выбирались на поверхность. Они, что называется, занимались свободным поиском. У Бункера, конечно же, была своя небольшая армия, которая имела в своем распоряжении даже два БТРа, но отправлять парочку сталкеров было намного дешевле, а суть разведки не менялась. В этот раз их послали разведать земли южнее города ( правительство планировало отправлять караваны в Красноярск в обход Топи ). Долго мусолить не буду – они не вернулись ни через два дня, ни через неделю. Откровенно говоря, Кайдановских мало кто любил, поэтому никто особенно не беспокоился, но все насторожились. Руководство не собиралось отправлять солдат за Кайдановскими, а вот я вызвался сам. На меня с переходах Бункера смотрели как на придурка. Да по сути я им и являлся. Отправится за десятки километров от родного и безопасного Бункера в неизведанные дали южнее Ачинска. Но, как бы там ни было, я пошел…
…Пока я не заметил ничего необычного – самый не примечательный сибирский пейзаж, разве что растения выглядят больными. Мутантов тут водится немного, поэтому версию о кровожадных обитателях Ачинска, сожравших Кайдановских, я отверг. Что же дальше? А дальше мне было наплевать на Кайдановских, я пошел своим маршрутом, который абсолютно никак не касался Бункера. Я пошел в Айдашинскую пещеру! Спросите меня о цели такого похода – не отвечу. Просто не знаю, что меня тянуло в этот каменный мешок. Через пару часов я добрался до входа в пещеру.
Я ожидал увидеть то. Что видел на довоенных фото – камень, а за ним дыру в земле, но на месте входа стоял шалаш, перед ним горел костер, но рядом никакой разумной формы жизни не наблюдалось. За спиной наметилось движение. Я обернулся. Что-то чпокнуло, холодное и острое вонзилось мне в шею: точно в зазор между противогазом и бронежилетом и мир вокруг померк…
… Меня вели двое донельзя грязных, одетых в чьи-то шкуры, то ли парня, то ли девушки. В руках они держали длинные полые трубки, а на поясе болтались мешочки с короткими стрелами. Провожатые втолкнули меня в большой зал.
Моему взору открылась огромнейших размеров пещера, залитая ровным и жутким зеленоватым светом. Свет исходил из развешанных повсюду светильников, сделанных из старых бутылок. Вдоль стен на деревянных помостах ютились скромные хибары. Тут и там с одного помоста на другой были перекинуты навесные мостки. По ним весело, но молча бегали детишки, такие же убогие, как и окружающая их обстановка. В центре этой пещеры прямо на каменном полу сидели люди. Они были одеты в жалкие обноски. Даже с такого расстояния было видно, как над их головами метались мелкие мошки. Люди ритмично покачивались, тихо нашептывая что-то сквозь плотно сжатые губы. В центре толпы возвышался хлипкий помост. На самой вершине его стоял, подняв руки вверх и помахивая ими из стороны в сторону, человек в темном балахоне, накинутом на плечи. Густая черная борода, сплошь закрывающая лицо, встречаясь с зеленым светом из бутылок, расцветала целым фейерверком цветов всех спектров. Отсветы от бороды, попадая на людей из толпы, вызывала целый шквал эмоций. Люди начинали дрожать, в блаженстве закатывать глаза и падали ничком, изо рта их вырывалась белая пена. Человек на помосте вещал:
- И тень закрывает нас от зла и неблагодарности… - угрюмый монотонный голос разносился по пещере, проникая в каждую щелочку и в каждую душу… - в этом мире тьмы светом для нас будет наш великий бог Умбра!
- Умбра! – вторила ему толпа, покачиваясь в религиозном экстазе.
- Умбра! - во все горло закричал человек на помосте. – Умбра!
Пещера наполнилась заупокойным воем. Этот вой брал за душу и выворачивал наизнанку всю человеческую сущность.
- Приди, о, Умбра! – последний раз крикнул человек, и тут все смолкло.
Словно из розетки выдернули. Ни единого звука больше не было слышно, кроме стука сотен сердец. В пещере не было движения, время словно замерло, а вместе с ним и жизнь остановилась. Тут я заметил, что все повернулись к единственному неосвещенному месту в пещере. Это была еще одна маленькая пещерка. Она была погружена в полный и абсолютный мрак. Мрак с большой буквы. Из этого темного провала веяло могильным холодом. Казалось, что само зло поселилось в этой каменной комнате. Внутри меня все сжалось. Хотелось сжаться в комок и забиться в самую дальнюю щель, в самый дальний угол, только бы никто не видел и не слышал. Но я не мог пошевелиться. Мной словно кто-то управлял, держа мое сознание и волю только в эмоциональной свободе.
В темном провале наметилось какое-то движение. Осязаемое только на подсознательном уровне, оно вселяло такой страх, что мозг отказывался думать. Тело больше мне не принадлежало. Оно всецело подчинялось неведомому ужасу. И этот ужас сейчас находился в маленькой пещерке.
Я оглянулся, желая узнать, где находятся мои провожатые, и обомлел. Прямо за мной находилась глухая стена! Совершенно гладкая, блестящая стена. Не было и малейшего намека на выход! Теперь только вниз, к сумасшедшим, другого пути нет…
В спину подул теплый ветерок. Он принес смрадный запах. Я обернулся. Прямо за моей спиной находилось нечто. Оно было огромное, размером с грузовик. Все черное, словно сделанное из глянца, тело, оплетали кожистые гребни. От этого казалось, что существо было вывернуто наизнанку. Длинная узкая морда была украшена целой россыпью ярко горящих красных глаз. Они не выражали абсолютно ничего. Я даже засомневался, а для зрения ли они? Из затылка чудовища торчали пять длинных отростка, они постоянно извивались и ощупывали пространство за спиной твари. Сзади мерно покачивался длинный шипастый хвост.
- Хороший песик… Хороший… - выдавил я.
По морде существа пробежала вздувшаяся жилка, она рассекла глазки-бусинки на две равные группы. Вдруг жилка лопнула, обрызгав мне лицо густой желтоватой жидкостью. Плоть твари начало медленно расходиться в стороны.
Я хотел закричать, но голосовые связки словно отмерли напрочь.
Голова существа поделилась на две части от глаз до основания шеи. Это была пасть. Острые, как бритва, зубы хищно дергались, выпуская и убирая маленькие поблескивающие жала. Через глотку нездорового цвета просматривались внутренности ужасной твари. Они переливались, накатывались и сокращались, создавая бесконечное движение. По ушам ударил резкий звук, как будто гвоздём по стеклу царапали. Существо шире разинуло пасть.
- Сейчас съест… - предательски сказал я.
Сопротивляться было бесполезно. Я словно зверь, загнанный в угол охотником, жался к тому самому углу. Только теперь зверь охотился, а охотник – жался как зверь. Я снова окунулся в бездну небытия…
… Небо было затянуто серыми облаками. В кончиках пальцев неприятно покалывало. Я поднял руку и дотронулся до лба. БОГ мой! Противогаза нет! Как ужаленный я вскочил на ноги. Я лежал у голубого храма, за 20 лет тот не потерял былой красоты. Я взглянул на руки. На ладони и плотно сжатые пальцы были намотаны цепочки с жетонами. На жетонах было написано Кайдановский С. и Кайдановский М. Вот где они пропали! Ну что ж, я-то выжил! И я обязательно вернусь в эту пещеру, но в этот раз я буду готов к встречи с Умбарцами!
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
Рассказ №33
Игры разума
Где и когда, не все ль равно,
Был тот же самый род людей.
Жил раболепно и темно,
Как испокон заведено,
Губил сирот, любил вождей.
Корчуя справедливость, зло
Осваивал как ремесло.
Лил кровь, лил слезы в упоеньи,
И сам воздвиг себе тюрьму,
И ждал от неба снисхожденья
Жестокосердью своему.
Э. Бронте.
Мерный, отчетливый стук жестких подошв по шпалам вдребезги разбивал мертвую тишину туннеля. Размеренный, как камертон. Тук-тук. Тук-тук. Шхрр. А, черт. Вот опять. Поскользнулся и едва позорно не загремел зубами по рельсам. Восстановив равновесие, я вернул на бетонный пол взмывшую в воздух ногу и тихонько засмеялся. Всегда со мной так. Думаю о чем-то постороннем, вместо того, чтобы по сторонам глядеть. Как говорит старший, «Егор, продолжая витать в облаках, ты таки найдешь приключений на филейную часть! И не факт, что они будут с хэппи эндом!» Вы правы, Сергей Викторович. Можно сказать, уже нашел…
Тихонько вздохнув, я на мгновение включил диодный фонарь и обшарил им пространство впереди. Все те же ржавые трубы, влажные бетонные стены в потеках то ли плесени, то ли речного ила, и старые, покрытые бахромой изоляции, провода. Из тех, что еще не растащили на нужды станций. Ничего нового.
Погасив фонарь, я вновь окунулся во всепоглощающую тьму перегона. Постою, пожалуй, еще немного, пока глаза не привыкнут. Пока по внутреннему веку не перестанут расплываться цветные круги, вымоченные в мутном тумане.
Когда я был совсем маленьким, метро казалось мне огромным живым удивительным существом. И даже катаясь в нем едва ли не каждый день, я всегда находил причины для новых открытий. Самое яркое из них было связано как раз с туманом. Сколько себя помню, мне всегда нравилось смотреть в окна вагонов, до боли вглядываясь в лабиринты змеящихся по стенам проводов. И именно там, за этой стеклянной преградой, отделяющей маленького меня от холодного мира туннелей, начиналось настоящее чудо. Теплый свет ламп, неровными прямоугольниками бегущий по сводам перегонов, вырывал из объятий тьмы то неизвестные ответвления подземной дороги, то таинственные углубления в стенах, казалось, пожирающие жгуты проводов, как спагетти. А на самой границе этих беспокойных световых окон, там, где мгла вновь отвоевывала сданные было позиции,… клубился серый туман. Скрывая собой рельсы и днище вагонов, он создавал иллюзию полета. Позже, в юности, я узнал об интерференции и дифракции света, но все равно продолжал наслаждаться этим нереальным, невозможным полетом под землей.
А двадцать лет назад, прекрасное существо Метро умерло. В его венах-туннелях навеки замерли вагоны-эритроциты, железными тромбами перекрыв путь дыханию, жизни. И в его гниющем трупе завелись паразиты-люди. Год за годом мы разъедаем его тушу изнутри. Теперь метро пахнет кровью, потом, свиными и человеческими испражнениями. А еще порохом. Наверно, именно так и заканчиваются сказки…
Глубоко вздохнув, я расправил плечи и продолжил свой путь, вновь отсчитывая шпалы. Все говорят мне, что это неправильно, по-детски, но все же я продолжаю искать волшебство в этом грязном мире. День за днем я вглядываюсь во тьму в надежде вновь увидеть тот самый молочный туман. Правда, с годами все реже. Наверное, я бы окончательно потерял веру, если бы не встретил Сиро.
Сладкие мысли о прекрасной девушке, прервал мелькнувший за поворотом свет. Другой бы на моем месте насторожился, наверно. Я же, высунув из карманов руки, лишь прибавил шаг.
Добравшись, наконец, до поворота, я на мгновение замер, собираясь с силами. Чтобы с беспристрастным лицом и холодной головой пережить ЭТО еще раз. Какая уже по счету? Седьмая… Из тех, что удалось отыскать. А сколько еще их раскидано по всему метро? О скольких даже не сообщили от безразличия или страха? Так, не думать об этом. Не думать. Сейчас работа.
Завернув за угол, я окунулся в какофонию ругани, шороха бетона, скрипа карандашей по бумаге. Еще одна особенность туннелей: ты можешь стоять в паре шагов от поворота и не слышать, что твориться дальше по путям. С другой стороны, тебя так же услышать сложно. Из-за этой неоднозначности часто происходят казусы, особенно с молодыми да горячими солдатиками.
- Стоять! Руки в гору! – тоненько заверещало нечто нескладное, упакованное в старенький, застиранный камуфляж.
Вот именно из-за таких персонажей я и вынимаю руки из карманов перед тем, как подойди к месту преступления. Скривившись, я все же достал синюю корочку с гербовым теснением. Лицо паренька как-то разом сменило целую палитру цветов, будто не решаясь остановиться на каком-то определенном. Вытянувшись в струнку, он попытался отдать честь, но лишь неловко стукнул себя калашом по лбу. Горе луковое. Зато с цветом все-таки определился. Ярко малиновый – отличный выбор!
- Вольно, - нарочито насуплено и грозно пробурчал я, проходя мимо бедняги. Так, главное сейчас, как конь, не заржать. Держись, Егорка! Гордость следовательскую не посрами!
Впрочем, буквально через пару шагов смеяться резко расхотелось. На это раз парни даже станционный прожектор приперли. Видимо, надоело впотьмах копошиться.
- О, явился, наконец. Что так долго-то? – слева, на границе света зажегся алый уголек.
Сашка Утесов. Опять смолит.
- А ничего, что сейчас ночь, рейсовых дрезин, кроме грузовых нет, и мне через две станции пилить пришлось? – да и не слишком я торопился, не то мероприятие. Моя б воля, вообще отказался от дела. Да только кто позволит-то?
- Опять по дороге ворон считал в ожидании чуда? – он заржал. Гаденько так заржал и щелчком отправил окурок в полет. Хорохорься, брат. Это не зазорно. Я же вижу, как мелко подрагивают у тебя руки. Ты тоже еще не привык. К подобному невозможно привыкнуть.
- Шпалы я считал. Ну, что у нас? – голос ровный, вот только я все чаще ловлю себя на том, что специально стараюсь смотреть куда угодно, но не на причину нашего ночного рандеву.
К подобному невозможно относиться спокойно… Если ты - мужчина… Если ты все еще Человек…
- Сам посмотри, - прошипел Саня сквозь зажатую в зубах новую сигарету.
Прикрыв глаза, я глубоко вздохнул. И, развернувшись, с головой окунулся в произошедший здесь ужас.
Она поломанной куклой лежала на шпалах. В лоскуты рваная одежда практически не прикрывала ее хрупкого тела. Тоненькие ручки беспомощно раскинуты, будто в последние мгновения она хотела обнять весь мир. Пшеничные волосы разметались по рельсам, упали на лицо и плечи. Удивительно длинные для современного мира, они мягко преломляли яркий свет прожектора, впитывали все его тепло, будто стараясь вновь согреть холодную бледную кожу. Когда-то эта девушка была невероятно прекрасна… Вот только у нее отняли красоту. Вместе с жизнью. Все тело покрывали многочисленные ссадины, синяки и рваные раны. Несколько пальцев на руках вывернуты из суставов. Внутренняя сторона бедер и живот истерзаны особенно сильно, будто ее рвала когтями дикая кошка. Но что вселяло настоящий ужас – ее лицо. Опухшие от побоев веки не скрывали выкатившиеся в ужасе голубые глаза. Лопнувшие губы же наоборот растянулись в какой-то хищной, неправильной, безумной улыбке.
- Есть новые сведения? – тихо спросил я у склонившейся над телом фигурки в белом халате. Голос мой охрип, как от сильной жажды. Ну, хоть не дрожит, и на том спасибо.
- А? – Аня, а сегодня нашим судмедэкспертом была именно она, немного растерянно повернулась ко мне, отняв от бледной кожи трупа кисточку с пудрой. – А Егорка, привет.
Поднявшись на ноги, она чуть смущенно улыбнулась и пихнула кисточку в нагрудный карман халата. Сняла старенькие очки и принялась протирать их краем подола, подслеповато на меня щурясь. Будто издеваясь над своей хозяйкой, русая челка ее все норовила залезть в глаза.
- Нового? Особо ничего. Как и предыдущие жертвы, эта девочка просидела в заточении около недели. Если кормили ее, то не шибко сытно, налицо признаки истощения. А вот насиловали с завидной регулярностью. Многочисленные разрывы тканей на внешних и внутренних половых органах.
Анечка тихонько чихнула и водрузила очки на полноватый носик.
- Хотя есть и небольшие отличия. Например, судя по состоянию запястий и кистей, бедняжка сопротивлялась больше остальных. Видишь, борозды от веревки на коже глубокие, местами рваные едва не до мяса. Четыре пальца выбиты из суставов. Она рвалась в своих путах. Но тот, кто ее похитил, умел вязать узлы. И еще…
Медик наклонилась к телу и приподняла руку девушки.
- Под ногтями кровь и лоскутки кожи. Не ее. Я почти уверена, что ей удалось поцарапать убийцу. Эх, если бы у нас было довоенное оборудование и базы данных, смогли бы получить ДНК. Хотя… ничем бы нам это не помогло.
- То есть опять никаких зацепок? – неужели, я еще на что-то надеялся.
- Нет. Кроме очередной визитки убийцы, ничего.
Аня протянула мне карту, завернутую в прозрачный целлофановый пакет. Червонная дама с нарисованной широкой зубастой улыбкой.
- Личность девушки удалось установить?
- На этот раз да. Дарья Игнатьева. Фаворитка ганзейского купца с Киевской.
- Уже что-то. Ладно, ребята, сворачиваемся. Труп со всеми данными на соседнюю станцию. Утром начнем допрашивать народ, вдруг свидетели обнаружатся. И эт… - я на мгновение запнулся. – Известите родных девушки.
***
- Вам бы, товарищ следователь, поаккуратней в высказываниях быть. Здесь не красная ветка. За подобное и гостинец в лоб схватить можно, - толстозадая жаба в дорогом костюме приторно улыбнулась мне и, не прощаясь, вышла за дверь.
За ней тенью последовал амбал с каменной рожей, чуть прикрытой поцарапанными солнечными очками. К слову, едва протиснувшись в дверной проем широченными плечами. Показушники. В иерархии Ганзы этот хрен - шестерка на побегушках, а гонору на десяток императоров хватит. Торговцы, короли мира, мать их. Жалкие, грязные, тупые корольки… Так, Егор, хватит. Выдыхай.
Я разжал кулаки и стряхнул со стола деревянную стружку. Такими темпами все казенные карандаши изведу. Спокойней надо быть, сдержанней. Выдохнув сквозь сжатые зубы, я обессилено опустился на стул и бездумно уставился на исписанные листы бумаги. Прокрутил в голове недавний допрос.
«- Есть ли у вас информация о родных Игнатьевой?
- Нет у нее родных.
- То есть как?
- А вот так. Я ее на соседней станции подобрал, она в свинарнике работала. Умыл, приодел. Она и рада, не в свином говне копаться, а в дорогущих шмотках бегать, да бывших подружек в грязь втаптывать. Ножки раздвигать умела, хоть по ней и не скажешь, той еще ненасытной сучкой была.
- Подбирайте слова… Мы, в конце концов, о мертвой девушке говорим…
- И что дальше? Тебе ее жалко, следователь? А мне вот больше бабла в нее вложенного жаль. В остальном же, девочек таких как она, готовых трахнуться с любым за хорошую жратву, по метро сотни ходят. Подбирай, не хочу…
- Слушай ты....»
Жестокие, мерзкие, грязные слова никак не хотели выходить из головы. «Таких, как она… готовых». И самое страшное, не смотря на всю мою злость и возмущение, этот торгаш прав. Вместе со сказкой в мире умерли и понятия чести, совести, чистоты. Люди превратились даже не в животных, в одноклеточных,… ведомых простыми инстинктами: «Жрать, срать, трахаться, спать».
Тихо ругнувшись, я разложил перед собой семь тоненьких папок. С обложек на меня грустными глазами смотрели черно-белые лица девушек. Странно, но у нашего зарисовщика, как бы не улыбались ему натурщики, всегда получается именно такой взгляд. Холодный, обреченный, забитый. Будто бы душа художника без мишуры видит истинные лица наших сущностей.
Семь девушек. Примерно одного возраста. Похожие, как сестры: мягкие, еще детские черты лиц, пухлые губы, большие голубые глаза, пшеничные, чуть вьющиеся волосы. Никак не связанные между собой жизни, имевшие одинаково жестокий, кровавый конец. Одна родом с красной ветки, одна с рыжей, одна с кольца, одна из Полиса. И еще три девушки так и остались неопознанными. Еще три безымянных трупа в братской могиле метро.
Почему жертвами Чешира стали именно они, в общих чертах понятно. Просто не повезло родиться с типичной для маньяка внешностью. Чеширский кот - так в шутку назвали его ребята из следственной группы, выехавшей на место первого преступления. Виной тому его визитка, игральная карта с от руки нарисованной улыбкой того самого героя из сказки. После третьей жертвы смеяться расхотелось даже самым отчаянным.
Ирония, я так долго искал волшебство в новом мире, вот и нашел. На свою голову.
Ладно, не время. Сейчас мне необходимо понять. Почему он убивает именно их. Даже не так, почему, перед тем как просто лишить их жизни, он истязает, мучает. Мне необходима хотя бы маленькая зацепка, нить Ариадны, раскрутив которую, я смогу встать на его след.
Мой наставник, Игорь Игнатьевич, всегда акцентировал внимание на том, чем отличается обычный убийца от серийного. Первый, совершая преступление, находится в психологически стрессовом состоянии. Его так называемый «механизм защиты» разума дает сбой, вследствие которого накопленное в «бессознательном» слое напряжение выливается не маленькими порциями, а сбрасывается моментально, в едином порыве. Для серийного же маньяка такая схема «механизма защиты» привычна и правильна. Из-за детских травм, сильнейшего неудовлетворения социальным положением или же просто желанием наслаждаться страданиями людей, свойственного ему от рождения, его «предсознательное» не столь сильно контролирует «бессознательное». Однако, в этом и заключается сложность поимки серийных. Сбросив напряжение инстинктов и боли, их разум вновь закрывается так называемой «маской нормальности», а воспоминания о содеянном меркнут, если не стираются полностью. Потому серийные убийцы, свершив преступления, не притворяются нормальными членами социума, они ЖИВУТ нормальными: любящими отцами, верными мужьями, примерными работниками.
Распознать серийного убийцу можно лишь в предстрессовом состоянии. Надавив на него фактами. Либо поймав на живца. Или же дождавшись, когда его разум, вследствие постоянных выбросов «бессознательного» окончательно деградирует, и маньяк, сам того не осознавая, выдаст себя. Последний вариант самый простой,… но сколько на это потребуется времени? И сколько еще жертв? Нет, я не могу ждать… Не выдержу новых изломанных и покалеченных женских тел. Думай, Егор. ДУМАЙ! Ты обязан.
Откинувшись на спинку стула, я закрыл глаза и с силой сжал виски.
***
Яркие, теплые лучи солнца мягко касались моих глаз, оставляя на внутреннем веке красноватое свечение. Пряный запах луговых цветов, с примесью терпких ноток древесной смолы щекотал мне ноздри. Я нахмурился, скорее из вредности, и перевернулся на другой бок, плотнее укутываясь в нежную шелестящую ткань простыни. Всепоглощающие чувства покоя и безмятежности мягкими крыльями обняли мои усталые плечи. В такие моменты внутри меня всегда боролись два желания: скорее распахнуть глаза и еще ненадолго отдаться той неге, что поселилась во мне.
Но Она всегда делала выбор за меня. Тонкие, чуть прохладные пальчики нежно пробежались по моему лицу, остановились на открытом плече и мягко, но настойчиво, толкнули, заставляя меня перевернуться на спину. Следом я ощутил давление на бедрах и горячие, даже сквозь простыню, объятия согнутых в коленках ног, заставившие все тело мелко задрожать. Льняная ткань охотно соскользнула с моего торса и вот уже его касаются мягкие, ласковые губы. Поднявшись по линии ключицы к подбородку, она нежно поцеловала мои веки.
- Просыпайся, соня, - тихий, на придыхании голос.
Я распахнул глаза, чтобы утонуть в бездонных темно-карих, практически черных омутах. Чтобы ощутить, как волна ее прямых, вороного крыла волос, щекотит лицо. Чтобы рывком потянуться к изогнутым в легкой улыбке губам…
И лишь когда солнце перестало заглядывать в резное деревянное окно, окончательно закрепившись в зените, она села на кровати, потянулась всем телом, по-кошачьи выгнув точеную спинку. В ворохе подушек и скомканного постельного белья отыскала тунику, и, накинув ее, спрыгнула с ложа, мягко приземлившись на наборный пол босыми ножками. Озорно улыбнувшись, она буквально стянула меня с кровати. Позже мы пили из больших деревянных кружек парное коровье молоко, заедая его все еще пышущим жаром печи хлебом. Она звонко смеялась, слизывая с моей верхней губы «усы». Гуляя по лесной тропинке, мы разговаривали ни о чем: о хорошей погоде, о пении птиц, о весенних цветах… И лишь когда солнце тянулось к закату, а мы в сладком изнеможении лежали на берегу речушки, она позволила себе быть серьезной.
- Егор, я же вижу, тебя что-то беспокоит, - мягко проговорила она, приподнявшись на локте и одарив меня долгим задумчивых взглядом чуть раскосых глаз.
Я тяжело вздохнул и, закинув руки за голову, промолчал. Любительницы женщины так разговор начинать. Весь, как говорит молодежь, кайф обламывать. Хотя, что уж тут, я и сам хотел с ней об этом побеседовать. Сиро очень умная девушка, да и знания у нее иногда несколько… не слишком остальным доступные.
- Не молчи, а то я тебя мучить начну! – воскликнула она, тюкнув меня маленьким кулачком в плечо.
Перехватив руку, я потянул ее, чтобы девушка завалилась на меня, и хитро произнес:
- А как ты будешь меня мучить?
- Егор!
- Да ладно, ладно.
Я отпустил Сиро, и, тем не менее, она продолжала лежать на мне, уперев в мою грудь локоточки.
- Проблема... в том деле, над которым я работаю.
- Неужели нашли очередную девушку? – глаза Сиро широко распахнулись, став неестественно круглыми для ее японской народности.
- Да. И боюсь, она будет не последней.
- Следов как всегда нет.
- Почему же, есть. Но не в наших возможностях их развязать. Девушка смогла поцарапать Чешира, прежде чем…
- Прежде чем он ее задушил. Не стоит в беседах со мной стесняться подобных слов.
Сиро скатилась с меня и села, уставившись на размеренные воды речушки, слегка подкрашенные розовым закатом. Лучи солнца мягко обнимали ее обнаженную фигуру, даруя едва не божественное сияние. Невольно, я вновь залюбовался ей. Моя Сиро О’Сакхи… Моя девочка… Кто бы мог подумать…
- У тебя есть какие-нибудь новые мысли? – ее задумчивый голос вырвал меня из фантазий.
Так, теперь главное согнать с лица похотливенькую улыбочку. Соберись, Егор! А ну, друг, ша, спокойно!
- Мысли есть, конечно, правда не знаю, насколько они помочь могут. Девушке удалось поцарапать Чешира. В идеале, конечно, если бы она зацепила ему лицо… Но что-то мне подсказывает, нам так не повезло. Да и мало по метро царапанных женщинами ходит?
- Тут ты прав. Ей скорее удалось вцепиться ему в спину. Или руки, или плечи. Но все эти участки, я так понимаю, у вас обычно закрыты. ТАМ ведь холодно, да?
И почему, когда она говорит о моем мире, у нее так меняются глаза? Что это за чувства поселяются где-то за радужкой? Тоска, переживание… Боль? Не знаю.
- Да, у нас очень холодно. И сыро. И промозглый ветер туннелей ерошит волосы не с такой нежностью, как здесь.
- Так оставайся! – вот Сиро вновь смеется. Только сейчас ее улыбка пластмассовая, неестественная.
- Я бы с радость, но…
- Я знаю, - она никогда не дает мне договорить эту фразу, просто не хочет слышать. - Пойдем.
До нашего деревянного домика, расположенного посреди поляны вечноцветущих луговых трав мы добрались лишь к сумеркам. Молочные облака, напитавшись бархатной тьмой, стекли на землю, обняв ее кисельным покрывалом мутно-белого тумана. Она всегда укладывает меня на кровать, как ребенка, но никогда не ложится рядом. Лишь садится на краешек и нежно гладит мою грудь. Подчиняясь этой медитативной ласке, глаза начинают медленно смыкаться.
- Ты знаешь, Егор, - тихий голос, едва пробивался сквозь вату дремы. – Вся наша жизнь – магистраль. Мы начинаем свой путь рождаясь, а умирая приходим на постоянную стоянку. Или же продолжаем бег по новому витку спирали… Кто знает. Так или иначе, самым важным в нашей жизни всегда остается движение. Движение по замкнутой спирали…
***
- Сиро… - пробормотал я и тут же ощутил сильнейший толчок под дых.
Распахнув глаза, я попытался собрать в кучу крутящийся перед глазами мир. Однако, сие священодейство прервало короткое ощущение падения, сопровождаемое нежным поцелуем моего затылка с каменным полом.
- Какого черта… - прошипел я, поднимаясь на четвереньки и потирая ушибленную голову.
- Это я должен тебя спросить, какого черта ты меня бабьими именами называешь, – нарочито спокойно ответил до боли знакомый мужской голос.
По роже ему может настучать, чтоб больше не будил занятых людей в такой манере? Нет, лень. Да и бесполезное это занятие. По молодости сколько с ним потасовок устраивали, все равно каждый на своем оставался. Может потому мы и стали довольно эффективным следовательским тандемом.
- Я думал, он тут над делом кумекает. Решил не мешать мыслительному процессу. А он дрыхнет!
- Утесов, - угрожающе прошептал я, поднимая с пола опрокинутый стул. – Во-первых, я не спал. Глаза на пару минут прикрыл, не больше. Во-вторых, даже если, имею полное право. Третьи сутки на ногах.
- Один ты что ли не спишь? Кто виноват, что жертвы участились? – картинно изогнув белесую бровь, он причмокнул сигарету и пустил мне облачко дыма в лицо.
Вот что с ним делать, столько раз просил не курить в моем кабинете. Не дай бог бумаги подожжет. Как их потом восстанавливать?
- Потуши сигарету, раздражает.
- А то что? – он демонстративно стал пускать кольца.
Я заворожено наблюдал, как на шее Сани дергается кадык, как маленькие дымовые бублики покидают его рот и, поднимаясь под низкий потолок, постепенно разрастаются, тая в воздухе. Некоторые из колец, цеплялись боками и разрывали друг друга, другие же наоборот сплетались, образуя дымовые спирали. Спирали…
«…самым главным в нашей жизни остается движение… по замкнутой спирали…»
Где-то на грани моего разума в мутном тумане на мгновение появилась размашистая улыбка Чеширского кота. И так же бесследно растворилась…
- Ты меня вообще случаешь? – прокричал мне в самое ухо Утесов.
- А, чего? Нет.. в смысле да, слушаю… - я потер виски и отвернулся к разложенным на столе папкам. Что-то в последние дни совсем сдавать начинаю, голова как каменная.
- Ну, хоть честно ответил, – Саня потушил окурок о подошву берца, по привычке свернул его буквой «С» и кинул обратно в пачку. – Я говорил о том, что пока ты по бабам во сне слюни пускал, мы тут народ на станции опросили. Как и ожидалось, никто ничего не видел, не слышал.
- Челноков опрашивали?
- Конечно. Они нам таких баек понарасказывали. Только не по теме все.
- А водителей дрезин?
- При чем тут… - начал был Утес, но замялся под моим угрюмым сосредоточенным взглядом. – Нет, их не трогали. Все равно того, что мог проезжать здесь в примерное время убийства еще отловить надо. В штате транспортников водил же десятка два, не меньше!
- Значит, будем опрашивать все два десятка.
Подняв с пола форменную куртку, слетевшую ранее со спинки стула, я отряхнул ее и накинул на плечи. За пределами каморки начальника охраны Киевской, «заботливо» одолженной нам в качестве штаба на время расследования, сквозит сильнее, чем здесь из бетонных щелей. Как же меня раздражает этот холод. Эта промозглая осень, длиной в жизнь. Быстрее бы на тот свет, в Ад. Хоть погреюсь.
***
- Ты можешь мне по-человечески объяснить, почему мы пятый час сидим на ближнем посту и отлавливаем дрезины? Мне осточертенело уже мерзнуть в этом туннеле! – буянил Саня, вытанцовывая на одной ноге танец папуасов.
- Потому что. Включи мозги. Или тебе удостоверение следователя нужно только для того, чтобы девушек цеплять?
- Егор! Мне скоро цеплять уже нечем будет! Все «цеплялки» от обморожения отвалятся! Ну, с чего ты взял, что водилы могут что-то знать?
Я тихонько вздохнул и, сложив руки на груди, ближе придвинулся к костру. Постовые уже откровенно потешались над непоседливым напарником. Да и, что таить, над моим ледяным спокойствием тоже. Боюсь, мы станем причиной еще десяточка не слишком забавных шуток о «этих комуняках».
- Саша, вспомни одно из главных правил информаторов: «Чем меньше тебя замечают, тем больше ты сможешь услышать». Водителей дрезин люди часто воспринимают как лишний элемент мебели. Этакий автоматизированный механизм, жмущий на рычаги. Да и гул работающего движка многие считают достаточной шумовой завесой, забывая, что мотористы привыкли ежедневно слушать туннели, и уж на что на что, а на уши редко жалуются.
- Как искать иголку в стогу сена.
Я промолчал и вновь уставился в темноту туннеля, ведущему к Парку культуры. Саша ошибался. Иголку искать сложнее - сена слишком много. А вот рейсовых дрезин, как и их водителей, на кольце всего пять смен. Три из которых мы уже поймали. И, судя по отблеску фар, приближается четвертая.
Отойдя ближе к стене, я подождал, когда постовые тормознут дрезину, и, пока те заняты словесной перепалкой с возмущающимися пассажирами, тихо подошел к скучающему водителю. Периферийным зрением зацепил следующий за мной хвостиком мерцающий красный огонек. Когда доходит до дела, Саня умеет быть серьезным. Дымил бы только поменьше.
- Здравствуйте, уважаемый.
- Дык и тебе не хворать, - добродушно отозвался водитель, поскребывая сальные волосы. – Спрашивай, коли нужда, только пошустрее, а то тут вон некоторые, - он кивнул в сторону дородной женщины в порыве ругани подорвавшейся со своего места, - некоторые особо чувствительные Богу душу отдавать намылись: ишь, как слюной-то плещет, сюда долетает.
- Так сразу и догадались в чем настоящая причина задержки? – я улыбнулся, разглядывая забавного собеседника.
- А чего ж не догадаться? Или думаешь, что голова у меня только для шапки? Да и то сказать, тут и недоумок скумекает – про татя этого до молодух жадного всё метро гудит, – мужичек зажал одну ноздрю грязным пальцем и смачно высморкался на пути. - Так чего сказывать-то?
- Можно узнать ваше имя. Для протокола.
- Михаил Панкратович я. Говорил же… Или не расслышали, товарищ полицай? Или как там вас правильно-то? Михаил Панкратович – это по паспорту, а так, если, попросту, то Панкратычем кличут.
- Хорошо, Михаил Панкратович. Не могли бы вы вспомнить в последние месяца два не было ли странных пассажиров, происшествий.
- О-о-о-о, - мужичок засмеялся тихим булькающим смехом, отчего стал похож на старый электрический чайник. – Скажете тоже… Я каждый день столько народу вожу, разве всех упомнишь. А происшествий… Да вроде тихо все… Ан нет, погодь! Было. Месяц назад дрезина сломалась посередь перегона. И что ей, заразе такой не понравилось? Так и не сдвинулась с места, пока с соседней станции подмога не пришла. Пока ждали, думал, бабка одна мне всю плешь проест. И вот еще…
И этот тоже ничего не слышал и не видел. Извечный принцип невмешательства. Даже если тебя в толпе резать начнут, все отвернутся и заткнут уши. Потому что их это не касается, потому что никто не хочет себе лишних проблем. «Моя хата с краю» - как удобно с помощью этого принципа объяснять собственное малодушие. И только когда беда приходит в наш дом, мы вдруг удивляемся, почему никто не протягивает руку помощи? Почему никто не защищает, не борется за наши права? И мы начинаем орать о коррумпированности власти, о бесполезности военных, об эгоизме соседей, забывая, что сами в подобной ситуации не потрудились даже зад почесать.
- … босяка этого несет, как из коровника. Аж глаза слезилися.
- Что простите?
- Несло от него, говорю, как из ведра отхожего! Чуть мне всех пассажиров не распугал.
- От кого несло? – кажется, я потерял нить его повествования.
- От босяка! Ну, бомжа, если по-научному, – мужичок подозрительно посмотрел на меня, на мгновение перестав ковыряться в спутанной бороде и, видимо прочитав по моему «особо интеллектуальному» взгляду полное непонимание, вздохнул, обтер руки о куртку и начал заново: - Шесть дней назад на Серпуховской подсел ко мне в дрезину мужик. В обносках, вонючий такой. Я его пугнуть хотел, ну а он мне плату показал – рвань рванью, но насчет патронов у него всегда всё в порядке. Ну, так вот, босяк этот тормознутый был какой-то, словно выпил чего. А можь и соляры хватанул, говорю же вот – воняло…
- То есть всегда? - из всей тирады именно это «всегда все в порядке» показалось мне особенно чужеродным.
- Дык, постоянный клиент он мой. Аккурат два раза в месяц катается. Видок тот еще, но раз погранцы его на кольцо пускают, да платит он исправно, какое мне дело. Токмо в этот раз уж совсем он запаху неприятного был.
- Ясно. И последний вопрос. С каких станций обычно катается этот ваш «постоянный клиент»?
- Серпуховская, Павелецкая… Нет, вру, чаще все же с Таганской.
- Все. Спасибо за сотрудничество, – поставив точку в блокноте, я отошел от дрезины и махнул постовым: - Парни, мы закончили. Пускайте.
Забавно козырнув, мужичок схватился за рычаги. Двигатель старенькой дрезины закряхтел, пару раз недовольно буркнул и, выпустив в воздух облако темного дыма, ровно заурчал. Пассажиры, закончив препирательства с солдатами, скоро погрузились в ржавую металлическую карету, чтобы вновь двинуться в путь по своим «делишкам». Чтобы добраться до своих станций и уже там продолжать разлагать метро своей вонью и ненавистью.
- Егор, - на мое плечо легла тонкая рука.
- Ммм?
- Ты думаешь, мы наконец нашли ниточку? – Утесов как-то странно, будто с надеждой, заглядывал мне в лицо.
- Я не уверен, но это лучше, чем ничего.
Перед моими глазами облако, оставленное дрезиной, на мгновение сложилось в пушистый полосатый хвост. Когда я моргнул, видение исчезло, растворилось в воздухе завитушками темного тумана, оставив во рту привкус жженной соляры.
***
Перегон «Таганская – Китай-Город» всегда был довольно спокойным. По крайне мере ни аномалий, ни радиации в нем не наблюдалось. Другой вопрос, что обычные люди пользуются им не слишком часто. Конечно же из-за точки прибытия. Бандюки – и до удара были бандюками. Разве что теперь опасаются они в разы меньшего, и имеют «официальную» стоянку, свою Мекку. Смешно. Зачастую человек в идиотизме достигает апогея. Нет, я отнюдь не сторонник поголовного вырезания «неверных». Подобным в метро страдает разве что Четвертый Рейх. Но позволять этим ублюдкам спокойно жить, продолжать грабить, насиловать и убивать – выше моего понимания. Отправься они все в Берилаг – жизнь стала бы чище. Однако, нам гораздо проще терпеть их унижения и бесчинства, в ответ на возможность пользоваться их услугами. Нанимать в охрану караванов или зажравшихся «правителей», использовать их руки для убийств неугодных, дабы самим не пачкать свои застиранные, посеревшие воротнички. Покупать информацию… Жестокая шутка жизни – те, кто стоит по другую сторону закона, всегда были лучшими информаторами.
- Все-таки не брать с собой хотя бы табельное оружие на встречу с «китайцами» - не самое умное решение, – Утесов шел чуть впереди меня, без остановки шаря лучом фонаря по шпалам.
- Ты забыл, что у меня аллергия на этих тварей? Чихнул бы, и мышцы указательного пальца на гашетке непроизвольно сократились. Объясняй потом, что у меня просто организм на генном уровне их не воспринимает, - я раздраженно пнул попавшуюся под ноги консервную банку.
- Егорка, ну как можно быть таким максималистом. Тебе же не пятнадцать лет! Пора бы осознавать, что жизнь в нашем свинарнике по определению не может быть раем.
- Если так и продолжать копошиться в этом дерьме, с годами все больше обрастая жиром, ничего и не изменится.
- Ну а мы с тобой на что? – напарник звонко хохотнул.
Впрочем, тут же смешком и подавился, споткнувшись об очередную кучку мусора.
- А черт. Короче, я о чем. Товарищ Москвин ведь для того и создал следственную бригаду, чтоб мы это самое дерьмо разгребали.
- Нет, Саш. Она создана для того, чтобы мы еще больше зарывали в него нос, забывая поглядывать в сторону выхода из загона. Мы с тобой ничего не меняем. Как и все просто коротаем время в ожидании мясника.
Сашка замер на половине шага и одним плавным движением развернулся, направив свет диодника мне в лицо.
- Слушай, Соловьев. Ты пой, да не завирайся. За подобные слова можно не просто партбилета лишиться, под трибунал пойти.
- А кто меня сдаст? Ты что ли? Тогда сам как соучастник пойдешь. Да и не в первой нам будет подводить надежды партии, да? - шагнув к напарнику, я одной рукой повис у него на шее, а второй легонько толкнул под ребра.
Реакция Утесова меня немного удивила. Он так и остался стоять, освещая фонарем пространство перед собой. А вот на лице нарисовалась крайняя степень удивления.
- Неужели, ты вспомнил дело пятилетней давности…
- А кто это у нас тут такой глумной? Эй, голубочки, лапайте друг друга где-нибудь еще, а не перед станцией конкретных пацанов. У нас подобное не катит! – мерзкий, чуть шепелявый голос как сверло ввинтился в уши.
У меня в голове будто короткое замыкание случилось. Челюсти свело, волосы на затылке встали дыбом. Осознал я себя уже стоя в кружке света от лампы Ильича. В лицо мне улыбались пара черных зрачков калашей.
- Чета оленёнок твой резкий слишком. Может в нем парочку лишних отверстий сделать? – прохрипело нечто бритое под ноль, с далеко не полным комплектом зубов, выплюнув мне в лицо поток помойной вони.
- Егор, твою мать, - сзади зашептал едва успевший за мной Утесов и резко дернул меня за рукав, разворачивая к себе: - Ты в конец охренел?
- Саня, ты бабу свою научи рамсам. А то за такие смотрелки и без гляделок остаться можно, - второй постовой внешне отличался не сильно, но явно в лучшую сторону. В плечах пошире, рожа почище, и наколок на открытых руках побольше.
- Егор угомонись, - прошептал Утес, заметив мои вновь сжимающиеся кулаки.
Выйдя вперед меня, он спокойным чуть надменным голосом продолжил, обращаясь к мерзко похихикивающим уголовникам.
- Мне к Белому надо, скажите Утес за долгами пришел.
- Да с чего это Белому в долги у такой фраеты влезать? – этого представителя я обозначу себе как «первого». Пусть Саня только отвернется, скручу ему голову.
- Ну-ка, Скелет, ша! – смерив Саню долгим взглядом, «второй» вздохнул и, отвесив напарнику пудовым кулаком под ребра, продолжил: - Иди лучше базар передай бугру. А с вас парни по две маслины в общак и проходите.
Отсчитав положенную сумму, Саня едва не пинками затолкал меня на станцию. К сожалению не отпустило. Я бы сказал, стало только хуже. Отбросы… кругом одни отбросы. Лежат на полу, по углам, ходят по перрону, переговариваются, курят, пьют… И воняют. Смердят смертью, кровью и разложением. Заживо гниют. Вокруг их тел и сора на некогда белом мраморном полу распускаются цветы миазмов ненависти, похоти. Десятки глаз, провожающие нас с разной дозой отвращения, кажутся мне животными. Вертикальные зрачки все глубже затягивают в подступившее безумие… Нет, успокойся, Егор. Что это с тобой? Дыши… дыши глубже. Опусти взгляд. Пусть лучше они считают тебя трусом.
- Ты без своей аллергии нас угробишь! Белый здесь хоть и авторитет, да не атаман. В случае свары с парой трупов он нас отмазать не сможет. Да и не захочет! – совсем рядом возмущенно бормотал Саня. Комок света в этом гнилом болоте. Комок теплоты. Друг, годы назад названный братом. Нужно держаться за него, за ощущение свечения под опущенными веками. Как Тесей за нить Ариадны.
- Что-то я тебя последние дни совсем не узнаю. Ты вконец психованный стал! Где тот неунывающий балагур Егорка, которого я всю жизнь знал? Когда ты последний раз спал? По-человечески, а не в кресле за столом.
- Не… не помню, - голос хрипит, как несмазанная дверная петля. И очень хочется пить. Что же это со мной. – Может недели две.. нет. Пожалуй, как это дело взяли.
- Понятно. Значит так, сейчас раскручиваем эту зацепку с бомжом, отводим клиента к дознавателям, и ты отправляешься спать, - он остановил меня, крепко сжав плечо. – Пришли. Давай так: говорить буду я, а ты просто слушай. Анализировать у тебя всегда получалось лучше, чем у меня.
Улыбнувшись, Утес первым скрылся за замызганной рваной тряпкой, обозначавшей вход в какое-то помещение. Я поднял взгляд. Оказывается, пока я пытался привести в порядок взбесившуюся психику, мы благополучно дотопали до перехода на соседнюю станцию. Здесь у стены приютилось трухлявое, кособокое строение из шифера и досок, с гордым названием «Централ», нацарапанным над «дверью». Рядом крутилась парочка довольно потрепанных, худощавых девиц, разрисованных на манер полотен Жана Миро. Увернувшись от протянувшихся ко мне костлявых рук, я юркнул в бар.
Встретил меня новый виток непередаваемой вони, на этот раз подмешанной на нотках плохоочищенного самогона. Одно радует, долго искать напарника не пришлось. В компании Белого он сидел буквально через пару столов у окна, если так можно было...
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
назвать дыру в ветхой стене. Буквально вывалив свою тушку на жалобно заскрипевший стул, я начал исподлобья рассматривать нового «знакомого». Сомневаться в том, что человек напротив меня - тот самый Белый, не приходилось. Казалось, он состоял всего из двух цветов – белесого и синего. Бледная, с выпирающими венами, кожа в узорах тюремной символики. Напоминающие грязный весенний снег волосы. Некогда белая рубашка, серебристая цепь на шее. Единственное яркое пятно – глаза. Алыми угольками они следили за каждым моим вздохом, будто примеряясь, куда по-удачней воткнуть заточку.
- Слушай, Утес, твоему сослуживцу еще не говорили, что за такой взгляд можно и убить? – аккуратно, тремя пальцами он поднял стакан с мутной жидкость и пригубил.
Я отвернулся, уставившись в суету мух на перроне.
- Белый, у нас с этим делом уже геморрой в задницах завелся. И если не закроем в скором времени, начальство удалит нам его без анестезии.
- И ты считаешь, это повод наезжать на моих парней?
- Нет, конечно, но… В общем заканчивай меня лечить, давай по делу. Как я уже говорил, нам удалось узнать, что бомж, подходящий по описанию, местный. Ты знаешь всех крыс в округе, в жизни не поверю, что ничего о нем не слышал.
- Допустим, слышал. Но мог не запомнить. Сам понимаешь, приходится фильтровать получаемую информацию на дорогостоящую и ширпотреб.
Саня ухмыльнулся и залпом осушил свой стакан.
- Вторая наша бригада как раз занимается расследованием одной мелкой, но довольно неприятной кражи. У верхушки партии. Есть зацепки, что в деле замешан некий наниматель. Альбинос… - голос его стал тихим, вкрадчивым, на лице прочно поселилась скупая улыбка.
- Свидетели? – Белый даже подался вперед всем тело.
- Железобетонных нет. Все сухи, слухи…
- Те, кто распространяет эти слухи, могут «забыть» об альбиносе?
- Может и могут, если один многоуважаемый муж вспомнит про некоего человечка без определенного места жительства.
Оскал Белого стал, пожалуй, еще одним ярким пятном в его внешности. Желтые, местами сколотые зубы, добавляли ему особого шарма. Он щелчком подозвал официантку.
- Допустим. Но раз стопроцентных ниточек к нанимателю нет, то он может и не беспокоиться.
- Тогда этому нанимателю стоит вновь напрячь голову, и вспомнить довольно громкую шумиху вокруг убийства одного торгаша с Ганзы. Которую благополучно замяли из-за потери у основного свидетеля желания говорить. Ну, так что, есть в памяти просветления?
Альбинос недовольно дернул щекой и откинулся на спинку стула. На мгновение прижал хрупкий указательный палец к виску и нахмурил брови. Впрочем, почти сразу взгляд его вновь просветлел, и улыбочка вернулась на тонкие губы.
- Ах, да. Начинаю припоминать. Вроде был один похожий паренек. Если я не ошибаюсь, в сбойке недалеко от Кузнецкого моста у него нора. Довольно непростой типчик. Тормоз тормозом, а порой такие штуки творит. Я бы сказал гениальные.
Жестом указав бочкообразной девочке, упакованной в мини-юбку из свиной кожи, на пустой бокал, он вопросительно глянул на Саню.
- Еще по одной?
- Нет, нам уже пора. Спасибо за информацию, - перебил я открывшего было рот напарника, поднялся из-за стола и, не дожидаясь ответа, направился в сторону выхода.
Уже отодвинув рукой ткань двери, я краем уха уловил последнюю реплику Белого.
- Предупреди своего старшего, что с таким норовом долго не живут.
***
«Конкретные пацаны» с поста на противоположной стороне станции молча смерили нас злобными взглядами и, смачно сплюнув под ноги, отошли в сторону, пропуская в темноту очередного перегона.
- Я даже спрашивать не буду, откуда ты знаком с этим Белым, - глухо проговорил я, по привычке считая шпалы. – Спрошу другое: ты уверен, что ему верить можно?
- Для мужиков его ранга в иерархии блатных, долг – святое. Если сказал, что нора этого бомжа недалеко от Кузнецкого моста, значит так и есть, – вот интересно, почему это Саня доволен, как нализавшийся сметаны кошак? Едва не припрыгивает от радости.
- Утес, ты под ноги-то смотри, попрыгунчик-стрекозел, твою медь.
- Егор, а чего ты злой-то такой? Мы на финишной прямой к закрытию этого осточертеневшего и тебе и мне дела. Последний рывок, сдадим мужичка дознавателям, и можно будет спокойно выпить, отоспаться, еще раз выпить, да по бабам!
- Посмотрим.
Лишь когда станция скрылась за поворотом туннеля, я осознал, что меня все так же не отпускает. Разъедающая, как серная кислота, ненависть осталась где-то под сердцем. Только теперь ей вторило еще и острое желание уничтожить все, до чего могут дотянуться руки. Все это было на меня не похоже. Так явно показывать свои эмоции, осознанно нарываться на неприятности. Было ощущение, что внутри моего тела поселился другой человек.
- Саня, долго еще топать?
- Не. Тут перегон короткий. Вон уже отблески с Кузнецкого видны.
Еще пара шагов. Пара мгновений растянувшихся в вечность. Ноги будто увязли в тягучем киселе. А сердце напротив, поднявшись где-то в район мозжечка билось конвульсивно, прерывисто.
- Ну, вот и сбойка.
С трудом подняв пудовые веки, я непонимающе уставился на скособоченную железную дверь в лохмотьях ржи. На ней ярким огнем горели завитушки и черточки белоснежного мела. Через мгновение они сложились в забавные неуклюжие рисунки: схематические рожицы, цветочки размером с дом, кошки-собаки, состоящие из овалов и треугольников. Апогеем же этого без сомнения детского творчества стала размашистая надпись угловатыми, печатными буквами: «Сдраствуйти!».
- Слушай, Утесов. Что-то не очень похоже на логово маньяка.
- Похоже, не похоже, а факты говорят другое!
Саша с силой ударил ногой по двери. Натужно заскрипев, она дрогнула и, сорвавшись с проржавевших петель, хлопнулась внутрь помещения, подняв облако густой пыли. Проморгавшись, я направил фонарь внутрь сбойки. Первое, что выхватил утлый световой зайчик, был низенький детский столик, на поцарапанной черной столешнице которого распустились золотые цветы в объятиях россыпи кроваво-красных ягод. Он был завален листами бумаги и страницами из книг, разрисованными все теми же незамысловатыми рисунками. От падения двери по полу раскатились цветные восковые мелки. А в дальнем углу комнаты на старом матрасе испуганно сжался в комок человек, стискивая в руках потрепанного плюшевого белого кролика.
- М..мм…митя б..бедный, - жалобно пролепетал он, сильнее прижимая игрушку к груди. – У М..Мити н…н..ничего н..нн..нету! Только П…п…пушистик. Нн…но…нн..не з…за…забирайте П..пушистика! М..Митя б..бу…будет плакать.
Мир перед глазами начал кружиться. Я с силой сжал плечо напарника.
- Саня… это не он.
Мне вдруг невыносимо захотелось спать. Более не слушаясь сигналов бьющегося в истерике мозга, глаза сомкнулись, и сознание, махнув на прощание полосатым хвостом, скрылось где-то в решетке вентиляции.
***
Сиро сидела на подоконнике раскрытого настежь окна, высунув одну ножку наружу. Легкий летний ветерок играл прямыми черными волосами, то кидая в объятия алых губ, то заставляя растекаться волной по обнаженной груди. В сладком изнеможении я лежал на спине, свесив голову с кровати, щурясь от настойчивых закатных лучей.
- Долго ты будешь морозить мою любимую, сладкую попку? – я потянулся и перевернулся на живот. – Иди ко мне, Сиро
Она чуть наклонила голову, глянув на меня через плечо, и вновь отвернулась к цветущему лугу за окном.
- Ты здесь слишком долго, Егор, - ее нежный голос вызвал очередную волну мелких мурашек у меня на спине.
- Разве это плохо?- поднявшись с кровати, я подошел к своей девочке и обнял ее. – Ты же всегда просила меня остаться.
- Просила, но… - она повела плечами, будто пыталась сбросить с себя мои руки. Такое было впервые. – Ты не понимаешь. Это был как ритуал. Как немое соглашение. Я всегда знала, что ты не можешь, нет, не должен оставаться здесь дольше определенного времени. А вчера… ты уснул рядом, но… не ушел. Так не должно быть. Это не правильно.
Я лишь сильнее сжал ее в объятиях. Откуда такой холод в ее голосе?
- Что плохого в желании навсегда остаться в этом прекрасном, светлом мире. Остаться рядом с тобой?
Она повернула голову, и алые лучи вечернего солнца заиграли на ее точеном профиле.
- Потому что тебя здесь вообще не должно быть. Это не твой мир. И то, что ты приходишь сюда, лишь моя мимолетная прихоть.
- Хочешь сказать, что играешь со мной?
- А люди вообще крайне редко являются теми, кем кажутся на первый взгляд.
Как по волшебству она вывернулась из моих рук, спрыгнула с подоконника и, продолжая смотреть на меня какими-то чужими глазами, начала пятиться вглубь дома. Черные волосы за ее спиной продолжали трепетать даже без ветра. Казалось, все тени обычно светлой комнаты, собрались за ней. Сгустились, завертелись лоскутками темного, смоляного тумана.
- Вы так привыкли одевать маски, что порой забываете, кто вы на самом деле. Выкидываете из памяти самое важное, оставляя лишь тленные желания плоти. Сами того не заметив, вы давно стали бездушными куклами, еще более хрупкими, чем фарфор или хрусталь. Вас достаточно лишь легонько толкнуть, на мгновение усомниться в ваших словах, и все суждения, на коих зиждится ваш мир, рухнут, осыпаясь прахом.
Я больше не видел даже намека на ее силуэт. Бурлящая тьма обступила меня со всех сторон, поселяя под сердце животный страх. Мне казалось, что в этом темном болоте я слышу сотни голосов, вопящих от боли.
- Уходи.
Ее всхлип - последнее, что я услышал прежде, чем тягучий водоворот затянул меня на дно.
***
То, в чем находилось мое сознание, по смелым прикидкам вполне можно было назвать тьмой. Что забавно, тьмой серой. Пульсирующей тьмой. Дышащей и живой. Обволакивающей, обжигающей, затягивающей, душащей. Тьмой, от которой нельзя убежать, потому как не чувствуешь разницы между верхом и низом. Тьмой, от которой нельзя скрыться, потому как она просачивается в тебя сквозь закрытые веки и сжатые зубы. И ты слышишь эту тьму, хотя твое среднее ухо не улавливает и малейшего колебания барабанных перепонок. Она кричит в тебе, рычит и плачет. Ежесекундно расщепляет на атомы, разрывает нейронные связи и собирает вновь, попутно теряя детальки, как маленький шкодливый ребенок. И с каждым новым циклом разрушения, тьма все больше поглощает тебя, растворяя в серебристых барашках тумана.
Знакомый голос едва смог пробиться сквозь вату, наполнившую мои уши. Собрав остатки сил, я потянулся к нему. Недовольно зашипев, тьма постепенно стала отпускать. Последний удар ей нанесла рука, с силой схватившая меня за плечо и буквально вырвавшая из кисельных объятий.
- Егор, да очнись же ты!! – Утесов тряс меня уже двумя руками, голос его постепенно начинал срываться. – Да что с тобой такое!
Я распахнул глаза и уставился на брезентовый темно-зеленый потолок в сырых разводах. В голове было пусто до звона в ушах. Ни одной завалявшейся мыслишки. Только какая-то детская, беспричинная радость. Может от того, что закончилось наказание тьмой, и я больше не был один? Ведь если подумать, то это мой первый опыт полного, бескрайнего одиночества. Всю жизнь, еще с яслей, рядом со мной находился Сашка. И двадцать лет назад в новый мир мы тоже вступили вдвоем… Вдвоем?... Странно, почему это короткое слово смущает мой очнувшийся разум? А сердце бередит тоненькая иголка обиды.
Вялые размышления грубым образом прервал прилетевший мне в челюсть кулак.
- Твою ж мать, Егор! Заканчивай дуплить! У нас совсем нет времени, поднимайся! – Саша рванул меня за плечи, заставляя сесть на шаткой армейской раскладушке.
Ветхая ткань гамака закряхтела и разорвалась с громким хлопком, уронив мою сонную тушку на ледяной пол. Черт, давно хотел поменять эту пародии на кровать. Да все руки не доходили. Теперь вот есть веский повод.
- Чего ты разорался, Утес, подождут выпивка и бабы, - похихикивая проговорил я, пытаясь выбраться из ловушки скрутившейся простыни. – Сам же говорил, что у меня будет время выспаться. Если злишься за то, что тащить меня до дома пришлось, так извиняй. Не рассчитал силы. Сморило.
Бешенный вихрь, носившийся по двум квадратным метрам жилплощади, вдруг остановился и уставился на меня обалделыми глазами.
- Ты вообще в своем уме?
- Более чем, - поднявшись наконец с пола, я перешагнул каркас раскладушки, до хруста потянулся. – Господи, какой же кайф - выспаться. Я как будто еще раз родился.
- Выспаться? – напарник вдруг истерически засмеялся. – Хочешь сказать, что ты все это время спал?
- Ну да, а что не так-то? Ты же сам меня отправлял…
- Двое суток?
- В смысле? – что-то явно было не так, или я чего-то не понимал. Либо Саня меня разыгрывает, либо…
- В смысле, где ты был двое суток, Егор! – он перешел на крик. Но тут же осекся и, быстро выглянув из палатки, поплотнее задернул брезент.
- Саня, я не слишком понимаю, о чем ты. Я спал. Тут, у себя дома.
Утесов опустил голову и снова засмеялся. На этот раз тихо и как-то обреченно.
- Спал у себя дома? – болванчиком он повторил за мной.
Потом подошел ко мне и схватил за плечи, заглядывая в глаза.
- Егорка… где мы, по-твоему, сейчас.
- Ты сам-то с мозгами дружишь? – прошипел я, скидывая его руки. – Я уже говорил. У меня дома, на станции Красные ворота, в моей палатке с этой долбанной раскладушкой, поменять которую у меня руки никак не доходили!
- Выгляни из палатки, - прошептал Саша, отводя глаза.
Бормоча себе под нос всякие нелестные пожелания шутнику напарнику, я обошел его и отодвинул край брезентовой ширмы. Мне в лицо ударил свет ламп. Слишком яркий для нашей коммунистической красной ветки. Такое освещение могла позволить себе только…
- Мы на Ганзе, Егор. На Серпуховской радиальной.
В это же мгновение рядом со мной, будто из воздуха материализовались двое крупных парней в форме. Распахнув «дверь» палатки, они схватили меня за руки.
- Старший сержант Егор Соловьев?
- Дда, - пробормотал я, вглядываясь в фигуру напарника, прикрытого темнотой палатки.
Саша все так же стоял, опустив голову. Его осунувшиеся плечи мелко подрагивали.
- Вы арестованы по подозрению в убийстве.
***
Раз-два-три-четыре, поворот, раз-два, поворот, раз-два-три-четыре, поворот, раз-два. Крохотный пенал три на полтора метра. Три бетонные стены и решетка. В дальнем углу в полу нужник. Ничего лишнего. Обезьянник и не должен отличаться удобством.
От уважаемого следователя до главного подозреваемого в серийных убийствах за два дня. Как так могло получиться? Где я оступился? А главное, что со мной происходит? Простые вопросы без ответов. Они будоражат мозг, заставляя тело метаться в клетке по кругу. Четыре шага, поворот.
«- Егор, я тебе верю! – шептал Санька, с опаской оглядываясь на дежурного. – Быть не может, чтобы это был ты! Но… улики и... чтобы подготовить доказательную базу, мне необходимо знать, где ты все это время был и что делал. Мне-то ты можешь рассказать!
- Я спал, Саш, просто спал, - мне уже надоело в десятый раз отвечать на один и тот же вопрос. – Последнее, что помню: мы добрались до берлоги того мужичка, ты выломал дверь. И все, провал.
Он смотрит на меня, а в глазах его я читаю недоверие. И какую-то детскую обиду. Я его даже понимаю. У нас никогда не было тайн друг от друга, а теперь ему кажется, будто я что-то недоговариваю, будто обманываю.
- Ты понимаешь, три человека, твоих соседей, и продавщица из палатки с книгами утверждают, что видели тебя. Спустя четыре часа, как я тебя притащил домой, ты покинул палатку. Нам удалось проследить твой путь до перегона от Кузнецкого моста к Китай-городу. А дальше, ты будто сквозь землю провалился! Спустя почти сутки, ты, как по волшебству, материализовался на Серпуховской. Снял номер на постоялом дворе и больше из него не выходил. В нем я тебя и нашел.
- Может они видели не меня?
- Ага, и не тебя взяли на Серпуховской, и я сейчас не с тобой разговариваю! – он злится. Злится и нервничает. Пол перед моей камерой уже сплошь усыпан окурками.
- Не знаю. Ну может я и страдаю лунатизмом, хотя раньше такого не было. Но странным мне кажется не это… Вопрос в том, почему вдруг обвинили меня? Ммм, Саш?
Он опустил голову и оттолкнулся от решетки камеры.
- Пропала еще одна девушка. Как раз в период этих двух дней.
- И что с того?
- По показаниям свидетелей последним, кто с ней разговаривал,… был ты, Егор.
Саша ненадолго замолчал, кусая губы. Будто решая, говорить мне или нет. Тогда я понял, что не хочу слышать то, что он может мне сказать. Понял, что не хочу слышать свой приговор.
- И знаешь… - он все-таки решился. – Это… Это не первый раз, когда, как ты говоришь, ты ходил во сне.»
Наверно, я должен был испугаться? Занервничать, начать кричать. Но, вот что странно, в тот момент я ничего не почувствовал. Совсем ничего. Будто заранее знал, что скажет Утесов. Имя пропавшей девушки так же не вызвало у меня никаких эмоций. Анна Доброва. Официантка Анечка из закусочной на Красных воротах. Нас сложно было бы назвать друзьями, скорее просто знакомым. Хотя я и был завсегдатаем ее забегаловки, мы ни разу даже толком не поговорили. Просто «здравствуйте - до свидания» и пара тройка дежурных фраз о самочувствии и настроении.
Все, что мне о ней известно - она самая обычная девушка из самой типичной «рабочекрестьянской» семьи. Однако, самое важное – она большевичка. И вторая жертва с нашей ветки. А для внешнего мира данное происшествие означает, что в нашем коммунистическом обществе, в нашем идеальном обществе, не все так спокойно. Это может и, скорее всего, подорвет авторитет красной ветки на политической арене. И в частности позицию Москвина. Чего партия допустить не может ни под каким предлогом. В данной ситуации только один выход – как можно скорее закрыть дело, тем самым перекрыв распространение нелицеприятной информации. Им нужен виновный. И, как не тяжело это признавать, я сейчас подхожу, как никто другой.
Остановившись, я оперся спиной о влажную бетонную стену и с тихим стоном сполз на пол. «Я подхожу». Значит ли это, что я признаю себя виновным? Если факты, озвученные Утесом, – правда, то я вполне могу оказаться убийцей. Но ведь… я не помню. Я НЕ ПОМНЮ! Если подумать, то на моменты исчезновения всех без исключения девушек у меня нет алиби! Точнее есть, но… Именно перед сообщением о первой жертве я начал видеть сны с участием Сиро. Что если эти сны и есть способ моего мозга скрыть выброс негатива из «бессознательного»? Что если сейчас мое поведение – типичная тактика серийного убийцы, разум которого прячется за «маской нормальности»?
Я сжал руками голову, будто надеялся, что физической силой смогу сложить осколки мыслей. Вместо этого я начал отчетливо ощущать, что мой мир, все, во что я верил, начинает разрушаться. Еще немного и обломки заживо погребут меня.
«Достаточно лишь легонько вас толкнуть и вы разлетитесь осколками, как фарфоровые куклы…»
Ты была права, Сиро. Только вот если ты – лишь плод моего обезумевшего разума, почему при этих словах я видел в твоих глазах лишь боль и сожаление? И ни намека на удовлетворение от очередного похищения. Ведь если ты - моя защита от реальности, ты бы не плакала, верно?
«Люди крайне редко являются теми, кем кажутся на первый взгляд…»
Этим, ты пыталась сказать, что я обманывал сам себя? Или же… или же…
Я резко поднял голову, слегка стукнувшись о стену. Сложил вместе ладони и прижал их к губам, будто в молитве. Прислушался к тихому шипению собственного дрожащего дыхания. Я задаю столько вопросов, что сам начинаю путаться, что помню на самом деле, а что – игра моего взбудораженного воображения. А ведь сейчас самый главный из них: в чем я могу быть уверен но сто процентов? Если подумать, ответ прост: я уверен, что никогда не испытывал даже тени удовлетворения от вида растерзанных жертв Чешира. И в том, что типичная внешность его девушек ничего для меня не значит. Я ведь даже сказку эту, про Алису, помню крайне смутно. Думай.
Любые неточные, косвенные улики могут быть рассмотрены с разных точек зрения. И если принять за константу неверные единицы, то вывод может стать фатально ошибочным. Свидетели говорят, что видели, как я уходил в туннель после разговора с Аней. Но о том, что она пошла со мной, речи не шло. Значит, имелся промежуток времени между моим уходом и ее исчезновением. Повторно меня на станции не видели. Либо я не возвращался, что противоречит моей причастности к личности Чешира, либо на обратном пути я использовал вентиляционные шахты и технические туннели. И тут-то первая нестыковка. Мало того, что я никогда не интересовался подобными тонкостями строения метро, я в принципе страдаю топографическим кретинизмом! Будучи одним из немногих жителей подземки, что до сих пор носят с собой в кармане карту веток, по неизвестному маршруту я всегда путешествую в сопровождении Утесова. Так может ли мое второе я, мой внутренний Чешир, быть настолько осведомленнее меня? Даже при раздвоении личности «подселенец» и хозяин пользуются одним разумом, одним мозгом. «Второй» может быть глупее, но неожиданно стать гением? Наврядли.
Есть одно но. Все эти выводы – голословны. Ни один судья не станет их слушать. В отличие от показаний свидетелей. Однако…
Сформировавшаяся, наконец, мысль настолько поразила меня простотой, что я вновь поднялся и начал бодро мерить шагами камеру. Судья больше поверит словам свидетелей, чем моим. Но ведь есть один человек, который меня не подозревал! Водитель дрезины, Панкратыч! Если расспросить его подробнее, вполне вероятно, что он…
- Пошел вон! – голос дежурного так и сочился омерзением и недовольством. Интересно, что заставило этого молчуна выть едва не белугой.
В ответ раздалось слабое бормотание. Следом хлопок удара в пару с коротким всхлипом. Что-то зазвенело по полу, будто рассыпали мелкие монетки. Тут мое любопытство взяло верх, и я прижался щекой к ледяным прутьям решетки, пытаясь разглядеть, что творится в коридоре. Света сороковатной лампы едва хватило, чтоб рассмотреть ползающую в ногах у дежурного фигуру в балахоне. Солдатик замахнулся и пнул ее куда-то в район живота. Вновь раздался обиженный скулеж. Сплюнув, дежурный развернулся и, тихо матерясь, поспешил на станцию.
Как только стук армейских сапог стих, фигура довольно резво поднялась с пола и поплыла ко мне. Одетый на ней балахон, со стороны напоминающий плащ-палатку, шелестел по полу с каким-то странным железным звуком. Когда же фигура прошла под лампой, я узнал в ней того самого мужичка, в нору к которому мы с Утесом наведывались два дня назад.
- П…п…привет! – радостно пробормотал он, улыбаясь мне окровавленными губами.
- Привет, – обалдело ответил я.
Уж кого-кого, а его я здесь встретить точно не ожидал. С нарастающим удивлением я наблюдал, как мужичек деловито осматривал петли, на которых держалась дверь решетки. Кивнув чему-то, он вытер рукавом сочащуюся из разбитой губы кровь и, откинув полу балхона, начал деловито отвязывать от ноги ломик. Самый банальный стальной лом. При этом «ослепительно» улыбаясь.
Пока я мысленно пытался собрать челюсть, отвалившуюся куда-то в район мифического Метро-2, это чудо начало примеряться инструментом под дверь камеры.
- От..отойди.
- Что ты собрался делать? – ошарашено пробормотал я, отходя тем не менее от решетки на пару шагов.
- М…митя вып..пустит тебя.
Все так же продолжая улыбаться, мужичок картинно поплевал на ладони и, тихо ухнув, налег на лом. Спустя мгновение дверь с металлическим стоном вышла из заскрипевших петель и повисла на замке. Развернув ее, Митя накинул на меня похожий на свой поношенный, пропахший застарелым потом балахон и схватил за руку.
- П..пойдем. Б..быстрее. Б..было г..громко!
Крайняя степень удивления не позволила мне сопротивляться, и я, как кукла, послушно потопал за тянувшим меня прочь из камеры мужичком. На выходе на станцию Митя натянул мне на голову капюшон и шепнул: - П…пригнись..
Мы медленно, чуть скрючившись, шли по перрону. И никто не пытался нас остановить. Поток людей, спешащих по своим делам, обтекал, как река порог. Все, кто мимолетом задевал взглядом, тут же брезгливо отворачивались. Вот мимо меня пробежал дежурный. Я ждал, когда кто-нибудь закричит, когда меня поймают и вновь вернут в камеру. Честно признаться, я ждал этого с какой-то потаенной надеждой. Но мгновения шли, выход со станции был уже совсем близко, а никто нас так и не окликнул. Где-то в глубине я даже почувствовал нерациональную обиду на всех этих людей. Вот он, тот самый принцип невмешательства в действии. Конечно, сейчас он играл мне на руку, но… но.
И лишь когда отблески станции скрылись за туннельным поворотом, я позволил себе скинуть вонючий капюшон и остановиться.
- Как ты смог меня освободить.
Митя опять схватил меня за руку и потянул вперед.
- П…пойдем. Надо сп..пешить!
Я вырвал руку и, схватив его за плечи, тряхнул.
- Как?
Всхлипнув, он с ужасом посмотрел на меня и тут же отвел взгляд, уставившись в стену. Господи, что же я творю. Он же как ребенок! Отпустив его, я глубоко вздохнул и постарался говорить как можно мягче.
- Послушай, я не хотел тебя напугать. Просто я не понимаю, как ты смог открыть эту чертову решетку.
Сжав дрожащие руки в замок, он втянул голову в плечи и исподлобья посмотрел на меня. Жалобно улыбнувшись, вновь опустил взгляд.
- В…все д..думают, М..митя г..глупый. А М..митя не г..глупый, он д..долго д..думает.
Шмыгнув носом, он вытер рукавом капельку крови с губ и немного удивленно уставился на свои вымазанные в ржавчине ладони.
- А М..митя з..знал. П…петли с..слабые. Ш..штыри к..коротк..кие. Ч..чуть п..п..приподнять и д..дверь св..свалится.
-Как ты до этого догадался?
- М..митя ум..мный!
Схватив за руку, он вновь потащил меня вперед по тоннелю. То, что Митя оказался на той же станции не удивительно, здесь у нас и следственный изолятор и комната для допросов. Вопрос, подсознательно мучивший меня, теперь нашел ответ. Почему партия обвинила меня, хотя им всего-то нужен был козел отпущения, и бомж подходил бы по всем параметрам больше, чем следователь. Видимо, они допросили Митю, и пришли к выводу, что он не мог быть убийцей. Хотя для этого и не нужно было тащить его на станцию, достаточно увидеть его жилище.
На автомате считая шпалы, я тихо пробормотал: - Кто же надоумил тебя, освободить незнакомца?
Спросил я скорее себя, просто озвучил мысль. Но, как оказалось, со слухом, в отличии от головы, у него все полном порядке.
- Она.
- Она?
- Да, - свободной рукой он оттянул себе правый глаз, сделав его похожим на щелочку. – Она.
***
Вопреки всем ожиданиям и опасениям, путь наш пролегал не через станции. В том же перегоне мы свернули в неизвестную мне ранее сбойку, где за ржавым металлическим шкафом незаметно пристроился узенький проход куда-то за основную стену туннеля. Все также продолжая держать за руку, будто опасаясь, что в противном случае я испарюсь в воздухе, Митя тащил меня темными проходами, больше напоминающими крысиные лазы. Не раз и не два нам приходилось до позвоночника втягивать животы или же ползти на корточках, прижимая головы к самым коленям. Впервые в жизни отдавшись на волю случая, я неожиданно почувствовал какую-то странную опустошенность и безразличие. Будто меня досуха выпили, оставив лишь хрупкую кожаную оболочку на каркасе из трухлявых костей. Мне казалось, что в темноте этих переходов и шахт весь мой запал, все иррациональные надежды оправдаться растворились, изойдя барашками призрачного тумана. И уже второй раз за последние несколько дней я начал подозревать, что схожу с ума. Только на этот раз мое безумие не было полно бодрящей ярости. Оно отдавало вяжущим привкусом непонимания и смертельной обиды.
Пожалуй, я бы даже согласился и принял, если бы Сиро была моим личным призраком. Моей выдумкой, моей сладкой фантазией, коей разум прикрывался от колючей реальности. Однако, когда я услышал о ее причастности к моему волшебному освобождению, я почувствовал себя маленьким эгоистичным ребенком, которого заставили поделиться любимой игрушкой, не спросив его на то мнения. Мне захотелось вцепиться в глотку этому странному человечку Мите за то, что он посмел осквернить ее чистоту своими мерзкими, смердящими ладонями. Захотелось ввергнуть его в тягучую темноту этих влажных бетонных кишок, дабы он больше никогда не смог дотянуться до теплого света Сиро. МОЕЙ Сиро! Уничтожить его, а потом упасть рядом, забиться в дальний угол и рыдать об утраченной мечте.
Но я был слаб. Всегда был слаб. Всегда был всего лишь очередной безвольной свиньей с призрачными мыслями о свободе. И потому просто испугался столь явственных желаний. Затолкал просящиеся на язык слова глубже в собственную глотку, сосредоточенно дыша носом, дабы они не вырвались наружу с потоком желудочного сока. Стараясь отвлечься, считал повороты и переходы, но, сбившись на третьем десятке, просто закрыл глаза, позволяя вести себя куда угодно. Хотя бы и на заклание.
- П..п..пооочти п..пришли! – бодрый голос, наконец, вырвал мое сознание из добровольного процесса самоуничтожения.
После очередного поворота в ноздри впился сладковатый запах гниения. Слух же начал улавливать недовольное жужжание растревоженного улья. Впереди ощущалось скопление неизвестных существ. Мерзких зловонных существ, общающихся на карикатурном подобии языка. Он резал уши гортанностью и сочащейся злобой. Идти к ним, покидая ласковые объятия тьмы, было последним, что мне когда-либо могло захотеться. Но тщедушный на первый взгляд Митя, будто собака, почуявшая долгожданную награду, тянул меня вперед с удвоенной силой, не переставая бормотать себе под нос, что-то не слишком разборчивое. Всего пара десятков шагов, застонавшая ржавая решетка и мы оказались… на путях у перрона ярко освещенной станции. Подняв голову, в «неизвестных» существах я узнал обычных жителей подземки.
- П..подн..нимайся! – воскликнул Митя.
Пока я безучастно созерцал открывшуюся мне картину, лениво пытаясь осознать происходящее вокруг, он уже успел забраться на перрон и тянул мне сверху руку. Поднявшись на станцию, я осмотрелся.
«Серпуховская» - сообщала надпись на противоположной стене. В глубине моего сознания вновь шевельнулась слабая надежда, на пару с легким приступом дежавю. Но и этого вполне хватило, чтоб окончательно пробудить мой мозг от самобичевания, заставляя привычно работать на полных оборотах. В голове тут же закрутился вихрь мыслей, дефибриллятором возвращая потухший было разум к жизни.
- В..вон п..палатка. Там д..друг! – опережая вопрос, ответил Митя, двигаясь по платформе настолько быстро, что я едва поспевал за ним. – Он умн..ный п…почти к…как М…митя! Он п..поможет!
Пожалуй, назвать это жилище палаткой у меня не повернулся бы язык. Скорее вполне добротным деревянным домиком, приютившимся между широкими колоннами в конце перрона. Он напоминал квартиры браминов в Полисе. Причем не только внешним, но и внутренним убранством. Вдоль противоположной от армейской кровати стены, стоял самодельный стеллаж, доверху набитый книгами. Пробежавшись взглядом по корешкам, я с удивлением понял, что слышал то в лучшем случае о десятой части из них, вживую же видел и того меньше. Все книги, что я узнал, принадлежали к трактатам по психологии человека.
- А я уже начал подумывать, что вы ко мне и вовсе не доберетесь, молодой человек, - знакомый голос, с совершенно нетипичными для моего представления о нем благородстве и степенности, заставил меня резко развернуться на пятках.
На пороге, вежливо улыбаясь, стоял никто иной, как хозяин этого жилища. Михаил Панкратович.
***
- То есть, вы хотите сказать, юноша, что решили посетить меня исключительно ради того, чтобы попросить свидетельствовать на суде в вашу пользу? – Михаил сделал малюсенький интеллигентный глоток травяного чая из дорогущей фарфоровой кружки.
Эта была его первая после приветствия фраза за последние часа два, на протяжении которых я выливал на его голову все, что произошло со мной с момента нашей встречи. До сего момента он участливо молчал, лишь изредка кивая и хмуря брови. Может именно из-за доверительного, теплого взгляда я и решил выговориться. Только сейчас, увидев его гладко выбритое лицо и степенное поведение, я понял, почему «дрезинщик» показался мне смутно знакомым. А речь, хотя и вполне антуражной для деревенского жителя или типичного слесаря, слышалась несколько шуточной и наигранной. Об этом человеке не раз упоминал мой учитель, Игорь Игнатьевич, показывая общие фотографии. До Удара Михаил Панкратович долгое время успешно преподавал психологию, в частности ее криминальное направление, в одном из московских вузов. Наставник рассказывал, что, будучи человеком думающим и отлично разбирающимся в людях, после Конца его друг быстро смекнул, что психологу, сколько угодно профессиональному, в новом мире вряд ли найдется место. Придерживаясь мнения, что самым живучим классом является рабочий, в свое время он не преминул получить второе высшее образование, на этот раз техническое. Коим и воспользовался в метро. Однако, я предполагал, что он обосновался где-то на станциях-мастерских, и никак не ожидал встретить на Ганзе, да еще и в амплуа недалекого машиниста дрезины.
Осознав свою ошибку, я тут же, как желторотый школьник, поддался на его психологические трюки и выдал все, что знал о деле, о чем думал или лишь подозревал. Наверно, я подсознательно надеялся, что он сможет помочь мне выбраться из логического тупика. Тем более, являясь, по сути, моей последней надеждой.
- Если грубо, то да. Именно этого я и хочу.
Он ненадолго замолчал, с умилением наблюдая, как Митя возится на кровати с детской книжкой с картинками.
- Егор, а вы знали, что наш мозг – удивительный, правда, так и оставшийся почти не изученным, аппарат? – проговорил он, переводя на меня взгляд. – Дело в том, что даже без влияния нашего разума, нашего сознания, он продолжает вычислять и действовать крайне логично. Подчиняясь процессам взаимодействия нейронных связей, не слишком нам понятных, он работает, даже когда мы находимся в состоянии мнимого покоя. Отсюда и выходит явление так называемой «интуиции», когда наш «компьютер» вычисляет ветвь вероятных событий, различную с мнением разума. Интуиция – по сути, не что иное, как конфликт логичности и эмоциональности.
- Я не совсем понимаю, к чему вы ведете…
- Я веду к тому, что если вы пришли ко мне за непосредственным спасением, подозревая меня в умалчивании какой-то важной информации, способной повернуть дело к вам лицом, то вы – непроходимый дурак, - усмехнувшись, он вновь отхлебнул чай и выразительно глянул на мою чашку, к которой я даже не притронулся. – Однако, это вы и так уже давно интуитивно поняли. Значит, истинную причину визита вы не озвучиваете. Продолжать игру в «гляделки» и самостоятельно догадываться о вашей мотивации у меня нет никаких причин. Из сложившейся ситуации есть два выхода: первый – вы допиваете чай, мы прощаемся, и вы уходите, позволяя мне заниматься своими, более понятными и нужными делами; и второй – вы собираетесь с мыслями и озвучивайте интересующие вас вопросы. Обещаю, что постараюсь помочь, по мере сил.
Михаил выжидательно уставился на меня, и под этим буравящим взглядом я будто терял волю.
- Скажите, зачем вы направили меня по ложному следу? – выпалил я раньше, чем осознал, действительно ли это тот самый вопрос, ответ на который я так жажду услышать.
- По ложному? Дайте подумать… - он аккуратно поставил кружку на стол, подался вперед. Оперевшись локтями на свои колени, он соединил вместе указательные и большие пальцы рук, прислонив верхушку получившегося ромба к носу. – Смотрите, я не соврал вам, Митенька действительно часто пользуется дрезиной. Я лишь умолчал часть фактов.
- Почему?
- Все предельно просто. Потому что та информация могла, и попала бы, не в те уши.
- Под не теми ушами вы подразумеваете меня?
- Отнюдь. Вы – как раз правильные уши. Хотя на тот момент я подозревал, что эта информация вам известна, и вы лишь отыгрываете роль, как и я. Однако, ваш рассказ убедил меня в обратном.
- И что же это за информация? – я медленно начал закипать. Внутри меня, с момента прихода на станцию, как будто тикал таймер с обратным отсчетом. Что должно произойти, когда он дойдет до нуля, я не представлял. Но эта задержка, этот неторопливый разговор, неуловимо раздражал.
- Моим постоянным клиентом в те же дни были вы, молодой человек.
Михаил Панкратович был прав. Интуитивно я знал, что он скрывает, и потому совсем не удивился. Но и легче мне от этого не стало. С тяжелым вздохом я откинулся на спинку стула.
- Вас расстроил мой ответ, товарищ следователь?
- Еще бы, - буркнул я, не открывая глаз. Как-то разом на меня накатила усталость. – Хотя он – всего лишь финальный гвоздь в крышку моего гроба.
- Если сейчас вы мне скажите, что из-за подобной мелочи вы сдаетесь, то я вновь назову вас непроходимым дураком, - он мягко улыбнулся и так же откинулся на кресле, расслабленно положив руки на подлокотники. –
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
– Хотите, я объясню, почему?
- Валяйте. Добивайте контрольным в голову.
- Дело в том, что вы, Егор, никогда не двигались по следу ложному. Ваш путь был верен, но шли вы слишком долго. Отсюда и роковые последствия.
- Я опять вас не слишком понимаю.
- Я сейчас все объясню. В столь черепашьей скорости передвижения виноваты вы сами, ведь изначально были все шансы решить загадку Чеширского кота.
- Вы намекаете, что убийца все-таки я, и ловить было некого?
- Я не намекаю, я говорю прямым текстом, что вы не умеете пользоваться случаем.
Так и не дождавшись от меня вопроса, выдержав театральную паузу, он продолжил.
- По вашем же словам, с самого начала у вас были сны. Во многих поверьях народов мира сон – одна из граней, порогов в другие миры. И я придерживаюсь подобного мнения, хотя мои положения более научны. Засыпая, мы действительно переносимся в иной мир. Мир нашего подсознания, вечно не спящего мозга. Научно доказанный факт, что физическое состояние имеет огромное влияние на картинки, проецируемые мозгом в фазе быстрого сна. Например, если у человека повышенная температура, он скорее всего увидит во сне пустыню или невыносимо жаркий городской день. Когда человек хочет, простите, по маленькому, во сне он видит текущий ручей. Детали картинок зависят от личности человека, особенностей его ассоциативных цепочек, типа мышления и еще ряда факторов. Вопрос лишь в том, что большинство из нас не способны запоминать сны. А жаль, ведь кроме доступа к оценке физического состояния, во сне мы можем заглянуть в глубины своей памяти, напрямую прочитать строки вычисления мозгом тех или иных задач. Хотя зачастую ответы мы получаем в несколько размытом и неточном формате, истории известны случаи более удачных «сновидений». Яркий пример – Дмитрий Иванович Менделеев, открывший свою периодическую таблицу как раз во сне. Так к чему я все это веду. У вас, молодой человек, с самого начала был самый важный помощник – ваш мозг. Эта Сиро, кем бы она не была, являлась, по сути, итогом работы оного. Но по каким-то лишь вам известным причинам, вы продолжали отрицать ее помощь.
- Может потому, что я просто не понимаю ее размытых намеков?
- Это вы глупости говорите, молодой человек. Мозг ведь ваш. А значит все, что вам нужно, всего лишь хорошенько подумать. О чем Сиро говорила чаще всего?
Я задумался, восстанавливая в голове все воспоминания о наших с ней встречах.
- Пожалуй.. чаще всего она интересовалась, почему мы назвали убийцу Чеширским котом. Это ее забавляло и, одновременно, настораживало.
- И почему же? – Михаил Панкратович хитро улыбнулся, от чего у меня появилось подозрение, что сам-то он все давно понял. Однако, его желания были очевидны – я должен додуматься до всего самостоятельно. Лишь так я смогу поверить даже в самое невероятное.
- Все просто. Из-за визитки убийцы – карты червонной дамы с нарисованной улыбкой Чешира.
- Хорошо. Теперь я напомню вам один интересный факт о психологии серийных. Не думаю, что уважаемый Игорь Игнатьевич не упоминал о нем, возможно, вы просто запамятовали. Так вот, разум серийных убийц, из тех, что не могут долгое время вычислить, постепенно начинает разрушаться. Зачастую они начинают верить в свою безнаказанность, в подобие себя Богу. И от лицемерия, или же извращенного интереса, специально оставляют подсказки, тем самым отмечая, что без снисхождения «Свыше» простые смертные не способны найти их. Вот теперь подумайте еще раз, молодой человек.
Подсказки. Если бы он их оставлял, то не прятал. Что-то, что постоянно на виду. Что-то необычное, указывающее только на него. Понятное и, одновременно, завуалированное. А если карта? Червонная дама и улыбка. На что похоже, с чем можно связать?
Как собака, почуявшая остывший было след, я подался вперед и уставился на профессора невидящим взглядом. Дама… дама червей… красная дама. Красная. Стоп. Первая жертва была с красной ветке. Последняя тоже. Будто замкнулся круг. Но для того, чтобы вернуться в начальную точку, необходимо пройти какой-то путь. Улыбка… что если?
- Михаил Панкратович, у вас, случаем, нет карты метро? А то у меня все личные вещи изъяли.
- Конечно-конечно, - лучезарно улыбаясь, он тут же протянул мне старенький карманный календарь, будто все это время только и ждал просьбы. Может, так оно и было.
Так, на каких станциях сообщали о пропаже девушек? Театральная, Библиотека имени Ленина, Рижская, Киевская. Я поводил пальцем по карте, но из-за плеснувшегося мне в кровь азарта, картинка никак не желала выстраиваться.
- Может, с этим будет легче? – заговорщицки спросил профессор, протягивая мне огрызок простого карандаша.
Схватившись за него, как утопающий за спасательный круг, я быстро отметил родные станции опознанных жертв. Соединил линией. Получилась трапеция. Наверно, я что-то не так делаю. Если подумать, отмечая станции прописки девушек, я автоматом выкидываю неопознанных бедняжек. Но на них так же были карты. Тогда может имеют смысл не места жизни, а точки, где они нашли последний приют? Таааак… Первая была обнаруженная в перегоне от Театральной до Новокузнецкой. Вторая – от Библиотеки до Полянки. Третья – от Кузнецкого моста до Китай-города. Четвертая от Площади Революции до Курской. Пятая – от Третьяковской до Китай-города. Шестая – от Тургеневской до Китай-города. Помнится, это был самый сложный случай из всех. Тело нашли абсолютно случайно, да и сообщили не сразу. В итоге, из-за аномалии в туннеле и общего не слишком лицеприятного состояния трупа, работа с местом преступления напоминала цирк уродцев. То одного, то другого члена бригады начинало бить в конвульсиях или накрывал порыв беспричинного смеха. Стоп, не отвлекайся. Седьмую девушку обнаружили в перегоне от Киевской до Парка Культуры. И последняя, вновь большевичка, пропала с Красных ворот. До этого Чешир выкидывал тела не слишком далеко от станций. Значит, по аналогии, если мы опять не успеем, то труп, скорее всего, обнаружится в одном из перегонов. Непосредственно на красной ветке. Скандала такой силы, что может разразиться, не было уже давно… Итак.
Соединив точки, я поучил вполне узнаваемую широкую улыбку. В которой не хватало одного «зуба». Стечение обстоятельств ли, дрогнувшая ли моя рука, но «провал» оказался точнехонько на станции Полянка.
- Нашли что-нибудь занимательное? – участливо спросил Михаил, даже не пытаясь заглянуть в расчерченную карту.
- Да… - пробормотал я, стараясь справиться с волненьем. – Но, честно говоря, находка меня не радует.
- Боитесь неизвестности? – хмыкнул он и одним большим глотком допил остатки чая. – Подумайте хорошенько, молодой человек. Вы все еще можете отступить. Сбежать на отдаленную станцию, зажить новой тихой и неприметной жизнью.
- Нет, - неожиданно твердо ответил я. – Моя интуиция говорит, что я обязан довести это дело до конца.
И в этот момент я понял, что решился. Рывком поднявшись, я коротко кивнул улыбающемуся профессору и зашагал к выходу. Но у двери все же остановился, чтобы задать последний интересующий меня вопрос.
- Михаил Панкратович. Напоследок, вы можете сказать мне, кто на самом деле Митя?
- На данный момент просто дурачок, - он загремел чашками. – Дурачок, когда-то давно бывший гениальным молодым инженером-конструктором. Во время бомбежки ему не повезло получить сильнейшую травму мозга. Образовавшаяся гематома едва не убила его. И все же он остался жив, хотя и растерял большую часть своей «гениальности». Временами случаются просветления, но чаще… он, по его словам, видит «призраков». Ирония судьбы… Это все, что вы хотели узнать, молодой человек?
- Да, спасибо.
Не дождавшись ответа, я вышел из дома, держа путь к выходу со станции. В голове моей, постепенно угасая, билась интересная мысль. Профессор - человек, несомненно, умный, начитанный. С огромным багажом опыта и знаний. Но что-то подсказывало мне, что в одном он все же ошибся. Возможно ли, что два никак не связанных между собой человека видят одинаковую иллюзию. Причем один из них во сне, а второй наяву? Ответ тут однозначный – нет.
***
Часто ли мы задаемся вопросом, что такое тьма? Это явление полного отсутствия света, или же процесс поглощения фотонов? Спорить можно бесконечно, выдвигая «нерушимые» аргументы и доводы. Однако, к тридцать пятому году своей жизни я пришел к забавному выводу. Тьма – она для всех своя. И в ее определении не столь важны научные знания или жизненный опыт. Лишь наш разум, наша личность являются мерилом. Что до меня, до Удара моей личной тьмой был страх одиночества. Страх быть забытым, не понятым, отвергнутым. Все еще будучи огражденным родителями от мерзости окружающего мира, я просто не мог бояться чего-либо другого, кроме как потерять свое уютное, теплое и сытое местечко. Пожалуй, в этом я был не столь одинок. Забавный каламбур.
А потом нам всем, молодым и великовозрастным, пришлось быстро взрослеть. Вдруг, я с удивлением обнаружил, что одиночество вполне может оказаться единственным спасением. День за днем, все эти двадцать лет я наблюдал, как гордое имя «Человек» постепенно превращается в обычное, не слишком точное определение с размытыми рамками. Все чаще убеждаясь в том, что не хочу быть частью всего этого. Однако, чтобы изменить хоть что-то в устоявшемся режиме, необходимо обладать невероятной силой, которой у меня никогда не было. И будучи слабым, я смирился с собственным ничтожеством и продолжал жить, лишь изредка для вида огрызаясь. Продолжал отыгрывать выбранную для себя роль. До сегодняшнего дня.
Перегон до Полянки, самой таинственной станции московского метро, стал для меня длинным путем на эшафот. Считая шпалы, я не мог знать, был не в силах даже предположить, что ждет меня впереди. Однако, впервые сделав выбор, впервые поспорив с собственным бессилием, я был горд. И мне не было важно, найду я там спасение или же собственноручно выкопаю себе могилу. Главное, что впереди меня ожидали ответы.
Мгновения растягивались, как фруктовый мармелад. Я не знал, сколько уже прошло времени – минута или десяток лет. У меня не было с собой даже спички, чтобы осветить путь. Я просто шел вперед, пока мышцы не стали выть о пощаде. И даже когда ноги свело судорогой, я продолжал ползти на коленях. Когда не осталось сил и на эту малость, я упал возле ледяных рельсов и протянул вперед руку. Будто осознав всю силу моей решимости, реальность сжалилась, и мои заледеневшие пальцы дотронулись до чего-то теплого. Этот комок впереди определенно был живым. Его мягкая шерсть щекотала ладонь, посылая странные сигналы узнавания в воспаленный мозг. Я вновь провел рукой по неизвестному животному. Неожиданно тишину туннеля разорвало удовлетворенное мурчание. Бесшумно передвигаясь на мягких подушечках, невидимый в темноте кот подошел к моему распластанному телу и потерся о мою грудь. Его пушистый хвост щекотал мне лицо обрубленным кончиком. Продолжая мурчать, кошак ткнулся в меня влажным носом и положил мне на щеку переднюю лапку. Лапку с одним отсутствующим «пальцем». Лапку, не способную когда-либо выпустить когти, давно вырванные шайкой хулиганов.
- Макс? – это дурацкое для кота имя никогда мне не нравилось. Но спорить я не мог, ведь его выбрала Сиро.
Голова начала раскалываться, будто внутри нее сдетонировал обжим ядра атомной бомбы. И все же я поднялся на колени. Силясь хоть что-то рассмотреть в густой темноте, я протянул вперед руки.
- Макс, иди ко мне.
Кот лизнул мне пальцы, и вдруг прыгнул на рельс, неожиданно громко шлепнув по нему лапами. Коротко требовательно мяукнув, он потопал вперед.
- Макс, стой! – следуя за затихающим мяуканьем, я побрел.
С каждым новым шагом силы будто возвращались ко мне. Вскоре, из-за поворота забрезжил яркий свет. Впереди, излучая тепло и человеческий гомон, выплыла станция. В начале перрона, у прикрытой решетки лестницы, недовольно переминался на лапках мой полосатый проводник. На удивление, замка на преграде не было. И когда я приоткрыл решетку, кот шустро юркнул на платформу.
Непривычно чистый перрон буквально кишел людьми. Одетыми с иголочки, выглаженными, благоухающими достатком и сытостью. Некоторые из них целеустремленно спешили к лестницам переходов, другие же нетерпеливо стояли у края платформы, ежесекундно вглядываясь в электронные часы над туннелем, отсчитывающие время после отбытия последнего поезда. Люди разных возрастов и социального положения, все еще разделенные стенами своих уютных, и не очень, квартир.
- Егор, ты все-таки поймал этого несносного кошака? – ко мне улыбаясь подбежал чуть запыхавшийся Сашка. И тут же рывком подхватил на руки Макса.
- Какой ты, однако, зараза шустрый. Как из переноски-то сбежал? – бурчал он, ласково тиская животное. – Сиро, это все ты виновата!
-Ну он так жалобно мяукал, вот я замок и приоткрыла…
За спиной Сани опустив голову и мня в руках ремень переноски стояла она. Моя сводная младшая сестра. Уже прошло почти два с лишним года с тех пор, как родители Сиро, партнеры по бизнесу и близкие друзья моего отца, погибли при аварии на Факусиме-1. В память о них папа удочерил осиротевшую десятилетнюю малышку.
За эти два года она, хоть и немного оправилась от потери, все еще настороженно относилась к новой семье. Будучи тихой примерной девочкой, она пугалась любого повышения голоса. Может быть, боялась, что разозлившись, мы выгоним ее, и она снова останется одна. К слову, напрасно. Пусть Сиро и не была мне родной по крови, но очень быстро стала близким и дорогим человечком. Теперь мне было кого защищать.
- Саня, - я ткнул друга кулаком под ребра и подхватил выпавшего из его рук кота. – Сколько раз говорить тебе, будь спокойнее. Подумаешь, Макс убежал. Ну, побегал я за ним немного, так для здоровья же полезно.
- Был бы ты ко мне таким добрым… - прошипел Утесов, потирая живот. – Ладно, поезд вроде едет.
Люди на перроне заволновались, ближе подходя к краю платформы, чтобы первыми проникнуть в чрево вагона. Мы трое, стояли чуть в стороне, решив не принимать участия в толкучке. Все равно в час пик сидячих мест не отыщешь, да и ехать нам всего две станции до Тульской.
Когда двери за нашими спинами закрылись, мы не стали отходить далеко. Я удобно пристроился в уголке между стеной и поручнями, и предался своему любимому занятию – рассматриванию туннеля сквозь окно вагона.
- Нет, я все же не понимаю, где ты там этот туман рассмотрел, - невнятно пробурчал Саня, прижимаясь лбом к прохладному стеклу. – Кстати, видишь того мужика напротив, на крайнем сиденье?
Сфокусировав взгляд на окне, я разглядел отражение мужчины. Одетый в ношенный камуфляж, он сидел, опустив голову, полагая, видимо, что никто не заметит, как он исподлобья рассматривает пассажиров вагона.
- Ну и? – тихо ответил я.
- Не нравится мне, как он на Сиро смотрит. Может выйдем и подождем другого поезда?
- С этими участившимися взрывами в метро, ты какой-то дерганный стал, – я повернулся боком, сильнее вжимаясь в поручень, чтобы дать человеческом потоку на Серпуховской спокойно войти в вагон.
Саня замолчал. На его лице отразилась ожесточенная работа мысли, будто он силился придумать весомый ответ.
- Знаешь, - наконец заговори он, когда наш поезд вновь вполз в туннель. – Как говорится, лучше перебдеть…
В следующее мгновение наш вагон застонал раздираемым железом. Вдребезги разбивая стекла, внутрь ворвалась волна пыли и камня. Смешиваясь с криками сотен глоток, она резко остановила поезд, свернула гармошкой, вырывая поручни из надежных креплений. Забившись, как безумный кролик, вагон дернулся и перевернулся, скидывая на меня окровавленных людей. Я почувствовал удар по голове и провалился в удушливую тьму.
***
Все, что мне хотелось – дышать. Мозг вопил о хотя бы малюсеньком глотке кислорода. Я безуспешно открывал рот, но в грудь, сдавливаемую огромной тяжестью, проникала лишь бетонная пыль вперемешку с кровью. Забившись в истерическом припадке, я старался сбросить с себя огромную тушу едва теплого мяса. Мой разум не хотел воспринимать ничего, что происходило вокруг. Он только хотел жить. Я хотел жить. Хотел дышать. Хлынувший в кровь адреналин придал сил отбитым конечностям и, утробно захрипев, я все-таки сбросил с себя этот мешок с костями. Перевернувшись на живот, я приподнялся на руках и закашлялся, с жадность глотая долгожданный кислород, оставляющий на языке металлический привкус крови, горький – гари, с терпкими чуть сладковатыми нотками жженого человеческого мяса.
Когда слезящиеся от пыли и дыма глаза все-таки согласились воспринимать мир, первое, что я увидел – женское лицо в багровых потеках. Ее распахнутые глаза почти равномерно черного цвета, от расширившегося в ужасе зрачка, как зеркало отражали мое залитое кровью лицо. В том, что она мертва – сомнений не было: буквально вбитый сильнейшим ударом в череп нос и свернутая шея не оставляли других вариантов. Судорожно сглотнув, я медленно огляделся. Всюду в совершенно неестественных позах были раскиданы человеческие тела. У некоторых не хватало конечностей, другие, как птицы на вертел, были насажены на торчавшие в разные стороны поручни. Разорванное железо вагона превратило его внутренности в мясорубку, а людей, находящихся в нем, – в фарш.
Я попытался подняться на дрожащие ноги, но тело мое, непроизвольно скрючившись, выплеснуло на пол поток желудочного сока, вперемешку с остатками скудного завтрака. Голова невыносимо ныла, заставляя мир вокруг плясать конвульсивный танец.
- Саня… Сиро… - прохрипел я запекшимися губами и, больше не делая попыток встать, пополз вперед на четвереньках.
Дальний край вагона приближался медленно. Попадая в очередную багровую лужу, мои руки разъезжались, прикасаясь к останкам других пассажиров. Вот под валуном, пробившим крышу, я увидел ремень знакомой кошачьей переноски. Из разорванной ткани торчал перепачканный в крови и грязи полосатый обрубленный хвост.
- Макс, - повинуясь непонятному порыву, я погладил его, но тут же с криком отдернул руку.
Мое колено вновь повело, и я завалился спиной на труп пожилого мужчины. Верхняя часть его черепа отсутствовала, и вывалившийся на грудь, подобно галстуку, язык, казалось, пожирал ошметки его же мозгов. Закричав, я взвился на ноги и побежал вперед. Но смог сделать всего пару шагов. Споткнувшись о чью-то руку, вновь упал, сильно ударившись подбородком.
Когда в глазах перестали плавать цветные круги, в мерцающем свете я увидел впереди знакомую спину в камуфляже. Вначале, я подумал, что его рвет, слишком уж прерывистые наклоняющиеся движения он совершал. Спустя мгновение в очередной вспышке умирающих ламп освещения, мне удалось рассмотреть, что по бокам от него белели тонкие ножки в детских босоножках в цветочек. Таких знакомых босоножках. Сердце сжалось в нехорошем предчувствии, я медленно поднялся на ноги и шатаясь побрел вперед.
Увлеченный делом, он не услышал моего приближения за электрическим треском поврежденных проводов. Я же всего через пару шагов смог рассмотреть все. От ужаса открывшейся картины у меня на голове зашевелились волосы.
Она лежала на груде человеческих тел, стеклянными глазами смотря в потолок. По щекам катись молчаливые слезы. Особенно сильные толчки срывали с разбитых губ сдавленные стоны. Растрепанные обсидиановые волосы приклеились к размозженному лицу трупа за ней. По белым ножкам текли кровавые ручейки…
Сделав еще шаг, я уперся ногой в обломок железной трубы, некогда бывшей поручнем. Опустил голову, бездумно уставившись на неожиданное препятствие. Мысли в голове текли медленно, неохотно. Нагнувшись, я поднял импровизированную дубину и также медленно, шатаясь на подгибающихся ногах, побрел вперед, скрежеща концом трубы по полу.
Он обернулся, когда нас разделяло всего около полуметра. Проследив мой взгляд, ощупывающий лицо Сиро, хищно улыбнулся.
- Что, хочешь присоединиться? Хороша девчонка, совсем свеженькая. Правда, я ее уже немного подпортил, ну да зато послушней стала, - он выдохнул мне в лицо горький запах гниения.
Я продолжал смотреть на мою маленькую сестренку, распластанную под этим боровом со спущенными штанами. Вот, наконец, дождался, когда ее хрупкая грудная клетка чуть приподнялась, с едва слышимым всхлипом втягивая воздух. Значит, все-таки не показалось,… она еще живая.
- Попортил, говоришь… - прохрипел я, переведя взгляд на его покрытое оспинами лицо.
Я не видел перед собой человека, воспаленный мозг преобразовал его внешность в монстра. Ужасного монстра из ночных кошмаров. Подняв руку, я резко опустил трубу на его сочащуюся гноем морду. Он по-звериному взвыл и попытался отодвинуться. С неожиданной силой схватив за плечо, я, не позволив ему бежать, опустил трубу еще раз. Раз за разом я бил его, отстраненно замечая, как ошметки его кожи, зубов и костей разбрызгиваются вокруг, добавляя лишние мазки к общей картине безумия. Ручейки его крови стекали по моему лицу, смешиваясь со слезами.
Остановился я лишь, когда голова его превратилась в месиво. Осознание того, что совершил, ворвалось в голову подобно всеразрушающему торнадо. Закричав от ужаса, я отпустил его тело и выкинул трубу, в одночасье ставшую оружием мести. Оружием, уничтожившим и внутри меня что-то важное.
Рухнув на колени, я прижал руки к лицу и закричал. Я кричал, пока у меня хватало воздуха, потом делал вдох и выл вновь. Мой голос отражался от стен и троился, множился. И тут до моих оглохших ушей донесся тоненький всхлип.
Она сидела у открытых дверей вагона, прижимая оголенные ножки к груди. И с ужасом смотрела на меня.
- Сиро… - пробормотал я, протянув к ней руку.
От моего прикосновения она вздрогнула и, отпрянув от рук, юркнула во внешнюю темноту туннеля. Звук ее неверных шажков стал удаляться.
- Сиро!
Я выпрыгнул из вагона и побежал за ней. Когда нас разделяла всего пара метров, она вдруг резко остановилась и развернулась ко мне лицом.
- Ты обманщик… - она шептала, но каждое ее слово отчетливо врывалось в мои уши, разрывая сознание на куски. – Ты обещал, что когда-нибудь… когда-нибудь я встречу волшебного Чеширского кота. Который уведет меня в сказочный мир…
Она всхлипнула и попыталась закутаться в остатки разорванного сарафана. Ее плечи дрожали от сдавленного плача, а крохотные ручки сжимали сочившуюся от крови ткань.
- Этот мир не сказка… в нем нет волшебства… только боль и мертвецы… ЭТО АД!
Покричав последние слова, она с неожиданной прытью рванула вперед по туннелю. И догнать ее никак не получалось. Постепенно шаги мои становились длиннее. Ее бледная тоненькая фигурка вдали, будто подсвеченная изнутри белым светом, начала вытягиваться, превращаясь в тело девушки из моих снов.
- Сиро, вернись! – прокричал я, протягивая вперед руки.
В следующее мгновение я ощутил полет. Следом сильный удар. Приветливая тьма вновь приняла меня в свои объятия.
***
Она стояла на берегу реки, кутаясь в тонкую белую шаль. Все еще темное рассветное небо, купалось в обсидиановых водах, постепенно, одну за одной, топя в них звезды.
- Теперь ты боишься обнять мои плечи? Ммм, Егор?
Сиро чуть повернула голову, глянув на меня через плечо. Первый лучик солнца преломился во влажных дорожках от слез. Я промолчал, не в силах найти слова. Она же лишь коротко кивнула.
- Наверное, сейчас ты пытаешься понять, как смог забыть меня. И все произошедшее за первые пятнадцать лет в метро, что было связано с моим существованием. Не кори себя. Тут нет твоей вины.
Она повернулась ко мне и чуть наклонила голову, заставив длинные волосы стекать по шее темной шелковистой волной. Даже призраки слез на щеках не портили ее божественной красоты. Светлой красоты той повзрослевшей Сиро, что я видел последний раз пять лет назад. Красоты, еще не оскверненной безумием и яростью.
- Ты знаешь, наш разум - странная штука. Он гораздо умнее нас, как бы бессмысленно это не звучало. Порой, чтоб защитить себя от разрушения, а своего носителя от безумия, он готов вырвать из полотна твоей памяти огромные фрагменты. Не стереть безвозвратно, но спрятать в самых дальних своих уголках. Этот механизм, придуманный природой, до боли напоминает животные инстинкты…
Сиро улыбнулась одними губами и плотнее закуталась в шаль.
- В конечном счете, человек не так уж и далеко ушел от своих младших собратьев.
Она выглядела такой одинокой. Брошенной и забытой. Мне хотелось подойти к ней, обнять ее, согреть. Только вот… разве можно согреть того, кто умер пять лет назад?
- Скажи,… Что по ту сторону?
- Вполне ожидаемый вопрос к призраку! Браво! – она звонко засмеялась, но в голосе ее я слышал слезы. – Что ж… все, что ты видишь вокруг. И ничего. По ту сторону нет ни рая, ни ада. Нет ни раскаленных ступеней в Огненную геенну, ни световых туннелей на небеса. Лишь пустота… вечная тьма. Наполненная люминесцирующим туманом, в одночасье сменяющим все двести пятьдесят шесть оттенков серого. Оглушенные чувства, гипертрофированные ощущения. И ты болтаешься в этой серой тьме, не в силах понять - плывешь или бесконечно падаешь вниз.
- Тогда что все это? Наш дом, цветочный луг, лес, река… Что это?
- Этот мир я создала для тебя, - она опустила голову и прижала ладони к лицу, теперь голос ее звучал глухо, будто из толщи воды. – Мне было так страшно,… я хотела еще раз… хотя бы разок увидеть… одиночество мучило. Там так холодно…
Вдруг она шагнула ко мне, схватилась за рубашку на груди, сжав крохотные кулачки, и жалобно заглянула мне в глаза.
- Но мы можем остаться. Здесь. Больше не будет боли, не будет страха и ненависти. Только ты и я в этом прекрасном мире. Ты и я, и больше никого. Только останься!
- Нет, – я прижал ее к себе, чувствуя, как рубашка намокает от ее горячих слез. – Нет, мой Белый кролик. Ты слишком рано привела меня в этот волшебный мир.
- Как… когда ты узнал?
- Ну я же не конченный идиот, - усмехнувшись, я зарылся носом в ее пушистые, пахнущие луговыми травами, волосы. – Сиро О’Сакхи. Не знаю как тебе, но по мне очень необычное имя. Мне с самого начала было интересно, значит ли оно что-то. И каково же было мое удивление, когда я узнал, что с японского оно переводится как…
- Белый кролик, - она коротко хохотнула и замерла, нежась в моих объятиях.
Пока солнце полностью не поднялось над горизонтом, мы так и стояли, будто пытаясь впитать как можно больше тепла друг друга. Запомнить нежность… в последний раз.
- Тебе пора? – тихо проговорила она, отпуская мою спину.
- Да.
Высвободившись, Сиро начала медленно отходить назад к реке, несущей осколки розовеющего неба.
- Наконец-то, ты нашел своего белого кролика… - едва слышно проговорила она, глотая слезы. – Прости…. Прости меня, Егор… Прощай…
***
Я пришел в себя на холодном пыльном полу незнакомой комнаты, слабо освещенной находящейся в дальнем углу керосинкой. В ноздри сразу ударил кислый запах гниющего мяса. Поднявшись на четвереньки, я огляделся. Вокруг стояли полупустые коробки с консервами. Часть жестяных банок была вскрыта и источала то самое зловоние, заставляющее слезиться глаза. Пытаясь распрямиться, я случайно свалил одну из коробок, и ее содержимое выплеснулось на пол. В массе, некогда бывшей, по-видимому, тушенкой, лениво копошились жирные белесые черви. Брезгливо поморщившись, я решил сфокусировать расплывающееся зрение на чем-нибудь другом. Выбор пал на ближайшую стену. Когда в глазах перестали кружиться мушки, мне удалось разглядеть на ней старую, выцветшую от времени и сырости надпись. Всего две буквы: Д-6.
- Вот тебе и провалился в кроличью нору… - пробормотал я, поднимая гудящую голову.
Непосредственно надо мной зиял провал открытого ржавого люка, за которым виднелась горловина довольно глубокой шахты с вбитыми в стены скобами. На вертикальное положение ушибленный мозг отозвался головокружением, тем самым настойчиво рекомендуя вернуть черепушку в положенную ей плоскость. Сопротивляться я не стал и, стараясь держать голову как можно ровнее, зашагал вперед на свет керосинки.
У ящика, на котором стояла допотопная лампа, я ее и нашел. Обтянутый пожелтевшей кожей, будто мумифицированный скелет сидел, прислонившись позвоночником к стене. Целехонькая одежда, висящая на нем как на вешалке, радовала глаз чистотой. Рассыпавшиеся по плечам черные длинные волосы тускло блестели в слабом желтоватом свете. От их ухоженного, расчесанного вида стало немного жутковато. Создавалось впечатление, будто кто-то намеренно блюдет внешний вид костяка. Правда, мне никак не могло прийти в голову, чей больной разум мог до подобного дойти.
Вдруг совсем рядом я услышал шорох и слабое звяканье металла. Присмотревшись к стене, подковырнул ногтем висящую на ней огромную схему Метро-2. Как я и подозревал, она была закреплена только сверху и то лишь для того, чтобы замаскировать металлическую дверь, на удивление не запертую. Хотя открыв ее, я понял, почему хозяин этой берлоги не позаботился о сохранности содержимого соседнего помещения. Его пленница, даже если бы захотела, сбежать не смогла.
В крохотной каморке пахло особенно мерзко. Запах застарелых человеческих испражнений и засохшей крови пропитал воздух, превратив его в кисель. У дальней стены, в ворохе грязного барахла, сидела последняя жертва Чешира. Даже сквозь грязь и синяки от побоев все еще можно было узнать Аню. Руки ее были плотно прикручены толстой проволокой к выступающим трубам.
Увидев меня, она что-то неразборчиво простонала.
- Подожди, - пробормотал я, оглядывая помещение в поисках инструмента, с помощью которого можно было бы раскрутить проволоку. – Подожди минутку, я сейчас.
У левой стены, почти сразу рядом с входом, стоял еще один ящик. Вокруг него были раскиданы десятки карт присыпанных пеплом и вафлеными окурками. Но самым интересным экспонатом, был старый кожаный чемоданчик, покрытый багровыми пятнами. Внутри него таились всевозможные заточки кустарного производства и инструменты, применявшиеся явно не для починки механики. О чем свидетельствовали все те же застарелые кровавые пятна, въевшиеся в металл настолько, что вряд ли их удалось бы оттереть и хлоркой.
Освободив девушку, я взял ее на руки и вышел из каморки. Но перед тем, как покинуть старый продовольственный склад, я пододвинул под люк один из ящиков и заклинил его, сломав покрытый хлопьями ржавчины запор при помощи найденной фомки.
Та же участь ожидала и входную дверь. А вот керосинку я не потушил, решив, что пожар, если он все же случится, в закрытом помещении быстро угаснет. Пусть горит, хотя бы еще некоторое время. Может, тогда Сиро будет не так страшно. Она ведь всегда боялась темноты…
***
Я без стука вошел в свой кабинет на Красных воротах. Точнее сказать бывший мой кабинет. Табличку с моим именем уже сняли, заменив на новую. За столом, роясь в некогда моих бумагах и роняя на них сигаретный пепел, сидел Саня. Его профиль, освещенный слабой сороковаттной лампой, казался мне неожиданно хищным. Хотя, какая теперь разница.
- И когда это вам успели дать капитана, Александр Утесов?
От моего голоса он вздрогнул и резко подорвался со стула. Даже удивительно, как можно было так долго оставаться на плаву с его-то внимательностью. Хотя, кто знает, может безумие все же в силах даровать нам новые, несвойственные черты.
- Егор…. – обалдело пробормотал он и шагнул ко мне.
Схватив за руку он втащил меня глубже в кабинет и, на мгновение высунув голову на станцию, плотно прикрыл дверь.
- Ты как сюда пробрался? Дежурные тебя видели? – зашептал он.
- Не видели, не волнуйся. Оказывается, даже прожив в метро двадцать лет, я многого не понимал в его строении. Ты знал, что используя тоннели Д-6, можно незаметно попасть практически на любую станцию в обход постов? Довольно удобно.
Он дрогнул. Всего на мгновение маска безразличия и спокойствия слетела с его лица. Но и этого было достаточно. Признаться, я все равно до последнего надеялся, что ошибся. И сейчас не почувствовал радости или удовлетворения. Лишь глубокую жалость на пару со смертельной усталостью.
- Скажи, ведь ты специально рассказал остальным о моем лунатизме? Ведь в этот раз я так удачно и надолго отрубился…
- Не понимаю, о чем ты, - в его голосе звучал металл. Неужели это тот самый Сашка, мой друг детства. Пожалуй, единственный мой друг.
- Прекрати. Я так устал, ты не представляешь. Эта гонка высушила меня до дна… Зато я вспомнил.
- Что именно?
- Все… -- я прошел мимо него и опустился на стул. На самом деле мне необходима была небольшая передышка, чтобы собраться с мыслями. – Наши первые годы в метро, день удара, Сиро… И подробности дела об Алисе.
- Так это… это же здорово! – он подошел ко мне и сжал мои плечи, доверительно заглядывая в глаза.
Более глупый человек прочитал бы в его поведении неподдельную радость. Но теперь все его уловки, вся его игра больше не имела на меня влияния. Я, наконец, излечился.
- Здорово. Но только для меня, - медленно сняв с плеч его руки, я с силой сжал запястья. – Скажи мне только одно… объясни мне, зачем?
- Егор, ты на радостях бредить начал? – он улыбнулся и попытался освободить руки.
Дернув на себя, я заставил его смотреть мне в глаза. Для того чтобы точно увидеть момент, когда его маска потрескается и опадет, открывая гнилое нутро. Опадет, вместе с частичкой меня.
- Зачем?
Медленно отпустив его левую руку, приподнял рукав на правой, с сожалением обнаруживая на предплечье рваные полосы от ногтей.
- Что ж, ладно, - лицо его разом стало скучающим, надменным. Будто кто-то щелкнул выключателем. – Вижу играть нет больше смысла. Честно говоря, я уже заждался. Даже начал сомневаться в твоих умственных способностях. Хотя, казалось бы, я столько знаков тебе оставлял.
- Мразь… - я отпустил его руку и брезгливо вытер ладони о куртку.
- Вот не надо, да. Эти потаскушки заслужили своей участи. Они точно знали, где прячется эта сука. Я уверен. Хотя… - он в театральном жесте задумчивости прислонил указательный палец правой руки к подбородку. – Может мне повезло больше, и одна из них как раз и была Алисой.
- Какой Алисой… о чем ты?
- Той самой Алисой! – он начал кричать. – Убийцей из дела пятилетней давности! Той сволочью, что выкрала нас с тобой, издевалась, а потом заставила тебя убить Сиро у меня на глазах! Мою Сиро!
Вдруг он резко успокоился и расслабленно облокотился спиной о стену, сложив руки на груди.
- Ты же сказал, что все вспомнил.
- Все. Именно по этому уверен, что ты никогда не найдешь Алису. Невозможно второй раз убить мертвого.
- Ты ошибаешься. Мы ее тогда так и не нашли! Эта тварь все еще безнаказанно гуляет по метро. И мне есть, что с нее спросить. За тебя, за Сиро!
- Идиот! – я больше не мог сдерживаться. Поднявшись со стула, я буквально навис над Утесовым. – Да Сиро и была убийцей! Это она заточила нас на складе Д-6! И я убил ее, спасая тебе жизнь!
В его расширившихся глазах я отражался невероятным великаном, в руках которого была его судьба. И сейчас я собирался разрушить ее. Нет. Я уже ее разрушил.
- После того случая во время бомбежки она так и не смогла оправиться. На людях, для нас, Сиро делала вид. Играла беззаботную девочку. Тем временем, долгих пятнадцать лет вынашивая в больном мозгу план. План найти волшебного Чеширского кота, который отведет ее в обещанный мной волшебный мир! Наслушавшись от челноков историй об оборотнях, скидывающих кожу во время перевоплощений, Сиро решила, что он, скорее всего, прячется в человеческом обличии. В мужском обличии. И чтобы вернуть его в изначальную форму, необходимо снять с мужчины кожу. Естественно, не позволяя ему при этом умереть.
Я опустил голову, погружаясь в воспоминания. Картинки, долгое время скрытые в закромах памяти, калейдоскопом пролетели перед глазами.
- Но, в конце концов, это было невозможно. Ее жертвы умирали, так и не превратившись. И тогда, измученный неудачами больной разум пришел к очередному гениальному выводу. Если ей никак не удается найти кота, то может дело в том, что все это время он был рядом с ней?
Слова давались все сложнее. Я с силой сжал кулаки. Боль от впившихся в ладони ногтей придала мне решимости.
- Вначале, Сиро не хотела делать нам слишком больно. Ведь… ведь мы были ее семьей. И она любила нас. Любила нас обоих. Но все же… все же ее безумие пересилило даже эти чувства. Даже ее страх остаться одной. И тогда она решила взяться за тебя. Мне пришлось… пришлось убить ее. ЕЕ КРОВЬ НА МОИХ РУКАХ!
Я закрыл глаза, всеми силами стараясь прервать течение маленьких соленых рек по моим щекам. Мужчины не плачут? Не правда. Если вы никогда не видели, это не значит, что нам не бывает настолько больно.
- Мне никогда ее не отмыть. Но знаешь, в последние минуты… за мгновение до смерти она… попросила прощения. Только на пороге, она смогла вновь стать прежней Сиро. Так что… так что я убил не монстра в ее теле. Я убил настоящую Сиро. Наверное, именно это раскололо мой разум.
Я замолчал, слушая как бешено бьется в груди сердце.
Изменено:
Jay Fox - 02.09.2013 11:20:05
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
Сказать, что мне было больно - все равно, что не сказать ничего. Тот вихрь отчаянья, что все эти годы был заперт в клетке памяти, вырвался наружу, разрушая на своем пути все остальные чувства.
И тем не менее, принося с собой какой-то болезненный покой.
- Но ты, Саша… Как ты вляпался во все это? Я думал, что с ее смертью все прекратится. Зачем же… зачем…
- Ты же знаешь… Вся наша жизнь – бесконечный бег по замкнутой спирали…
Кивнув, я подошел к двери и распахнул ее. В комнату тут же вошли двое вооруженных солдат.
- Александр Утесов. Вы обвиняетесь в серийных убийствах. Прошу, не оказывайте сопротивление. Это может сыграть против вас в суде, - и только проговорив эту фразу, я понял, что все, наконец, действительно завершилось.
Когда патруль вывел Утеса из кабинета, я плотно закрыл дверь и направился в сторону закусочной, где ждала меня Аня. На полпути меня догнал старший смены и, отдав честь, поинтересовался:
- Товарищ старший сержант, если не секрет и не государственная тайна, расскажите, как вы догадались, что Утесов и есть Чешир? Вам все рассказала спасенная девушка?
- Не секрет, но желательно, чтоб до суда дальше ваших ушей этот факт не пошел, - я тяжело вздохнул. – В каморке, где он держал жертву, я обнаружил множество окурков.
- И все? – паренек выглядел разочарованным. Не волнуйся, служивый, мне есть чем тебя удивить.
- И все, - я улыбнулся. – Всего лишь множество обвафленных окурков, скрученных буквой «С». А теперь прости, мне пора. Ждут великие дела.
Оставив позади продолжающего хлопать обалделыми глазами солдатика, я благополучно добрался до закусочной. За дальним столом, бодро хлебая грибной супчик, сидела умытая и переодетая Анечка. Румянец пока еще не вернулся на посиневшее от побоев лицо, но выглядела она явно лучше.
- Ну что, Ань, вкусный супчик? Стоит и мне его заказать?
- Вполне ничего, хотя в смену тети Зины он получается явно удачней, - отозвалась она, оторвавшись от трапезы ради лучезарной улыбки.
- Раз все равно вкусный, то возьму. Тебе еще чего надо?
- Нет, нет. Его вполне достаточно.
Отойдя к прилавку с порциями, я не видел, что стоило мне отвернуться, и улыбка моментально сползла с лица девушки, превратившись в звериный оскал.
- Меня зовут Алиса, ублюдок…
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
Рассказ №34
Мёртвая дорога
В горнице быстро сгущалась темнота. Клочьями она выползала из углов и, словно кусочки мозаики, рассеивалась по помещению, не оставляя места для света. За окном виднелось стремительно угасающее нежно-розовое закатное зарево. Диск солнца уже исчез за противоположным концом подступавшего к избушке леса, на смену ему спешил вспухающий полукруг луны.
Приближалась ночь. Теперь это было по-настоящему страшное и опасное время. Как только на небосводе начинали зажигаться звёзды, Саша заталкивал своих сыновей в дом, запирался на несколько крепких засовов и занавешивал окна плотной тканью, не пропускавшей через себя тусклый свет свечей. Потому что всякий раз, когда землю укутывала непроглядная ночная мгла, из тайги выползали чудовищные порождения ядерно-химическо-биологической войны, отгремевшей два десятка лет назад. Они безбоязненно бродили по владениям людей, с остервенелым урчанием скреблись в дверь и заглядывали в тёмные проёмы занавешенных окон. Упаси бог человека оказаться на пути любой из таких тварей – никакое ружьё её не остановит. Несмотря на то, что до ближайшего города, подвергшегося обширной бомбардировке, было несколько сотен километров, мутации среди местной фауны прогрессировали не намного меньше, чем возле эпицентра. Радиоактивные осадки и ядовитые облака ветер разнёс на огромные расстояния, приговорив множество населённых пунктов.
Хотя эта деревня была обречена ещё до войны: большая часть здешней молодёжи, только окончив школу, уезжала в города, оставались в основном старики, в разваливающихся от дряхлости юртах. Ныне тут обитало всего одно семейство, состоящее из Саши, сорока восьми лет, и двоих его сыновей. Их мать умерла при родах последнего ребёнка, девять лет назад.
- Ваня! – раздался недовольный возглас за спиной.
Старший брат нехотя обернулся.
- Чего тебе?
- Зажги свечи. Темно.
- Ну, пока ведь видно. – Иван скосил взгляд на серый лист картона, на котором младший брат старательно что-то вырисовывал. Будь сама бумага посветлей или краски карандаша ярче, он, возможно, и увидел бы рисунок. Но качество поставляемых сибирцами товаров постепенно ухудшается – ресурсы мёртвых городов не безграничны. Скоро всё вокруг станет таким же тусклым и унылым, как те тучи, что нависают над заражёнными областями в предельной близости от мест Ударов. По крайней мере, так говорят ходоки. Ну, или сталкеры, кому как нравится. Сам Иван там не бывал и собственными глазами этих туч не видел. Да и не горел желанием, честно говоря.
- Плохо видно, - заныл брат.
- Тима! – Иван повысил голос. – Не капризничай. Ты же знаешь, у нас не так много свечей, чтобы попусту их жечь. Когда совсем стемнеет – тогда и зажгу.
Тимофей пробурчал в адрес старшего брата что-то нелестное и вернулся к прерванному занятию. Иван тем временем выглянул в окно. На льду реки отца уже не было. Зато виднелась цепочка свежих следов, ведущая к избе. В любую секунду глава семейства войдёт в дом с полным мешком рыбы.
Зимой на реке ставилась запруда, и каждый день её нужно было опустошать. Многие годы этим занимался только Саша, а позапрошлой зимой он приобщил к добыче рыбы старшего сына.
Вообще река, протекавшая всего в сотне метров от дома, для Саши и его сыновей служила одним из главных источников пищи. Наравне с ней можно было поставить разве что тайгу. Но в одиночку она не смогла бы прокормить даже это небольшое семейство из трёх человек. Не говоря уже о селе Сибирцы, расположенном в десяти километрах от захудалой деревушки, с населением свыше тысячи человек. Причина непопулярности тайги заключалась не в скудности животного мира. Зверей теперь, наоборот, намного больше, чем до войны. Ведь их популяции перестали ограничиваться канувшими в лету законами. Просто, к сожалению, обычные волки и медведи ныне уже не самые опасные таёжные хищники. Если на них люди по-прежнему успешно охотятся, то вероятность встречи с мутантами стараются сводить к минимуму. По своему обыкновению в светлое время суток эти твари прячутся по норам, а на охоту выходят исключительно ночью. Охотники стараются не навлекать на себя беду и ходят в тайгу только днём и лишь в случае крайней необходимости в мясе. Правда, в абсолютной эффективности этих мер заставило усомниться исчезновение двух охотников. Они не вернулись к темноте, и потом не удалось найти их ни живыми, ни даже останков. Теоретически они могли заблудиться и умереть от голода и холода, их могли задрать обычные волки… Но сибирцам невольно представлялись именно ужасающие чудища, расправляющиеся с их товарищами. После того случая и днём на охоте стали вести себя тихо, чтобы ненароком не пробудить ночных монстров. Из-за них также вымерли бывшие ранее популярными отрасли хозяйства – оленеводство и животноводство. Мутанты попросту съели и крупный, и мелкий скот. А река рядом, и улов всегда гарантирован.
Задумавшись, Иван не услышал, как открылась входная дверь. Он услышал только хлопок, возвещающий о её закрытии. Саша вошёл, поставил мешок с рыбой на пол и запер дверь на два массивных замка.
- А чего вы в темноте сидите? – был его первый вопрос. – Давайте, включайте свет, накрывайте на стол и грейте пищу. Будем кушать.
* * *
За ужином Саша обратился к сыновьям:
- Так, братцы-кролики. Завтра я отправляюсь на охоту. Как обычно, с раннего утра и до позднего вечера. Правила в моё отсутствие всё те же, и вы их прекрасно знаете. От дома дальше туалета не отходить. Дрова и свечи беречь. С огнём не баловаться. Одно на этот раз изменится: завтрак себе будете готовить сами. Надеюсь, разберётесь, что да как, не маленькие. Рыбы предостаточно, можете уху сварить. Не подумайте, что я так над вами издеваюсь или за что-то наказываю. Просто времена сейчас тяжёлые. Даже если захотите, ни в какой город в поисках лучшей жизни отправиться не сумеете. Все те города, что до войны притягивали желающих улучшить своё положение и благополучие, теперь усыпаны их пеплом. А новых мегаполисов в ближайшие две сотни лет точно не отстроят. Чтобы выжить, придётся приспосабливаться к существованию в дикой природе. Вам нужно как можно раньше научиться самостоятельности, перестать зависеть от меня. А то ведь мало ли, что может случиться. Ну, не будем о грустных моментах! Насчёт грядущего дня всё поняли? Замечательно. С этим разобрались. Теперь касательно послезавтра. – Отец внимательно посмотрел на Тимофея. – Послезавтра я буду учить тебя доставать улов из запруды. Ваня начал мне помогать в этом деле как раз примерно в твоём возрасте.
- Рыбку доставать?.. – растерялся Тимофей. – А это сложно?
Саша усмехнулся и потрепал сынишку по светлым волосам.
- Расчищать крыльцо от снега и то трудней. Доставать рыбу легко. Хотя если её много, это может быть утомительно. Но тоже ничего страшного. Повозишься, зато еда будет. Вот саму запруду ставить чуть сложнее. Но к этому я тебя приобщу только к следующей зиме.
- А Ваня её ставить умеет?
Младший сын постоянно соревновался со своим единственным братом, часто делал это незаметно. Он видел, что Иван, несмотря на разницу в возрасте, составляющую всего три года, делает гораздо больше работы по дому. И сей факт не мог не вызывать у мальчишки ощущения собственной бесполезности. Чтобы избавиться от него, он стремился во всём опередить брата.
- Разумеется, - улыбнувшись, ответил Саша.
Тимофей насупился.
- Не унывай. Он же старше. С годами, помимо тела, растёт ещё и ответственность. Не только за себя, но и за близких людей. Пока у тебя мало забот, сиди да рисуй. Лет через десять не до этого будет, погрязнешь в проблемах насущных. Кстати, за сегодня есть что-нибудь новое?
Взгляд Тимофея просиял. Он выскочил из-за стола, схватил с подоконника свой последний рисунок и протянул его Саше. Художественные навыки Тимофея значительно выделяли его из числа сверстников, и похвалы, которые он получал от отца и иногда от старшего брата, давались ему не за старания, а именно за заслуги. Пусть оценить его работы в полной мере, то есть путём сравнения с чьими-то другими, было невозможно: сыновья Саши являлись единственными до самых Сибирцев детьми; а Ваня не любил стараться, и у него выходила обычная мазня. Сашу всё равно было бы не переубедить, он справедливо считал, что далеко не многие умеют рисовать так в семь лет. Он помнил себя в этом возрасте и свои неудачные эксперименты с карандашом и бумагой.
- Недурно, весьма недурно, - с видом знатока, многозначительно выпятив нижнюю губу, произнёс Саша. – Только что это?
В первую очередь рисунки Тимофея отличала чёткость образов. Также стиль, определённо принадлежащий талантливому в своём деле человеку. Но самое интересное состояло даже не в качестве работ, а в том, что на них было изображено. Вовсе не тусклое северное солнце, облака, речка да неровные ряды деревьев, означающие лес. Казалось бы, что ещё может нарисовать ребёнок, родившийся в таком уголке Сибири, который считался глухоманью даже до войны? Своим творчеством Тимофей рушил стереотипы. Он никогда не бывал в тайге, но с поразительной точностью изображал её дебри, причём в какой-то странной, зловещей атмосфере. Нарисованные им люди в большинстве своём невероятно напоминали тех, что жили в городах до того, как погибла цивилизация. Но юный художник никак не мог их видеть, даже на фотографиях. Конечно, запечатлевал он своих героев не в характерных для той эпохи обстановках, а в местах, где не было зданий, машин, парков, вообще ничего не было. Только насыщенные лучи света, от которого закрывались люди. Ещё Тимофей рисовал ни на что не похожие строения разных форм и размеров, состоящие сплошь из камня и расположенные посреди тайги. В общем, тот смысл, что мальчик вкладывал в свои работы, и для его отца, и для брата оставался большей частью загадкой. Сам он толком ничего не объяснял, а на все вопросы лишь пожимал плечами и принимал отсутствующе-непричастный вид. Так было и на этот раз.
- Сын, что это? – вновь спросил Саша, нарушив затянувшееся молчание.
- Не знаю.
- Опять не знаешь?.. Ну, ладно. Всё равно хорошо. Молодец. Видится мне, если будешь продолжать оттачивать мастерство, то в будущем станешь основателем какого-нибудь нового направления в живописи. Держи. – Саша протянул сыну его рисунок, на котором была изображена лесная просека. По обе стороны от неё высились густые ели, а вдалеке виднелись человеческие фигуры. Много. Больше десяти. Они застыли в разных позах, но, очевидно, были заняты одним делом. Рядом с людьми располагались какие-то массивные механизмы, но прорисованы они были настолько мелко, что даже примерно определить их принадлежность к чему-либо не представлялось возможным. Не говоря уже о том, чтобы понять, что это вообще такое.
- Пап, а когда… - начал говорить Иван, но его прервал громкий и отчаянный стук, внезапно раздавшийся со стороны входной двери. Братья боязливо переглянулись и растерянно уставились на отца. Это было странное чувство: знать об отсутствии поблизости людей, но, тем не менее, слышать, как в дом кто-то ломится, да ещё после наступления темноты. Успокаивало только то, что мутанты никогда не просили пустить их таким, относительно вежливым, образом. Они либо скребутся, либо воют. Но не стучат, это уж точно.
Открывать всё равно не хотелось: за дверью могли находиться бандиты. По заверениям ходоков, преступных бандформирований, живущих именно за счёт разграбления общин выживших, в пределах округа не имелось. Значит, если продолжать развивать версию с бандитами, они были чужеземцами. Правда, как-то не особо верилось в то, чтобы объединение людей, движимых жаждой наживы, отправлялась за ней на пустынный север.
И всё же подстраховаться не мешало. Саша приложил указательный палец к губам, давая детям знак молчать. Взял стоящее у стены ружьё и приблизился к двери. Прислушался, прислонившись к ней ухом.
- Эй! Отшельники! – вдруг раздался снаружи крик. – Открывайте быстрее!
- Ты кто такой? – строго спросил Саша. – Зачем мне тебе открывать?
- Тихон Мезенцев, из Сибирцев! Такой высокий я, с бородой. Ну, вспомнил?
- Припоминаю смутно. Что ты тут делаешь, Тихон? – Голос хозяина дома стал дружелюбнее. – Сегодня ко мне никто из ваших прийти не должен. Да и стемнело уже. А с момента заката двери принято закрывать до рассвета. Сам знаешь.
- Да блин! Я на охоту с утра ушёл. Ближе к вечеру заблудился. Часа два, до самых сумерек, от какой-то твари уходил. Еле как твою хижину нашёл. К себе уже поздно возвращаться. Пусти на ночь, а? – Голос охотника вдруг сорвался на крик. – А чёрт!!! Открой, умоляю! Половину добычи забирай, только пусти! Из леса сюда кто-то идёт, у него глаза светятся!
Помедлив пару секунд, Саша сорвал с гвоздя, вбитого рядом с входом, массивный тяжёлый ключ, вставил его в замочную скважину и стал с лязгом проворачивать. Вскоре в горницу ворвался высокий, с густой тёмной бородой человек. Как и большинство жителей Сибирцев да и вообще округа, он был русским. Дышал охотник тяжело и со свистом, испуганный взгляд метался из стороны в сторону и не мог надолго ни на чём сфокусироваться. Когда Саша вновь запер дверь, и она оградила людей от обитателей северной ночной поверхности, по дому ударила мощная звуковая волна заунывного хриплого воя. Толстые тройные стёкла, удерживаемые прочными дубовыми рамами, лихорадочно задребезжали.
Отдышавшись, охотник благодарно взглянул на Сашу, покосился на встревоженных детей и сказал:
- Однако здравствуйте. Простите за то, что вот так врываюсь…
- Всё нормально, - улыбнулся хозяин дома. – Раздевайся и проходи к столу, не стесняйся. Ванька, Тимка, выдайте дорогому гостю его порцию.
- Ох… - Тихон едва не раскланялся и наверняка сделал бы это, не помешай ему Саша. – Вовек вашу доброту не забуду. Понимаете, я ведь уже и с жизнью проститься успел. Даже о том подумывал, чтобы к дороге отправиться и там укрытие поискать. Ну, бараки худо-бедно могли же сохраниться. К счастью, вовремя о вас вспомнил. Когда стало темнеть, у меня в душе теплилась надежда лишь на то, что вы меня пустите… Спасибо ещё раз.
* * *
Вот уже двадцать лет Саша тесно сотрудничал с жителями Сибирцев, точнее отдельным и особо почитаемым сословием посёлка – сталкерами. Благодаря взаимодействию с ними у него никогда не кончались патроны, в доме всегда были свечи, пригодная одежда и вещи для детей. Все эти товары сталкеры охотно обменивали на одну, но крайне необходимую для своего ремесла услугу. Города, в которые они совершали рейды, находились от Сибирцев более чем в ста километрах. И это самое малое расстояние. Противник не уничтожил большинство северных городов потому, что те не имели ни стратегического, ни федерального, ни какого-либо другого значения для страны и не могли способствовать её дальнейшему сопротивлению или оказать серьёзное влияние на восстановление уже после войны. Однако впоследствии они всё равно почти опустели от людей из-за тотального голода, приведшего к братоубийственной борьбе за продовольствие. Полезные предметы обихода никто не трогал, их осталось довольно много, и именно они представляли интерес для сталкеров.
Понятно, что такое расстояние каждый раз пешком ходить не будешь. Во-первых, банально тяжело физически. Во-вторых, за световой день в оба конца обернуться невозможно, особенно принимая во внимание частые бураны, и тут уже появляется угроза столкновения с мутантами. Надо сказать, они не брезгуют забредать в города, так что идея пережидать ночь в них не совсем удачна. В общем-то, там даже спрятаться негде: летом подвалы затоплены, а зимой это бетонные полости, наполненные льдом. Множество зданий сгорело или разрушилось до основания от мощных землетрясений, спровоцированных наземными взрывами тысяч водородных бомб за сутки. В более-менее уцелевших строениях за ночь без костра можно околеть, а с ним заметят твари. В общем, для совершения рейдов необходимо было средство передвижения.
Кто-то предлагал ездить на собаках, но если бы их убили, то сталкеры наверняка оказались бы обречены. К тому же животные могли не утянуть груз или не осилить путь. Это всё-таки не олени. В итоге пришли к выводу, что самым надёжным и разумным средством передвижения являются вездеходы. В них и от мутантов спрятаться можно. Загвоздка заключалась даже не в малом количестве топлива. С этим-то как раз проблем не было. Просто со временем бензин теряет свои качества, и становится годен разве что для питья. И тут внимание переключилось на Сашу. Кто-то вспомнил, что от отца ему достался аппарат, который повышал октановое число топлива, восстанавливая тем самым его свойства. Ни у кого в Сибирцах такого аппарата не было. Продавать его Саша, разумеется, не собирался, постоянно стягивая со сталкеров плату за очистку бензина. Ещё он предупредил, что если аппарат попытаются забрать, то он мало того, что уничтожит всю диверсионную группу, так потом направится в Сибирцы и разнесёт их по брёвнам и кирпичам. Глава посёлка поверил. Правильно сделал, между прочим: у Саши был гранатомёт и множество зарядов к нему. В общем, он заключил с Сибирцами договор, железобетонный в своей прочности, по которому в определённые дни сталкеры привозили семейству необходимые его членам товары, а уезжали с очищенным бензином.
* * *
Тихон оказался довольно словоохотливым. Очутившись в тепле и безопасности, плотно и вкусно поев, он утратил былую стеснительность, которая по первому впечатлению ошибочно показалась свойством его характера.
Сначала Тихон поведал о себе. Оказывается, охотничьим ремеслом он занялся всего два года назад. Именно по причине своей неопытности он так глупо заблудился. Раньше Тихон возводил и ремонтировал жилые и хозяйственные дома. Занимался этим до войны и после почти двадцать лет. Но со временем люди как-то обжились, и потребность в услугах Тихона и его коллег почти отпала. Вот он и сменил ремесло на более популярное и «вечное».
Затем они с Сашей стали говорить о проблемах жизни в нынешней Сибири, пересказывать истории ходоков о рейдах в далёкие города и обсуждать взаимоотношение между общинами выживших. В общем, завели взрослый и по большей части неинтересный разговор.
Ваня в него не вслушивался. Он был погружён в свои мысли. Прошло уже несколько часов с того момента, как Тихон ввалился в дом, а мальчику всё не давало покоя его мимолётное упоминание о какой-то дороге.
До войны округ не отличался развитой инфраструктурой: асфальтовые дороги были проложены лишь между районными центрами и крупными городами, простые посёлки соединяли грунтовки. Теперь от них, понятное дело, мало что осталось. О дорогах после Ударов вообще забыли, причём сразу, поскольку некоторые населённые пункты стали очагами таких губительных общественных эпидемий, как каннибализм и бандитизм. Туда попросту было опасно соваться, и, наученные горьким опытом своих погибших товарищей, северяне предпочитали такие места объезжать. Это не вызывало особых затруднений, потому что бездорожье для округа – совершенно обыкновенное, привычное явление, и многие во все времена передвигались по нему только на вездеходах. Для местных они служили таким же средством передвижения, как для жителей мегаполиса – легковушка.
Размышляя обо всём этом, точнее – вспоминая то, что рассказывал ему отец об истории родного края, Ваня всё больше недоумевал: о какой дороге упомянул Тихон? Ни одного автомобильного шоссе вблизи не проходило. Железных дорог тоже не было. Может, он имел в виду реку?
Возбуждённое любопытство мальчика не давало ему думать ни о чём другом. Пару раз, когда взрослые замолкали, он порывался напрямую задать охотнику интересующий его вопрос. Но, как только он собирался открыть рот, разговор возобновлялся. А перебивать старших – учит отец – невежливо.
В конце концов, они закончили говорить о каком-то Сургуте. Наступило молчание. Саша тайком следил за тем, как младший сын старательно выводит очередной рисунок. Гость неотрывно глядел в сторону окна, и настолько пристально, что казалось, будто он видит прямо через плотные шторы.
И тогда Иван решился.
- Дядя Тихон, а о какой дороге вы сказали?
- Что? – Охотник повернул голову.
- Ну, вы сказали о какой-то дороге, когда вошли…
Гость на секунду задумался, вспомниная собственные слова, а когда понял, о чём речь, посмотрел на мальчика с удивлением. Затем перевёл взгляд на Сашу, при этом его губы исказила недоверчивая ухмылка.
- Это он у тебя шутит так?
- Не понял. Насчёт чего шутит?
Тихон не торопился с ответом. Он поочерёдно посматривал на членов семьи. На его лице отражались смешанные чувства. Наконец он вымолвил.
- Ну ни хрена вы, ребята, даёте… Как снег на голову. То есть град. Сейчас же, блин, зима… Погодите, вы меня точно не разыгрываете?
- Да ты о чём? – нахмурился Саша. Внезапно возникшее недопонимание с собеседником начинало его раздражать.
- Они не знают про Мёртвую дорогу? – Тихон кивнул в сторону детей.
- Вроде я им не рассказывал, - пожав плечами, сказал хозяин дома. И сразу спросил с подозрением: - А что тут такого?
- Да я даже не знаю… Просто вот у нас, в Сибирцах, среди детишек это главная страшилка. Разумеется, исключая мутантов. Эта угроза насущнее и, как ни крути, всегда будет вызывать больший страх. Но даже на фоне ночных чудовищ Мёртвая дорога не теряет своей привлекательности. Само это название внушает трепетный ужас, и, лишь услышав его, можно заразиться каким-то нездоровым влечением к дороге. Манией узнать о ней всё, понять, что она в себе таит. Наши ребятишки слагают о ней целые легенды. И ничего, что половина из них основана на наших же, стариковских, выдумках, которыми мы баловались в редкие часы безделья. Ведь другая половина… - Охотник умолк, пытаясь подобрать наиболее точное определение отдельной части россказней про мистические явления, творящиеся на старинном заброшенном объекте.
Иван расценил повисшее молчание как завершение речи Тихона. По крайней мере, перебивать взрослого он бы не стал.
- Так что это всё-таки за дорога? – переспросил мальчик, нетерпеливая болтая ногами, свешивающимися с кровати.
Тихон то ли виновато, то ли с осуждением посмотрел на Сашу. Тот не торопился ничего говорить. Тогда охотник вздохнул и спросил у Вани:
- Тебе о товарище Сталине известно?
- Ну да… Главным был в стране в прошлом веке. Тиран он… - Последняя фраза была произнесена неуверенно и гораздо тише остальных.
- Тиран? – засмеялся Тихон. – Занимательное начало. А чего так?
- Мне как-то давно папка дал учебную книжку. Там, в той книжке, про Сталина оказалось много написано. И про то, что тиран. Я её до конца дочитал.
- Ясно, - с грустной улыбкой сказал охотник. – Сжечь надо было такие учебники, а не тащить своим детям. Писали такое и чуть страну второй раз не развалили, сволочи… Ладно, чего уж теперь причитать. Что увидено, то не развидеть.
О чём я там говорил?.. Ах, да. В общем, я не зря упомянул о так называемом тиране. Раз ты читал историю, то должен помнить, что период правления Иосифа Виссарионовича охарактеризовался важными событиями и большими переменами в советской России. Мы победили во Второй Мировой. Отстроили разрушенные в ходе неё города. Собрали собственную атомную бомбу. Начали рыть своё метро. Всё дальше и дальше тянули железнодорожные магистрали. В те же годы стартовала гонка вооружений с Америкой. В эпоху «холодной войны» советское руководство придумало много грандиозных и амбициозных проектов. Один из них был связан с нашим округом. Со всем русским севером.
Вы наверняка знаете, что такое Северный морской путь. – Охотник посмотрел на Ваню и Тиму. – Если забыли, напомню: это крупная транспортная водная артерия, проходящая по нашим северным морям. Этим путём активно пользовались с самого его освоения, переправляя по нему грузы из-за полярного круга к Тихому океану. А во время всё той же Второй Мировой он приобрёл для Советского Союза стратегическое значение. По Севморпути на фронт перебрасывали снаряды, бомбы и боевые корабли. Враг не дремал и отчаянно пытался уничтожить идущие на запад, к местам сражений, караваны. Благо к грузовым судам в защиту приставлялись военные, и зачастую атаки немцев удавалось отбивать. В общем, Северный путь сыграл немалую роль в победе над фашистской Германией.
Но всё же он был единственной такой крупной транспортной магистралью, и после окончания той войны стало очевидно, что если состоится новый вооружённый конфликт и враг перекроет Северный морской путь, то некоторые части страны окажутся заблокированными. А это могло бы привести к всеобщему поражению. Вопрос начала ещё одной войны, уже со Штатами Америки, был тогда донельзя актуальным, и ответить на него однозначно не могли политики обеих стран. Так что Советскому Союзу в дополнение к Севморпути срочно требовался запасной вариант. Какая-то другая трасса, которая связала бы собою множество регионов и обеспечила бесперебойное сообщение между ними. Советское руководство довольно быстро приняло решение возвести на трассе Севморпути порт и провести к нему с материка железную дорогу. Иначе говоря – начать строительство новой крупной магистрали, которой дали название «Трансполярная». Её планировали дотянуть до самой Чукотки. Этот замысел был грандиозным, и кому-то справедливо казался невероятным. Ведь требовалось проложить тысячи километров железнодорожного полотна по территориям, охваченным вечной мерзлотой, по арктической тундре, пересечь границу арктического пояса. Сейчас эту затею иначе как бредовой не назовёшь. Да и тогда не все верили в то, что её удастся воплотить. Но не зря же середина прошлого века стала эпохой великих достижений и научных открытий. Умели тогда добиваться поставленных целей. Правда, этот проект в итоге обернулся неудачей. Трансполярную магистраль строили в спешке, причём строителями были заключённые, не имеющие в подобном деле опыта. Поэтому качество укладки полотна получалось крайне низким. Сложностей добавляли участки, на которых дорога проходила по вечной мерзлоте. Когда её верхние слои оттаивали, грунт и всё, что было на нём, проседало. Выходила не дорога, а горки. Но худо-бедно проект вели к завершению. Наступил пятьдесят третий год. Уже уложена большая часть путей, до сдачи остаётся всего пару лет. И тут неожиданно умирает Сталин. Строительство магистрали сразу сворачивают. Кто-то предлагал временно «заморозить» стройку, но на это требовалось большое количество денег. «Осиротевшее» руководство не собиралось их выкладывать. Хотя средства, уже потраченные на проект, значительно превышали необходимые на консервацию затраты. Однако решено было всё бросить. То, что стоило жизни тысячам строителей-заключённых, просто оставили ржаветь. И на поживу мародёрам. Что смогли – вывезли, остальное просто уничтожили, чтобы никто не сумел этим воспользоваться: подушки и сапоги сожгли, паровозы сломали.
Ближайший к нам участок Трансполярной магистрали находится менее чем в десяти километрах к северу. Он, как и многие другие участки, заброшен с самой смерти Сталина. Насколько мне известно, полотно там разобрать не успели, но учитывая, сколько прошло времени... Ровно восемьдесят лет. Насыпь наверняка уже расползлась. Если что и осталось, то только просека да ржавые рельсы. Ну, может, ещё какие-нибудь гулаговские постройки. Там же зэков держали. Закрытый режим, охрана, бараки для содержания и всё такое. Тот же, по сути, Освенцим, только пытки тут природа обеспечивала. Летом – гнус, зимой холод собачий… В общем, плохая эта дорога. Люди стараются к ней не ходить.
- А что в ней плохого? – спросил Ваня, завороженно, с открытым ртом слушавший гостя. – Почему не ходят?
- Боятся, почему. А что плохого – сам посуди. Дорогу ведь прозвали в народе Мёртвой не потому, что большая её часть оказалась заброшенной, а из-за огромного количества жертв, положенных при строительстве. Для осуществления проекта Трансполярной магистрали было задействовано около сорока тысяч человек. Хотя говорят, что и все восемьдесят. Но даже сорок тысяч! Ты вообще представляешь, сколько это?! Целая армия относительно небольшой страны. А сколько из них погибло? А сколько раз каждый человек проклял и этот проект, и весь Север, и советскую власть вместе взятые?..
- Хватит страху нагонять, - поморщился Саша. – Останков же не нашли.
Охотник с усмешкой взглянул на хозяина дома.
- А искали? Нет, не так. ХОТЕЛИ ли в Кремле, чтобы нашли? Имею в виду до развала. Да и коммунисты в своё время следы заметали, тоже не дураки. В трясину трупы сбрасывали. Хотя бродит слушок, что кто-то из местных жителей далёкой весной какого-то пятидесятого года, после того, как только снег сошёл, видел на берегу реки сотни скелетов… Мол, принесло откуда-то или из ила вымыло. Может, это и правда, но мне кажется, просто россказни деревенского выдумщика, захотевшего себе славы. В любом случае выражение «человек под каждой шпалой», впервые произнесённое при строительстве Печорской магистрали, вполне применимо и к Трансполярной. А вся нехорошесть состоит в том, что на этой дороге...
- Слушай, Тихон! – возмущённо воскликнул Саша. – Ты достал моих пацанов стращать. Просил я тебя вообще говорить обо всём этом?
Охотник удивлённо и даже с долей обиды посмотрел на хозяина дома.
- Но они же сами просят…
- Мало ли, что они просят. Попросят в город отвезти – тоже посодействуешь? Короче, хватит этих страшилок. Обычная заброшенная железная дорога. А все якобы связанные с ней странности, подробности которых любят обсасывать в Сибирцах, – сплошная мистификация, нагнанная с целью развлечения. Принимать это всерьёз глупо. Так, братцы. – Саша строго взглянул на детей. – А ну марш по кроватям. Ночь уже скоро. Лучше о реальных страхах подумайте. Мутанты будто знают, когда мы не спим и прислушиваемся к звукам снаружи, и с таким ожесточением начинают скрестись, что коматозник от этой возни в себя придёт. Хотите, чтобы сегодня опять так случилось?
- А вы? – обиженно произнёс Тима. – Ложиться не будете?
- Обязательно ляжем. Только убедимся в том, что всё в порядке, и следом за вами ляжем.
* * *
- Слушай, - обратился охотник шёпотом к Саше, когда дети уснули, - ты извини, что я вмешиваюсь в ваши дела… Но они у тебя тут живут как в глуши. То есть действительно в глуши. Я хочу сказать, в отрыве вообще от какой-то цивилизации. Что учебники им носишь, молодец. Но им же общение с людьми надо. Они ведь даже про дорогу не знают. Хотя у нас она… ну я говорил. Говорят о ней много.
Хозяин дома строго взглянул на гостя.
- Знаешь, я не хочу, чтобы моих сыновей воспитывали в духе какой-нибудь господствующей у вас в Сибирцах идеологии. Ты вон уже начал заливать им про хорошенького Иосифа. А разве не в годы его правления проходили жесточайшие репрессии в нашей стране? Ты почитай хроники ГУЛАГа, если найдёшь. Сколько при строительстве той же дороги легло безвинных людей? Скольких несправедливо осудили по статье «враг народа»? Представь вот, если бы ты попал в плен к фашистам. В концлагерь. Настрадался там. И вдруг конец войне. Приходят свои. Берут под руки и отводят в свои лагеря. Типа ты изменил уже своему народу. Здорово, да? А всё ради чего? Ради советской идеи. Все эти лозунги вроде «мы свергнем капиталистов», «обуем мир в коммунистические сапоги»… всё это амбициозная ересь. А амбиции, между прочим, несоразмерные, неохватываемые мыслью амбиции правителей сверхдержав, погубили мир.
А может, вы там у себя в посёлке какую-то новую великую политическую идею взращиваете. Откуда мне знать, что это не так? Я о жизни вашей знаю постольку, поскольку беседую со сталкерами. Запомни: своих детей я воспитаю сам. Не направляя ни на какой определённый курс. Жизнь сама расставит всё по своим местам.
* * *
Любопытство мальчика не было удовлетворено. Мало того, оно только разгорелось ярче. Да, он хотел как можно больше узнать об этой дороге, таинственным мимолётным упоминанием проскользнувшей в словах неожиданного гостя. И вроде бы Тихон сказал более чем достаточно. Но истории одного лишь строительства Мёртвой дороги Ване оказалось мало. Эти два слова, в которых заключалась вся судьба древнего сталинского проекта, начиная от времён, когда его звали ещё просто Трансполярной магистралью, действительно имели какое-то особое, магическое звучание. Оно запускало в сознание тонкие цепкие щупальца, а те сортировали поток мыслей, не давая человеку надолго забыть о Мёртвой дороге и тем самым насильно притягивая к ней. Ваня хотел, чтобы охотник более подробно объяснил причину, по которой жители Сибирцев страшатся приближаться к железнодорожному полотну. Но возможности расспросить гостя мальчику уже не выпало.
На следующее утро Тихон рано ушёл, оставив семейству в знак благодарности, как и обещал, половину своей добычи. Тушки соболя и зайца. Это не так много, но хватило, чтобы впервые на памяти сыновей Саша изменил своим планам не пошёл на охоту. Охота – это, надо помнить, всегда риск, и, если уж выпала возможность лишний раз ему не подвергаться, следовало этим воспользоваться. Тем более возможность первая за все двадцать лет.
В тайгу Саша отправился только через четыре дня. За всё это время никто из домочадцев ни слова не произнёс о дороге. Но Ваня часто думал о ней. Едва ли не постоянно. Ему было достаточно лишь беглого взгляда на последний рисунок брата, висящий у окна, вместе с остальными его работами, чтобы в ушах, словно мальчик слышал это в настоящий момент, сухо прошелестело голосом Тихона то самое будоражащее словосочетание – «Мёртвая дорога». Этот рисунок выделялся большим объёмом свободного пространства на переднем фоне. Такая широкая просека… Кем, для чего и при каких обстоятельствах она оставлена?
Ваня даже не придал значения тому, что вопрос в такой форме звучит неправильно. Картина – не фотокарточка, на ней не может быть запечатлён точный момент из прошлого, если только художник – не очевидец описываемых на холсте событий или не их соучастник. А Тима даже в тайге никогда не бывал и просек никаких не видел. Глупо относиться к его рисункам настолько серьёзно, чтобы выискивать в них что-то общее с действительностью. Тем не менее, Ваня давно привык к странностям брата. Сосредоточенный и печальный вид, который отец приобретал каждый раз, когда смотрел на рисунки закрывающихся от светового потока людей, всегда давал понять о наличии в творчестве Тимофея важных судьбоносных образов и элементов. Многие уходили корнями в глубокое прошлое, а иные будто являлись из параллельной реальности. Вообще иногда складывалось впечатление, что творчество брата имело загадочные и потаённые не поддающиеся осмыслению истоки.
Так что Ваня рассматривал изображённую просеку как реально существующую или когда-то существовавшую. И его занимал не сам факт её появления на бумаге от руки шестилетнего брата, а назначение. Причём отдалённо он догадывался, что это на самом деле такое, но почему-то всё же продолжал искать ответ. Некоторая его часть, в которой засел пытливый разум, не принимала во внимание мистических доводов и требовала логически обоснованных объяснений. Мальчику приходилось наблюдать, какие следы оставляют вездеходы, пробираясь через тайгу. Просека явно не от них. Наверняка тут проходила какая-то старая дорога, построенная ещё в довоенные времена. Но какая?.. Вряд ли автомобильное шоссе. Ваня, конечно, наяву асфальта не видел, но то, что олицетворяло землю на рисунке, совсем не походило на ровное серое покрытие, изображённое на редких фотографиях, имеющихся в доме. Это вообще ничего не напоминало. Железную дорогу в том числе. Хотя если магистраль сильно разрушена… Приходя к этой мысли, мальчик чувствовал бегающие по спине мурашки. «Что, вот это – и есть Мёртвая дорога?..» - с трепетом думал он. Брат ведь нарисовал её до прихода Тихона, а он точно впервые о ней услышал именно от охотника. Странно это: чтобы он изобразил то, о чём даже не знал. Хотя остальные его рисунки… Ладно. В принципе это вполне может оказаться грунтовкой. Но тогда что за люди там?.. На этот счёт дельных предположений не было.
Несколько дней Ваня с замиранием сердца смотрел на рисунок. Он чувствовал, как внутри него растёт какое-то непонятное, но сильное желание. Оно будто специально таилось до того момента, когда Саша вышел за порог, и братья на весь день остались одни. А потом с треском вырвалось, наконец, наружу, оглушив ударом своего значения.
Ваня понял, что последнее время он неистово хотел совершить поход к дороге. И подсознательно ждал этого дня. Отец ушёл, и теперь никто не сможет ему помешать совершить опасное приключение. Главное отважиться на него самому. Но на удивление мальчик почти без колебаний принял решение.
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
Работы присланы еще вчера, а меня самого не было, так что, прошу не возмущаться...
Рассказ №35
ПОЕЗД-ПРИЗРАК
На платформе стояло несколько человек, в ожидании пассажирской дрезины. Такое себе могла позволить только могущественная Ганза. За ними наблюдал сталкер, сидевший на лавке, предусмотренной конструкцией станции " Добрынинская". Особенностью этой станции являлся белый мрамор, из которого она была сделана. Дело в том что этот мрамор использовался при постройке храма Христа Спасителя, но когда большевики его разрушили, остатки мрамора использовали для строительства станций "Павелецкая" и "Добрынинская". Сейчас станции выглядели гораздо хуже, чем до катастрофы. Потрескавшийся практически везде и потускневший от времени, он каким то чудом ещё сохранился.
Сталкер сидел в ожидании, но не пассажирской дрезины, а человека, с которым у него назначена встреча. Естественно, он пришёл пораньше, так как опаздывать ему непозваляла собственная интелегентность и честь сталкера. До назначенного времени оставалось всего десять минут. Неожиданно, его внимание привлекла странного вида девушка. Одетая в красивый берюзовый сарафан, на плече висела кожаная сумка в цвет сарафана, а на ногах белоснежные туфли на шпильках. Чутьё сталкера показывало ему, что здесь что то не так. Однако природная красота девушки наоборот привлекала его. На платформе уже скопилось несколько десятков человек. Все по разному одеты: кто то в костюм с лакированными ботинками, кто то в шортах с майской и накладными наушниками на голове, кто то в плаще, а один был в штанах очко, которых отвечало ажиотажным до колен. Видимо под тяжестью его испражнений! Со стороны это выглядело нелепо и смешно, но их обладателю они видимо сильно нравились. Была когда то такая мода, но сейчас, в 2033 году, даже сама мода перестала быть модной.
Наконец из тоннеля послышался гул, но сталкер определил в этом звуке не дрезину, а нечто иное, больших размеров. Тонкий музыкальный слух давал о себе знать. Сознание выудило из недр памяти точно такой же звук, но воспоминание было очень давним. Мозг продолжал сосредоточенно работать. В это же время из тоннеля появился неестественно яркий свет, заставляющий закрывать глаза руками. Гул, продолжал нарастать. Наконец гул ворвался на платформу и постепенно начал её заполнять. Резко опустилась температура, стало холодно.
Сталкер открыл глаза и опешил. Перед ним медлено замедлял свой ход настоящий поезд Московского метрополитена. Часть людей в ужасе попятилась назад, от края платформы. И тут он заметил, что те кто остался на краю платформы, Не выдыхали пары воздуха, в отличии от других людей и его самого. Мозг туд же выудил информацию из глубин сознания, ставшую страшным фактом. Это был поезд призрак. Старинная городская легенда стала явью. Наконец поезд остановился и раздвинул свои двери, эхом прокатившись по всей станции. Люди призраки зашли в поезд. Неожидано один из людей на станции медлено двинулся в сторону поезда. Сталкер хотел его остановить, но немог, ужас скован его и не давал пошевельнутся. Человек наконец вошёл в поезд и двери туд же захлопнулись, вновь откликнувшись эхом по всей станции. Поезд медленно тронулся с места постепенно ускоряясь и вскоре исчез во тьме тоннеля. Постепенно температура на станции пришла в норму. Люди начали отходить от шока, как и сам сталкер. Тот человек что вошёл в поезд призрак, исчез навсегда.
Я подавляю желание убийства автора этого рассказа. Он, видно, специально издевался над орфографией...
Изменено:
Jay Fox - 03.09.2013 16:19:18
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
Рассказ №36
За закрытой дверью
Старая бетонная лестница. Ступени, сглаженные, стертые в центре, по краям очерчены темно-бордовой краской. Шесть пролетов, третий этаж. И так каждые три недели. Лестницу Иван ненавидел едва ли не больше, чем то, что ждало в конце недолгого подъема. Тяжелая металлическая дверь с узким окошком на высоте лица. Три гулких удара по железу. Эхо отражается от стен, скатывается вниз. Скрежет. На чистый бетонный пол падает косой желтый луч, врывается в закоченевшую тишину музыка. Даже не спрашивают, кто пришел.
Иван потянул полотно на себя, шагнул внутрь. В тесной комнате тепло, даже жарко, горит яркий свет, из притулившегося на полочке магнитофона гремит нечто невообразимое. Жги электричество сколько хочешь, это их привилегия. Единственная. Старая вахта уже стоит собранная, одетая. Два человека, отсидев неделю в закрытом, без окон, помещении, явно не собираются затягивать свое пребывание здесь еще хотя бы на минуту.
С глухим звяканьем встал на пол бидон с едой. Ваня стянул промокшую шапку и огляделся, чувствуя, как уже привычная оскомина превращается в горький комок в груди, в тошноту, желание бежать отсюда не останавливаясь. Дед постоянно повторяет одно и то же: «Назвался мужиком, изволь соответствовать». Поэтому парень произнес только одно слово:
- Как?
- Хреново, - немедленно откликнулся один из сменяющихся, спешно покидая каморку. – Еще хуже, чем раньше. Этой ночью кто-то стучал. Изнутри.
В тесной комнате повисло молчание. Четыре пары глаз сошлись на еще одной двери, расположенной точно напротив входной. Более массивная, тяжелая, крашенная оранжевой краской, и, конечно же, запертая. Но Иван знал, что ее придется открывать. Ровно семь раз.
- Ладно, мужики, бывайте. Удачи вам. И это… держитесь, короче.
Сменившаяся пара вышла в коридор и захлопнула за собой дверь. Напарник Ивана по имени Дмитрий задвинул рывком взвизгнувший засов и прислонился спиной к металлу. Поднял бледное лицо к потолку, глубоко и судорожно вдохнул. Постоял так какое-то время, не замечая, как снимает бушлат напарник, прислоняет автомат к стене. Открыл, наконец, глаза.
- Господи, как же я не хочу! Когда уже это кончится, а?
- Не ной, Димон. Всего лишь неделя.
- Целая, Ван. Целая неделя…
* * *
Мать предпочитала Ивану не рассказывать о том самом дне, но в этом ее заменил дед Саша. Матерый деревенский мужик, прапорщик в вынужденной отставке, он никогда не страдал ненужными комплексами. От него-то маленький Ванька и узнал, что когда-то случилась война, и люди разнесли в щепки свое будущее, а заодно и весь привычный мир. Жесткое излучение, ядерная зима, отравленные кислотные дожди. Последствия оказались куда хуже самого безумия.
Мать Ивана дед вытащил из опрокинутого ударной волной рейсового автобуса, усадил на броню и увез в расположение своей части. Только потом пришел черед слез и истерик, жадных глотков воздуха, утробного хрипа, попыток сбежать в город, которого не стало. Но время – безжалостный и равнодушный циник с острым скальпелем в руках. И инструментом этим он профессионально отсекает прошлое.
Прошли годы, и молодая девушка встретила своего мужчину и совсем скоро родила ему сына, которого назвали Иваном. После рождения дочери Ксении и второго сына – Даньки, погиб на охоте отец детей. И снова: слезы в подушку, прижатые к груди колени, всхлипы по ночам, дети, заботы, обыденность, дождь в жестяной подоконник.
Колония поселенцев прожила в войсковой части недолго, вытесненная подступающей радиацией. Новой обителью выживших стала гарнизонная гауптвахта, надежное, серого кирпича здание, обнесенное высоким бетонным забором с колючей проволокой наверху. Долго не думали, погрузили пожитки в грузовики и переселились. Благо на новом месте имелась котельная, мощный дизель-генератор и даже свой собственный пункт ГСМ. Живи – не хочу.
Все бы хорошо, но куда же без ложки дегтя? Наряд в бывшем помещении караульной службы, за которым начинались пустые выстуженные коридоры и мрачные унылые двери с узкими оконцами для подачи пищи. Проживать в камерах никто не собирался, для этих целей имелось отдельно стоящее административное здание. Ненужные помещения пустовали и простаивали, но так как и там имелись окна, хоть и забранные решетками, а, следовательно, могли пробраться твари, было решено организовать дежурство двух вахтенных с непривычным распорядком, неделя через три.
Первое время дежурство на «губе» считалось местом теплым. Лежи себе на кровати, по ночам прогуливайся по пустым коридорам, да поглядывай в окна. Это тебе не по окрестным лесам шастать или на вышке бдеть. Но вот года полтора назад поганее места на отравленной земле стало не сыскать. Сначала были тяжелые душные сны, непоследовательные в своем безумии кошмары. Наутро – неподъемная, будто с похмелья, голова и измятая мокрая подушка. Постоянное изматывающее напряжение.
Потом сны исчезли, совсем, но стало только хуже. Страх из сновидений перебрался в камеры гауптвахты. Каждую ночь из-за запертой двери раздавались шаги и шорохи, чье-то глухое бормотание, скрип несмазанных петель. Однако стоило отпереть замки и осветить выстуженный коридор лучом фонаря, как все тревоги отступали и прятались по углам, а взору дежурных представали голые бетонные стены и серые двери камер.
Вахтенные рассказывали обо всем начальству, но неизменно натыкались на непробиваемую стену неверия и насмешек. А таящееся в коридоре неведомое вело свою игру, и стихало, стоило кому-нибудь из руководства остаться в караулке на ночь. Единственное, чего удалось добиться измученным дежурным – право не выключать на ночь свет и дешевый китайский магнитофон, чтобы заглушить доносящиеся из-за двери звуки. Прошлой ночью нечто решило постучать, и, слава Богу, ему никто не открыл.
* * *
Три часа ночи. Пора. В раскрытом журнале, лежащем на столе, так и значится: «03.00. Проверка помещений гауптвахты». На всякий случай, чтобы знали, случись что. Руки слегка дрожат, и хочется пить, но это ничего, переживем. Кивок напарнику, какой же у него затравленный взгляд. В полнейшей тишине Иван открыл злосчастную дверь и первым шагнул вперед, ощупывая лучом фонаря крашеные зеленой краской стены.
Тихо и пусто, только слышен шум дождя. Все как всегда, вот только, отчего так противно на душе? Два человека медленно шли по коридору, останавливаясь, чтобы осветить внутренности камер, пустующих вот уже два десятилетия. Пройти по прямой – двадцать восемь метров, потом т-образная развилка, в стене которой – узкое, забранное решеткой, окно. Если на перекрестке повернуть и пройти еще десять-пятнадцать шагов, то снова будет поворот, а за ним опять – двадцативосьмиметровый коридор и двери камер. В конце – тупик.
Обычно на весь обход уходило минут десять, но это не когда замираешь от малейшего шороха или скрипа. Два напарника дошли до развилки, переглянулись и двинулись в разные стороны. Странный способ успокоить себя: здесь нет опасности и можно бесстрашно передвигаться поодиночке. Иван крался, ощупывая лучом стены и пол, тщательно прислушивался, периодически замирая. Вроде бы все спокойно, но не отпускает непонятная тревога, давит на подкорку. Новый поворот, унылая, зажатая зелеными стенами, горизонтальная шахта теряется в темноте.
Иван дошел до тупика, осветил последнюю камеру, вздохнул облегченно и двинулся в обратный путь. Фонарь моргнул и погас. Окружающие шорохи усилились, вдалеке раздался глухой кашель, по спине побежали мурашки. Нахлынуло чувство, что рядом есть некто, стоит, смотрит внимательно. Ваня лихорадочно защелкал выключателем, отвинтил на ощупь крышку и вытряхнул на ладонь батарейки. Главное не паниковать, довоенная техника вообще часто подводит, еще бы: столько лет прошло. Наконец яркий луч прорезал обступивший мрак. В дверях одной из камер стоял бледный мужчина и разевал в беззвучном крике рот. Темные круги под глазами, обтянутые кожей ребра, сморщенные провалы на месте глаз. Лампа в фонаре опять мигнула. Когда освещение вернулось, коридор вновь был пуст.
* * *
«Ничего не было, просто показалось», думал Иван, пытаясь уснуть. Товарищу он не стал ничего рассказывать, но сердце до сих пор гулко бухало в груди, отдавало стуком в ушах. С каждым разом что-то, поселившееся в здании гауптвахты, смелело, показывало себя. Прав был Димон. Целая неделя.
Короткие дни, затесавшиеся между бесконечными ночами, просто терялись, становились незаметными, проходили стороной. В светлое время суток товарищи отсыпались, в нарушение распорядка, разговаривали, читали. Старались избегать обсуждения той чертовщины, что дремала сейчас за рыжей дверью. И в мыслях каждый был сам по себе, со своими проблемами, родными и близкими. Только в одном сходились их размышления, и это читалась во взглядах, которые иногда пересекались: оба страшились ночи, но, тем не менее, ждали, когда она наступит. Так ждут команды «огонь», стоя с завязанными глазами спиной к стене.
Новая ночь. Проводка в помещении гауптвахты давно сгнила и не выдерживала даже малейшей нагрузки. Единственная попытка включить свет закончилась едким дымом, стелющимся по линолеуму пола и стойким запахом горелой резины, надолго поселившимся в караулке. Поэтому бледно желтый луч навязчиво елозит по стенам, дергаясь вперед и назад. И снова перекресток, взгляд глаза в глаза, короткий кивок: «расходимся». Не прошло и секунды, как из-за спины отвернувшегося Ивана послышался свистящий хрип его напарника:
- Ван! Там… на потолке что-то… шевелится.
Больше никаких проволочек. Ваня рывком обернулся, вздергивая электрический луч вверх. Что-то непонятное, текучее, копошащееся. Бесконечные длинные отростки, дерганое косматое нечто. И не поймешь, волосы это, или щупальца. Скорее, первое. Масса дрожит и подергивается, а рядом стоит бледный до синевы Димон и лихорадочно дергает затвор автомата, забыв, что оружие на предохранителе. Длинные пряди потянулись вниз, коснулись пола, послышалось тихое шипение. Хватит медлить! Иван отпустил фонарь, повисший на ремешке, вскинул автомат, одновременно щелкая переводчиком огня и досылая патрон. Готово, теперь подхватить фонарик, прижать его к цевью, осветить цель! Потолок был пуст… Как и весь коридор. Только пряталась в углах тишина, разбавленная стуком дождевых капель в подоконник.
* * *
К следующему выходу оба напарника тщательно подготовились. Фонари прикрутили к автоматам изолентой, тщательно проверив нехитрую электрику и зарядив аккумуляторы по максимуму. По пустому коридору двигались вдоль стен, страхуя друг друга, готовые в любой момент открыть стрельбу. Обманчивой тишине доверия больше не было. Сегодня за дверью слышались чьи-то шаркающие шаги и тоскливые вздохи.
Вместе дошли до перекрестка, так же, не расставаясь, проверили сначала один тупик, затем второй. Гауптвахта просыпаться не желала, хранила загадочное молчание. Что бы ни ползало вчера по потолку, сегодня оно показываться не собиралось. Настроение поднималось медленно и неохотно, но с каждой минутой все уверенней. Уже почти успокоившись, напарники вернулись в центральный коридор.
До выхода оставалось несколько шагов, когда все двери, включая ту самую, заветную, одновременно захлопнулись, раздался лязг многочисленных засовов, лампы в фонарях вспыхнули ярче, заморгали надрывисто и потухли. Со стороны зарешеченного окна грянул торжествующий хохот. Глаза никак не могли привыкнуть к темноте, только слух обострился до предела, выхватывая из непроглядного мрака частое дыхание Дмитрия и звяканье металлического колечка о ствол автомата. «Лишь бы не полоснул со страха», подумал Иван.
Пытаясь увидеть хоть что-то, Ваня сосредоточился на грязно-сером прямоугольнике окна, одновременно отступая спиной к двери, зажав в кулаке рукав напарника. Именно поэтому парень и успел заметить сосредоточенный взгляд темных глаз на бледном лице и вцепившиеся в решетку худые костлявые руки. Кто-то смотрел на них с улицы через стекло, обрисованный светом полной луны. Смотрел внимательно и расчетливо, как хищник на загнанную в угол добычу. Все бы ничего, но только прижавшись спиной к двери и нащупывая хоть какой-то выступ, чтобы зацепиться и открыть ее, вспомнил, что помещения гауптвахты расположены на четвертом этаже.
* * *
На следующий день посыльный принес новый бидон с едой. Сочувственно покивал, глядя на растрепанные светлые волосы Ивана и покрасневшие от недосыпа глаза его напарника. Торопливо поделился последними новостями и поспешил покинуть неуютную караулку. Разложив горячий обед по жестяным мискам, товарищи принялись обсуждать услышанное.
Снова пропал ребенок, пополнив жуткую статистику. Седьмой за два года. Были, конечно, смерти: трагические случайности, нападения мутировавших тварей. Но бесследные исчезновения из безопасного дома – это совсем другое дело. Каждый раз поисковые группы обшаривали близлежащие территории, но не находили ни тел, ни вообще хоть каких-то следов. Рыдали матери, бессильно сжимали оружие отцовские руки. За высоким бетонным забором поселилась тревога и уныние.
Однако, за последний год, остались в окружающих подмосковных лесах и две группы охотников. И хоть их переломанные кости все же нашли, ясности это не прибавило. Дело в том, что вокруг не было ни единого отпечатка лапы мутанта или человеческой ноги. Совсем ничего. Вот только кто тогда ободрал все мясо с тел и утащил с собой черепа погибших? Вчера из рейда не вернулось еще три добытчика.
Ваня жевал, не чувствуя вкуса пищи. К гнетущему ожиданию приближающейся ночи прибавилась тревога, пришедшая извне. Мало им этой душегубки с гадостью, что дремлет сейчас за рыжей дверью. Теперь даже окончание дежурства, если они до него доживут, не принесет облегчения. Товарищи просто сменят одну клетку на другую, просторнее.
- Ван, - подал голос Димон. – Слушай, может, ну его… Не пойдем сегодня? Кто ж нас проверит?
- Пойдем, Митяй. – Парень оторвал от опустевшей миски взгляд голубых глаз, в которых неожиданно загорелась догадка. – И дело тут не в проверках. Я должен понять. Ведь все началось два года назад… И здесь, и там. Соображаешь?
Юноша вскочил, взвизгнули по доскам железные ножки стула. Четыре шага в одну сторону, четыре в другую. Вполне достаточно. Иван метался из угла в угол, нащупывая кончик ниточки, торчащей из спутанного клубка событий и следствий. Какие-то выводы делать рано, но совершенно ясно, что все это – звенья одной цепочки. С дедом бы обсудить, он человек опытный, обязательно что-нибудь придумает, подскажет. Вот только для того, чтобы с ним переговорить, надо сдать дежурство. Значит, хочешь, не хочешь, но в коридор идти придется.
Весь оставшийся день готовились к предстоящему выходу. Отыскали тросик, которым решили закрепить дверь в открытом положении. Приготовили пару факелов, не полагаясь больше на электричество. Соорудили гроздь лампочек на длинном проводе, с тем, чтобы запитать их из караулки и протянуть по коридору. Словом, сделали все возможное, чтобы встретить враждебную темноту во всеоружии. Все приготовления подробнейше описали в вахтенном журнале, куда Иван, не преминул внести и свои собственные соображения.
Наконец замерли, сжав рукояти автоматов, похожие сейчас толи на инопланетян, толи на средневековых рыцарей. И никакая это не паранойя, гораздо глупее делать вид, что ничего не происходит, и никакой опасности нет. Можно было бы пожать друг другу руки, кивнуть, наконец, но вместо этого – пальцы сжимают ручку засова. Смазанный запор сдвинулся, даже не скрипнув, Ваня потянулся к двери, взялся за гнутую скобу рукояти.
Что-то рвануло рыжее полотно на себя. Пальцы рефлекторно сжались, каблуки заскользили по доскам. Задребезжал, разматываясь, провод с лампочками. Словно змея, изгибаясь неестественно, скользнул в темную щель, ладонь обожгло. Упираясь ногами и вцепившись в напарника, Иван тянул дверь на себя, шипя сквозь сжатые зубы. Пугающего несоответствия прибавлял тот факт, что напряженная эта борьба проходила в полнейшей тишине, только елозили подошвы по крашеным доскам. Из темноты коридора послышался надрывистый плачущий стон, створка задергалась, и на рыжее железо легли длинные бледные пальцы.
Страх удесятерил силы. Одним рывком напарники захлопнули дверь, перерубив белую кисть. По ушам ударил истошный визг, заморгали лампы в светильниках, задребезжали металлические стаканы. Одним движением Иван задвинул засов и отскочил на метр назад, замер, тяжело дыша и шаря осоловелым взглядом по полу. Напрасно, отрубленные пальцы бесследно исчезли, и ничего не напоминало о случившемся. Только канувший в темноту провод с лампами и тихий-тихий всхлипывающий плач, там, за запертой дверью, в тесной глубине выстуженного коридора.
* * *
Здесь не увидишь снов. Нет никаких видений под закрытыми веками, только ватная темнота, словно мрак выбрался из помещения гауптвахты, просочился под дверью и потихоньку исподволь поселился в душах людей. Каждый раз Иван заставлял себя заснуть. Утыкался лбом в прохладную стену, закрывался от своего крохотного мирка сгибом локтя, прятался от темноты в темноте. Забавно, не будь все так жутко.
Рано или поздно забытье подбиралось совсем близко, забиралось на подушку, придавливало голову своим мягким весом. Часы и минуты сна выпадали из жизни, проваливались в какую-то сказочную бездну. Но, хоть сновидений и не было, просыпаться было тяжело, практически невозможно.
Тихое, почти незаметное поскрипывание. Равномерное, навязчивое, сводящее с ума своей монотонностью. Первые несколько минут Ваня терпел, не в силах выпутаться из липких тенет забытья. Но противный звук не исчезал, и глаза пришлось-таки открыть. Парень тяжело приподнялся, тряхнул мутной спросонья головой. Огляделся, выискивая причину беспокойства. Через секунду Иван был уже на ногах, хватал автомат, дергал лихорадочно затвор.
Дверь, ведущая в коридор, была распахнута настежь и слегка покачивалась на поскрипывающих петлях. За порогом плотным пологом стояла тьма, а тесная каморка караульного помещения была пуста. Димка исчез вместе со своим автоматом, будто его и не было тут никогда. И уйти он мог только в одном направлении.
Крадучись и поводя по сторонам вороненым стволом, Ваня шагнул в коридор. Это место больше не было загадочным и таинственным, превратившись во вполне реальную, смертельно опасную ловушку. Каждый шаг таил опасность, каждая приоткрытая дверь – смерть. И никак иначе.
Послышался какой-то звук. Ваня замер, прислушиваясь, поводя головой, будто локатором. Снова. Тихое металлическое бряцанье. Чуть дальше. Но почему так темно? Еще насколько шагов, луч фонаря елозит по сторонам, выхватывает распахнутые двери камер. Опять звяканье, совсем близко, похоже, что на развилке. Желтое пятно дернулось вверх и как-то моментально, словно фотовспышкой выхватило непонятную, страшную в своей нелепости картину.
Димка походил на кусок тщательно пережеванного и не так тщательно прожаренного мяса. Из комка одежды торчала изломанная кисть руки, щедро сбрызнутая красным. Чуть выше – носок ботинка. Тело товарища было попросту вбито в узкий оконный проем, прутья решетки погнуты и порваны. Покачивался ремень автомата и бил железной пряжкой по гнутому стержню, а по зеленой краске стены долгими тягучими каплями стекала кровь.
* * *
- Получается, он сам все это сделал. – Голос деда пробивался в сознание будто сквозь плотный туман. – Оставил запись в журнале, открыл дверь, вышел в коридор, там пережевал себя в кашу и забился в окно, порвав решетку с прутьями в палец толщиной. Или сначала забился, а потом пережевал.
Ваня поднял голову. Так и было: неровный почерк, словно пишущий не замечал разлиновки. «04.20. Она мне все объяснила. Какие глупости. Ты, Вань, спи. А я пойду. Пойду. Пой…» Последнее слово обрывалось, превращаясь в длинную неровную линию, заканчивающуюся на краю страницы. Вот так просто. Встал. Ушел. Умер.
Разумеется, наряд тут же сняли. Еще бы, такое ЧП. Часовые на вышках усилили бдительность, тревожная группа увеличилась вдвое, вот только Иван понимал, что все это зря. Не мутанты перекрутили тело напарника, не хищные твари. Он сам. Вот только кто мог заставить его совершить такое? Похоже, дед знал ответ.
- Эти клоуны сейчас каждой тени боятся, как бы друг друга не постреляли, - Дед Саша поставил на стол стакан, плеснул на два пальца, выпил, шумно выдохнул. – Вот только смысла от этого всего никакого. Потому что сами не знают, кого ловят.
- А ты знаешь?
- Я – знаю. – Старый прапорщик закурил, выпустил дым сквозь пожелтевшие от никотина усы. – Ведьма это.
- Кто?! Ведьма? – Ванька тряхнул головой. Вот кого дед никогда не напоминал, так это сумасшедшего.
- Ведьма, Вань. Ты сам молод еще слишком, но я знаю, сталкивался уже. Совсем мальчишкой, когда в деревне жил. Страшная это тварь. Страшная и древняя. И логово ее совсем рядом, поблизости от нашей старой части. Там станция связи на отшибе стоит, вот рядом с ней она и поселилась. Я говорил об этом Петровичу, но ты сам его знаешь, только пальцем у виска крутит.
- А с чего ты взял, что она там обитает? – глупо спросил Иван, не в силах принять такую необычную версию.
- Еще до глобального звездеца там тоже вахта была, суточная правда, - светло-серые глаза под седыми кустистыми бровями потемнели. – И так же два человека дежурили, и они рассказывали странные вещи, будто кто-то хохочет в лесу, воет, а под землей ползает что-то большое. Все приметы налицо. Словом решай, Ванек. С тобой нас трое будет: я, ты, да Ефимыч.
- В смысле: «решай»? Что ты собрался делать?
- Раз нам никто не верит, то действовать будем своими силами. – Дед резким движением затушил окурок, буквально вбил его в старую глиняную пепельницу. Встал, отшвырнув стул, размашистым шагом подошел к окну, оперся кулаками на подоконник. В комнате потрескивающим покрывалом повисла тишина. Наконец прапорщик обернулся, скрестил руки на груди и придавил названного внука тяжелым взглядом. Под усами пряталась бесшабашная улыбка. – Мы, Ванька, идем убивать ведьму.
* * *
Война не свалила лес косой атомного огня, но изуродовала его до неузнаваемости своим дыханием. Иван выбирался за периметр лишь несколько раз, не отходя от забора более чем на несколько километров, и то в составе крупных охотничьих групп. Тем разительней был контраст между теми местами и этими.
Весь отряд был закутан в старые, но целые ОЗК, вместо лиц одинаковые серые морды противогазов. В воздухе висел мутный туман, оседающий мелкими каплями на стеклах окуляров. Деревья были лишены листвы, неестественно перекручены, черная кора влажно поблескивала. Болота, словно изжогой, исходили ядовитыми испарениями.
Двигались шаг в шаг, короткой цепочкой, не опуская оружия. До логова, по словам деда Саши, оставалось не многим более десяти километров. Следовало торопиться, время безнадежно утекало, приближалась темнота, и прапорщик торопил группу, отказавшись от привалов.
Иван шагал механически, словно заводная кукла, мысли крутились где-то далеко, перескакивали из коридоров гауптвахты, изуродованного Димкиного тела, к неведомой берлоге загадочной древней твари. Да и существует ли она? Не плод ли дикой смеси народных суеверий и расшалившегося воображения старого человека? Сколько ему лет, шестьдесят или больше?
Грянул выстрел. Вокруг отряда стремительно сгущались сумерки. Дед лежал животом в грязи, садил одиночными куда-то в темную лесную глубину. Ваня рефлекторно кинулся на землю, перебрасывая скобу режима огня. Это нехитрое движение и спасло его. Ефимыча, третьего члена отряда, что-то невидимое вздернуло в воздух. Неуклюжая зеленоватая фигура беспомощно перебирала в воздухе ногами, автомат повис на ремне. Руки человека потянулись к горлу, но остановились на полпути. Резина ОЗК пошла волнами, задрожала, словно озерная гладь под легким ветерком. Ваня выстрелил буквально наощупь, следуя росчеркам редких дедовских трассеров, просто положил пулю в те же самые кусты.
Сначала показалось, что в уши воткнули иголки. Только потом пришло понимание, что это визг, неслышно-высокий, пронзительный. Из кустов, в облаке оторванных сучков, вылетело что-то темное, неуловимо-стремительное. Неясная угловатая фигура одним прыжком преодолела чудовищное расстояние и рухнула на прапорщика. Два тела спутанным комком покатились по сырой земле, взметывая комья грязи. Невозможно было уследить за ними, ствол автомата бессильно подрагивал, а Ваня выжидал. Не имел он права на промах, ни малейшего.
После очередного кульбита, худощавая тварь оказалась наверху, вскинулась, отвела лапу для удара. Сейчас! Короткий полу-выдох, выстрел, быстрый росчерк трассирующей пули. Гадину словно нанизало на раскаленный шампур, отшвырнуло в сторону. Пауза не дольше секунды и вот уже костлявое тело, оттолкнувшись ото мха всеми четырьмя конечностями, взмыло вверх. Раздался треск гнилого дерева, на спину посыпались ветки. Тварь удирала в сторону своей берлоги.
Забросив автомат на плечо, Иван кинулся к деду. Старик уже сел, оперся спиной о скользкий древесный ствол и с шипением ощупывал грудь. Однако внуку подойти не дал, отправил его к Ефимычу, лежащему в густой грязи. Парень присел возле тела, коснулся руки, резина химзащиты подалась, словно внутри было что-то мягкое. Стягивать противогаз с чужого лица, да еще в защитных рукавицах, дело непростое. Вот только не пришлось этим заниматься. Стоило потянуть серую резину на себя, как намордник легко соскочил, и из него на мокрую траву тяжелыми темными сгустками закапало что-то влажное. Такая же каша потекла и из вмиг расползшегося костюма Ефимыча. Все тело третьего члена группы превратилось даже не в фарш, но во что-то больше напоминающее жидкую кашу. Иван отскочил, сдирая намордник, согнулся пополам. Но в себя парень пришел весьма быстро.
Дед успел наложить повязку прямо поверх костюма и теперь ковылял, опираясь о плечо внука. Старый прапорщик долго молчал, навалившись на плечо всем весом, но, наконец, заговорил:
- Ты, Ваня, запомни, ведьма, она глаза отводить умеет. Запутает тебя, так, что забудешь, зачем пришел. Так и с приятелем твоим произошло, - Мужчина споткнулся, глухо застонал, но скоро взял себя в руки. – Но есть верное средство. Она уксуса боится, да и любой кислоты. Так вот, возьмешь у меня в подсумке бутылек. Если что-то пойдет не так, брызгай по сторонам, не скупись. И когда она отступит, тогда бей, не медли. И еще, чтобы убить ведьму надо отрезать ей голову. Для этого рядом с подсумком у меня нож висит, возьмешь его. Все запомнил?
- Но мы же вдвоем…
- Дальше – ты один. Оставишь меня здесь. – Дед тяжело поднял руку, указал на относительно сухой участок. – Я тебе только мешать буду, отвлекать. Закончишь – вернешься. И не вздумай спорить! Станция – за следующим пригорком.
Усадив старика и забрав у него необходимое снаряжение, Ваня, не оглядываясь, зашагал вперед. Следовало поторапливаться.
Старый прапорщик дождался, пока фигура названного внука не скрылась за деревьями, и стянул с лица противогаз. Тело было словно ватным, непослушным. С трудом вытащив папиросу, дед Саша закурил. Откинулся затылком на влажную кору. Последние минуты жизни следовало провести с удовольствием.
* * *
Лес изменился. Деревья выправились, обросли хвоей, потянулись ввысь, к пасмурному небу. Склоны невысоких холмов, поросли короткой травой. В какой-то момент Иван замер, прижав приклад к плечу, но вскоре понял свою ошибку. В кустах стояла искусно вырезанная из дерева фигурка невысокого человечка, с окладистой бородой, в забавном колпачке. Метрах в ста по обе стороны обнаружились еще две таких статуэтки. Непонятно откуда они тут взялись, но обращать на них внимание было некогда.
От станции связи остался ржавый короб и несколько поваленных антенных мачт, одна из которых до сих пор стояла, покачиваясь, обросшая лишайником. Слабый ветер уныло посвистывал в натянутых тросах. Крадучись, Иван обошел кунг, посветил внутрь, выдернув из сумрака покрытые пылью тумблеры и верньеры. Пусто и тихо. Из-за спины послышался всхлип.
Раздвинув ветви стволом автомата, парень выбрался на небольшую полянку. Не может этого быть. Окруженный соснами, в нескольких метрах от застывшего юноши стоял маленький одноэтажный домик самого затрапезного вида. Именно из него доносились тихие подвывания. Толкнув скрипучую дверь, Иван вошел внутрь. Одна тесная комната, старый покосившийся стул и девушка, плачущая, закрывающая лицо руками. Всхлипывания неожиданно стихли, незнакомка подняла заплаканное миловидное лицо и смущенно улыбнулась. Поднялась, пошатнувшись, оперлась о спинку, протянула руку. И в эту открытую дружелюбно ладонь, Иван плеснул уксус.
Запахло паленым. Картинка окружающего мира дернулась, сменилась рывком. Пропали крашеные стены, и дом вообще. Вокруг была именно берлога, с покосившимися стенами, грудой вонючего тряпья и разбросанными по полу костями. В двух метрах трясла опаленной лапой уродливая тварь: отдаленно похожая на женщину, неимоверно худая, с обвисшей грудью и торчащими из пасти игольчато острыми черными зубами.
От длинной очереди выпущенной в упор, тварь успела увернуться. Лишь несколько пуль попало в цель, чудовище заверещало и бросилось в атаку. Всем весом врезалось в грудь, вышибло парня на улицу, навалилось сверху. От неимоверной тяжести никак не удавалось вдохнуть. Костлявая лапа ударила по подбородку, срывая противогаз. Отравленный воздух хлынул в легкие, в горле запершило. Морда твари оказалась совсем близко, пасть широко распахнулась, зашевелились зубы, что-то темное потекло по ним, собираясь в крупные капли. Холодные пальцы сжали челюсти, разжимая их. Задыхаясь от отвращения, парень попытался вывернуться, но тварь держала крепко. Капли сорвались в короткий полет, упали в открытый рот, покатились по пищеводу.
Ненависть придала сил, и Ваня сумел-таки отшвырнуть ведьму. Гадина припала на четыре лапы, по черным губам прошелся длинный язык. Хромая на правую сторону, тварь снова кинулась в атаку, но в этот раз Иван был начеку, да и многочисленные раны, значительно подорвали силы противника. Парень отшатнулся в сторону, в упор, от бедра, выпуская очередь. Длинные когти полоснули по боку совершенно неожиданно. Тело словно подрубили, сложили пополам. Краем зрения Ваня видел, как рухнула ведьма на землю, попыталась встать, упершись лапами, но не удержалась и ткнулась мордой в грязь.
«Отрубить ведьме голову!» Иван тяжело зашагал к лежащей твари, отстегивая нож. Пальцы не слушались, и задуманное удалось совершить только с четвертой попытки. Иван рухнул на колени в грязь рядом с распростертым телом и принялся пилить. В глазах периодически темнело, внутри горел огонь. Через несколько минут юноша заставил себя подняться и медленно зашагал прочь, сжимая в кулаке короткие волосы ведьмы.
После третьего падения подняться он не смог. Перекатился на бок, пытаясь найти взглядом деда, но ничего не вышло. Только в нескольких метрах, на месте деревянной фигурки стоял один из пропавших детей. Посиневшая кожа, пустые глаза без зрачков, распухшее лицо. Мальчик был мертв и при этом вкопан по колени в землю. Голова ребенка дернулась, повернулась к Ивану, безжизненные глаза уставились прямо в упор, внимательно, хищно.
Бояться сил больше не было. Как и думать. Ведьма ли это была, или какой-то мутант, выгнанный из своего логова подступившими кислотными болотами. Может ли вообще существовать на свете такое? Ваня перекатился на спину и посмотрел в низкое небо. Солнца не было.
* * *
Зима. За окном в каком-то замысловатом танце медленно опускаются снежинки. В комнате тепло, даже жарко, поэтому Данька не заворачивается в одеяло, и никак не может уснуть, ворочается. На соседней кровати посапывает сестренка. Данил вздохнул. Старший брат Иван вместе с дедом Сашей пропал в окрестных лесах шесть месяцев назад и с тех пор о них ничего не слышно. Мальчик перевернулся на другой бок и закрыл глаза.
В оконное стекло что-то тихонько стукнуло. Потом еще раз. Данька подскочил, уставился на улицу, и с трудом сдержал крик. За двойным стеклом виделось такое знакомое, хоть и очень бледное и худое лицо. В поле зрения появилась кисть и поманила ребенка к себе. Мальчик подошел ближе, долго возился с щеколдами и, наконец, распахнул створку. В комнату ворвалась стужа, Ксюша зашевелилась, но не проснулась.
- Вань, ты?
- Я, Даня. За тобой пришел, - голос сухой, как осенние листья, но в то же время ласковый, зовущий. – Пойдем со мной.
- Куда? Там же зима. Подожди, оденусь. А что я там увижу? – Вопросы сыпались из мальчика один за другим.
- Можешь не одеваться, не замерзнешь. – Худая рука легла на подоконник. – Ты теперь никогда не замерзнешь. И видеть будешь многое.
Когда утром рано поседевшая женщина зашла в детскую, Данькина кровать была пуста.
|
|
|
Сообщений: 1001
Регистрация: 02.01.2013
|
а, и еще кое-что, рассказ №34 пришел не полностью. Так что держите остаток от него.
Идти, и непременно сегодня.
По словам Тихона, до дороги меньше десяти километров на север. Вполне можно успеть туда-обратно часов за шесть. Как раз хватит, чтобы вернуться раньше отца и успеть замести следы. Не на снегу, разумеется, а в доме – привести в порядок одежду, обувь, растопить печь. В общем, скрыть признаки того, что кто-то выходил из дома, и не дать возникнуть подозрениям.
Только что вот делать с братом?.. Этот вопрос тоже разрешился быстро.
Увидев, как Иван одевается, складывает в свой рюкзачок вяленое мясо и хлеб, котелок, предметы для разведения огня и запасной свитер, юный художник поинтересовался, чем он занимается.
- В поход собираюсь, - буркнул старший брат.
Тимофей недоумённо покачал головой.
- В туалет, что ли, пойдёшь?
- Какой туалет, Тима! – Разозлился Ваня, но тут вспомнил, что брат ещё маленький, и вполне может поверить в какую-нибудь глупость, особенно жалостливую, в силу своей сердобольности. – Короче, мне приснилось, что где-то тут… недалеко. Раненая зверушка. Не знаю, какая – вроде белка. Она погибнет, если ей не помочь. А вдруг у неё детки?..
- Белочка? – взволнованно переспросил Тимофей. – А что с ней?
- Погрызли, наверное.
- И ты её спасать идёшь? Но папа ведь запретил…
- Тебя его запрет однажды не остановил, - усмехнулся Ваня. – Помнишь, как съел много сахара, хотя он тебе столько запрещал, и сыпью ещё покрылся? А сейчас вопрос жизни и смерти стоит. Белка… она важнее твоего желудка, сладкоежка.
Тимофей ничего не сказал на обидное напоминание о том дне, когда отец впервые на него накричал. Он молча слез со стула, положил на стол карандаш и направился к вешалке и шкафу с одеждой.
- Погоди, я не понял. Так мы оставим спасение белочки втайне?
- Да. Только я иду с тобой.
- Чего?! – воскликнул Иван. Он представил, как будет полпути тащить брата за собой. – Но… это может быть всё же далеко! Для тебя точно!
- Вытерплю, - послышался ответ из-за дверцы шкафа. Затем оттуда высунулась голова с хитрой улыбкой. – Если не возьмёшь, я расскажу о тебе папе.
Ваня обречённо вздохнул. Он понял, что спорить бесполезно.
- Ладно. Одевайся.
* * *
Через пятнадцать минут братья вышли из дома и двинулись по следам отца. Они хоть и вели совсем не в том направлении, в каком требовалось идти мальчишкам, но по-другому было никак. Ваня здраво рассудил, что надо дойти до ближайших деревьев и уже там повернуть на север. Если отец увидит возле дома отпечатки ног на снегу, расходящиеся с его, то сразу поймёт, в чём дело. Историей про белочку, которой требовалась помощь, его разжалобить явно не удастся, да и вообще такой поступок оправдать не получится. За него последует наказание, причём жёсткое. Отец может даже не взять на охоту весной, как обещал. В его отсутствие строжайшим запретом было далеко отходить от дома. Раньше он вообще запирал детей на замок, и они вынуждены были справлять нужду в горшок. Но когда старший сын повзрослел, Саша стал ему доверять. До сего дня Ваня честно выполнял все инструкции и предписания. Сейчас ему, конечно же, было совестно нарушать наказ родителя, но свербящее желание побывать на Мёртвой дороге не позволяло сидеть на месте.
Со следами отца братья разошлись минут через десять в небольшом подлеске. Деревья снижали собою силу ветра, поэтому наст тут был не таким отточенным и твёрдым, как в тундре. Он не выдерживал даже веса детей, и в пимах, пригодных для передвижения лишь по открытым пространствам, их ноги проваливались по колени. Если они бы шли так и дальше, то быстро бы устали, поэтому Ваня распорядился надеть снегоступы. Ему почему-то сразу вспомнилась статья, вычитанная в энциклопедии про развитие цивилизации, где говорилось о том, что ещё несколько тысячелетий назад охотники додумались цеплять к обуви дощечки, чтобы зимой было легче ходить по лесу. Интересно, придумают ли ныне живущие люди что-нибудь, что пригодится потомкам? Смогут ли передать какие-то полезные знания? Ване казалось, что всё возможное уже придумано, и этим сейчас успешно пользуются – в быту, хозяйстве, на охоте. А что ещё надо?
Вскоре они снова вышли в тундру. Занятые ею территории были подвластны только воздушной северной стихии. Ветер – полноправный хозяин этой снежной пустыни, вечно присутствующий в своих владениях. Он неустанно крутил вихри различных размеров, иногда они достигали величины вековой сосны. Наметал огромные барханы, глубина которых запросто могла превышать человеческий рост. Старательно, словно повар, готовящий вишнёвый пирог, укрывал землю равномерными снежными пластами и приплющивал их ледяной коркой, а сверху присыпал позёмкой. Возмущённо бросался редкому путнику в лицо острыми колкими крупинками, когда тот своим движением нарушал кристальную чистоту его творений.
Ваня боязливо осматривался по сторонам, сжимая в кармане не продуваемой малицы массивную рукоятку старого отцовского клинка. Саша давно уже берёт в тайгу тесак с острым и широким лезвием и ручкой из кости шатуна, которого сам убил лет пять назад. А это холодное оружие только год как стал оставлять старшему сыну, предварительно, конечно, научив с ним обращаться. Иначе бы тот обязательно начал баловаться и, не обладая минимальными навыками, без труда мог себе пару пальцев или кисть отхватить. Уметь пользоваться этим ножиком стоило, даже в таком раннем возрасте, – мало ли что может случиться, Сибирь всё-таки. И с ним Иван чувствовал себя увереннее. Хотя его ни на минуту не отпускал страх, что сейчас где-то вдалеке покажется одинокий волк. Поначалу он будет присматриваться к двум маленьким фигуркам, оценивать их боевой потенциал, быть может, погонит в нужном ему направлении, а затем даст команду своим собратьям, и все члены стаи повылезают из-за сугробов и естественных укрытий вроде неровностей рельефа. Тогда люди окажутся в окружении, и никакой клинок их уже не спасёт. Только теперь Иван понял, что поставил под большую угрозу этим внезапным и, в общем-то, необдуманным походом жизнь свою и Тимофея. Впереди была видна тайга, в глубине которой, по всей видимости, и пролегала Мёртвая дорога. А в тайге на кого угодно можно натолкнуться. Хоть на чёрта лысого, как любил говорить один сталкер, долгое время состоявший в группе, прибывающей к отцу для очистки бензина. Потом он будто бы таинственно исчез в одном из рейдов.
- Вань, - заныл брат, плетущийся позади. – Вань, давай отдохнём. Я устал.
Тимофей кулем осел в снег и сонно захлопал глазами.
- Вставай. Ну, давай, - буркнул Иван, подойдя к брату и подняв его под руку. – Мы всего километра три прошли.
- А… до белочки ещё далеко?
- Не знаю. То есть нет, не далеко. Наверное. Слушай, ну ты сам со мной напросился. Я тебя потому и не хотел брать, что ты ещё маленький.
- Я не маленький! – возмущённо взвизгнул Тима, не заметив провокационного тона.
- Тогда пошли. А то одного обратно отправлю. И рассказывай потом сколько угодно обо мне.
Сказав это, Иван отпустил брата и, не оглядываясь, зашагал вперёд.
- Эй, подожди! – догнал его отчаянный вопль. – Не ухо…
Его оборвал звериный вой, внезапно врезавшийся в стылый морозный воздух. Прилетев откуда-то издалека, он лихорадочным звоном заметался по открытому пространству. Создавалось впечатление, что вибрация воя усиливалась, ударяясь о тысячи сыплющихся с неба мелким градом снежинок. В результате образовывалось множество звуковых волн, которые сталкивались друг с другом.
- Ёлки… - побледневшими губами промолвил Иван и, отойдя от секундного ступора, закричал Тимофею: - Быстрее! Поднимайся! Бежим!
Схватившись за руки, братья опрометью понеслись к виднеющейся впереди густой стене тайги.
Поскрипывание качающихся замороженных стволов деревьев-исполинов стало звуком, который означил финиш продолжительного забега и, казалось бы, начало безопасной зоны. Однако таёжная чаща таила в себе гораздо больше угроз, чем тундра. Зачастую они были скрытыми, проявляясь в последнее мгновение перед тем, как человек уже мог их обнаружить, и это сильно повышало риск того, что текущий день окажется последним.
Иван посмотрел на бледный лик солнца, проглядывающий через серую пелену облаков. Сверился по нему с направлением и, не сбавляя бдительности, двинулся дальше к намеченной цели. Тимофей тяжело вздохнул и поплёлся следом.
Шли они ещё долго. Больше двух часов. Остановились всего минут на пятнадцать, чтобы, разведя костерок, немного согреться и наспех перекусить. После чего с былым упрямством продолжили путь.
* * *
Ваня уже шёл на последнем издыхании. Несколько раз ноги буквально подгибались от усталости, и тогда ему требовалось некоторое время, чтобы, опираясь на ближайшее дерево, заставить себя вновь подняться и переставлять ноги, перелезать через поваленные стволы и обходить буреломы, в которых могли затаиться мутанты. Немало мотивировала ответственность за младшего брата. Иван горько сожалел, что втянул его в это. Но теперь-то причитать было без толку. А поворачивать уже бессмысленно, поскольку до цели должно оставаться совсем чуть-чуть. Надо было просто двигаться вперёд. О том, как они будут возвращаться, он старался не думать.
В какой-то момент идти вдруг стало как-то странно легко. Исчезло ощущение тяжести, словно и не было позади десятка километров. Ваня недоумённо закрутил головой по сторонам, пытаясь понять, чем вызван неожиданный прилив сил. Может, его слух уловил звук опасности, и, хоть от сознания наличие угрозы ускользнуло, организм автоматически переключился на какие-нибудь скрытые ресурсы, а рефлексы толкнули тело?.. Нет, вроде всё спокойно.
И тут Ваня догадался, в чём причина. Его объяло то самое тревожно-волнительное чувство, которое он испытывал при разглядывании последнего рисунка Тимофея. Сердце гулко замолотило, лоб опалило жаром. Мальчику даже показалось, что сам рисунок, который он тайком сунул себе за пазуху, нагрелся, ибо груди в том месте стало необычайно тепло. Очевидно, что и на бумагу, на которой была изображена загадочная лесная просека, и на Ивана одинаковым образом действовала близость… чего-то. ЕЁ?!
Ваня сорвался с места и побежал, совершенно не чувствуя прежней усталости. На недоумённый возглас, донёсшийся в спину, он не обратил внимания.
Вскоре почувствовался резкий подъём. Теперь мальчик не просто рвался вперёд, а карабкался в гору. Когда под ногами снова оказалась относительно ровная поверхность, он огляделся и едва не захлебнулся от восторга криком.
По обе стороны тянулась уже знакомая просека – она была почти такой, как её нарисовал Тимофей. Только сильно заросла деревьями. И людей, конечно же, на ней не было. Справа, метрах в двухстах от того места, где стоял Иван, просека поворачивала, а слева тянулась настолько, насколько хватало глаз.
Ещё не отойдя от потрясения и окончательно не осознав, где находится, Ваня на дрожащих от волнения ногах направился к повороту. В снегоступах было неудобно идти, их носки цеплялись за то, скрывалось под снегом. Что-то невероятно большое. Или просто длинное…
Сняв мешающее приспособление, мальчик присел и разворошил рукой снег. Да, как он и предполагал, это были рельсы. Насквозь проржавевшие. Они расползлись и лежали уже не параллельно друг другу. От мысли, что он идёт по древним рельсам, уложенным тут при государстве, почившем ещё задолго до Последней войны, у Ивана перехватило дыхание. Сколько же лет уже эта дорога рассыпается тут на части, брошенная и забытая, пустая, никому не нужная кроме мародеров?.. Сколько холодных северных зим она помнит? Сколько людей за всё время видела?
Ваня поднялся и не спеша двинулся дальше. За изгибом просеки его взору открылась ещё более ошеломляющая картина. Огромный, изъеденный коррозией и обросший деревьями древний механизм. Он стоял в центре просеки. Прямо из-под днища пробивалась молодая берёза. Основную часть его корпуса составлял протяжённый цилиндр, на вершине которого каким-то чудом продолжала удерживаться высокая, оканчивающаяся расширением труба. Она немного покосилась, однако по-прежнему была устремлена к небу. Своей формой и положением труба навевала ассоциации с горном, через который механизм словно пытался докричаться до кого-то наверху, потому и держал его так долго поднятым. Благодаря трубе Иван вспомнил название странного железнодорожного приспособления.
- Паровоз, - проговорил он его вслух с благоговейным трепетом. Он чётко увидел перед глазами картинку из читанной когда-то книжки. На ней был изображён похожий механизм, а из трубы на его крыше валил дым.
Повторяя давно забытое и выпавшее из повседневного общения слово, мальчик обошёл паровоз. Борта его усеивали дыры разных размеров с неровными, осыпающимися внутрь краями. В той части цилиндра, что смотрела на изгиб дороги, тоже зиял провал темноты, но широкий и подозрительно ровный. Очевидно, этот проём был вырезан специально, при сборке – рядом на земле валялась массивная крышка, на вид как раз подходящая по диаметру. Казалось, Иван без труда смог бы пролезть в то отверстие. Он даже подошёл к нему, словно желая это проверить. И с ужасом отпрянул, когда оттуда отвратительно пахнуло затхлостью. Резкий неприятный запах привёл в себя.
«Что это я делаю? – Ваня почувствовал быстро нарастающую тревогу. – Я ведь бросил Тиму. Почему он тут до сих пор не появился?.. А он точно следовал за мной, когда я сорвался? Нужно вернуться и найти его!»
Мальчик кинулся обратно к повороту, а когда выскочил за него, то вмиг позабыл о своих намерениях. Он застыл, поражённый увиденным. Вдали, на тянущейся в бесконечность просеке появилась маленькая чёрная точка. Она стремительно увеличивалась. Чувство явной опасности захлестнуло Ивана и взорвалось у него в голове ослепительным сиянием, когда точка начала приобретать более чёткие очертания, и стал уже различим густой чёрный дым. По проржавевшим, не скреплённым меж собой рельсам рвался паровоз. Он был гораздо больше того, что встал за поворотом. В два раза. В три. А может, и во все десять. Ничто не станет ему помехой на его пути. Он подомнёт под себя, разрежет, раздавит…
Надо было уходить, но ноги не слушались. Они будто приросли к дороге. Ваня опустил взгляд, и в его сознание ворвался панический страх – лишающий разума, отнимающий волю и превращающий людей в жалких существ, подверженных только инстинктам.
Снег исчез. Мальчик стоял на голой чёрной земле. Рельсы поблёскивали в лучах солнца, словно новые. А вокруг штабелями, в беспорядке наваленные друг на друга, в неестественных для мертвецов позах лежали скелеты. Раскрытые в немом крике боли беззубые челюсти. Расколотые черепа. Раздробленные и поломанные кости. Скелеты устилали всё железнодорожное полотно и покатые края насыпи. «Человек под каждой шпалой», - вспомнил Ваня фразу, произнесённую Тихоном. Так оно и было.
Внезапно всё вокруг исчезло. Перед глазами появился энергично жестикулирующий сухонький человек с острой бородкой и цепким взглядом. Он стоял на балконе какого-то здания, а справа от него развивался большой красный флаг. Этот человек что-то скандировал собравшемуся внизу, на улице, народу. Иван различал только отдельные слова из его речи.
- Товарищи …! Капиталисты Англии, Америки и Франции ведут войну против России! Они мстят Советской, рабочей и крестьянской республике за то, что она свергла власть помещиков и капиталистов и дала тем пример для всех… Капиталисты Англии, Франции и Америки помогают деньгами и военными припасами русским…, которые ведут против Советской власти войска из Сибири, Дона, Северного Кавказа, желая восстановить… власть помещиков, власть капиталистов. Нет. Этому не бывать. … Еще немного усилий, еще немного… и победа будет за нами. Красная Армия сильна тем, что … единодушно идет в бой за крестьянскую землю, за власть рабочих и крестьян, за Советскую власть.
Кулаки и … богатые крестьяне пытаются устраивать восстания против Советской власти, но их … меньшинство. …редко удается им обмануть крестьян. Крестьяне знают, что только в союзе с рабочими одолеют они помещика. Иногда называют себя коммунистами в деревнях худшие враги рабочего народа, насильники… Рабоче-крестьянское правительство твердо решило бороться … и очистить от них деревню. Средний крестьянин не враг… не грабит чужого труда, не наживается на чужой счет, как кулаки… Советская власть подавит кулаков, очистит деревню от тех, кто… проведет, во что бы то ни стало союз рабочих со всем трудящимся крестьянством…
Этот союз растет во всем мире. Революция близится, нарастает везде. … Товарищи …! Стойте крепко, стойко, дружно! Смело вперед против врага! За нами будет победа. Власть капиталистов, сломленная в России, будет побеждена во всем мире!
Старичок исчез.
Вместо него Ваня увидел высокое белое здание со скруглёнными углами. По центру на крыше была установлена башня с часами. На ней флагшток с российским триколором. Неожиданно раздаётся грохот, и верхние этажи прямо под башенкой охватывает пламя. Поднимаются клубы дыма.
Картинка сменилась. Возникла какая-то большая площадь перед строением тоже белого цвета. Его украшало множество огромных звёздно-полосатых флагов. Перед ним собралось огромное количество людей с такими же миниатюрными флагами. Они окружают площадку, на которой за трибуной стоит чернокожий человек в деловом костюме. Он ведёт речь, чётко выговаривая каждое слово. Но Ваня опять слышит не всё.
-…Мы будем защищать наш народ и наши принципы для того, чтобы поддерживать принципы верховенства закона. Мы покажем, что мы можем мирно разрешить наши проблемы с другими странами. …будем оставаться якорем сильных альянсов в каждом уголке земного шара… Никто не может с нами сравниться. Мы – самая сильная страна в мире! Мы поддерживаем демократию от Азии до Африки, от Америк до Ближнего Востока. Наши интересы требуют того, что бы мы поддерживали тех, кто стремится к свободе. И мы должны быть её источником. Надеждой для бедных, больных, для тех, кто подвержен предрассудкам. Не из чистой благотворительности мы должны это делать. А потому, что мир в наше время постоянно требует продвижения принципов, которые определены нашим кредо. Это возможность жить без угнетений прав и свобод. Человеческое достоинство. Справедливость.
Снова смена кадров.
Необъятный взглядом современный город. Оживлённые магистрали, загруженные миллионами мчащихся куда-то машин. Миллионы людей в них. До самого горизонта тянутся постройки, разбавляемые парками, зелёными зонами и лесистыми местностями. По мере удаления от точки обзора возрастает концентрация частных домов. А вот поближе, в центре города, на сотни этажей возвышаются величественные небоскрёбы. До них, кажется, рукой подать. Иван жадно всматривается в великолепие архитектурных сооружений, эту непривычную рукотворную красоту. Но вдруг внимание его привлекает сверканье в облаках. Откуда-то у мальчика появляется ясное понимание, что это острый конус боеголовки. Хотя он даже не имеет представления о том, как они летают. Раскручиваясь, снаряд стремительно снижается, готовясь вгрызться в асфальтовое покрытие прямо в центре города и разнести всё вокруг километров на пять. Посылка от страны, не поддавшейся демократизации.
Через секунду всё окружающее пространство озарила ярчайшая вспышка.
Ваня вернулся в реальность.
Паровоз на него уже не мчался. Он исчез. Но посыл, когда-то отданный телу, в конце концов, достиг ног, и те, оттолкнув Ивана от земли, бросили его в сторону. Мальчик упал на насыпь и так же неуклюже, как бревно, закувыркался вниз. Падение остановил удар головой об дерево. Сознание мгновенно потухло.
* * *
Очнулся Ваня от осторожных шлепков по щекам. Он поднял веки. На фоне серого небосвода над ним склонился мужчина неопределённого возраста. Лица его, скрытого в тени капюшона и под растительностью бороды, было не разглядеть, но глаза выражали обеспокоенность.
- Живой, проказник, - облегчённо выдохнув, произнёс он. – Ну, лежи, не двигайся пока. Сейчас мы машину поближе поставим и тебя аккуратно в неё перенесём. Эх, как же ты умудрился-то так с насыпи упасть?..
- А что случилось? Где Тима? – Ваня хотел оглядеться, но на попытку приподнять голову лоб и виски прострелила пронзающая боль. Мальчик вскрикнул.
- Говорил же я тебе лежать, - осудительно сказал мужчина. – У тебя сотрясение и ушиб наверняка нешуточный. А брат твой…
В поле зрения появился Тимофей. Он встал рядом с незнакомцем и, обеспокоенно уставившись на Ивана, сбивчиво затараторил:
- Ты как? Жив? А, ну хотя вижу, жив… Не убегай больше от меня, ладно? Ты когда побежал, я пробовал за тобой успеть, но быстро отстал. Потом вообще с направления сбился. Испугался, что заблудился и никогда больше не увижу ни тебя, ни папу, никогда не вернусь домой… Даже боялся звать тебя из-за зверей. Просто сел и заплакал. А тут они… это сталкеры. Из Сибирцев. Они нас домой отвезут. И не придётся самим идти. Классно?
- Классно… - обречённо промолвил Ваня. Он представил, какую трёпку задаст ему отец, когда узнает, что он ходил к Мёртвой дороге да ещё прихватил с собой младшего брата. От представленной картины стало дурно.
- Только вот, - Тимофей погрустнел, - белочку мы так и не нашли. Жаль её. Она умрёт, как думаешь?
- Всё рано или поздно погибает, - вздохнул незнакомый сталкер. – Всему приходит конец. И людям, и вещам, и государствам. Животным, цветам, рекам, морям и океанам. Самой природе. Но всё потом рождается заново.
* * *
Отец так и не наказал его. Не накричал. Даже подзатыльника не дал. Ни в тот злополучный день, ни после того, как старший сын выздоровел. Почему он этого не сделал, Ваня понял только через несколько лет.
Немало времени ему понадобилось и для осознания загадочного случая, произошедшего с ним на Мёртвой дороге. Тогда он не обладал необходимыми знаниями о событиях, что вереницей кадров пронеслись перед его взором, когда он стоял на железнодорожном полотне, а о некоторых из них и вовсе не знал. Поэтому попросту не сумел проанализировать видение и сделать соответствующий вывод.
Ивану были показаны в равной степени амбициозные принципы, на которых зиждились политические основы двух противоборствовавших в прошлом супердержав. Они рухнули, потому что преследовали утопические цели – подчинить своей системе весь остальной мир и в частности друг друга. Под их собственными обломками или обломками их потомков оказались погребены сотни миллионов людей. Засыпало и близлежащие страны. Всей планете досталось. Это страшно, да. Но это закономерный исход. Самое пугающее состояло в том, что ещё при жизни эти государства приносили в жертву своим идеям тысячи и миллионы ни в нём не повинных людей, среди которых были и их собственные граждане.
Мёртвая дорога – не просто заброшенная стройка, остатки грандиозного проекта ушедшей эпохи. Это напоминание и предостережение будущим поколениям.
Примечание: использованы выдержки из обращения Владимира Ильича Ленина к Красной Армии и инагурационной речи Барака Хуссейна Обамы на выборах президента США в 2013 году.
|
|
|
|
|
|