Тюменцев Василий. Денис Граченко.

СКИТАЛЬЦЫ.

Плотное клубящееся марево тяжёлым саваном опутывало всё вокруг, скрадывая звуки, донельзя искажая перспективу. Дыша морозной влагой, туман забирался под одежду, стелился призрачными сполохами по чёрной воде. Сковывал сердца...
Их было трое. Одинокие, забытые Богом странники в утлой посудинке, когда-то носящей гордое название - "лодка", посреди обмелевшей реки, жались друг к другу, косясь на проплывающий мимо призрачный пейзаж. Калейдоскоп обрывочных видений, в просветах тумана, унылых и однообразных, словно вязкий кисель сна душевнобольного, из которого хочется сбежать, вырваться, но выхода нет. И не будет...
Тянущиеся бесконечной вереницей руины кирпичных ангаров. Царящие на каждом шагу запустение и разруха. Зияющие прорехи в бортах баржи, нашедшие свой последний причал на песчаной отмели. Уткнувшаяся в ржавые опоры мостков шлюпка. Рваные полосы сухих водорослей свисают с бортов словно космы седой старухи. Рёбрами доисторического чудовища топорщатся замшелые шпангоуты.
Очертания быстро тают в туманной пелене, зато вновь проглядывается берег. Высокая трава, по которой так любили летать босые детские ножки давно не встречает уже ни души. Некогда уютные дома частного сектора, глядящие на странников пустыми глазницами выбитых окон. Теперь они принадлежат лишь Вечности и тлену. Как и всё вокруг: гниль воды, бесхозная земля... Даже воздух и тот казался никому не нужным атрибутом. Мёртвая планета давно стала чужой.

От холодного осеннего воздуха першило в горле, терзало лёгкие. Людей находящиеся в долгой неподвижности колотил озноб. Женщины прижались друг к дружке, закутавшись в порванное местами съеденное молью шерстяное одеяльце, повидавшее на своём веку столько странствий, что иному и на три жизни хватит. "И ведь не последнее... не последнее" - щуплая десятилетняя девочка, закусила потрескавшуюся губу - " Уже пять переходов с места на место за неделю. И чего ради?"
Она знала ответ - еда...
Поиск еды и ночлега - всё, к чему сводилось их нынешнее существование.
Пустой желудок то и дело сводило болезненными спазмами. Спутники, судя по громкому урчанию животов чувствовали себя ничуть не лучше. Когда она в последний раз поела вдоволь? Когда они вообще хоть что-то ели? Память упорно отказывалась давать ответы, а тешится ложными иллюзиями кроха не хотела.
Она поднесла к лицу немеющие ладошки и пару раз шумно дыхнула. Облачко пара сорвалось с губ, на краткий миг согрев озябшие пальцы.
Взгляд карих глаз уставился на мужчину в ветхом, протёртом до дыр ватнике, сидящего за вёслами. Широкие лопасти раз за разом погружались в чернильную воду. Мужчина нервно кряхтел, заходился глубоким кашлем, но продолжал размеренно грести.
"Холодно, холодно, хо-ло-дно...! Она скрылась под одеялом. Свернулась в тугой комочек, прижимаясь дрожащим тельцем к своей спутнице, безучастно замерзающей рядом. Та дремала, опустив голову. Длинные пряди ломких волос, повисли бесцветной паклей, практически полностью скрыв лицо девушки.
"Она всегда так носит. Специально, чтобы не пугать меня. Будто я не видела..."
Шрамы тянулись через всё лицо, от висков до подбородка. Рваные, плохо зарубцевавшиеся. В непогоду набухающие багровыми змейками. Шрамы от ножей, как однажды сказал Иваныч. Он размышлял вслух, тихо бормоча под нос, но девочка привыкла видеть и слышать всё...
Если бы не уродующие шрамы, то Мара, так звали спутницу, была бы удивительно красива. Прекрасна, как волшебные принцессы из чарующих сказок, что Мара читала на ночь девочке. В сказках было всё не так как в жизни. Там появлялись очаровательные принцы на грациозных белых мутантах - лошадях, и обязательно спасали красавиц от злых вичух...
Мара, кажется завидовала прекрасным девам, или себя жалела? Кто знает? Только голос её всегда был наполнен слезами. Да...загадка...
Иваныч на свою беду как то осмелился поинтересоваться происхождением ран Мары...
"Оё-ё-шеньки-ё-ё... Лучше бы он этого не делал..."
Мара в один миг превратилась в дикое животное... свирепого зверя. Старик на пределе сил успевал перехватывать тонкие запястья девушки лишь в самый последний момент. Острые, неухоженные ногти мелькали в опасной близости от лица. Несмотря на то что мужчина был сильнее, Мара повалила Иваныча, мотыляя тело старика словно безвольную куклу. Она душила его, шипя разъярённой кошкой. Рычала и сыпала проклятиями...
Позже, затихнув и отлежавшись никчёмным балластом между трухлявыми банками лодки, отойдя от вспышки неконтролируемого гнева - устыдилась.
Пала в ноги, сквозь рыдания умоляя простить, не гнать прочь...
Иваныч лишь рукой махнул - знал ведь, что идти ей некуда. Всем им - некуда...
Оттого и держатся вместе, словно стая...
Лодку сильно качнуло. Девочка вновь показалась из под одеяла, покрутила головой по сторонам, и внезапно спросила:
- Почему у меня нет имени?
- Что? - старик, всецело занятый тем, что лавировал между разномастного топляка, растерянно моргнул - Имя? А зачем оно тебе?
Промрайон осталась позади, и теперь старик правил лодку к заболоченному берегу, вдоль которого высился неприветливый лесок. Странные растения, пожравшие остатки насосной станции, построенной ещё при Союзе, были совсем под стать нынешнему миру: ощетинившиеся длинными острыми колючками, с переплетёнными исковерканными стволами, и трубчатыми листьями, шевелящимися даже при полном отсутствии ветра. Возможно, что плотоядные - проверять не хотелось никому. Чаща уже полностью погребла под собой бетонные руины, и ограниченная речным руслом, продолжила разрастаться вглубь суши.
Именно тут, не далее, чем вчера, старик и поставил свои силки, в надежде поймать хоть какую-то мелочь. Пару капканов бы, да где уж их взять то? Он вздохнул и покосился на девушек. Вымотались совсем. Вчера не стал брать с собой, оставил чутко дремать в пыльном подвале магазина, предварительно удостоверившись, что незваные гости, случись такие в округе, не смогут с наскока одолеть заблокированную покосившимся столом дверь. Лучше бы взял. Место оказалось неспокойным. Никто позже толком не смог ничего объяснить, но что-то нехорошее творилось там. Это почувствовали все. И благоразумно убрались подобру-поздорову, пока ещё было можно.
Лодка мягко притёрлась днищем к илу. Старик ткнул веслом, проверяя глубину, и крякнув, перекинул ноги за борт. Потянул за уключину, разворачивая судёнышко. Тут же отозвалось глухой болью в рёбрах. В груди нещадно горело уже несколько дней: наверняка воспаление лёгких. Отлежаться бы. Лекарства какие... Да только откуда? Всё ценное в округе сто лет в обед как вымели подчистую вездесущие сталкеры да нефтяники. Больше некому. Да и те пропали куда-то последнее время. Не иначе - на юга подались, хотя как он слышал из баек бродяг, там ещё похлеще дела творятся. Нигде нынче не сладко.
Он подналёг, со стоном выкатив нос лодки на берег. Подёргал, убедившись что слабым течением, спутниц не унесёт в туман, и на несколько секунд изнеможенно привалился к борту.
Мара терпеливо дождалась, когда сгорбленная, словно изломанная непомерной тяжестью спина Иваныча распрямится, и лишь потом протянула замызганную брезентовую торбу, с которой старик выходил на промысел. Он благодарно кивнул и захромал к берегу. Мара, поджав губы смотрела вслед. Ноги старика то и дело проваливались в бочажки, да и на суше дело пошло едва ли лучше - чавкающая глина так и норовила засосать высокие сапоги. Каждый шаг требовал огромных усилий, а сил у старика...
- Так почему у меня нет имени? - девочка дёрнула Мару за рукав. - Вот он - Иваныч, ты - Мара, а я? Кто я? Почему безымянка какая-то?
- Ну пойми же ты, несмышлёныш, у тебя нет имени, потому что оно тебе просто не нужно. Да и никому из нас не нужны они. То, что ты назвала - фальшивые, ничего не значащие прозвища. Хуже, чем клички у бездомных собак, меняющиеся по сотне раз на день - смотря кто как подзовёт. Хуже, чем названия предметов: дом, дерево, камень. Там хотя бы дают определение, помогают создать зрительный образ. А у нас что? С нашей судьбой глупо давать имена. Глупо иметь их. Иначе... можешь плохо кончить, детка...
Девочка молчала, обдумывая услышанное. Она абсолютно не понимала, что хотела объяснить ей спутница. "Клички... предметы... собаки... Но ведь она не камень и не дерево? Не дом, и даже не собака? Почему она не может иметь нормальное красивое имя? Почему я не могу? Да и вообще кто я?!"
Ответов не было.
Она не помнила ровным счётом ничего. Ни откуда она взялась, ни как приблудилась к этому странному отряду Иваныча-без-имени.
Ни-че-го...
Лишь каждый миг, каждый час, день за днём, недели за неделями свербел в мозгу назойливый вопрос - Кто я? И раз за разом, задавая его спутникам, она получала один и тот же неизменный ответ - Мы никто! У нас нет настоящих имён. Всё что у нас есть, это путь в никуда. Туман, и дорога в поисках крова и пищи, лишь для того, чтобы ещё на чуть-чуть продлить своё бессмысленное существование...
И так продолжается день за днём. И новый день не приносит ничего нового. Всё тот же бесконечный туман. Всё тот же плеск вёсел и болтанка в прибрежной волне. Всё пройдено и предсказуемо, как и старик Иваныч, что скоро вернётся, и кряхтя вывалит из торбы добычу - облезшего трёхногого зайца. И заморыша этого, они сожрут едва освежевав. Давясь, и отплёвываясь свалявшейся шерстью...
А завтра или послезавтра люди без имён вновь очнутся в пыльном подвале какого-то магазина. И всё повторится вновь и вновь. И сборы, и поход, в надежде увидеть что-то новое. Хоть что-нибудь...
"Где мы существуем? Нигде... Скитаемся из ниоткуда в никуда, в безнадёжности и... Скитальцы - вот кто мы такие!" - вдруг подумала девочка.

* * *

Солнце медленно опускалось за кроны деревьев. Давно уже высохшее русло реки змеилось прямо посреди покорёженных стволов. Худой и плешивый трёхногий заяц неловко запрыгнул на борт лодки, уткнувшейся носом в рассыпчатую глину берега, и настороженно покосился единственным глазом, на пассажиров. Внутри, на настиле лежали припорошенные трухой и прелыми листьями человеческие останки. Маленький человечек и тот - слегка крупнее, держали друг друга в объятиях. Ветхое одеяльце уже не могло согреть никого, но по-прежнему было наброшено на плечи, словно оберегая хозяев от любопытных взглядов. На банке, уронив голову на вёсла спал вечным сном старик. Заяц тихо, как-то совсем по-человечески вздохнул, и растворился в сгущающемся тумане.
Скитальцы обрели приют...
Баю-баюшки-баю...