|
"Сказки апокалипсиса"
Какие они, сказки 2033 года? О чем? Кто их герои? Сколько в них вымысла, а сколько — самой что ни на есть правды? Сильно ли изменились истории, которые родители на станциях метро и в подземных бункерах рассказывают на ночь детям, а взрослые — друг другу?
Мнение Артура Хмелевского!
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
В этой теме авторы сказок для третьего сборника рассказов "Сказки Апокалипсиса" могут открыть свою тайну личности.
Достаточно написать, например: "Я - Василий Смирнов и я автора рассказа "Выжившие 4тобы умереть ходячие мертвецы Zомбиленда"
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Рассказ снимается с конкурса.
В течение дня будет удален.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Наш добрый «домовой»
Дом за домом, квартал за кварталом, улица за улицей... По мёртвому городу неотвратимо ползли сумерки, отмечая конец дневной жизни и начало ночной. Дневные твари спешили в свои убежища, ночные - покидали их.
Непроницаемая тень в полуразрушенной подворотне отделила от себя тёмный сгусток, неспешно двинувшийся по треснувшему, в язвах, тротуару. Наверху на пару мгновений выбралась из радиоактивных туч багровая луна, и в её зловещем мареве стало видно, что по улице движется совсем не тень.
Трепещущие на ветерке обрывки каких-то тряпок, в которые было с головы до пят замотано Существо, не позволяли разглядеть его внешность, но по тому факту, что Существо передвигалось на двух ногах и имело вполне антропоморфные очертания, можно было предположить, что оно, возможно, принадлежит к числу человекообразных... или когда-то принадлежало...
Неслышными стелящимися шагами Существо скользило куда-то в одном ему ведомом направлении, не обращая внимания на голоса и тени ночного города. На одной из улиц оно вдруг замедлило своё скольжение, а потом и вовсе остановилось.
На разбитом асфальте темнела подсыхающая лужа крови. Какие-то мелкие тварюшки уже возились вокруг, жадно принюхиваясь. При виде Существа они вдруг кинулись бежать с пронзительным визгом.
Существо неуловимым движением перетекло в полугоризонтальное положение и низко склонилось над тёмной лужицей. Послышался странный звук, похожий на свист - Существо принюхалось к крови. Помедлило, а потом тихо зашипело. Новое неуловимое движение - Существо поднялось на ноги и огляделось. Снова послышался свист...
...Тот, кого ранили, оставил хороший след! По нему нетрудно будет пойти и отыскать обладателя этой пролитой крови. Человеческой крови.
Существо ещё раз принюхалось и чётко двинулось по кровавому следу куда-то вглубь переулков.
Через некоторое время оно уже разглядывало здание бывшего банка, куда привёл его след. Раненый был там, и Существо знало это. Чуть помедлив, словно решая - стоит или не стоит это делать, оно всё-таки просочилось в дом.
Пустота, разор, темень. Только лунный свет сквозь сохранившиеся непробиваемые стёкла. В неровных световых пятнах на полу кое-где виднеются бурые кляксы. Их уже мало, и они небольшие, но они есть. Да. Человек ещё здесь, он спрятался в надежде отсидеться и дождаться помощи.
Из-под лохмотьев, окутывающих голову Существа, раздался смутный звук - словно оно хмыкнуло. Что ж, можно и подождать.
Существо всё так же неслышно скользнуло прочь из здания, но на полпути от него остановилось. Развернулось. И... пошло вдоль стены, заглядывая во все окна и окошки, что были ему доступны.
И вот... Существо замерло, приникнув скрытым тряпками лицом к зарешёченному окошку цокольного этажа. Так и есть. Вот он.
Новый звук, похожий на хмыканье, раздался под лохмотьями, когда Существо встретилось взглядом с запершимся в полуподвальном помещении человеком. Тот выглядел страшно измученным и напуганным. Существо долго смотрело ему в глаза, но потом всё же отошло от окошка.
Никуда узник отсюда не денется. А если и денется...
Существо перешло улицу и открыло дверь в подъезд дома напротив. Можно пока посидеть в каком-нибудь из покинутых человечьих жилищ и подождать развития событий.
Оно знало, что рано или поздно - люди придут за оказавшимся в беде членом своей стаи. Или он сам предпримет что-нибудь ради своего спасения.
Ну а пока - можно посидеть и подождать. Торопиться-то всё равно некуда!
Существо уже давно никуда не торопилось. Шум мотора заставил Существо встрепенуться на его «насесте» - подоконнике покинутой комнаты на втором этаже.
Итак, долгожданные гости пожаловали на огонёк!
Из-за угла, душераздирающе визжа тормозами на повороте, вылетел обвешанный железными листами автомобиль. Но вдруг подскочил на коварно подвернувшемся обломке, рыскнул влево… Машину на всём скаку занесло, потащило в сторону…
Как раз туда, где гостеприимно торчал из треснувшего асфальта покривившийся фонарный столб!
Визг тормозов, грохот, скрежет корёжащегося металла… Удар… Тишина…
Существо хмыкнуло в свои тряпки, повозилось на подоконнике, устраиваясь так, чтобы с улицы его не было видно, и снова принялось ждать. Краем глаза оно следило за врезавшимся автомобилем.
Неожиданно дверь банка осторожно отворилась, и на пороге появилась фигура добровольного узника этих стен.
Существо удивилось: начинался рассвет, а человек осмелился выйти под смертоносные лучи солнца, не дожидаясь спасительных сумерек...
Или дурак, или и впрямь у него там внутри ситуация аховая.
Из покорёженного автомобиля с трудом выполз и тут же упал окровавленный человек; затворник банка, хромая, бросился к нему - вероятно, чтобы помочь, однако, кажется, его усилия были тщетны.
Существо со свистом втянуло в себя воздух. Сейчас этот сталкер начнёт обшаривать тело, затем внутренности машины... и прозевает восход солнца.
...Интересно, откуда взялся этот автомобиль? Спасатели? Или вообще какие-то «левые»? Прошлой ночью тоже какие-то люди шарились по этому району, искали что-то. Или кого-то? Интересно, куда они подевались - остались где-нибудь в здании пережидать день, или вернулись в своё подземелье?.. Надо будет проверить. Но сначала...
Существо как-то по-особому вздохнуло, опустило замотанную в тряпки голову и... завыло.
Вой был сперва тихий, но громкость и высота его всё нарастали и нарастали, доходя до уже невыносимых живому уху пределов. Вой звенел, переливался, вибрировал, и звук этот проникал в самые отдалённые клеточки мозга, наводя на все живые существа в округе тоску, страх, панику. И некуда было деваться от того животного ужаса, что вызывал этот звук, отражаемый и усиливаемый стенами окрестных домов.
«Вернись в свою нору, человек!» - как бы говорил этот душераздирающий, сводящий с ума вой, - «Уходи назад! Тебе здесь не место! Спрячься и не высовывайся! Иначе - СМЕРТЬ! Сме-е-ерть!!!»
...Спасшийся после аварии оказывается, был ещё жив. Но от этого звука он заметался, захрипел, судорожно изогнулся, затем скорчился, зажимая руками в защитных перчатках голову. Сорвал с себя противогаз. Хрипло и отчаянно закричал. В крике его был ужас, глаза несчастного расширились, он что-то неразборчиво проговорил, водя вокруг себя безумным взглядом и силясь подняться, а потом вдруг резко вскинулся, замер... и обмяк - мёртвый.
В следующий момент небо над домами на востоке словно окрасилось кровью - это, скрытое городскими крышами, показалось из-за горизонта жадное до живой плоти радиоактивное солнце.
Вой на секунду смолк - чтобы тут же возобновиться с новой силой и ещё большей невыносимостью.
«Сме-е-е-ерть! Сме-е-е-ерть! Уходи, человек! Прячься!..»
Невидимое с улицы, Существо со своего «насеста» наблюдало, продолжая выть, за агонией людей. Вот человек из машины перестал биться на земле и затих. А вот и узник банка вдруг схватил автомат и принялся поливать свинцом вокруг себя. Кажется, он тоже кричал - отчаянно и страшно, но за треском выстрелов не было слышно его крика. Существо только ощущало его.
Интересно, что виделось этому несчастному?..
Рожок опустел, человек схватился за пистолет и стрелял, стрелял, пока и там не закончились патроны. Потом в его руке появилась граната…
Существо даже замолчало на миг, а потом взвыло так, что рука сталкера непроизвольно дёрнулась, и граната отлетела в сторону.
Раздался взрыв.
Когда рассеялись дым и пыль, Существо увидело, что узник банка неподвижно лежит на том месте, где стоял. Крови видно не было, но признаков жизни лежащий тем не менее не подавал.
Контузия? Очень может быть.
Чуть помедлив, Существо оглядело окрестности и мягко спрыгнуло с подоконника на улицу. Всплеснулись многочисленные лохмотья, в которые оно было закутано.
Очень осторожно Существо приблизилось к лежащим людям, ногами раскидывая по сторонам валяющееся оружие. Люди из автомобиля (их оказалось двое) были мертвы, это было сразу видно, а вот сталкер...
Существо медленно склонилось над лежащим, прислушалось, принюхалось. Что-то похожее на удовлетворительное ворчание послышалось из-под тканевой повязки на лице.
В следующий момент оно схватило человека за куртку и... поволокло его обратно в здание банка. Солнце уже поднялось над крышами, и от тел погибших, от их крови начал подниматься парок. Скоро дневной жар сожжёт их без следа. А не сожжёт – так живность постарается.
Затащив вялое тело добычи в здание, Существо плотно прикрыло массивную дверь. Огляделось. На пыльных окнах висели столь же пыльные жалюзи. Это было кстати. Вскоре в вестибюле банка воцарился полумрак.
Существо затащило тело за стойку, уложило там, а само вспрыгнуло на неё вне пределов видимости человека - когда тот очнётся. Замерло, похожее на груду мусора.
Оно умело ждать.
И вот человек очнулся.
Со стойки Существо наблюдало, как его добыча сперва изумлённо огляделась, ощупала себя, потом беспокойно начала шарить по сторонам в поисках оружия. Естественно, Существо предусмотрительно убрало его подальше! А кому охота быть нашпигованным свинцом?
Оно шевельнулось, привлекая внимание сталкера. Тот резко обернулся и судорожно схватился за нож. Предупреждая его дальнейшие неразумные действия, Существо медленно подняло обмотаные тряпками… руки...? лапы...? показывая, что не собирается нападать.
- Кто ты? - хрипло выдавил сталкер, во все глаза глядя на сидящего перед ним монстра.
Существо долго молчало, а потом из его тряпок послышался сперва свистящий вздох, а затем... сталкер не поверил ушам!
- Ссссссиди сссспокойно. - тихо и шелестяще проговорило Существо. - Не трону.
Сталкер открыл было рот, чтобы задать новый вопрос, но Существо приложило палец к тому месту, где у всех человекоподобных находился рот, и покачало головой.
- Не выходи отссссюда. Жди ссссвоих. Они тебя ночью исссскали. Придут сссснова. Ты их усссслышшшшишшшшшь.
Оно изящно «стекло» на пол и направилось к выходу. На полпути обернулось:
- Запри дверь, когда уйду. Дождисссссь сссумерек. Не выходи. Не открывай шшшторы на окнах. Иначе ссссмерть.
На несколько мгновений, пока входная дверь банка была открыта, фигуру Существа осветили яркие лучи солнца, ворвавшиеся в тёмное помещение. Затем дверь скрипнула, закрываясь, и наступила тёмная, пыльная тишина...
Днём Существо охотилось поблизости от убежища сталкера. Оно тоже ждало наступления сумерек. Люди должны были снова прийти за своим товарищем.
Хотелось надеяться, что человек внимет его предупреждению и не станет в течение дня высовываться из своего убежища. А выйдет только тогда, когда услышит, что за ним пришли. Существо очень рассчитывало, что так и будет.
Вечером оно снова заняло свой излюбленный «насест» на втором этаже дома напротив банка и стало ждать и наблюдать.
И вот на улице показались люди в защитных костюмах и противогазах. Они сноровисто рассыпались по площади и начали осматривать автомобиль и остатки трупов возле него (за день их основательно поглодали местные обитатели). Люди о чём-то переговаривались, но расстояние и противогазы не давали Существу разобрать их речь.
Вдруг Существо насторожилось: в конце улицы мелькнула сперва одна четвероногая быстрая тень, за ней - другая, третья...
Собаки! Этого ещё не хватало!
Люди тоже заметили приближающихся хищников. Они сноровисто сгруппировались и дружно вскинули оружие.
Вскоре на площади шла настоящая битва. Люди, отстреливаясь, кинулись к банку, но запертая (а может и забаррикадированная) изнутри дверь задержала их. А собаки всё наглели, их даже прибавилось.
И тогда Существо снова завыло.
Через несколько минут собаки, охваченные неодолимым, всепобеждающим ужасом, уже с визгом и хрипом разбегались, исчезая в окрестных закоулках.
Людям тоже досталось. Существо видело, как корёжил их жуткий животный, разъедающий мозги, страх, но оно было уверено: люди перенесут это. И вытащат своего товарища. И вернутся в своё подземное убежище.
Наконец, последний зверь скрылся в темноте переулков, Существо издало последнюю руладу и умолкло. Теперь оставалось только понаблюдать развязку устроенного им представления.
Сидя на подоконнике-насесте в излюбленной своей позе на корточках, оно наблюдало за перемещениями людей. С улицы его не было видно - та часть стены, где находилось «его» окно, пряталась в глубокой тени. Наблюдательный пункт был поэтому крайне удобный и безопасный.
Люди сперва повозились возле автомобиля, подобрали найденное оружие, потом один из них прикладом автомата отстучал по массивной двери банка какой-то явно условный стук. Через некоторое время дверь медленно отворилась. Люди вошли в банк.
Существо пожало плечами: столько суеты... Но своего они всё-таки нашли и от собак отбились. Не без его помощи, конечно, но оно само по себе не любило этих кровожадных шавок, которые были смелы только в стае, а не поодиночке.
Одним словом, шоу подходило к концу.
Существо вздохнуло и слегка расслабилось. Скоро люди уйдут, и его жизнь снова потечёт прежним размеренным темпом... И относительно скучно. Хотя, конечно, если податься в сторону Филёвской линии - там можно будет найти, с кем пообщаться... Опять же, там живёт Подруга...
Люди вышли из банка, ведя с собой вызволенного товарища и о чём-то с ним беседуя. Вдруг один из них посмотрел на дом и указал рукой на окна в той части стены, где скрывалось Существо.
Решив, что человек заметил его фигуру в проёме, оно, не рассуждая, неслышной тенью метнулось с подоконника в комнату.
Заметили ли его люди?
Плохо, если заметили!
Надо уходить.
Шорох осторожных шагов оказался для Существа полной неожиданностью. Кто-то спускался с четвёртого этажа!
Существо опешило, а потом вспомнило жест одного из людей. Кажется, оно проворонило, как в подъезд (мимо него!!) проник кто-то из этой компании! И даже поднялся выше на пару этажей!
Мысль об этом была ему неприятна. Не желая быть обнаруженным этой новой проблемой, оно поспешило скрыться в глубине комнат покинутой квартиры.
Шаги прошуршали по лестничной клетке, чуть скрипнула дверь, и в доме воцарилась тишина. Существо осторожно подкралось к окну и увидело, как из подъезда вышел человек с длинной снайперской винтовкой и присоединился к товарищам.
Существо долго смотрело вслед удаляющемуся отряду. Если бы кто-нибудь осмелился заглянуть ему в глаза - то увидел бы в них... боль и тоску.
Но смотреть Существу в глаза смельчаков не находилось. Да и не было их в данный момент вокруг.
Подождав ещё немного, Существо выбралось из дома и углубилось в сеть улиц и переулков. Надо было срочно кого-нибудь съесть, а то уже все внутренности подвело от голода, пока оно этих людей «пасло»!
Серая скользящая тень растаяла в городских сумерках...
***
- ... Серьёзная она была женщина - наша первая Глава станции, да… – Дед Кирилл с удовольствием приложился к кружке грибного чая, крякнул, вытер усы. Оглядел кучковавшихся вокруг него детей и подростков. – И людей умела организовать, и сама пахала, как вол – и на кухне, и в санчасти, и даже со сталкерами , говорят, по первости выходила… Вот и доходилась. То ли подцепила что-то от той псины, что её тогда Наверху покусала, то ли рентген лишних нахваталась, то ли всё вместе… Как вернулась из того рейда – спешно сложила с себя обязанности Главы и ушла куда-то в туннели. И больше мы её не видели. Ходили, конечно, всякие слухи, почему она так поступила, но большинство сводилось к тому, что… испугалась она. За людей на станции испугалась. Что зараза та с неё на других перекинется. Вот и ушла.
- И что, так совсем-совсем и пропала? – блестя любопытными глазёнками, спросила рыжеволосая девочка – такая же худая и бледная, как и все дети, родившиеся и выросшие в метро.
- Может и пропала. Никто не знает… Но после этого в туннелях между нами и Беговой наши патрули начали время от времени находить пакеты с какими-нибудь полезными вещами Сверху и с… самодельными тряпичными игрушками. Кто их приносил и каким образом проникал в туннели – непонятно. Но игрушки многие узнавали – такие же иногда наша первая Глава мастерила – в редкие перерывы между делами. Она до Удара, говорят, дизайнером была… Ну это такой человек, который всякие красивые вещи придумывает… и игрушки, да. Тогдашний новый Глава, что после неё был избран, строго-настрого запретил всякие попытки выследить, кто же проносит хабар в туннели. А на месте мешков распорядился оставлять продукты. И их иногда кто-то забирал, оставляя вместо еды новые пакеты с вещами с Поверхности. И так – несколько лет подряд. А потом вдруг прекратилось всё. Как отрезало. Не иначе, погиб наш добрый «домовой»!
- Жа – а - алко, если погиб! – шмыгнул носом братишка рыжей девочки. Остальные дети тоже засопели с разной степенью расстроенности.
- Дядь Кирилл! – подойдя к группе слушателей, окликнул рассказчика молодой человек в одежде, которую обычно носили на станции сталкеры , - Отвлекись на пару минут, пожалуйста! Дело к тебе есть!
Старик кивнул и, осторожно переступая через беспорядочно вытянутые детские ноги, подошёл к парню.
- Чего тебе, Влад?
Тот без слов запустил руку в карман брюк и извлёк небольшого, с ладонь величиной, сшитого из ткани игрушечного зверька – не то кота, не то зайца. Забавный гибрид таращил пуговичные глаза и весело скалился вышитой толстыми нитками зубастой улыбкой.
- Вот. Тебе это ничего не напоминает?
- Откуда... это у тебя? – хрипло спросил дед Кирилл, от волнения едва не потеряв очки. Игрушка выглядела как только что сшитая и была чуть влажная после антирадиационной обработки..
- Ты не поверишь!..
И молодой сталкер принялся рассказывать, как во время рейда наверх отбился от группы, был ранен и вынужден пару суток просидеть в подвале какого-то бывшего банка. И там его чуть ли не всё время караулило какое-то странное жутковатое существо. Как был уверен сам Влад – с целью сожрать. Но почему-то Существо его не тронуло, и даже предостерегло – а оно и говорить умело! – от выхода из укрытия днём. А потом куда-то исчезло, предсказав появление спасателей.
Потом кто-то неведомый - но Влад готов был поклясться, что это снова было Существо – жутким, лишающим разума и воли воем разогнал напавшую на них собачью стаю… Люди, правда, и сами едва не загнулись от этих кошмарных звуков, но выстояли.
А позже, когда Влад, с помощью коллег-сталкеров добрался до станции, он случайно обнаружил в своём кармане эту игрушку.
Почти такую же, какими сам играл в детстве, когда из туннелей приносили пакеты с подарками от неведомого «домового», заведшегося в перегоне между «Улицей 1905 года» и «Беговой».!
Кто и когда мог подложить этого «котозайца» в его карман? Вариант был только один.
- Как ты думаешь, дядь Кирилл, это… это не…
Кирилл Иванович, самый первый техник в истории станции «Улица 1905 года», а ныне – продолжающий трудиться почётный пенсионер, задумчиво погладил мозолистой ладонью лупоглазого «котозайца». Чему-то улыбнулся – светло и печально, как давнему воспоминанию.
- Не погиб наш «домовой», ребятки… - проговорил он, словно по-прежнему обращался к детям. После чего заулыбался уже открыто и радостно, – Не погиб!!!
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Баба Яга
Вжик – вжик-вжик… Звуки убаюкивают, расслабляют. Глина мягкая, послушная, одно неверное движение – и все, вместо плошки – уродство. Но это ничего, это даже здорово, можно все начать сначала. И опять вжик-вжик. Крутиться гончарный круг, работают пальцы, творят волшебство…
Что-то дзинькнуло, словно имя назвали. Лина… Да, Лина. Красивое имя. А она уже и забыла, что это ее так звали. Просо однажды утром Лина умерла. Нет, не в буквальном смысле, конечно. Просто все вдруг перестало иметь смысл. Вот тогда-то она и перебралась на это болото. Сама соорудила себе избушку, благо, жизнь в свое время научила.
Так и живет с тех пор. Местные сначала побаивались, лихие люди пытались наведываться. Теперь первые к ней за травками ходят, а вторые бегут как чёрт от ладана.
А недавно из дальней деревни женщина с мальцом приходила, занемог он. Помогла парнишке, а он и спрашивает, отчего меня Бабой Ягой зовут? Мамаша покраснела вся, подзатыльник отпрыску отвесила. А мне смешно. Кто же я еще-то? Баба Яга и есть…
Вжик – вжик-вжик…
Главное - сосредоточиться на работе. Представить, как обжигать все будет, как потом расписывать. Или прошлое вспоминать. Только не переборщить. А то странное свойство у этих болот – представишь что-нибудь, и вот оно, само уже изо мха лезет. Поначалу ее забавляло это. Охранников себе напридумывала, слуг мелких. Теперь по болоту не каждый пройдет, лихому человеку путь сюда заказан. А как же еще? Как слабой женщине выжить?
Усмехнулась. Слабая… Когда это было-то? Даже не в прошлой, в позапрошлой жизни, когда она, городская девчонка, соблазнилась поездкой в деревню, к подружкиной бабке, как раз там была, когда все разбомбили. Деревню их, слава Богу, не задело, далеко от города. Но вот потом досталось с лихвой. Сначала дождичком полило, после которого половина народу тихонько вымерла. Потом похолодало, и нежданая зима среди лета добила остальных. А вот ей – хоть бы что. Радиация не взяла, от голода и холода не умерла. Говорят, бывали такие люди, что без еды жить могли, вот и она, видать, такая оказалась. Только те, типа, солнцем питались, а вот она чем, если светило на полгода за тучами скрылось? Вот без людей страшно было поначалу, потом привыкла, но по весне все равно отправилась людей искать. Нашла. И это уже её прошлая жизнь. Когда-то она запретила ее себе вспоминать, но теперь боль улеглась, и иногда ей снится дом, цветы в палисаднике, и она даже чувствует во сне запах свежевыпеченного хлеба. И тогда ей не хочется просыпаться.
Вжик – вжик-вжик…Ну, вот. Плошка готова, теперь в печку. И спать.
***
В комнате темно и тихо. Дрожащий, неровный свет от стоящей на столе свечи не в силах разогнать мрак из углов, да это и не надо. Тем двоим, что сидят за столом, лишним кажется и этот-то свет.
Мужчина и женщина…
Она – с прямой спиной, голова высоко поднята. Иногда так делают, чтоб удержать в глазах слёзы, не дать им, предателям, показать истинные чувства. Но сейчас она не плакала, не потому, что не хотелось – просто слез уже не осталось. А вот голову задрала по привычке.
Мужчина, наоборот, всей массой навалился на стол, лоб почти упёрся в столешницу. Он словно чувствует себя виноватым в чём-то…
Тик-так, тик-так…
- Все, тебе пора, - женщина решительно встала из-за стола.
Мужчина вздрогнул, поднял голову.
- Лина…
Теперь дёрнулась женщина.
- Андрей…
Она хотела что-то еще сказать, но, видно, передумала. Вместо этого произнесла, как отрезала.
- Иди. Долгие проводы, долгие слёзы. Уходи.
Мужчина помедлил, видно было, что и он что-то хочет, но не решается произнести. Помявшись у двери, он со злостью толкнул её и решительно перешагнул порог.
Она вышла на крыльцо не сразу, выждав, и долго стояла, провожая Андрея взглядом, стояла даже тогда, когда он скрылся за поворотом… Очнулась лишь, когда холод пробрал её до костей, опомнилась, что совсем раздетая, босая. А ведь не май месяц, ещё и заморозки по утрам… Огляделась вокруг, словно впервые увидела дом, первоцветы в палисаднике… Голубые колокольчики сибирской пролески, такие мелкие, что не сразу и рассмотришь, а потом стоишь, и боишься шелохнуться, уничтожить эту хрупкую красоту. Крокусы, что вырастил для нее тот, единственный в ее жизни мужчина…
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Сказка о двух близнецах
Жил-был один знатный да известный человек. До того знатный, что мог заиметь хоть куря, хоть дворец с резными наличниками. До того известный, что любой крестьянин узнал бы его и за версту. И родились у человека того два сына — да таких, что на глаз не отличишь: будто вот один сын, а подле него — он же самый. Росли братья быстро да хлопот отцу не доставляли, только радость душевную приносили. Но случилось горе большое, бедствие великое: все живое и неживое полегло в битве с врагом летающим, бескрылым, пламя адское извергающим. Не смогли братья долее жить наверху, и спустились вниз. Потеряли отца да, спустившись, спор начали. Один вспоминал, как припеваючи жилось им доселе. Другой же заботился о том, что окружает его. Спорили они, бранились, да — так и остался каждый при своем — разошлись в разные стороны, будто и не браться они вовсе. А о том, что стало с ними, о делах их, о предмете волшебном да человеке сказочном — вы сейчас и узнаете.
***
– Ну-ка, – выставил вперед руку Степа. Я ответил ему тем же. Поехали. – Су-е, с ножниц! – Степа ритмично покачал кулаком и выбросил вперед два пальца. Я сделал то же самое — таковы правила.
– Су-е-фа, – опять равномерные махи предплечьями, и, как только прозвучало «фа» мы одновременно выставили руки вперед. Мой крепко сжатый кулак напротив его великанской ладони.
– Ничего, Серый. В другой раз, как говорится, – он ухмыльнулся и пошмыгал носом. Степа никогда не договаривает фразы. Наверное, для этого надо сосредоточиться и поразмыслить, а он еще со школы не любил заниматься техникой и тактикой. Так или иначе, в работе телохранителя ничего такого не требуется. Здесь нужны сила, напористость и широкие плечи.
Мы разошлись обратно по своим уже давно кровным углам между деревянными балками-опорами верхнего этажа и натянутой стеной палатки босса. До обеда еще пятнадцать минут.
Я всегда знаю точное время. Мы со Степой. Аккурат над входом в палатку, над металлической табличкой с искусно выбитыми буквами имени начальника на нас ежедневно смотрят небольшие квадратные часы. Вот длинная стрелка сдвинулась с самой левой отметки на один рубец выше. Четырнадцать минут.
Мы работаем в охранниках начальника станции давно. Однажды я слышал как кто-то шепчется насчет того, что Федор Иммануилович приметил меня, Степу и еще нескольких ребят, когда мы еще даже не умели держать оружие. Но шепотки обычно врут. Да и пустое это.
Среди нас четверо в парах посменно охраняют начальника, и еще двое приставлены непосредственно к нему. По очереди ходят с ним на встречи с шишками, прислуживают за столом, наливают холодненькую — он это дело любит, помогают мыться-бриться. Мы же со Степой в обычное время охраняем палатку, но по особым случаям делаем вылазки на поверхность или сопровождаем босса на другие станции. Работа далеко не сталкерская, но карман любит патрон. А лазать наверх туда, не знаю куда, и наталкиваться на то, не знаю что, не стоит таких же денег. Лучше уж сидеть здесь в углу и посапывать.
– Подходит ко мне вечером малой, – вдруг начал из своего укромного места Степа, – и такой говорит: «Папа, а ты видел Дурака?». А Матрена моя такая «нет, да нет, не я рассказала». Она, стопудово, она.
– А что Дурак? – задал я вопрос. Скорее, из вежливости.
– Так на то он и Дурак. Что его обсуждать? Ни один нормальный не будет делать что-то за просто так. Этот точно глупый какой-то. Я на Матрену без обидок, - гоготнул Степа, –только посмеемся вместе. Нет, ну ему же даже никто не объяснил: если делаешь что, надо брать за это патро-ончики. – он потер большой палец о указательный и средний – или так показалось отсюда.
Я не совсем понял логику напарника. На мой взгляд, у этого человека, если он вообще бродит по туннелям, а не только по рассказам любителей историй, есть своя выгода. Он не может быть добрым или хотя бы положительным. Внутри него наверняка сидит темный демон, выбирающийся, когда все спят, на станции и пожирающий тела бедных и немощных.
Байки, страшные и добрые сказки, даже песни гуляли по всей Москве еще когда я был волосатым мальчонкой, помогающим на местной свиноферме. Дурак расхаживает по подземке и по поверхности, делает то, что ему вздумается, и безвозмездно помогает разным людям (а может, и не только им). Народ любит Дурака, или, в различных вариациях, Ивана-дурака, дурачка, Иванушку. Некоторые, как я, относятся к нему с опаской, другие считают его больным (и даже прозвали Юродивым Ваней). Остальным, особенно нуждающимся, он все-таки нравится — глупые люди.
Длинная стрелка достигла верха, и часы дважды прозвенели.
– Ты за главного, – вставая со стула, сказал Степа и, поправив кобуру, высовывавшуюся из-под рубашки цвета хаки, потопал направо, к столовой.
Я еще раз проследил за минутной стрелкой — она даже не подумала сдвинуться засечкой ниже, и потянулся – не надо было засиживаться допоздна у соседки. Таки полный рабочий день.
Неожиданно ручка повернулась, и дверь, скрипнув, отворилась. Если дверь смазать, она перестанет скрипеть. Но Федор Иммануилович любит, чтобы скрипело. Это вроде напоминает ему квартиру из детства. Из-за двери выглянул молчаливый Паша, личный телохранитель босса, и кивнул.
Ну что же, раз вызывают.. Я выпрямился, расправил слегка помятые стулом штаны и переступил порог.
– Федор Иммануилыч, только это, Степа ест, так что там нет никого, – предупредил я сразу, указав на дверь.
– Ничего-ничего, иди сюда. – Поспешно ответил он. Я послушался и ступил вперед.
Кабинет-палатка босса выглядела как всегда роскошно: начальник станции любил все из прошлой жизни. Старинная мебель, рояль, на котором ни хозяин кабинета, ни кто другой на станции играть не умел, картины и фотографии, постеры с веселыми лицами. Разукрашенные коробочки, искусно вышитый ковер, белые профили статуэток на комоде. На большом столе из красного дерева — стопка обнесенных пылью книг, какие-то бумаги, наверняка не пустая фляга и стакан, в котором что-то чернело, с серебряным подстаканником.
Сам Федор Иммануилович нервно водил челюстями влево-вправо, как он обычно делал, когда нервничал, а нервничал он регулярно.
– Значит, Серег, поручение у меня к тебе. Надо дойти до Петра Владимировича и сказать ему, что я скоро приду к Антону Юрьевичу. Чтобы тот готовил гостинцы. Выдвинуться можно сегодня вечером. Один управишься или дать тебе кого?
Петр Владимирович это глава соседней, северной станции, а Антон Юрьевич — следующей за ним, на две севернее от нашей. На второй производят лучшую водку в мире и поставляют ее сюда. Их начальник с Федором Иммануиловичем не особо ладит, вернее, ладил. Как эти двое, ну, которые поссорились. В школе еще досталась эта книга.. Тьфу. В общем, они то ссорились, то мирились. В итоге восторжествовал мир. Их обоих объединяет одно, это знают все: любят выпить да вспомнить прошлые годы. Федор Иммануилович раньше приглашал Антона Юрьевича, но так часто, что тот иногда приходил с оружием и начинал атаковать станцию. Мы всегда отбивались, а начальники потом пили за жизнь, но каждый раз от нас на соседние станции уходили несколько человек. Уходили, а потом возвращались: у нас жизнь побогаче, чем у соседей: все, кто работает, едят досыта, импорт и экспорт на высшем уровне. Живем.
– Могу и один, – ответил я и добавил, – не воюем же больше, с тех пор.
Как-то я ходил по поручению на водочную станцию с другим напарником – не припомнить сейчас его имя – и, когда уже подходили к блокпосту, тот шагнул на мину: местные поджидали внезапных гостей. На крики прибежали солдаты, стали копошиться вокруг напарника. Потом сказали, все разминировали. Тот облегченно вздохнул и сделал шаг. Оказалось, накололи его – и взорвался парень, хорошо, я чуть поодаль стоял. Солдаты долго смеялись, а потом пришел Антон Юрьевич и предупредил, что если еще раз кто явится, он лично того порешает. Потом Федор Иммануилович самолично, конечно с Пашей, отправился разбираться. Пришел радостный, сказал, все уладил, договорился, Паша в руках ящик звеневший принес. Всей станцией пировали по поводу конца межстанционным войнам.
С тех пор Федор Иммануилович вдвоем с Пашей ходят пить к Антону Юрьевичу. Но..
– Федор Иммануилыч, а зачем ходить к Петру Владимировичу, может, я сразу к Антону Юрьевичу? – Задал я логичный вопрос.
– Нет-нет, – босс откинулся на спинку стула, провел ладонью по лицу. Наверное, он ждал этого вопроса, но не очень хотел, чтобы я его задал. Спустя несколько секунд он все-таки пришел в себя. – Просто у нас с Петей, Петром Владимировичем, уговор такой. Я – ему, он – Антону. Антона Юрьевича я все равно по дороге туда захвачу с собой. Так что только через Антона Юрьевича. Понял?
– Целиком и полностью, Федор Иммануилыч. Скоро ждите, – ответил я и улыбнулся. Паша, который, притворившись частью интерьера, стоял за спиной начальника, кивнул на дверь. Я улыбнулся и направился к выходу, когда босс вдогонку добавил:
– После обеда можешь отдохнуть, я смену поставлю.
Я попытался как можно аккуратнее прикрыть дверь, но чертова деревяшка все равно скрипнула. Да и бог с ней.
Филейная часть нащупала успевший остыть стул и распласталась по его поверхности. А новость ведь хорошая – можно проветриться, размять конечности. Пробежаться, к примеру. Я давно не выбирался за пределы станции, и мне показалась притягательной затея прогуляться по безопасному и недлинному перегону. Поэтому, когда пришел довольный Степа, распространявший вокруг себя запахи травы и вареных грибов, я с удовольствием рассказал ему о поручении.
– Меня бы кто послал туда, – вздохнул он всей своей громоздкой тушей. – Может возьмешь меня в помощники?
– Извини уж, Иммануилыч сказал «один иди, Степа мне тут нужен», – изобразил я сожаление и встал с тем, чтобы погостить в столовой и как следует наесться перед сном. Сон необходим перед хорошей пробежкой.
***
Разбудил меня проклятый «День победы».
«..Как в костре потухшем таял уголек..» – казалось, этот голос сейчас прорвет барабанную перепонку и ворвется в ухо, все там перекопошит и выплюнет. Песня уже осточертела — именно она звучала по несколько раз в неделю.
Патефон – это собственность босса и гордость станции. Я слышал о чудесных музыкантах и о причудливых музыкальных инструментах. Помню, один «товарищ» рассказывал, как какой-то энтузиаст, может, даже Дурак, в одиночку приволок под землю рояль. Но патефона по моим сведениям не было ни у кого. Кроме Федора Иммануиловича. Он хранил устройство в своей темной комнате и доставал каждый вечер, ставил одну пластинку. И по его настроению кроме ежедневной пластинки играла любимая песня босса, «День победы». Но играла она уж больно часто – босс любил вспоминать прошлое.
«..Это радость со слезами на глазах...» – я поднялся и снарядился всеми необходимыми перед походом вещами: надел куртку, положил в ее потайной карман стальной нож, надел кобуру с Кольтом, подаренным боссом, и положил в сумку запасные магазины, еще один припрятал в нагрудный карман. Сделал глубокий вдох и вышел из квартиры, закрыв на ключ бесшумную дверь.
«..Этот день мы приближали как могли..» – на станционной площади собралось почти все население станции, не увидел я лишь Степу. Все любили патефон, любили эту надоевшую песню. Наверное, как и босс, тосковали по прошлому. За моей спиной была лишь жизнь под землей – я родился здесь, поэтому, как ни старался, не мог понять окаменевших людей. На помосте с закрытыми глазами стоял начальник.
– И это все? – Мне показалось, этот голос спрашивал именно меня, и я обернулся. Что скрывалось под капюшоном незнакомца – а это был точно не местный – разглядеть было слишком трудно из-за полутьмы. – На Пушкинской рассказывали про говорящее приведение фюрера, на Курской про пророческий голос, отдающий приказы, в Полисе яростно доказывали, что здешние умы изобрели робота. А тут магнитофон?
– Это патефон, – пояснил я. – Он работает без электричества.
– Будем называть это чтотофон. Короче, этот ваш чтотофон, он конечно, красивые песни поет, все такое. У меня даже мурашки по телу бегут. Но это же не волшебная штука. – Он тихо..засмеялся? Скорее всего, никто не заметил – песня еще плавала в воздухе. – Нет, ты представляешь. Они-то думают, тут волшебство какое-то творится. А тут что..чтото...чтотофон. – Он продолжал смеяться и, казалось, не мог остановиться. Даже согнулся от смеха. Но окружающие слушали песню.
«День Победы! День Победы!» – еще четыре раза, и песня закончится. А этот смеется. Странный незнакомец, таких на нашей просторной станции пока не водилось. Но мне он начал нравиться – лучше смеяться, чем слушать заунывную песню. И я тоже начал – не сумел удержаться – сначала улыбнулся, потом не подавил смешок, а после и хохотал вместе с ним.
«Побе-е-е-еды!» – последнее слово, и тишина стала еще пронзительнее. Незнакомец ненадолго прервался и громко захлопал. Никто до этого, сколько я себя помню, не делал ничего подобного. Возникло неловкое молчание, и стоявшие около нас с незнакомцем стали испуганно и вместе с тем с любопытством смотреть на неизвестного – здешний не стал выкидывать такие финты, и вдруг люди вокруг тоже захлопали: сначала тихо и неловко, потом громче, все больше людей начинало хлопать. Через полминуты главную площадь и всю станцию охватили волны оваций, и незнакомец, дернув меня за плечо, стал проскальзывать сквозь толпу по направлению к северным туннелям. Мой путь должен был лежать в ту же сторону, и я, вытерев слезы от смеха, последовал за человеком, стараясь не наступить ни на кого – когда начались овации, подтянулись все остальные жители станции – и не потерять из виду капюшон.
– Мне выходить через одну, – обернулся незнакомец, когда я нагнал его у темной дыры северного туннеля. – Если вам-с по пути, то плиз ту мит ю.
Единственное, что я смог понять – он сейчас направляется в ту же сторону. Глупо ждать, пока он уйдет, или обгонять его. Парень, судя по всему, веселый, можно и поболтать. Начнет выпендриваться – можно пустить в ход висящий на правом боку Кольт. А пробежку можно отложить и до обратного пути.
– Ну пошли. Раз уж вместе – так скажи, как тебя по батюшке. – Начал я.
– А как тебе хочется? – спросил тот. – Зови меня Джо, белый человек.
Имечко, конечно, еще то, но лучше не приставать к незнакомцу.
– Я Сергей. Серега.
– Видится мне, неплохой ты малый, чертов русский. Но не знакома тебе жизнь, черт возьми. – Не слишком много чертей для одного человека? – Только что я свалил от твоих братьев, которые могли бы порвать меня, останься я там. Зато у них неплохой виски, пил такой в мелком городишке Небраски. Я чувствую этот вкус каждый раз, когда делаю глоток ослиной мочи в этом гадюшнике.
Видимо, я отвлекся, потому что не заметил, как на голове моего нового странного приятеля появился не менее странный головной убор: это была шляпа с довольно широкими полями. Капюшон тот снял.
Джо вел себя настолько необычно, что я растерялся. Может быть, он был умалишенным или просто пьяным – хотя от него не разило грибным пойлом, как от большинства известных мне пьяниц – но это больше походило на игру. Тем не менее, интуитивно я положил правую руку на кобуру – так наверняка.
– Ваш чертов главный явно тронулся рассудком, – продолжил он.
– Федор Иммануилыч хороший человек. Хотя не без странностей, конечно. Эти его мутки-перемутки с Антоном Юрьевичем.. Слава Богу, они помирились.. – Я хотел добавить, но мы подошли к блокпосту, и я решил приостановить беседу, мало ли что подумают ребята. – Привет, люди.
У костра сидело трое мальчишек, приободрившихся при виде приближающихся силуэтов.
– Здорово, Серый. Ты куда это? – обернулся один из них, сидевший спиной.
– Иммануилыч посылает к Владимирчу насчет Юрьича, – кратко сформулировал я.
– Все ясно, опять соловьи у нашего начальника запели, – щелкнул пальцем по шее второй парень. – А Вадика в помощь берешь? – добавил он и хлопнул по руке Джо. Потом Джо хлопнул по рукам двух остальных пареньков. – Спасибо за зажигу.
– Ба-ай, амигос! – улыбнулся мой попутчик, и мы пошли на встречу тьме.
Пока лучи от огня не растворились среди туннельной темноты, я оторопело посмотрел на лицо Джо.
Ему тридцать, может, больше. На лице из растительности черная как местные крысы борода. Лицо такое живое. Если бы борода была чуть более седой, а под носом красовались небольшие усики, то..
– А ты ведь на нашего Иммануилыча похож, – удивился я, и когда он не ответил, добавил, – да-да, точно.
Мы шли молча. Вернее, я молчал, потому что думал, а он что-то напевал. Когда мои мысли немного отвлеклись от сравнения внешности его и босса, я вспомнил, что произошло у костра:
– То есть, оно вот как. Ты Вадик?
– Ай вилл сенд ту ю-у-у.. – Для ответа на вопрос ему пришлось закончить протяжное пение. – Для тебя, мой друг, я Джо, покоритель Запада. – Прошептал он зловеще.
– Парни вчера говорили про какого-то мужика, который нашел в туннеле оброненную вещицу. Выходит, ты.., растянул я вопросительно и, когда понял, что ответ очевиден, ответил сам себе, – выходит, ты. И откуда..
Он прервал меня на полуслове. Видимо, это было его хобби:
– Знойный Техас, под его палящим солнцем вырос я один в пустыне, вскормленный..
Настала моя очередь прерывать:
– Ладно-ладно, на самом деле?
Я остановился и посмотрел ему в лицо. Он встал, видимо, размышляя, дурачиться еще или перестать. Когда я успел посчитать количество труб, идущих вдоль туннельных сводов, мы наконец сдвинулись с места.
– Я родился не в этом мире. Но тут тоже интересно, – качая головой, ответил он.
Теперь я понял, что мой вопрос абсурден. Если Джо старше двадцати, он родился до Апокалипсиса. Это был уже второй глупый вопрос, и я решил помолчать, предоставив право начать разговор человеку в шляпе. Тот как будто подхватил мою идею:
– Такс-с, так-с. Значит-с, ты для вашего начстанции-с поручения выполняешь-с?
– Не совсем, – ответил я. И, задумавшись, конфиденциальный это вопрос или нет, прервал паузу, – в основном, охраняю его. Время от времени получаю другие задания.. А как вы.. – Чем дальше, тем чаще и длительнее приходилось размышлять прежде, чем сказать любое слово, – ты понял?
– Э-ле-мен-тарно! – Выпалил Джо-Вадик. – Ты сам постовым сказал. А еще только тот, кто работает на вашего Какогото Какойтовича может считать его адекватным.
Я нахмурил брови: некоторые обитатели станции не любили начальника, но то, что сказал Джо, я понять не мог.
– Как я понял, у вас его не любят. Вот чтотофон — любят. А его нет. – Помахал он в воздухе указательным пальцем. – Говорят, самодур. Обложился раритетными вещами и лежит на них как свинья в старой луже.
Меня все более и более смущало, что говорит Вадик. Теперь мне не хотелось звать его Джо – Джо было именем для крутого парня, а Вадик..
– Это он просто прошлое любит. Да и вещи ценные, – вступился я за босса. Но Вадим не отступал.
– И про войны ваши рассказывали – про все рассказывали. Страсть Господня же. В метро такого нигде нет, – мой собеседник развел руками и посмотрел на меня так, что захотелось убежать отсюда.
С младших классов нас учили бороться со внутренними желаниями, с инстинктами: не бить по лицу обидчика, не бросаться на голую девушку, не выбрасывать и не тратить понапрасну патроны. Но этот взгляд, он заставил преодолеть себя и переступить через давно обозначенные жирной чертой границы. И я побежал.
Мне не составляло труда долго не сбавлять темп – бегу в школе тоже учили: мы со сверстниками не раз гоняли на время по туннелям в округе, и этот был одним из моих самых любимых – тихо здесь. Поэтому, казалось, моя энергия неиссякаема, а бег может длиться всю жизнь.
Когда впереди стали видны огни блокпоста – здесь он находился почти рядом со станцией – я перешел на шаг и наскоро оглянулся, чтобы убедиться, что Вадим в недосягаемости. Оглянулся и застыл.
Вадим со спокойным дыханием шел рядом. Только широкополая шляпа куда-то подевалась. До этого момента я не удосужился обернуться – возможно, поняв, что он бежит со мной, смог бы ускориться и оторваться. Но тогда повода усомниться в том, что я один, не было: я не слышал чужих шагов или дыхания. Только при беге нога в ногу, вздох ко вздоху он мог бы остаться незамеченным. Да и такое расстояние – я по спортивной части считался одним из первых в группе, показывал рекордные результаты, а он..
– Был у меня когда-то разрядик, – ухмыльнувшись, спокойно продолжил Вадим. Я оставил попытки избавиться от собеседника и просто молчал. Мы приближались к огню. – По сути своей, начальник ваш одержим, – продолжал он. – Рисковать людьми ради тоста со стариком о прошлом – пусть и о моем – мире, это же.. – Он недоговорил, точь-в-точь как Степа, потому что дозорные, лица которых уже можно было разглядеть, привстали. Самый высокий, по-видимому, главный подошел ближе к нам.
– Предъявите документы, – раздался громкий, уверенный голос.
Я скинул с плеч рюкзак и, пошарив внутри, достал твердую бумажку, которая отправилась в руки главного. Тот, прищуриваясь, начал вглядываться в выведенные несколько лет назад боссом буквы и, насмотревшись, сделал вердикт:
– Устарела. Нужная новая.
Я удивился: до тех пор ни одной заминки при каком-нибудь поручении Федора Иммануиловича не происходило.
– Но он только послал меня к Петру Вла.. – мои оправдания перед этим высоким человеком со сжатыми скулами и взглядом нациста и мне самому начали казаться жалкими, когда вперед подался стоявший ближе, чем я, к непроницаемой тьме Джо.
– Привет-привет, – просто сказал он. Этому непоколебимому командиру.
Тот поначалу не менялся в лице, как вдруг расплылся в такой радушной улыбке, какой не было и у Степы в моменты дружеской попойки.
– Олег Наумович, что ж вы сразу не показались-то, у меня же, сами помните, зрение не ахти.
– Да помню-помню. Я к вам, собственно, ненадолго, – продолжил свою роль Джо. Теперь я понял, это была игра, как в начале пути. – Мне бы только Петра Вла.. – скорее всего, он не помнил отчество, потому что я его произносил только раз, может, два. Но командир не растерялся:
– А-а! Вы к Петру Владимировичу? Так его нет, уехал по делам на север. Можете погостить пока здесь, у нас. Сейчас распоряжусь выделить вам комнатку..
– Разрешите посовещаться с другом, – дружелюбно сказал Джо.
– Так это ваш друг? Извините, извините, Олег Наумович, – пролепетал он и что-то шепнул подчиненным, после чего те отбежали в сторону.
Вопросы ссыпались в растущую кучу, но главным и решающим оставался один: как выполнить поручение босса, если Петра Владимировича нет на месте:
– Джо, спроси, давно ли тот уехал. Возможно, мне удастся догнать его, – не люблю приходить к боссу, не выполнив задание.
– Слушаю-с, сударь, – просто ответил тот.
***
Через полчаса мы, заправившись похлебкой, мчались на дрезине по направлению к водочной станции – Джо понравилось, как я ее называю. Пока специально для нас готовили дрезину, он поделился историей про свои водочные похождения – как пришел на чужую станцию и ввалился в незнакомый дом. На моменте, когда чья-то жена приняла его за своего мужа, и позвала дозорных, я уже не мог смеяться и плакать – у Джо было чувство юмора, причем отменное.
Как он объяснил, высокий командир в незапамятные времена имел с ним какое-то дело. Джо не хотел углубляться и рассказывать мне историю, несмотря на мое разыгравшееся, как никогда, любопытство. А история эта обязана была быть живописной, раз командир так услужливо обращался с Олегом Наумовичем – выделил тому дрезину, да еще и личного помощника.
От темы про начстанции мы ушли: я не хотел верить Джо, несмотря на его необычность. Да, он совершенно точно не был таким, как любой человек, с кем я имел дело, общался или только переглядывался. Он как будто вырвался из сказки: легкомысленный весельчак, который имел много связей, Джо любил играть, но не мог терпеть лжи – это могла быть шутка, но не ложь, нет.
Дрезина катила сквозь время, стремительно унося нас все вперед – такую скорость при беге не развить. Мой попутчик встал и начал кричать и свистеть – в этих местах все равно не бывает ничего живого, разве что крысы, снующие вдоль серых стен.
– Й-йу-хуу! – громко выкрикнул Джо, расставив руки в стороны. Вроде взрослый тридцатилетний мужик, но – это было в его стиле.
Я сделал несколько подготовительных вдохов и тоже привстал – еще одна преодоленная грань. Ветер развеял короткие слипшиеся волосы и бросился в лицо, предлагая почувствовать свободу, которая по воздуху прилетела из детства, где мы с одногодками гонялись по станции.
Петр Владимирович мог гостить на водочной, а мог уехать дальше по ветке – и тогда бы я передал сообщение босса Антону Юрьевичу. Вот спереди показался свет от костра. Когда мы подкатили, я немного оторопел и даже присел: вокруг и около него не было постовых. Я нахмурился. Джо состроил грустную гримасу и, раскачивая головой, напел какую-то мелодию. Наш помощник оглядел пустующее место:
– Подозрительно это все, – медленно выговорил он.
До станции оставалось ехать не дольше минуты, как вдруг ниоткуда раздалась очередь. Джо, стремительно отреагировав, метнулся вниз, проводник ошарашенно осмотрелся по сторонам и пригнулся. Я освободил от кобуры Кольт и, прикрыв левой рукой голову, попытался отследить источник звука. Но тот исходил отовсюду: пули рикошетили от стен и, судя по звонкому звуку, от бортов дрезины.
Тогда я преодолел еще одну грань: закричал.
«Сто-о-о-оп!» – звуки выстрелов прекратились не сразу, а спустя минуту, но все разом. Непонятная ситуация должна была разрешиться, и потому я выкрикнул самое главное:
– Я приехал с посланием к Антону Юрьевичу. Со мной помощник Петра Владимировича. – Я слышал каждое свое слово еще несколько раз, после того как оно, разлетаясь по туннелю, отражалось многократным эхом.
Тишина. Ни человеческой речи, ни перебивающих друг друга выстрелов не последовало. Помощник, расценив это как знак мира, встал, вытягивая вверх дрожащие руки. Я подумал о том же, но еще один автоматный залп заставил меня передумать. Стоящий возле меня человек безумно закричал: видимо, несколько пуль угодили в него. Догадку подтвердило тело, рухнувшее с дрезины. Многочисленные быстрые шаги сменили выстрелы, и вот отовсюду на нас с Джо смотрели яркие глаза фонарей: невыносимые, они освещали нас со всех сторон, заглядывая под кожу, в самую душу. Мимолетно я окинул взглядом лежавшее прямо напротив тело и прикрыл глаза: вся его поверхность, от стоп до головы – покойник лежал тем, что осталось от лица, вверх – была ярко-багровой, испещренной темными отверстиями.
Приклад перед глазами – и я не вижу ничего, даже темноту.
Меня привели в сознание специально: вены на кисти сильно пульсировали, а кисть сжимал человек в очках и белом халате – прямо как в историях про фашистов. Его халат был слишком белым – таких у нас в подземке не бывает. Сказочно белым.
Лицо медика закрыл военный: на погонах расплывались звезды – одна, две, пять.
– Ну привет, дружок. Говори, кто такой. А иначе, – он пропал, а потом снова появился – иначе вот это, – военный сжимал в одной руке тиски, – или это, – показал тот другую, со скальпелем.
– Вонючий фашист, – плюнул я ему в лицо. Долой грани.
– Нет, дружок, я не фашист, – уголки его рта сузились.–Я твоя дорожка к спасению, по обе стороны от которой обрыв. И из него не выкарабкаться, так что я хочу правильных ответов от тебя. – Поганое лицо у военного этого. Улыбочка гомосяцкая такая. Жаль, в рожу дать нельзя – руки привязаны к железкам каким-то. – Итак, начнем допрос с пристрастием, – глаза сверкнули. – Кто ты и откуда?
Я подумал, что ответил бы на это Джо, и рассмеялся:
– Фигли-мигли, – мне нравилось дурачиться перед этим серьезным военным, вид которого выдавал смятение. Он дал в руки врачу один из предметов и уставился на меня. Я выпучил глаза и высунул язык – пусть, сволочь, получит. Внезапно руку пронзила боль, и я вырубился.
Какое количество раз я выключался, и меня силком приводили в сознание – не знаю, не имеет значения. В голове я держал единственную мысль: это враг, гребанный нацист, и ему нужна информация, о которой пусть и не мечтает. Но мысль эта постепенно рассеивалась в череде боли, от которой я терял сознание, с которой вновь просыпался. И когда я очнулся в очередной раз, понял, что язык начинает лепетать мое имя, имя босса и что-то нечленораздельное про цель прибытия. Тот – теперь я пришел в сознание более явственно чем в течение последних разов – хмыкнул и выдавил несколько смешков.
– То есть, он сказал вам, что они с нашим Юрьичем на брудершафт пьют? Последний раз, когда к нам пришел кто-то от Иммануилыча, – фашист сделал значительную паузу, – на мине подорвался.
Выходит, он и не фашист никакой. Или военный пытается его запутать, убедить.
– Говорил, что к нам ходит, а сам, небось, на соседнюю станцию с Владимирчем за Союз и все такое прочее пить бегал. Вот и считай, за что мы тебе пальцы поотрезали, – закончил он и вышел.
Я остался один. Я и мои мысли, мы старались держаться, смотрели в бесчувственные глаза медика, а потом вошел еще один медик, тоже в белом халате, с битой в руках:
– Где здесь больной, – рявкнул он. – Подать сюда больного.
Он размахнулся, и послышался глухой стук, первый медик исчез из поля зрения. Второй приблизил лицо.
– Больного выписывать пора, – улыбнулся Джо. – Расступись!
Джо взвалил меня на плечи, и мы двинулись вглубь водочной станции, через палатки, между рядов и стеллажей. Около одного такого пришлось остановиться.
Щуплый человек протянул Джо ключи. Тот положил на соседний прилавок свою фирменную шляпу и сверток. Сунул ключи в нижний карман куртки, они, обходя людные места пробрались в туннель, а оттуда в его ответвление, где обнаружился люк со скрывающейся над ним лестницей наверх.
Я карабкался изо всех сил, а Джо только напевал:
– Фигаро тут, Фигаро там.
Встающее солнце бросило самый первый луч мимо уцелевших многоэтажек и груд бетона – прямо мне в глаза. Он был теплый, он успокаивал.
Я чувствовал, что Джо тяжело, и постарался идти самостоятельно, лишь опираясь на его плечи, но некоторых пальцев на ногах не было – я не испытывал боли, но ощущал их отсутствие, потерю того, что всегда было с тобой и что внезапно отняли без предупреждения. Джо старался подбодрить меня:
– Короче, сижу я в камере. А рядом бугай стоит, одно лицо с Франкенштейном. Я даю бугаю листок – лежал у меня один в кармане – и беру его на слабо, мол, не докинет до стены. Ну, как в том фильме. А он..
Я почувствовал, как сознание уносится куда-то в небытие и уже не контролируется мной.
Открыл глаза я уже в машине, приподнялся. За рулем Джов химзащите, ни в чем не бывало насвистывающий новую песенку – объезжает преграды на дороге. За окном все так же светает, редкие монстры заползают в насиженные места под развалины и в подъезды.
– Очнулся? Мы на твою станцию едем. Ктототам Юрьевич как узнал, что на его водочную фабрику кто-то из ваших явился, пошел на вас войной.
Я откинул голову:
– Почему он не сказал правду, он же хороший человек.
– Теперь видишь, что нет? Ему его жизнь дорога. Скажи он тогда – порвали бы его, и нового начальника поставили. И никакой чтотофон бы их не удержал.
Теперь я видел, слышал и осязал эту правду, которую говорил Джо. Босс, начальник станции, Федор Иммануилович, помешанный на старине – обманщик и трус. Только предательская сила снова выключает переходник моих мыслей.
– Равняйсь, смирно! – вопит Джо с наигранной серьезностью. Он тащит меня к станционному входу – до него уже пара шагов. – Ты прямо сломанный выключатель, амиго. Последний бой, он трудный самый. Вот, еще шаг, – помогает Джо. – Еще шажок. Шажочек. Шажоченек. Открывай, сова, медведь пришел, – стучится он ногой в люк. Через минуту оттуда показывается знакомая рожа одного из станционных:
– Серый, какими судьбами!
– Выведи всех, – шепчу я. – Всех в южные туннели. На нас водочные братья идут.
– Ты что, ополоумил, Серый? Мы же с ними душа в душу с тех пор, как... – удивленно откликается тот.
– Сделай, что я говорю, – в качестве доказательства я выставляю вперед левую руку без безымянного пальца и мизинца. – И достучись до босса.
Паренек меняется в лице и прыгает вниз. Мы спускаемся медленно – теперь я чувствую всю боль от полученных увечий. Когда доходим до площади, вокруг уже пусто. Северные гермоворота закрыты, за ними слышатся крики. Мы подходим к палатке начстанции. У нее сидит Степа – спокойный, приглашающий к радушным объятиям при виде нас.
– Иди отсюда, Степа. К сыну иди, – говорю я, – моя смена.
Степа довольный уходит, а я без стука и былой робости распахиваю дверь.
На своем обычном месте сидит Федор Иммануилович, только Паши за его спиной нет. Он, кажется, еще более поседел. Молодой мужик. Обманщик. Босс. Он оглядывает меня и замечает Джо, прислонившегося к косяку:
– Вот кого ты привел на мои похороны.. Ваню. Иванушку-Дурака?
Я смотрю на Джо. Мои мысли не разложились по полочкам раньше, и я, хотя догадывался, ходил вокруг да около, но не мог сказать себе это: вот он, Дурак. Тот улыбается и уходит прочь, а я смотрю на босса. Надо перейти последнюю грань.
– Иван, Дурак, Вадим, Джо. Не важно, сколько у него имен, Федор Иммануилович. Не это важно.
В этот миг пол ускальзывает от ног, и я падаю. Вокруг начинает валиться дорогая мебель, драгоценные сервизы и мраморные статуэтки. Падают два стоящих по бокам от меня шкафа. Левый задевает Федора Иммануиловича и зажимает того, не позволяя выбраться: тот отчаянно брыкается и пытается выкарабкаться, но потом вспоминает:
– Все равно, умирать.
Я должен закончить и уйти.
– И вы, самодур, который чуть не погубил жителей всей станции, так и погибнете здесь, среди всякого барахла, который боготворили, – я подошел к двери в задней части комнаты и, открыв ее, достал с центральной, самой большой и лакированной полки патефон. Затем взял пластинку, лежавшую на самом видном месте: песни о войне.
Выйдя к центру комнаты, я снял крышку с чеготофона, приподнял иглу и положил пластинку. Заиграла торжественная музыка. Еще семнадцать секунд – спасибо боссу за возможность узнать точное время за годы тренировок – и мужской голос запел: «День Победы, как он был от нас далек, как в костре потухшем таял уголек..». Я смотрел на начальника, босса, из глаз которого полились слезы. Наконец, я увидел эти слезы. Слезы победы.
Я вышел из палатки, не обернувшись. Пошел к южным туннелям. Начал насвистывать «Кузнечика», как на полпути неведомая сила остановила меня.
Отныне я должен делать добрые дела и помогать другим безвозмездно, и, если у меня появится сын, пусть он будет считать меня Дураком. Дети любят дураков. А сейчас я вернусь за Федором Иммануиловичем, мы пойдем в южные туннели и начнем другую жизнь. И, черт возьми, когда я доберусь до ближайшего бара, то выпью стакан хорошего виски, а не местной ослиной мочи.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
- То есть почти все, кто выше рангом обычных селян… - протянула девушка поднимаясь. – Их дома раскиданы по деревне. Это немного усложняет задачу.
Девушка руками расчесала волосы и споро заплела их в тугую косу колосок. После чего присела на камень, аккуратно уложила на коленях глефу, достала из подсумка точильный камень и принялась водить им по лезвию. Клинок огрызался яростным вжиканьем и мелкой, колючей металлической пылью.
- Что ты задумала, Грет? – пролепетала травница, с недоумением наблюдая за приготовлениями девушки.
В глазах ее уже разгорались огоньки понимания и тихого ужаса. Остановив руку, Гретель вскинула на женщину взгляд, в серебристом холоде которого читала сдерживаемая ярость.
- Мы вернемся в деревню, - едва не пророкотала она, так напоминая сейчас своего непокорного «братца» Гензеля. – Заберем Миру. А потом, я сделаю то, чему меня учили. Что я умею лучше всего. Сожгу их всех!
***
- … обманом заманила доблестную охотницу Гретель в домик на пасеке медоносных пчел, расчленила и сожгла в печи. Эта женщина обвиняется в ведунстве и сговоре с темными силами! Именем святых пророков, братьев Якоба и Вильгельма, мы, Главы Ордена последователей, осуждаем ее и приговариваем к смерти на костре!!
Над поселком, освещенным мириадами лунных цветов, разнеслись радостные крики и улюлюканье.
- Ведьме смерть!
- СМЕРТЬ ВЕДЬМЕ!
- Сжечь ведьму!
Беснующаяся толпа окружила бьющуюся на костре женщину. Пламя начало лизать ее ноги, вырывая из охрипшей окровавленной глотки нечеловеческие стоны, будто в огне метался не человек, а загнанный, раненный зверь.
- Глупцы!!! Откройте глаза! Умоляю!! Мира!!
Перекрывая крики, высокий лысеющий мужчина в цветной рясе продолжал говорить.
- Младшей ученице Мире, за раскрытие заговора ведьмы и за сдачу ее под суд, именем пророков, братьев Якоба и Вильгельма, мы, Главы Ордена последователей, присуждаем награду! Досрочное проведение Обряда инициации и посвящение ее в звание охотницы!
Возле взметнувшегося до самых небес костра радостно прыгала девочка с растрепанной пшеничной косой.
- Сжечь ведьму!
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Сжечь ведьму!
«Старики говорят, что мир сильно изменился. Раньше в нем не было места крылатым драконам и крохотным лазурным феям. Раньше ночь не освещали мириады лунных цветов, а каждое утро новорожденное Солнце не встречали песнопениями. Человек прошлого заточил себя в бетонные тюрьмы, обернул планету в шаль из ядовитых облаков. Наши предки заковали себя в кандалы из ненужных, глупых норм и правил, и сами же боролись за мнимую свободу, попутно уничтожив все, до чего дотянулись их руки. До Конца Времен мир был жестоким и… скучным, пожалуй. И я точно не хотела бы в нем жить. Хвала пророкам Якобу и Вильгельму, я пришла в этот мир гораздо позже.
Меня зовут Гретель, и я - охотница на ведьм.»
Лепесток пламени на фитильке лучины затрепетал и свернулся, оставив после себя в воздухе белесый росчерк дыма. Тихонько поминая всех неверных, девушка поднялась из-за стола и пробралась мимо скудной домашней мебели к стене. Отодвинув холщовую занавеску, она настежь распахнула ставни, позволяя пряному весеннему ветерку весело носиться по комнате. И тут же начала скакать, пытаясь поймать подхваченные его шкодливыми ручками листы дневника. Совладав с проказником и вернув писанину на стол, она застыла над ней, пробегая глазами по строчкам. Увлеченно посасывая кончик гусиного пера, девушка упустила момент, когда дверь за ее спиной резко открылась, и приободренный свежим порывом сквозняк вновь разметал собранные было листы. Тяжело вздохнув, несостоявшаяся писательница прижала ко лбу ладонь и провела ей по лицу.
- Кого там крылатые при… - глухо начала она, разворачиваясь.
Закончить фразу ей не позволило нечто пищащее и дрыгающее ногами, моментально повисшее на ее шее.
- Греееет!!! – невразумительно вещало нечто, пока девушка пыталась отплеваться от лезущих ей в рот пшеничных волос. – Грет-Грет-Грет-Грет-Грет!
- Мира, Гримма ради, слезь с меня! – ругалась девушка, нагло используемая вместо каната для лазанья.
Спустя пару минут, нечто было все-таки отлеплено от тела и водружено на табурет. Уже оттуда оно улыбалось во весь рот и продолжало дрыгать ногами, ни на секунду не оставаясь в покое.
- Ой, Грет, а что ты делала? Ты книжку писала? Ту самую? А почитать дашь? Ну, пожалуйста!! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста!
- Мира! – гаркнула девушка, прервав на время неконтролируемое словоизвержение.
Нечто застыло на табурете, хлопая огромными зелеными глазами. Что-то едва слышно бормоча, девушка стала собирать раскиданные листы. Впрочем, долго молчать было выше возможностей неугомонной непоседы.
- А ты про рейды напишешь? А про Болотницу? И про торговцев дурманником? Мне бы очень хотелось почитать. Наставница почти ничего нам не рассказывает. Говорит, рано. Только бегать заставляет. Особенно по утрам. А мне так не нравится рано вставать…
- Да неужели… - отозвалась Гретель, аккуратно сложив дневник на столе.
Нечто тут же схватило листы и начало их перебирать, делая вид, что читает. Попутно даже не замечая, что текст перевернут вверх ногами.
- Правда-правда! А к оружию вообще не разрешает прикасаться. Даже смотреть! Вот Аня вчера тайком пробралась в оружейную охотниц. Так ее выпороли! Представляешь!
- Какой ужас…
- Вот и я говорю, кошмар! Это ведь нечестно! Как мы будем ловить ведьм без оружия? Да мы сегодня же извели бы всех до единой! Мы готовы! А наставница говорит, что рано. Что б она понимала…
Гретель ласково провела рукой по растрепанным пшеничным волосам безостановочно вещавшей девчушки. На лицо ее против воли выплыла умиленная улыбка. Мира и остальные младшие ученицы родились уже в новом времени и не застали первых откликов жестокого наследия предков. Сама же Гретель появилась на свет, когда еще пепел Конца Времен застилал небо. Она еще помнила смуту, помнила бесконечную ночь и промораживающий до костей холод. Помнила мир, сжавшийся до размеров подземной каморки, родителей, отдававших последний кусок еды ей, и умерших у нее на глазах. Помнила одиночество и тоску бетонных бастионов людей прошлого, в развалинах которых таились одичавшие Гончие тьмы. Помнила страх, боль, и вкус крови. И свет. Всесогревающий свет Последователей, спасших ее от смерти. Они подарили ей новый дом, новую семью и, что важнее всего, новую цель в жизни.
Улучив момент, когда девчушка замолчала, набирая воздух для новой порции возмущенной тирады, Гретель спросила:
- Мира, ты что-то хотела, или просто отлыниваешь от тренировок?
Девочка с тихим шипением сдулась и тут же нахмурилась.
- Точно, тренировки… - со страдальческой мордочкой она уставилась на Гретель, для пущего эффекта заставляя подрагивать нижнюю губу. – А может, ты поговоришь с наставницей? Раз уж она тебя позвала…
Девушка застыла с занесенной над пшеничной косой рукой.
- Тебя прислала за мной наставница?
- Ну да, - олицетворение вселенской скорби нервно заерзало на табурете. – Она там что-то про внеплановое собрание Охотниц говорила…
- Мира! – взревела Гретель, стрелой вылетая из хижины. – Выпорю засранку!
Пока распахнутая пинком дверь не закрылась, нахмурившаяся малышка наблюдала, как охотница несется по деревне к дому наставницы, едва не сшибая случайных прохожих.
- Все бы вам, взрослым, пороть, - глубокомысленно выдала она парящим по комнате листам дневника. – Будто у вас по важнее дел нет.
***
Перемахнув через клумбу лунных цветов, по дневному периоду понуривших закрытые бутоны, Гретель присела на корточки под распахнутым окном и прижалась спиной к стене Обители. Из комнаты доносился звучный голос наставницы, проводившей краткий ликбез по новому рейду.
- …Согласно полученной информации, ведьму с неверными за границей поселка встретила вооруженная группа. Трое мужчин. Воинов. Вероятно, приспешников тьмы или подчиненных оной. При себе они имеют…
Грет тихонько приподнялась и заглянула в комнату. Спиной к ней сидели две «звезды» охотниц, внимательно слушавших вышагивающую перед картой местности женщину средних лет. Наставница, увлеченная разъяснением маршрута, даже не смотрела в сторону окна, так же повернувшись к нему спиной. Чем и решила воспользоваться девушка и проникнуть в комнату, пока ее отсутствия не заметили.
- … Они опережают вас на день. Но ведьма стара, и большой скорости их отряд развить не сможет. Поэтому… Греттель, будь так добра, используй дверь по назначению, – проговорила наставница, не отрываясь от карты.
Девушка так и застыла, перекинув одну ногу через подоконник. Открытые ее ушки начали розоветь.
- Как вы..
Женщина выдохнула и развернулась лицом в аудитории, грациозно перекинув седеющую косу на другое плечо.
- Как что? Услышала, как ты топчешь мою клумбу? Или спиной заметила, как ты пытаешься перемахнуть через окно? – она прошла мимо скамеек с охотницами и отвесила девушке подзатыльник. - Какой бы я была наставницей, если бы не могла предугадать действия своих подопечных. Залезай уже, мы почти закончили.
Понурив голову, Греттель перекинула вторую ногу через подоконник и бочком протиснулась к краю скамейки, занятой ее «звездой». Дождавшись, пока девушка усядется, наставница вернулась к карте.
- В общем, нагнать неверных вы сможете к вечеру. Ведьму, как всегда, брать живьем. С остальными по обстоятельствам. В идеале - взять языка. Но при активном сопротивлении - всех в расход. В виду важности операции на каждый отряд выделили по две воздушные единицы. Отряд Эльзы.
- Я.
С соседней скамьи поднялась крупная черноволосая девушка.
- Берете Ганса и Гильдебранда. Отряд Гретель.
- Я, - пискнула девушка, буквально подпрыгнув.
- Вам, - наставница ехидно улыбнулась. – Роланд и… Гензель.
- Но, наставница, - неуверенно проговорила Гретель. – Гензель еще не до конца объезжен. Иногда рвет повод. Если позволите, я бы взяла Фрида, он спокойнее и…
- Не позволю, - отрезала женщина. – Фрид и остальные Летуны отдыхают после патрулирования. Все, красавицы, живо в оружейку!
***
Оружейная охотниц – второе по святости здание деревни. Кроме самих девушек в него имеют право входить лишь двое мужчин, следящих за состоянием обмундирования. Да и им дорога закрыта, когда охотницы готовятся к рейду. Ритуал причащения перед боем – довольно личное и откровенное действие.
После омовения родниковой водой, девушки встали на колени перед деревянными ликами пророков и зажгли благовония. Сизый, чуть сладковатый дымок растекся по комнате, будто облизывая обнаженные точеные фигурки. Согласно Кодексу, перед боем охотницы должны хором петь молебны, восхваляя Орден и его пророков, святых братьев Якоба и Вильгельма. Но по молчаливому согласию, девушки давно молятся в тишине, разговаривая с Гриммами каждая на своем собственном языке. Ведь путь к религии канонизирован, он долог, полон лишений и непониманий. А вот путь к Вере у каждого свой. Так зачем унифицировать сокровенное?
Гретель давно заметила, что после причащения у нее немного кружится голова. Потому и молиться она всегда заканчивала раньше остальных. Ей, в общем-то, не в чем было виниться перед святыми. Вот и сегодня, зажав в зубах крохотную просвирку, девушка шустро юркнула в основное помещение оружейной.
Форма охотницы – так же святыня для каждой из девушек. Шьют ее по личным меркам, с учетом особенностей фигуры, мышечного и костного строения. Строго говоря, не смотря на внешнее сходство, не найдешь двух полностью одинаковых костюмов. А когда охотница умирает, согласно Кодексу, ее сжигают в полном обмундировании с ее оружием. Многие деревенские, особенно мужчины, считают это расточительством, но… Какой смысл хранить вещи, которыми никто уже не сможет пользоваться? А огонь… Гретель всегда считала правильным, что в конечном счете они уходят из жизни так же, как и ведьмы, на которых девушки охотятся всю свою жизнь. Ведь убийство, сколько бы оно не было оправданно – это все равно убийство, грех. И лишь через очищающее пламя можно вознестись к пророкам.
Гретель достала из шкафчика белую свободную рубашку, с воротом на шнуровке, кожаный корсет-жилет, брючки и высокие перчатки. Облачение в форму давно стало для нее привычкой. Корсет из дубленной кожи Летуна на деле довольно мягкий, самостоятельно зашнуровать его – лишь вопрос сноровки. С перчатками и брючками вообще никаких сложностей. Это в полном облачении охотница кажется, будто закованной в червлёную стальную чешую. На самом же деле кожа Летуна легкая и податливая, совершенно не мешает двигаться. Но пробить такую, казалось бы, слабую броню не может ни арбалетный болт, ни пистолетная пуля. Хотя при прямом попадании ощущения откровенно ниже средних, и иногда девушки гибли без внешних повреждений – от силы удара внутренние органы превращались в кашу. Ну да это лишний повод усердней тренироваться и просто не лезть под прицельный огонь.
Девушка натянула мягкие кожаные сапожки, застегнула на поясе ремень с держателями. На правом бедре повисла петелька пращи, в левом подсумке уместились два стальных шарика на шнурке. Развернувшись спиной к шкафчику, Гретель взглянула на свое отражение в зеркале. С той стороны стеклянной преграды на нее смотрела довольно хрупкая девушка среднего роста. На тонком плече ее лежала пушистая коса каштановых волос. Тонкие черты лица - будто огранка к самому большому ее сокровищу и проклятию – глазам. Миндалевидной формы, со светло-серой, едва серебристой, радужкой – они заставляли мужчин трепетать, а женщин ненавидеть. Многие считали Гретель ведьмой. Но не Глава Ордена и не наставница, не только позволившие девушке стать охотницей, но и отдавшие в подчинение целую «звезду».
- Грет, долго любоваться на себя будешь? – вывел девушку из раздумий голос Эльзы. – Ты почему опоздала на летучку?
- Да наставница не нашла посыльного лучше, чем Миру, - Гретель начала протискиваться мимо заполнивших помещение девушек к стойкам с оружием. – Ты же ее знаешь. Пока весь поток особо важной информации не выльет, ничего путного не дождешься. Она, по-моему, вообще по дороге забыла, зачем ко мне шла.
- Ха, малышка Мира, - хохотнула старшая второй «звезды». – Ну, тогда понятно.
- Ладно, - Гретель закрепила на спине укороченную двухклинковую глефу. – Звезда, облачайтесь, и к загонам. Я пока оседлаю Гензеля. Этот засранец все равно никого, кроме меня, не признает.
Выйдя из оружейной, девушка направилась в сторону стойбищ Летунов. Ради безопасности селян они находились чуть в стороне от остального поселка. Рядом с лагерем младших учениц. Считалось, что близость с этими монстрами поможет девочкам скорее совладать со страхом и подчинить себе извечную проблему всех воинов – инстинкт самосохранения. В отличие от обычных домишек деревни, загон Летунов выглядел довольно свежей постройкой. Он и был таковым. Всего лет семь назад, когда Гретель сама была еще младшей ученицей, селение сильно страдало от этих небесных правителей. И ладно бы они просто скот крали, так и человечинкой не прочь были закусить. На попытки избавления от напасти потратили последние патроны, и для нынешней малышни огнестрел теперь – всего лишь ржавые железные оглобли. Как-то одному мужчине в пылу сражения по чистой случайности удалось оседлать Летуна. Смельчак, конечно же, погиб. Но мысль о подчинении монстров так и засела в мыслях глав Ордена. Со временем, сумасшедшая идея превратилась в действительность. И теперь их деревня может похвастаться семью покорными Летунами под седлом. Ну, более или менее покорными - проблем с ними все равно много. Зато дикие Летуны больше не беспокоят.
На подходе к стойбищам стояли трое готовых к вылету монстров. Оседланные, они лениво лежали на земле на животах, изредка легонько отталкивая огромными кожистыми крыльями особо наглых учениц. Тут из крытого загона донёсся сотрясающий землю рев, и из дверей врассыпную бросились конюхи. Самый старший из готовых Летунов развернул в сторону звука вытянутую морду, глухо пророкотал и спрятал ее под крыло.
- Гретель! Угомони своего братца, Гимма ради! – прокричал один из бритоголовых конюхов, когда девушка подошла к дверям загона. – Этот зверь мне чуть подмастерья не загрыз. Надо было его сразу прирезать, когда ты его привезла. Так нет, послушался твоих уговоров.
Он сплюнул на землю и выжидательно уставился на девушку, скрестив на груди руки.
- Успокойся, Антон, вы его видимо просто чем-то разозлили.
- Да чем? Мы лишь попытались одеть на него седло!
- Ага, так он вам и дался, этот мелкий вредитель… - пробормотала девушка, заходя в загон.
После яркого весеннего солнца, мрак в помещении казался особенно густым. Темнота Летунам нравилась гораздо больше, успокаивала их. Почти всегда. «Мелкий вредитель» бился на земле ангара, стараясь разорвать цепи, стягивающие его мощные крылья. Едва подсвеченный тонкими лучами солнца, пробивающимися сквозь расшатанные стены, Гензель казался бесплотным белесым призраком. В отличие от остальных Летунов, от природы черных или темно-коричневых, он обладал мутно-серым окрасом. И чуть меньшими размерами. Наверное, именно потому его и бросила мать, считая выродком. К слову, выродком его считали и все конюхи – в дополнение к непривычной масти у него откровенно дрянной характер.
- Гензель, Гензель. Все хорошо. Это я, - ласковым голосом протянула девушка, вытянув вперед раскрытую ладонь. – Уже все хорошо. Больше тебя никто не обидит.
Беснующийся Летун замер и развернул голову в сторону девушки. Из темноты амбара на нее уставилась пара горящих угольков.
***
- Грет, у них секреты на три часа и на девять часов. По одному стрелку с автоматами. У костра кроме ведьмы - трое. Мужчины не из наших, - тихо проговорила появившаяся из-за дерева охотница.
- Пятеро пришлых? Наши разведчики считать разучились, - отозвалась девушка, поглаживая по морде серого Летуна.
- Да, и вокруг поляны растяжки. Наши так не работают. Слишком профессионально.
- С каждым годом мы выслеживаем и сжигаем все больше ведьм. Копим опыт. Глупо было надеяться, что Тьма не предпримет контрмер, - со вздохом Гретель отошла от Гензеля.
Монстр вскинул голову и начал было недовольно рокотать.
- Тише, мальчик, - ласково протянула девушка и продолжила, уже обращаясь к застывшим рядом охотницам ее «звезды». – Сестры! Это уже четвертый по счету случай, когда ведьмам помогают пришлые. Думаю, главам Ордена будет очень интересно узнать, откуда они берутся, каковы их численность и цели. Посему, я изменяю приказ наставницы: мы обязаны взять языка. Неплохой способ выслужиться, не правда ли? Мирел, что слышно о «звезде» Эльзы?
- Ничего, старшая, - ответила рослая блондинка с огромным луком за спиной. – Они отбывали в противоположную сторону. Если не нарушили приказ, то здесь их быть и не должно.
- Тем лучше для нас, - протянула Гретель, растянув губы в хищной улыбке. – Оливия, Труда, снимите секреты. Мирел, возьми Роланда. Понадобится – прикрой нас огнем с воздуха. Нет – постарайся не засветиться раньше времени.
- Грет, а что делать мне? – недоуменно спросила отдышавшаяся разведчица.
- На сегодня ты свою работу выполнила, Адалинда, - Гретель ободряюще сжала плечо младшей из «звезды». – Присмотри за Гензелем, его сильно нервирует звук выстрелов. Не дай Гримм, он пол-леса разнесет, оставшись в одиночестве. Все, двинули.
Девушки скоро скрылись среди деревьев.
***
Костер на поляне пылал так ярко, будто его хозяева совсем не опасались навлечь гнев Древнего леса. Или же, напротив, они слишком уверены в своей силе. Зря. Дикая природа, тронутая ядами Конца Времен, более чем неласкова к человеку. Гончие тьмы, мутировавшие грызуны, гигантские медоносные пчелы, Арахны – лишь часть обширного списка «подарков», преподнесенных разрушенными каменными бастионами людей прошлого. Воздух в них отравлен настолько, что все более или менее живое бежит в уцелевшие леса. И даже ведьмы не в силах совладать с яростью покореженной природы. Это наследие Последней Войны не подчиняется ни свету, ни тьме; ни Небесам, ни Преисподней.
Замерев на границе поляны, Гретель отстегнула от спины глефу, сжала окованное древко и прислонила к губам гравированный клинок. О чем она безмолвно шепталась с оружием перед боем, оставалось самой сокровенной тайной, которую девушка не раскрывала даже на исповеди. Глупо, конечно, но она всегда просила клинок об одном – быть милосердным. Если отнимать жизнь – то быстро, если оставлять в живых - не калечить. Трудно быть охотницей и ненавидеть кровь. Но иного выхода у девушек, принявших Обет, не существует. Однажды пройдя инициацию, отрекшись от старого имени и облачившись в форму хранительниц чистоты, они до последнего вздоха обязаны нести непосильную ношу чужих грехов. Быть избавлением. Быть палачами.
Согрев ледяное лезвие дыханием, Гретель открыла глаза, выпрямилась во весь рост и, едва не чеканя шаг, вышла на свет.
- Именем Ордена, я приказываю вам сложить оружие и сдать ведьму! – звонки девичий голос, подхваченный ветром, разнесся по поляне, заставив сидящих у костра мужчин повскакивать на ноги.
Эта реплика всегда была лишь глупой данью уставу. На памяти девушки еще ни разу ведьмы не сдавались без боя. Вот и сейчас, ответом ей было вскинутое оружие и лай очередей. Резко кинув тело в сторону от огня, Гретель кувыркнулась и, вскочив на ноги, со всей возможной скоростью понеслась к стрелкам, петля, как кролик. Скорее почувствовав кожей легкое дуновение ветра, чем услышав свист рассекаемого воздуха, она сместилась в сторону стоящего справа мужчины, когда автомат из его рук буквально вылетел, выбитый точно пущенной стрелой. Едва снизив скорость, она ударила его по челюсти кулаком с зажатой глефой и, когда тот по инерции вскинул вперед руки, схватила одну из них, поднырнула под нее, выкручивая. Почувствовала под ладонью натянутые до скрипа мышцы. Крутанув за спиной оружие, Гретель прижала один из клинков в шее мужчины, до крови царапнув «пальцем» кожу. Оставшиеся двое стрелков прекратили огонь, держа подельника и спрятавшуюся за ним девушку на прицеле.
- Бросьте оружие! – прокричала девушка. – Если сдадитесь сейчас, даю слово, я сохраню вам жизни!
- Пришейте сучку, - прохрипел пленник, пытаясь рвануться из захвата.
Гретель лишь выкрутила его руку сильнее, заставляя отклониться назад, и плотнее прижала лезвие к горлу.
- Послушайте меня! – продолжала девушка, повысив голос, стараясь перекрыть невнятные ругательства пленника. – Я не хочу убивать вас! Никто не хочет вас убивать! Вы всего лишь жертвы этого отродья! – охотница коротко кивнула в сторону сжавшейся у костра фигуры. – После Конца Времен людей и так мало осталось! Зачем нам тратить свои жизни ради спасения отрыжек тьмы? Ведьм!
Автоматы в руках мужчин едва заметно дрогнули и чуть опустились, но тут же вернулись в старую позицию. Приободренная этими знаками сомнения, девушка продолжила уже более спокойно.
- Эта поляна окружена охотницами, в небе лучница на Летуне. Вам некуда деться. Даже если вы убьете меня, живыми вам отсюда не уйти. Сестры все равно убьют вас, а ведьму спеленают и доставят на суд! Но! – в знак доброй воли Гретель слегка повернула лезвие, чтобы оно больше не царапало шею пленника. – Сдайтесь! Покайтесь перед Орденом! И я клянусь Кодексом, мы сохраним вам жизнь!
Повисла напряженная тишина, прерываемая лишь редкими хрипами пленного. Стрелки переглядывались между собой, ведя безмолвный разговор. И казалось, что они готовы опустить оружие, но…
- Лучше сдохнуть, чем жить как вы, - прорычал мужчина в руках Гретель и рванулся вперед, буквально насаживаясь на клинок.
Отточенный «палец» лезвия погрузился в его шею, разорвав ткани и перерубив артерию. На лицо девушки брызнула теплая солоноватая кровь, а булькающий мужчина уже начал заваливаться назад, грозя придавить Грет своим весом. Едва зарождающееся перемирие лопнуло, разверзнувшись лаем автоматных очередей. Выдернув клинок из трупа, девушка выскочила из-за него и по дуге понеслась к ближайшему автоматчику. Вот, оружие в его руках глухо щелкнуло, сообщая о закончившихся патронах. Чертыхаясь, мужчина схватился за обойму, но Гретель была уже рядом. На скорости, приподнявшись на цыпочки, она крутанула в руке глефу и задним клинком рубанула на открытой шее. И уже за спиной оседающего стрелка остановилась перед последним противником. Его автомат лежал рядом. Заклинил, или закончились патроны – было уже не важно. Чуть согнув ноги и наклонившись вперед, он сжимал в руке десантный нож.
Вытерев тыльной стороной ладони скатившуюся на губы кровь, девушка предприняла последнюю попытку достучаться.
- Прошу тебя…
- Нет! – прорычал мужчина и начал медленно обходить ее по дуге.
Греттель опустила голову, плечи ее поникли.
- Мне правда, очень жаль…
Одновременно с рывком мужчины, девушка подняла кулак с оружием, и в следующее мгновение стрела прошила его глазницу, затрепетав белым оперением. Его по инерции отбросило назад, и мужчина упал в траву почти рядом с костром, беспомощно раскинув руки.
- Юхууу! – разнесся в темном небе радостный крик Мирел. – Хэдшот!
Гретель опустила руку и шагнула вперед. На ходу махнула глефой, скидывая с лезвий капли крови. Закрепила оружие за спиной. В этот момент взвизгнувшая ведьма подобрала юбки и бросилась в сторону леса. Тяжело вздохнув, охотница остановилась, достала из подсумка шарики на кожаном шнурке, раскрутила их над головой и метнула вдогонку беглянке. Невнятно вскрикнув, женщина повалилась на землю.
- За пособничество темным силам, именем Ордена, вы арестованы, – глухо проговорила девушка, склоняясь над возящейся в траве женщиной.
Громоподобный рык за спиной известил, что оба Летуна прибыли на поляну и готовы к транспортировке ведьмы. Схватив женщину за шиворот. Гретель потащила ее к монстрам, у которых уже суетились оставшиеся охотницы «звезды».
- Хорошая работа, Грет! – хохотнула Мирел, помогая закрепить на спине Роланда мужское тело. – А как тебе мой финальный выстрел? Скажи, я мастер!
- Да-да, - пробурчала девушка, подволакивая плачущую женщину к Ганзелю. – Кого-то из дозорных удалось взять живым?
- Взять удалось обоих, - отозвалась Оливия. – Но нам же нужен был только один. Вот я со вторым и помахалась на ножах. Не все же тебе одной веселье.
Скрипнув зубами, Гретель взвалила ведьму на седло серого Летуна и принялась привязывать ее страховочными ремнями. Женщина продолжала вяло сопротивляться, и своей возней заметно нервировала Гензеля.
- Тише, тише мой мальчик, - прошептала девушка, ласково погладив по боку рокочущего ящера. – Сестры! Пора возвращаться домой.
Легко впрыгнув в седло Летуна, охотница помогла Адалинде усесться позади себя и пришпорив пятками Гензеля под бодрые улюлюканья охотниц поднялась в небо. С высоты полета «дракона», как называли этих монстров старики, открывался прекрасный вид. Над лесополосой солнце село совсем недавно, окрасив далекий горизонт в теплые розово-оранжевые тона. Впереди, виднелось глянцевое пузо Вышневолоцкого водохранилища, на берегу которого и расположилась их деревня. Рядом с ней остались опустевшие развалины поселения людей прошлого. Селяне давно их покинули, решив жить в единении с природой. Да и запрещалось главами Ордена пересекать границу городка.
Поднявшись выше, Гретель натянула повод, заставляя Гензеля повернуть в сторону дома. Ветер ласково гладил охотницу по лицу, постепенно стирая с него скорбь. Под брюхом Летуна понеслась Мертвенная топь, в нос ударил запах гнили. Монстр всхрапнул и попытался повернуть в сторону, но девушка крепко держала повод, заставляя его лететь строго по курсу. Вдруг Гензель резко забил крыльями и завертелся, едва не как юла. За спиной Греттель закричала Адалинда, чем окончательно взбесила монстра. Еще пару мгновений в воздухе шла битва, а потом некрепко затянутые младшей охотницей ремни седла лопнули. Победно рычащий Летун свободно улетел вдаль.
***
Приходить в себя было больно. Нет, не так. Болела каждая мышца, каждая косточка тела. Воздух неохотно, лениво просачивался в легкие, пузырясь на губах в липкой слюне. Гул в ушах то приближался, грозя раздавить мозг, то отдалялся, даря краткие мгновения покоя.
- Гретель, милая, нужно попить, - звучал над уход ласковый знакомый голос. – Знаю, горько. Знаю, больно. Но надо.
Этот голос. Только он и не давал девушке окончательно отдаться темноте. Он навязчиво жужжал где-то на грани сознания, будто его обладательница не умела молчать. Постепенно утопая в душном омуте небытия, Гретель так хотела, чтоб он заткнулся хоть на минутку. Временами казалось, что ей удалось избавиться от боли, удалось уйти. И тогда эта незнакомка вновь хватала ее за руки, вытаскивая на поверхность, заставляя выкашливать избавление горькой, кислой рвотой.
- Ты же сильная девочка, Гретель. Борись…
***
Когда Гретель открыла глаза, солнце только зашло. Над парящими в вечерней прохладе топями звонко жужжа, носились стайки мошек. Где-то над ухом басовито квакала жаба, извещая весь мир о том, что она проснулась, и можно бы и поесть. Со стоном девушка приподнялась на локтях, с ее лба скатилась мокрая грязная тряпка, со смачный шлепком плюхнувшись в сырую траву. Перевернувшись на живот, охотница попыталась подняться на четвереньки, но с вскриком повалилась обратно на землю, прижимая руку к ребрам. Мир перед глазами плыл пузырился, постоянно норовя схлопнуться.
- Гретель, тебе еще рано вставать. При падении ты черепушкой стукнулась, будь здоров, - ласково протянула буквально материализовавшаяся рядом женщина в лохмотьях.
Она перевернула девушку обратно на спину, приподняла ей голову и прислонила к губам каменную ракушку.
- На вот выпей.
- Чт… что это… - бормотала Гретель, вяло отворачиваясь от резко пахнущего варева.
- Отвар. Обычные травки. Они снимут боль и мозги в порядок приведут. Пей, - женщина дождалась, пока охотница откроет рот и разом влила «лекарство».
Проглотив отвар, Гретель закашлялась. Женщина положила ее голову себе на коленки и ласково гладила спутавшиеся волосы, пока тяжело дышащая девушка не затихла. Через некоторое время взгляд охотницы стал более осмысленным, пропала муть.
- Как… как я оказалась на болоте? - прошептала она.
- А ты не помнишь? Гензель нас скинул, - невесело хохотнула женщина. - Зачем ты взяла на охоту именно его? Сама же говорила, что он еще слишком плохо слушается.
- Наставница выделила… - отозвалась девушка, прикрыв глаза.
И тут же их распахнула, вскинув голову.
- Постой, откуда ты…
Над ней зависло до боли знакомое лицо. Старческие морщины только начали вспахивать его кожу вокруг глаз и чуть узковатых губ. Спутавшиеся пшеничные волосы выглядывали из-под грязного, рваного капюшона. Серебро седины совсем недавно тронуло их, впрочем, совсем не испортив красоты этой женщины, а лишь дополнив ее, сделав более зрелой, более многогранной. Анна. Любимица всего поселения, мудрая знахарка, травница… и мать Миры.
- Что ты здесь делаешь? – обалдело прошептала Гретель, вновь пытаясь подняться.
Смеясь, женщина наблюдала за неуверенной возней.
- Как что, милая? Ты же сама за мной охотилась, - сжалившись, Анна все-таки помогла девушке сесть на коленки. – Даже не думала, что в погоню за старой травницей выделят двух драконов!
- Охотилась? За тобой? – девушка прижала ладони к вискам. – Так ведьма - это ты?
Гретель резко наклонилась вбок, оперевшись одной рукой в землю. Ее вырвало серой жижей.
- Ооо, дорогая, тебе еще рановато вставать, - протянула женщина, вытирая слабо отбрыкивающейся девушке рот подолом и укладывая обратно на лежанку. – Отходняки от дурмана такие, раз в сто хуже, чем похмелье от Лениной самогонки. Ну да ничего, уже завтра будешь как новенькая.
- Не трогай меня, - шипела девушка, пытаясь отодвинуть ласковые руки травницы. – Как ты могла… Ты - мать будущей охотницы… Обратиться к тьме!
- Ну-ну-ну, успокойся, Гретель. Нельзя тебе волноваться, сделаешь только хуже.
И все же женщина пересела от девушки, и теперь их разделяло низкое пламя костра. Анна долго смотрела на пыхтящую охотницу сквозь искорки поднимающегося в небо пепла. Лицо ее, казалось, одеревенело, в глазах сквозила тоска. И глухая боль.
- Вот скажи мне, Грет. Кто такие ведьмы? За что вы загоняете их, как животных, и сжигаете на кострах? Ты права, ты знаешь меня всю жизнь. Я всегда заботилась о тебе, о селянах… о Мире, - ее едва слышно дрогнул. – Так почему вот так вдруг…
- Анна, - прервала женщину Гретель. – Лучше оставь меня и беги. Ведь когда я смогу встать… Я закончу охоту. И доставлю тебя на костер.
Девушка отвернулась от огня и затихла, оставив травницу наблюдать за костром.
***
Как и обещала знахарка, на следующий день Гретель смогла самостоятельно встать. Ни о каких дальних походах речи еще пока идти не могло, но ей хотя бы не нужно было просить помощи, чтобы справить нужду. Голова все еще болела, непрерывный звон в ушах набил оскомину, да и тошнота никуда не делась. А вот вязкая пусть из разума исчезала с каждой новой порцией травного отвара.
Анна продолжала хлопотать вокруг охотницы, не делая попыток сбежать. Днем она пропадала в топях, оставляя девушку в одиночестве грызть себя за беспомощность, но под вечер всегда возвращалась с «добычей». Привыкшей к сытой кормежке Гретель было непривычно питаться мелкими грызунами и лягушками, однако выбора не было. Хоть Анна и не отобрала у девушки оружие, но пойти на охоту самостоятельно было явно выше ее сил.
Так монотонно ползли дни. Собранный из веток шалаш спасал от редких дождей, тлеющие травки – от кусачих болотных насекомых. А вот сердце девушки от сомнений защитить было нечему и некому. Травница больше не заводила разговоров о ведьмах, зато много рассказывал о свойствах трав и ягод, и том, как лечились люди прошлого, как они жили. Ее рассказы напоминали сказки – летающие стальные машины, машины с колесами, но без тягловых животных, машины, которые подметали пол, качали воду, показывали картинки из далеких мест. Машины, машины, машины… Будто бы люди прошлого и шагу не могли ступить самостоятельно. В поселении подобные темы были под запретом, да и не пытался никто вспоминать. У всех хватало повседневных забот, и служение Ордену занимало умы. Орден. С каждым днем важность его блекла в глазах Гретель. Все обряды, Кодексы, правила казались все более смешным, а иногда и отвратительными. Чего стоит одно право первой ночи! Или обет охотниц, по которому они имели право завести детей, лишь когда уже не смогут выполнять свои обязанности и только от Глав Ордена. И что смущало больше всего – охота. Глядя на эту добрую жизнерадостную светлую женщину, Гретель никак не могла понять, почему ее вдруг нарекли ведьмой и решили судить огнем?
Однажды утром девушка остановила собирающуюся за пропитанием целительницу.
- Анна, - проговорила Гретель, обнимая травницу. – Давай вернемся в деревню. Главы не могли ошибиться, но… может, их кто-то обманул. Я уверена, если им все рассказать, они разберутся.
- Нет, милая, - женщина погладила девушку по голове. – Их никто не обманывал. Не в чем разбираться. Скорее, это они обманули всех вас… и меня…. и Миру.
- Не верю. Это невозможно, - девушка отстранилась исподлобья, глядя на травницу. – Кто-нибудь бы заметил. Нельзя обмануть всех! Это богохульство!
- Греттель, сядь. Это долгий разговор.
Когда-то давно… Ха. Правда странно, что вся наша история зачинается, как сказка? Только вот ничего доброго и светлого в ней нет. Волшебниц, драконов, фей и рыцарей в ней тоже не будет. Не о том она, наша история. Она о человеческой злобе и алчности, о ненависти ко всем вокруг и о желании власти. Она о человеке.
Всего двадцать лет назад в одно мгновение мир изменился. Воюющие страны, названия которых не скажут тебе ничего, пролили на наши города дождь из смертоносных ракет. Ядерные цветы смели с лица земли множество городов, уничтожили почти всех людей. Нам удалось выжить – наш городок не представлял стратегической важности. Но отголоски войны и нас не оставили безучастными. Мы, как могли, старались выжить. Ведь это самое главное стремление человека – просто выжить. И не чурались никаких методов. Казалось бы, это горе должно было сплотить людей, но… Во все времена были те, кто считали себя выше других. И стремились извлечь выгоду из всего, даже из смерти. Когда из-за диких животных и туч химикатов нам пришлось покинуть город, среди нас нашлись подобные умельцы. Они постепенно, сначала силой начали загребать власть под себя. Им сопротивлялись, но тут, как Вселенская насмешка, на берегу нашего водохранилища взошли необычные лунные цветы. Они распускались лишь ночью, распространяя вокруг себя сладкий, манящий аромат. И как их запах, дым от их тления заволакивал разум людей, как банальный наркотик. Лишал воли, свободы мысли. И тогда алчные умельцы придумали план. Всего-то и надо – много сушеных цветов и простая идея, чтобы держать людей в узде. А что проще, чем религия? Признаю, у глав Ордена было чувство юмора. Они взяли самые известные сказки – сказки братьев Гримм – и легким мановением руки сварганили из них новую веру, густо подмешав на дурманящем дыме.
Сейчас вы используете эту дрянь везде – в утренних и вечерних молебнах, в так называемых обрядах причащения перед охотой, да и просто чтоб «очистить» дома от скверны. Даже не подозревая, что вдыхаете ложь. Как и любой наркотик, он вызывает привыкание, и вы уже не видите себя без этого едкого дыма. Но и как к любой проказе, у некоторых людей со временем вырабатывается на нее иммунитет. Пелена спадает с глаз, и эти счастливцы перестают понимать, зачем подчиняться тирании самонареченных святых. Забавно, но чаще подобными спасшимися становятся женщины. Их-то Главы и нарекают ведьмами, и заставляют вас, дурочек, на них охотиться. Не ради «спасения» оставшихся выживших, а лишь ради того, чтобы не потерять такую сладкую, такую желанную власть.
Анна замолчала, внимательно разглядывая лицо Гретель. А девушка… девушка думала. Пыталась вспомнить, за что так боготворила глав, пыталась найти в словах травницы хоть какие-то расхождения. Не находила. Вспоминала всю свою жизнь, все правила, обряды… едва могла справиться с рвотными позывами. «Пелена спала». Именно так. С ее глаз наконец спала пелена.
- Анна, - наконец тихо отозвалась она. – Ты же смогла меня избавить от наваждения? Это очень сложно ну… вывести дурман.
- Не то, чтобы сложно, - вздохнула женщина. – Скорее просто мучительно и долго. Как и с любым наркотиком, необходимо перестать его употреблять. А потом суметь перетерпеть ломку. Но… Главы подобного не допустят.
- Тебе известно, кто в сговоре, кроме Глав? – немного помолчав, спросила Гретель.
- Скорее всего все, кто занимает верховные чины. Наставница, Заведующий скотом, Заведующий зерном, старший конюх, глава добытчиков, что ходят в город…
- То есть почти все, кто выше рангом обычных селян… - протянула девушка подним
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Пик
Взмах…Удар. Хорошо, теперь левая – взмах…удар. Ещё нескольких таких же упрямо-монотонных движений переместили человека влево, он нащупал уступ, шагнул, и облегченно выпустил из рук ледорубы, оставив их раскачиваться на ремешках вокруг запястий. Сел, вытряхнул сигарету в ладонь, и оценил пройденный путь. Только треть, а он уже порядком вымотан. Вымотан тяжело, и это не физическая тяжесть от трудностей подъема на гору, но неподъемный вес воспоминаний, что всплывали, словно разбуженные древние чудовища, из недр его сознания. Они не остались внизу, а все это время были с ним, сковывая руки с каждым ударом ледоруба и ноги с каждым сцеплением тяжелого шипованного ботинка и неподатливой тверди льда. Неподатливой тверди его цели. Вгрызались в него, точно также оставляя неглубокие, но страшные раны на ледяной корке его сосредоточенности в достижении заветного. Шаманка не врала, подъем тяжестью небосвода, что держит на своих плечах атлант, ложился на его плечи…но он не атлант. В действительности его плечи тяготит не хрустальный свод небес, а средство чтобы победить их или хотя бы не проиграть – парашют. Он просто человек. Равный ли бой?
- Можешь ничего не говорить, путник. Ты не первый, и последним не будешь. Я знаю о твоей цели, и о цели отчаявшихся, что приходят сюда. Древняя легенда предков привела тебя.
- Я слышал её лишь мельком, не вдаваясь в подробности, не могли бы вы…
Седая, сморщенная старуха, оборвала его на полуслове.
- Ты пришел сюда, к подножью этого пика, но не удосужился узнать его историю? Воистину любовь, как и глупость не знает границ.
Он не нашелся, что ответить, но шаманке ответ не требовался.
Человек бросил тлеющую сигарету, и посноровистее ухватил ледоруб. Пару раз ударил носком ботинка по поверхности льда, нащупывая опору, и вгрызся в белую стену снова. Едва он поднялся на несколько метров, как тяжесть с новой силой навалилась на него. Тяжесть подъема? Тяжесть собственной памяти? Превозмогая себя, он думал о Ней. Новый удар пробил кромку льда, намертво вцепляясь железом в эту твердь, и одновременно с этим удар, отнимающий силы, пронзил его нутро, без единого видимого следа и крови болезненно терзая плоть.
Двое шли по улице, возвращаясь домой, почему же с некоторых пор между ними стеной воздвиглась непреодолимая тишина? С ней было что-то не так, с тех пор как…И он впервые по-настоящему почувствовал этим осенним вечером, что краткая глава их сказки может закончиться. Он не знал, кто пишет эту историю, историю их любви. И был всего лишь читателем, сторонним наблюдателем, и персонажем одновременно. Похоже, неведомый автор его жизни не слишком любил заканчивать истории хэппи-эндом. Мужчина хотел взять Её руку в свою, но в последний момент ладонь ускользнула, отдернувшись.
От нахлынувшего воспоминания остался неприятный осадок. И как на льду непреодолимой стены осталась небольшая рана, он ощущал эту рану где-то в себе. В его душе точно также вокруг раны образовывались трещинки, осыпаясь обломками и заставляя еще явственнее проступить то, что скрыто в глубине. Он зло тряхнул головой. Нет, такой ерундой его не остановить. Что бы ни говорила шаманка, он был твердо уверен в своей цели. Он сделает это. Ради. Назло. Назло себе, назло ей, назло той шаманке, и всем кто был вокруг, когда единое Мы распалось, подобно капле дождя, что встречает веточку на своем пути, падая с небес. Капля разбилась на крошечные осколки, но…орошая землю, разве они не впитываются в неё, что бы где-то ТАМ, глубоко вновь сойтись бурным потоком грунтовых вод?
Удар по льду. Ледоруб вгрызается, цепляется за жизнь лишь краем – удар недостаточно сильный, рука, уже нащупавшая опору и поддержку, срывается вниз. Острие снаряжения больно бьет в колено, прорезая ткань и задевая плоть. Он не чувствует этого…
Профессия военного предполагает частые разъезды. Она не любила жить с ним в казарменных, однотипных бараках, стыдливо именующихся общежитиями для семей военных. Просящих, чтобы переименовали, сжалившись над теми людьми, что вынуждены заселить их. Он приезжал во вторник в родной город, а уже в среду ему нужно было уехать в следующий пункт назначения для получения инструкций. Любимое дело важно, но не настолько, что бы окончательно потеснить с пьедестала ценностей любовь. Он звонит ей, и говорит: во сколько прибудет, просит встретить, и провести с ним хотя бы день. Отказ. Вежливые оправдания, но без ноток сожаления. «Прости, я не смогу, я хочу провести время с родителями, пойми меня». Уговоры, просьбы, мольбы. В эти моменты он полностью зависел от неё, он не был мужчиной. А может, и не хотел быть мужчиной? К чему та уверенность в себе и выполнении своего долга, что он проявлял на службе, ему сейчас в любви? Порой нужно уметь уступать, признавая интересы близкого, и позволяя захватить власть над интересами собственными. Он уступил. Он оправдал. Он простил. Или порой нужно уметь настоять, добиться, убедив, что любовь может терпеть жертвенность, но не терпит лицемерия?
Он объездил добрую половину города, в надежде найти именно то кольцо. То, которое будет не просто в чем-то хорошо, а в чем-то удовлетворительно. Это был своего рода его крестовый поход. Крестовый поход за любовь, который должен был быть окончен с победоносным знаменем, с золотым щитом. И он нашел его. Это не просто кольцо, не просто кусочек драгоценного металла. Это символ, и чтобы сделать его символом именно Его любви, он попросил мастера выгравировать на внутренней поверхности кольца три буквы – Л, Ю, Б. Если вращать кольцо, и смотреть на буквы, они складывались бы в слово ЛЮБЛЮ, стремившееся к бесконечности. Он ждал её в парке. В парке, где они впервые встретились. В парке, где провели столько чудесных дней вместе. В парке, где Они были сказочно богаты, одновременно не обладая ни одним из материальных благ. Но ослепительное богатство души, что украшало каждого, было их неотъемлемым спутником, как стал спасительным спутником Тесея подарок Ариадны. Она пришла. Волнение, страх и радость, смешавшие всё внутри в хаос темных облаков, осени, счастья, восторга, безумия и Любви закружило его. Он сказал. Предложил. Замер в ожидании, словно скованный последними холодами, которые вот-вот сгонит из пожелтевших календарных росчерков Весна. Молчание. Секунды, обратившиеся в вековые вехи, тяжело сменялись, подгоняемые оглушительным стуком механизма часов. «Знаешь…прости. Убей меня за то, что я давно к тебе остыла. Я не люблю тебя». Освободив это признание, будто на свободу вырвалась обезумевшая стая хлопающих крыльями черных ворон, она развернулась, и, не сказав ни слова больше, зашагала прочь. Вороны остались кружить над кладбищем. Над руинами. Над этой главой сказки, в которой Творец словно ластиком, стирал все краски, лишал окружающее яркости и сочности, желая посмотреть, как это будет выглядеть в призрачных тонах. В тонких эскизных линиях чьей-то жизни. «Убей меня за то, что я не смог к тебе остыть» …
Сердце задушили бессилие, тоска и…злость? Озлобленно пробивая лёд, карабкаясь руками и ногами, карабкаясь всем своим существом, он рычал от натуги, но карабкался! Вы все врете! Даже не так! Брешете, как собаки, хоть и умеете так красиво говорить! Все вы, что хотели поддержать, на деле ехидно скалясь! Вы все лжете, думая, что не замечал, как были сухи ваши глаза, когда вы сострадали и жалели! Когда на смену счастливому Мы, пришло разрозненное, как выстрелы редких уцелевших, Он и Она. Вы, все желавшие Нам бессмертия, не пролили ни слезы в тот океан, выстраданный мной по капле. Вы были бесчувственны…ждите цунами… Он, рыча, поднял себя на второй уступ, и, упав на спину хрипло выдыхал воздух, которому, казалось, было тесно внутри. Второй уступ. Второй порог, как говорила шаманка. Две трети. Хватит ли сил?
Она продолжила.
- В древности, в этих краях обитало сильное и отважное племя. И однажды охотник из племени влюбился в сестру лучшего из воинов. Но воин не признавал заслуги охотника, и не позволял их сердцам слиться во славу предков. Воин считал по-настоящему достойными лишь таких же воинов и шаманов. Охотник в его представлении был лишь трусливым червяком, подкрадывающимся из тени, чтобы убить животное, насытить им себя, свою семью и преподнести в дар вождю. Но охотник был упрям и предложил воину самому решить, назначив подвиг, дабы всё племя узнало о бесстрашии и отваге претендента. Тогда воин, проведя в беседах с шаманом не один вечер, огласил подвиг, совершить который суждено будет. Охотнику надлежало покорить вершину Пика Северных Чародеев, ибо шаман возвестил воину, что видение ему было. Что доказывать в подвиге охотник должен не отвагу и смелость, а искренность и истинность чувства своего. Ежели судьбою уготовано влюбленным род совместно продолжать, то Пик пропустит охотника, и тот покорит вершину, откуда принесет кусочек волшебства древнего – осколок льда, что будет неизменен ни при погоде жаркой, ни при ударах меча тяжелого по граням. И что осколок этот и будет нерушимым символом союза влюбленных. Ежели любовь не с согласия предков, и их богов, то Пик покорить не сможет охотник, бросивший вызов упадет и разобьется, вместе с невежеством своим, и упрямым отрицанием лучшей судьбы, уготованной богами, и предками.
Охотник, не гневя предков раздумьями долгими, в тот же день отправился на покорение пика. Взял с собою он лишь копья короткие, что опорой рукам его служили, да по наказу шамана – мысли о любимой, что опорой для души являлись. Он преодолел большую половину подъема на Пик, когда сила подвела его…
Он лежал. Разбитое колено саднило и жгло. Ткань комбинезона была пропитана кровью. Тяжело водрузив на плечи парашют, он поднялся, окинул взглядом подъем до самой вершины, что предстояло пройти. Почти отвесный белоснежный пик возвышался над ним, как возвышается древняя мудрость над глупостью, гордость над гордыней, любовь над страстью. Он знал и верил, что его любовь, что Их любовь – истина. Естество. Что просто произошла ошибка, где-то он ошибся или ошиблась она. Что их судьбы разделены сейчас, как оборваны нити единого клубка, и опытные умелые руки свяжут их узелком, превратив во что-то цельное. Теплое, мягкое и согревающее. Он наложил бинт на рану, встряхнулся и продолжил восхождение. Отчаянно вбивая стальные острия в толщу льда, он толкал свое тело вверх, удерживаясь шипами в ботинках. Он карабкался вверх, рыча от натуги, и воя, как воет зверь. Как воет волк, от отчаяния обратившийся к ветру спиной, пытающийся спастись на последнем издыхании.
В том городе, тогда, двадцать лет назад, он был одним из многих, кто потерял. Всего лишь ОДНИМ ИЗ, статистика не терпит личностей, и целые тысячи индивидуальностей и мировоззрений обречены уменьшиться до безликой строчки в бесконечных столбцах.… В один день потерял всё, сохранив лишь собственную жалкую… Жизнь? Но что стоит жизнь для человека, не подверженного гордыне, для выпячивания Жизни как единственного объяснения существования? И что стоит жизнь в мире, где за горстку мха расплачиваются не деньгами, но закованной в латунную оболочку смертью? Нет, это была не жизнь - эрзац, дешевая костная выкройка на пиру жрущего веками и веками человечества. Для него свет померк еще раньше, и новая глава его жизни даже без этой страшной войны уместилась бы в несколько скупых и сухих строк, которых не набралось бы и на лишний абзац в сводке уцелевших. Теперь профессия военного из унизительной в Её глазах превратилась в достойнейшую, но какое ему дело, как сейчас называется профессия и обязанности, которые он исполнял всю жизнь. Зачем, если нет тех глаз, в которых он видел отражение своих поступков, деяний и свершений? Без неё он был одинок, как последний зрячий идущий на заклание к слепцам. Жизнь для себя – удел черствых и слабых.
Маленький город не мог долго служить укрытием выжившим людям, менее всего, несмотря на размеры, он походил на Ноев ковчег, и кто-то, свыше определял те пары тварей, что пустить на него, тех, кто выживет по случайности, или из натуралистичного интереса оставил некоторых в единичном экземпляре. Они отправились искать чистые земли, караван под надежной охраной военных сумел добраться далеко, очень далеко… И там он вновь встретил Её. Невозможно, немыслимо, дурственно становится порой от проделок слепой цепи случайностей, которую люди зовут судьбою. И он был уверен, что в этот раз цепи прочно сковали их обоих, помогая отыскать друг друга даже через пламя и разрушения нового мира. Они были на цепи, да в ней порваны звенья…
Она снова не взяла кольцо. Чудо, озарившее радостью его жизнь на краткий миг, так и рассеялось, не случившись. Но огонек надежды, последней искоркой в истлевающем костре всё ещё горел, и он был готов поддерживать и раздувать его тысячелетиями, лишь бы на его месте вновь образовался пожар.
Годы в попытках что-то исправить, тем самым ещё больше разрушая шаткий мостик, установившийся между ними, взамен крепкого, но в тоже время красивого моста, привели его к шаманке. Отчаявшись, он готов был поверить и в древнюю легенду, лишь бы вернуть её. Любовь, наделенную чертами конкретного человека.
Он плакал, но холод не давал его слезам скатиться по щекам. Он превращал их в крошечные, искристые хрусталики, что скапливались на ресницах или примерзали к коже. Он поднимался и поднимался, упорно пробивая путь наверх сквозь лед воспоминаний. А осыпающийся сверху от его ударов лед неприступного пика острыми осколками резал лицо, он морщился от боли, и плакал, пытаясь найти в боли физической утешение, избавление от боли в душе. В очередной раз, цепляясь ботинком за белую стену в стремлении обрести опору, он соскользнул вниз вместе с кусочками не покорившейся в этот раз скользкой поверхности. Нога провалилась, и он ударился раненым коленом о ледовую толщу…
- …И рухнул охотник вниз, сорвавшись с обрыва отвесного. Но не разбился, ибо предки и боги, видимо, на стороне страждущего были. Огромная древняя птица, подхватила охотника, и в лапах своих, вознесла его на вершину, как возносит детей своих истинная природа любви. Охотник вернулся и преподнес возлюбленной осколок льда, признавая своё право на любовь к ней.
Старая женщина закончила свою речь и лукаво посмотрела на пришедшего:
- Тех древних птиц давно нет, путник, а для новых ты лишь легкая беспомощная добыча, едва цепляющаяся за лед и снег. Потому дам совет тебе, как и всякому пришедшему ко мне. Не спеши с подъемом, коли нет уверенности, что не сорвешься ты. Отращивание крыльев в полете – удел сильных, у них путь иной, они сюда не придут никогда. Помни, что истинная любовь никогда не даст упасть. Ты можешь сорваться и падать невообразимо долго, но ты не достигнешь Земли. Если любовь настоящая, ты вновь взлетишь, если оставляешь в своей жизни место чуду, коим является любовь. Если же упрямство в тебе взыграло, возгордился ты, пусть и не сознательно, думая, что богам ты равен, и сам определяешь истинную цену и облик любви, награждая этим человека не заслужившего, то чудо тебе не поможет, потому, что в судьбу лучшую не веруя, веру и в чудо ты теряешь. Подумай о моих словах, и озаботься крыльями…
Боль огненным столбом пронзила тело, застилая разум, как застилает горная лавина тех, кто не успел спрятаться. Он падал…падал с не поддавшегося ему Пика. Значило ли это, что слова шаманки оказались истиной? Что его любовь – отрицание судьбы и нежелание отпустить прошлое? Не отягощенный ли прошлым он падает сейчас? Нет! Нет! Нет! Его любовь – истина! И он знает это! И он докажет это! Докажет ещё и старой пройдохе этой! Пусть не мнит себя умнее всех!
В падении под оглушающий свист ветра в ушах он нащупал кольцо раскрывающее парашют. Кольцо, как то, символизирующее любовь. Он дернул, приготовившись к рывку раскрывшихся крыльев его спасения…Ничего. Он судорожно дернул ещё раз, и ещё…Сознание, бившееся в агонии, панически металось, как крыса в глухом, закрытое со всех сторон пространстве. Он дергал и дергал – тщетно. И он закричал. Как крыса, ища выход, начиная прогрызать все, что попадается, ради того, что бы выбраться… И он нашел выход. Тело со страшным глухим ударом впечаталось в снег. Дернулось веко, ещё и ещё. Замерло надгробной плитой над остекленевшим взглядом мертвеца.
***
Шаманка разожгла в печи огонь - ночь обещала быть холодной. Ещё один не вернулся, поверив в древнюю легенду, прочтенную в её глазах. Она никогда не разговаривала с путниками. Она была нема с рождения. И только взглянув в её глаза, ищущий чуда человек определял для себя, легенду о каком Пике услышит. Будет ли это легенда о Пике Смерти, в которой охотник возвращается к любимой, или же перед ним предстанет легенда о Пике Любви, в которой охотник навсегда остается на вершине горы, обретая там не осколок льда, а любовь к жизни в каждом её проявлении. Обретая любовь к миру, к каждому творению предков. Обретая любовь к женщине и любовь к себе. Обретая идеальную гармонию Жизни в Любви с этим миром, а не простое человеческое существование.
Любовь не возвращается. То, что невозможно прогнать, возвращать не нужно, её можно лишь обрести. Или потерять. А возвращение – всегда ложно.
Хранительница Пика Судьбы устало, грустно вздохнула, и занялась разжиганием огня.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Ночные гости
Новые постояльцы Штыку сразу не понравились.
Странная троица нарисовалась ночью и потребовала палатку в самом дальнем углу территории, отведенной под гостиницу. Все трое были облачены в новеньких камуфляж, но сидел он на них как-то неуклюже, топорщился, словно это были не люди, а деревянные чучела. Лица скрыты за респираторами, и дымчатыми панорамными очками. На руках - тактические перчатки. В общем, цирк уехал, клоуны остались.
Штык отвел гостей в одну из палаток, зажег свет. Не какую-нибудь нищебродскую карбидку или керосинку, а электрическую лампочку, висевшую под потолком палатки в зеленом абажуре. Настоящий отель четыре звезды!
Один из постояльцев снял с плеча рюкзак, бросил его на стол и неловкими, какими-то ватными движениями стал развязывать тесемки. Наконец справился, отступил на шаг назад и указал на рюкзак Штыку:
-Плата.
Хозяин гостиницы подошел к рюкзаку, заглянул и обомлел. Тот доверху был набит автоматными патронами, в рожках и россыпью.
Штык, сглотнув слюну, с трудом отвел глаза от такого богатства. Стараясь выглядеть спокойным, сказал:
-С одного человека в день пять патронов. Ужин за отдельную плату. Кипяток бесплатно.
Троица китайскими болванчиками закивала головами, а владелец рюкзака вновь произнес:
-Плата.
Штык подошел к рюкзаку, отсчитал пятнадцать патронов, положил на стол, объяснил:
-За постой.
Потом еще десять:
-Ужин.
Ночные гости молча закивали.
Хозяин гостиницы сгреб патроны рукой, стал рассовывать их по карманам. Один выскользнул из рук и упал под стол. Штык нагнулся и подобрал патрон с пола. Когда разгибался, взгляд его упал на обувь одного из постояльцев. Новые высокие берцы со шнуровкой и толстой подошвой – мечта многих обитателей метро. Вот только левый ботинок был одет на правую ногу, а правый – на левую.
Штык засунул патрон в карман, улыбнулся неискренней улыбкой:
-Сейчас ужин принесу. И чай.
Снова молчаливые кивки.
Странные постояльцы.
С тех пор, как Штык поднялся и обзавелся гостиницей, в номерах разный народец останавливался. Были тут и беженцы, спасавшиеся от мора, войны или нашествия мутантов. Частыми гостями были сталкеры, отдыхающие душой и телом после вылазок на поверхность с местными красотками. Изредка на ночлег останавливались молчаливые зомби-хантеры, от одного взгляда которых хотелось забиться в самый дальний угол станции и не высовываться оттуда до утра.
Утром в трех палатках расположилась группа паломников. Как понял Штык из обрывочных фраз, которыми перекидывались между собой странники, направлялись они куда-то на северо-восток, чтобы услышать слово истины из уст объявившегося там мессии по имени Илларион. Молчаливые, косматые, небритые, облаченные в балахоны болотного цвета, паломники вызывали у хозяина гостиницы одновременно отвращение и неприязнь.
Новые же постояльцы не поддавались ни одной классификации.
Но, как известно, патроны не пахнут.
Штык принес постояльцам чайник, тарелки с кашей, лепешки, три крысиные тушки на шампурах.
-Ужин.
В ответ вновь только молчаливые кивки.
Хозяин гостиницы, помолчал, что-то хотел сказать, но передумал и вышел.
Уже почти дойдя до своей палатки, Штык вспомнил, что забыл связку ключей на столе в палатке новых постояльцев. Пришлось возвращаться назад.
Отвернув клапан палатки, нарочито беззаботным голосом произнес:
-Извините, гости дорогие, я тут у вас…
Штык хотел сказать «забыл ключи», но потерял дар речи. Камуфляж валялся на полу, а на двух кроватях в тусклом свете лампы колыхалась розоватая слизь.
Штык явственно чувствовал, как на голове зашевелились волосы. Лизуны!
В конфедерации любой младенец знал, что в туннеле между «Кузьминками» и «Дубровкой» водятся эти твари. В ротовой полости у них имелся иссиня-черный мясистый язык, которым они намертво приклеивались к жертве и постепенно вытягивали из организма всю жидкость. За этот язык обитатели метро и прозвали их лизунами. После встречи с ними от человека обычно оставалась груда костей, обтянутых кожей. Но как лизуны научились принимать облик людей и даже имитировать человеческий голос?
Размышления хозяина гостиницы были прерваны сильным ударом в спину. Штык не удержался на ногах и упал. Обернулся.
Третий лизун, еще одетый в камуфляж, стоял над ним:
-Надо стучаться. Плохо не стучаться. - Неловким движением он стянул респиратор и очки. - Здравствуй, вкусный ужин. Кипяток бесплатно.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
То, Что Внутри
То, Что Внутри охраняют спящие чудовища. Вокруг дома вздымаются горбами их пушистые зеленые спины. В густой шерсти водятся вши да блохи — злые духи, которых не отличишь от людей и животных. Ночью в чаще вспыхивают огоньки и черный ветер приносит к порогу бормотание и стоны, шорохи и хлопки. Чудовища спят и не чувствуют пустой возни. Говорят, когда-нибудь они могут проснуться, и всем станет плохо. Ну а пока, жизнь идет своим чередом. Ничто не в силах поспорить с ее уверенной поступью.
***
Базар раскинулся на равнине, под открытым небом. Кишащий, как разворошенный муравейник, полный гомона и суеты. Девочка была здесь впервые. Шагала в толпе, крепко держась за протянутую руку кого-то из взрослых.
Вокруг громоздились лотки и прилавки, сваленное на них добро пестрело, блестело и искрилось в ярких солнечных лучах. Разношерстная людская толпа текла по проходам, среди ворохов одежды, старой, латаной - перелатаной, и совсем новой, тускло поблескивающей вставками из кожи неизвестных тварей, мимо сваленных в кучу ботинок и сапог с подбитыми гвоздями подошвами, расстеленной на земле мешковины, на которой старьевщик выложил сломанные радиоприемники и навсегда замолчавшие телефонные трубки, и почтительно расступаясь перед прилавком с новехонькими остро заточенными ножами и старыми ружьями, бурля и растекаясь, с шумом и пинками протискиваясь в узких пролазах между рядами.
Базар был огромен и всеведущ. Здесь, между делом, собирались и расходились по всей округе новости и сплетни, шепотом переданные предложения и спрос на них. Тут можно было найти все, что только пожелаешь и, зазевавшись, потерять все.
Девочка во все глаза смотрела на странных людей, совсем нищих, облаченных в лохмотья, и щеголей в крепкой армейской форме, завернутых в слои тряпья женщин и выводки детей, с визгом носящихся мимо. Ужасно хотелось то бежать следом, то остановиться у сваленного на земле вороха застиранных мягких игрушек с блестящими пластмассовыми глазами. Крепко держащая рука все тащила вперед, неизвестно куда. Взрослые всегда говорят, что у них здесь дела. Взрослые не станут тратить времени на рассматривание бесполезного хлама.
По небу прокатился грохот, словно удар грома. Ему ответили хлопки и сухой стрекот. Люди замерли, повернулись куда-то в одну сторону. Девочка тоже хотела посмотреть, встала на цыпочки, потом подпрыгнула. Ничегошеньки не было видно за чужими спинами. Только послышался рокот, все нарастающий, приближающийся.
А потом воздух загустел от грохота и воплей. Людское море закипело, ударило всепоглощающей волной и потащило за собой, давя и тесня. Девочка попыталась крепче взяться за взрослую руку, но та выскользнула из потных ладошек. Закричала, схватилась снова и с ужасом поняла — не та! Загрубевшая ладонь, длинные твердые пальцы. Чужак попытался вырваться. Людские тела напирали со всех сторон. Пришлось схватиться крепче.
Эхом разнесся животный рык, подхваченный десятком глоток. Кто-то толкнул Девочку в спину, и она упала на Чужака, вцепилась в пестрые лохмотья. Ревущая волна понесла прочь, швыряя из стороны в сторону, сжимая до хруста костей.
Девочка и понять не успела, как они оказались на земле. Запомнила только, как мир наклонился, а потом в глаза полезла липкая пыль, и замелькали одни лишь ноги. Чужак перекатился на четвереньки, пронзительно вопя от каждого пинка. Подмял Девочку под себя, пополз, больно толкая коленями под зад. Вокруг валились люди, и десятки безжалостных заложников толпы наступали на них, снова и снова, под непрекращающиеся вой и стоны. Потом сверху рухнуло что-то, закрыв свет.
Когда бой затих в отдалении, Чужак проломил упавший на них прилавок и выбрался наружу. Встал, пошатываясь, ошалело завертел косматой башкой. Девочка вылезла следом и не узнала пестрый и шумный базар. Груды мусора и обломков, неподвижно лежащие на земле люди. Те, кто не лежал, бродили вокруг, копались в мусоре, ворочали тела. Чужак обернулся, прижимая к груди руку — костяшки ссажены до мяса, рукав пропитался красным. Увидев кровь, Девочка захныкала.
— Не надо этого, — поморщился Чужак. — Родители твои где?
Лица вокруг незнакомые и злые. Девочка промолчала и отвернулась.
— Ты откуда?
Чужак подошел и за плечо развернул к себе.
— Откуда?
Девочка поджала губы, стряхнула чужую руку с рукава куртки. Чужак нахмурился, произнес что-то непонятное, лающее и рычащее.
— Не понимаешь?
Девочка в ответ покачала головой.
— Черт, — сказал Чужак. — Вот же черт...
— Эй!
Кто-то подошел ближе, с интересом присматриваясь к ним.
— Твоя?
— Моя, — огрызнулся Чужак.
Мужик только усмехнулся.
— Знаешь этого дядю? — спросил он у Девочки и указал пальцем на Чужака.
Девочка покачала головой.
— Слыш... — начал мужик, но Чужак не дал ему закончить.
От внезапного и очень точного удара мужик повалился в кучу мусора.
***
— Нет-нет, — проворчал Чужак. — Даже не выдумывай.
Он встал на пороге, загородив собой проход. В спину ему светило солнце, четко вырисовывая длинный черный силуэт. Грязная одежда, свисающая клочьями, делала его похожим на зверя. На чумазом лице выделялись лишь глаза — большие, выцветшие, будто подсвеченные изнутри.
Девочка снова попыталась проскользнуть мимо. Чужак усмехнулся, сходу положил ладонь на голову и толкнул. Плюхнувшись на пол, Девочка принялась лупить его кулаками по ногам. Попыталась даже укусить, но Чужак подхватил ее раньше, чем зубы вцепились в грязную брючину. Склонился и заглянул в лицо.
— Тебе нельзя, там опасно.
Девочка размахнулась и отвесила ему затрещину. Чужак изумленно выпучил глаза, схватился за щеку. Потом вновь толкнул Девочку на пол.
— Ты никуда не пойдешь, поняла? — заорал он.
Девочке показалось, что у нее голова лопнет от его воплей.
— Я сказал, что никуда ты не пойдешь! И никуда ты не пойдешь! Поняла? Поняла?!
Он подпер дверь снаружи и ушел куда-то. Девочка смотрела в щель заколоченного окна, как Чужак, сгорбившись и постоянно озираясь, нырнул в густые заросли, окружившие дом. Вскоре шорох стих и верхушки кустов перестали качаться.
В комнатах было сумрачно от закрытых досками и фанерой окон. На вещах лежал толстый слой пыли. Стопки книг перемешались со старым драным тряпьем. Всюду царил густой запах сырости и запустения. Зола из камина рассыпалась по обитому железкой полу, и в черном месиве торчали обгорелые картонные корешки.
Девочка весь день бродила по дому, толкая двери и пытаясь открыть окна. Когда солнце скрылось за деревьями, комнаты погрузились в темноту. Услышав возню снаружи, Девочка забилась в угол и попыталась закрыться заплесневелым куском занавески.
Грохнула отброшенная в сторону доска, дверь отворилась. Человек зашел в дом, прошагал к каминной полке, зажег жестяную лампу. Тусклый огонек выхватил из мрака лицо мужчины. Худое, вытянутое, с большими прозрачными глазами. Исчезла свалявшаяся борода и давно нечесаные длинные патлы. Лохмотья сменились поношенной, но опрятной одеждой. От человека больше не воняло.
Девочка не смогла узнать его.
— Привет, — сказал Чужак, опуская на пол походную сумку.
Разворошил вещи, достал игрушку — мохнатого зверя с длинными ушами и потертым красным бантом.
— Нравится?
Девочка нахмурилась, отползла подальше. Чужак будто и не заметил. Положил игрушку на пол, вернулся к камину и принялся разводить огонь.
— Был на базаре, — сказал он между делом, поджигая сложенные сучья вырванной книжной страницей. — Мутантов отогнали, лотки заново ставят — да и ладно с ними. Беда в том, что маленьких потерявшихся девочек там никто не разыскивает. Молчишь? Что делать-то будем?
Дерево занялось, весело затрещало растущее пламя. Чужак скормил ему еще пару страниц, потом бросил книгу целиком.
Девочка изумленно наблюдала, как огонь ползет по обложке, и трескается прогоревший корешок. Чужак только плечами пожал.
— Драйзер. Если уж пускать кого-то на растопку, так пусть это будут американцы.
***
То, Что Внутри — крошечный домишко, притулившийся у склона горы. Вдоль покосившегося забора тянется выложенный камнями круг. В его пределах можно чувствовать себя в безопасности. За каменной чертой бродят злые духи, бесы и мертвецы, вылезшие из глубокой железной норы под горой.
Чужак не боится никого, а с мертвецами даже дружит. Девочка уже знает, что он и сам раньше был мертвецом.
— Я видел, каково это, — обмолвился Чужак как-то раз. — Небо пролилось огнем, а земля раззявила пасть и глотала людей.
И что-то в его лице изменилось, по-особенному заблестели глаза.
Девочка знала о Чужаке немного. Только то, что он уже умирал, да еще имеет странную привычку всему давать имена. В засаженном цветами палисаднике из земли торчали две толстенные палки, одну из которых Чужак называл Лерой, а вторую — Юлькой. Иногда он выходил из дома и сидел рядом, склонив голову. Девочка думала, что он спит, пока однажды не подкралась ближе.
«Зачтопочемумневсеэтгосподискаживчемятакпровинилсяпочемутыпоступилсомнойтак», — шептал Чужак, медленно раскачиваясь из стороны в сторону.
Ледяной шепот мертвеца.
Больше Девочка не выходила в палисадник.
Чужак знал многое. Сотни историй, которые можно пересказать вечером у камина, скрасив бедный ужин из грибов, картошки, а то и вовсе сушеных корешков. Днем он уходил по спинам зеленых чудовищ, но никогда не брал Девочку с собой. Вокруг слишком много злых духов, а места, где Девочка родилась — слишком далеко. «За горами, наверное», — говорил он, но не мог догадаться, где именно.
Еще он не знал, как зовут Девочку.
«Юля», — говорил он иногда спросонья, но всякий раз потом извинялся.
«А может, я буду называть тебя Юлей?» — и снова извинялся, когда Девочка морщилась и качала головой.
Иногда ей очень хотелось сказать ему свое имя, но всякий раз она пребольно кусала себя за язык. Взрослые всегда говорили, что с чужаками нельзя разговаривать. Ни единого словечка, иначе может случиться беда. Какая — не известно. Ясно только, что произойдет что-то ужасное. Девочка вовсе не желала, чтобы ужасное случилось с ней или Чужаком.
— Ну не хочешь говорить, так хоть напиши.
Девочка не понимала, что означает это странное «напиши».
Чужак говорил, что это когда буквы становятся закорючками на бумаге. Но как им стать, если их даже увидеть нельзя?
Он рисовал на листке бумаги корявые значки, что-то объяснял. Бесполезно.
Они так и не обменялись именами. Девочка про себя называла Чужака — «Чужаком», хоть и понимала, как не идет ему это прозвище, да и для него самого, до самого конца она так и осталась просто «Девочкой». Вряд ли они нуждались в чем-то ином.
***
Девочка не знала, как злой дух сумел попасть в То, Что Внутри. Она с утра играла во дворе, у самой каменной линии, совсем не следя за домом. День был полон солнцем и струящимся маревом, в траве стрекотали насекомые. Чужак возился по хозяйству. Вернулся с реки, таща на себе ворох перестиранного белья, поднялся на крыльцо и скрылся в доме. Девочка решила, что стоит помочь ему развесить все на просушку, побежала следом.
И еще за десяток шагов услыхала незнакомый голос. Громкий, злой.
— Убирайся! — кричал Чужак. — Нет у нас ничего! Нет!
Девочка остановилась, как вкопанная. Часто бьющееся сердце стучало в ушах.
— Брешешь, сука! — заорал пришелец, и послышался грохот.
Что-то тяжелое упало на пол, послышался стон. Опомнившись, Девочка бросилась в дом. Вскочила в двери и, забывшись, завизжала от страха.
Огромный мужчина навалился на Чужака, бил его головой об пол.
— Где жратва? Где жратва?! — повторял он после каждого удара.
Детский крик отвлек его на несколько мгновений, заставил обернуться. Чужак дернулся, и незнакомец повалился на бок, так и не разжав рук. Мужчины покатились по полу, пиная друг друга и неловко размахивая кулаками. Незнакомец выхватил пристегнутый к бедру нож.
Девочка кинулась вперед, схватила занесенную руку незнакомца, потянула изо всех сил. Тот будто не обратил внимания — размахнулся, и ребенок отлетел в сторону, врезался затылком в край стола...
Было тепло и очень мягко.
Девочка открыла глаза. Чужак сидел, держа ее на коленях, лицо его густо испачкалось кровью и грязью.
— Сильно болит? Может, тошнит или голова кружится?
Приложил руку к ее затылку, и Девочка вздрогнула.
— Больно.
Чужак удивленно вытаращил глаза, открыл рот, будто собирался что-то сказать, вздохнул и сжал зубы. Осторожно ссадил Девочку, встал.
Вокруг все было забрызгано мелкими красными каплями, на полу у заколоченного окна виднелась размазанная темная лужа. В ней лежало нечто огромное, наскоро и неаккуратно покрытое влажной после стирки простыней. Посеревшая от времени ткань быстро пропитывалась красной грязью.
— Значит, не немая?
Девочка укусила себя за язык, потом одумалась. Взрослые говорили, что случится плохое, если заговорить с кем-то из чужих, но она не произнесла ни слова. А ужасное все равно случилось. Чужак стоял, держась руками за край стола, сильно покачивался.
— Нет. Говорящая.
— А чего раньше не говорила? Все нормально было?
И Чужак неожиданно рассмеялся каркающим, сиплым смехом. Зубы у него почему-то оказались красными.
Девочка старалась не смотреть, но взгляд, будто сам по себе, то и дело возвращался к большому и страшному, накрытому тканью. На столе, рядом с Чужаком, лежал перепачканный кровью нож.
— Стой!
Чужак не успел ничего сделать — Девочка подняла ткань и заглянула в лицо незнакомцу. И не увидела ничего.
***
— Нет-нет, — бормотал Чужак, прижимая к себе вопящую Девочку.
Страшный покойник на полу улыбался им разрезанными щеками.
— Ты убил его!
— Нет! Посмотри, это ведь не человек. Он только кажется человеком. Это просто злой дух! Они могут прикинуться человеком — совсем не отличишь. Но на самом деле это злые духи. Ты видела? Он хотел убить меня. И тебя хотел убить! Это злой дух, его нужно было остановить...
Позже, когда Девочка успокоилась, Чужак вытащил тело во двор и смыл кровь с пола. В комнате стояло тягостное молчание, но никто не желал его нарушать.
Чужак ушел, и вернулся лишь когда совсем стемнело. К тому времени Девочка сама растопила камин, бросив в огонь несколько листков из очередной книги. Золоченая надпись на обложке давно стерлась, но она все равно не сумела бы ее прочесть.
Чужак запер за собой дверь, подошел к камину и выложил на пол тряпичный сверток, пропитавшийся кровью. От его вида Девочку вновь затошнило.
— Это ничего, — сказал Чужак. — Сейчас наедимся и все пройдет.
Он выглядел счастливым. На избитом лице сияла добродушная улыбка.
— По округе бродит множество злых духов и бесов, — объяснял Чужак за ужином. — Они нам враги. Злые и страшные. Убьют и скушают — вот и все. А значит, тут уж кто кого...
Засыпая в своей кровати, Девочка так и не сумела вспомнить, когда же в последний раз она чувствовала себя сытой. И сны на полный желудок снились яркие и сказочные.
***
По небу прокатился первый громовой раскат. Чужак поежился, запер двери. Уютные рыжие отблески огня плясали по комнате.
— Что-то грозы затянулись в этом году.
Девочка ничего не ответила — не помнила, что было в прошлые годы. Чужак достал с полки книгу в ярко раскрашенной обложке, разложил на столе.
В щелях заколоченных окон вспыхнул ослепительный свет, стены домика вздрогнули от грохота.
— А почему гром такой громкий? Он хочет разбудить спящих чудовищ?
— Громкий? — усмехнулся Чужак. — Ты не слышала настоящего грохота, от которого оглохнуть можно. Надеюсь, и не услышишь.
— Почему?
Чужак не ответил. Протянул ей книгу с яркими картинками. На странице была нарисована лишь темная синяя полоса под светлым голубым небом. Девочка ни разу не видела моря, но сразу узнала его.
Чужак рассказывал, что оно совсем близко — стоит лишь пройти сквозь лежбище спящих чудовищ и сразу окажешься на берегу.
— А море большое?
— Большое.
— Как что? Как То, Что Внутри?
— Наше жилье по сравнении с ним — не больше мелкой гальки, — усмехнулся Чужак.
Подтащил книжку к себе, положил на картинку ладонь, накрыв длинными пальцами полосу горизонта.
— Видишь, какое маленькое оно здесь? А теперь представь себе небо — какого оно размера? Оно как море.
Девочка отодвинула в сторону руку Чужака, снова взглянула на картинку. Ничего, лишь огромное пустое пространство. Невозможно представить. Страшно подумать.
— Думаю, я скоро покажу тебе его.
Девочка представила себе небо, полное темной лениво колышущейся воды, и по спине пробежал озноб.
— А что, если море захочет разлиться на землю?
В дверь забарабанили, да так, что со старого дерева посыпалась труха.
Чужак вскочил, хотел, было, метнуться куда-то, но так и остался на месте.
— Нетнетнет... — зашептал он, глядя на сотрясающуюся под ударами дверь.
На улице слышалось множество голосов, пришельцы злились и галдели.
— Открывай, гнида!
Девочка сжалась на стуле, не зная, что делать. Чужак схватил ее, потащил за собой в дальнюю комнату. Захлопнул дверь, подпер старым комодом.
— Я не хотел тебе зла, — неожиданно сказал он, обернувшись к Девочке.
Та не поняла, о чем он говорит.
— Когда они все умерли, я остался совсем один. Мне нечего было терять, я делал все, чтобы выжить. А потом появилась ты...
За стеной послышался страшный грохот и шум голосов усилился.
Чужак бросил затравленный взгляд на дверь, сглотнул вставший в горле ком.
— Я не хотел. Ты понимаешь? Я просто не мог ничего сделать!
— Понимаю, — сказала Девочка только для того, чтобы успокоить его.
— Я ошибся, я так ошибся...
Комод загрохотал, сдвинувшись от удара в дверь. Незнакомые и страшные голоса кричали, осыпая Чужака ругательствами и проклятьями.
А потом дерево разлетелось и комната мгновенно наполнилась людьми. Девочка попыталась схватиться за Чужака, как прежде, в толпе на базаре, но кто-то заметил ее, дернул за шиворот.
— Ребенок!
— Ты что задумал, ублюдок?!
За чужими спинами Девочка не могла рассмотреть Чужака. Вокруг были только незнакомые, искаженные злобой лица. Кто-то размахнулся и ударил, среди леса ног мелькнул упавший на пол, в знакомой куртке. Кто-то пнул его в живот.
Только теперь Девочка поняла, кто все эти существа вокруг и принялась брыкаться. Злые духи шарахнулись, но потом набросились с новой силой. Поволокли куда-то, пытались что-то сказать, но Девочка закрывала уши ладонями, чтобы не слышать их. В оставшейся где-то позади комнате происходило что-то страшное, но она уже не могла видеть, что именно.
— Тише, тише, успокойся...
— Нелюдь, что с ребенком сотворил...
Часто повторяли одно и то же странное незнакомое слово — «людоед».
Толпа вывалила на улицу, а Девочка все пыталась рассмотреть среди злых духов Чужака, но он ускользал, исчезал в странной потасовке, его голос тонул в многоголосом вопле.
Девочка двинула кому-то кулаком в лицо, до крови укусила протянутую руку. Вырвалась, бросилась бежать, протискиваясь сквозь бурлящую толпу. Злые духи наваливались, хотели раздавить.
Вырвавшись на свободу, Девочка увидела Чужака. Он лежал, скорчившись и закрыв голову руками. Знакомая куртка превратилась в испачканные красным лохмотья.
— Уберите ребенка!
Девочка кинулась к Чужаку, вцепилась в него так, чтобы никто не смог оторвать. Тот будто и не заметил. Девочка потрясла его за плечо, сначала слабо, потом со всей силы, стараясь разбудить. Сжатые намертво пальцы расцепились, рука Чужака безвольно упала на землю...
Девочка закричала так громко, как только смогла. Ей хотелось, чтобы крик разбудил крепко спящих чудовищ, и чтобы земля вновь глотала людей, и чтобы море пролилось с неба, сметая все на своем пути.
Воздух разорвал очередной громовой раскат, и с небес ударом тяжелой ладони обрушился ливень.
***
На реке стоит поселение. Небольшой городок, уцелевший под шквалом стихии и набегами мародеров. Девочка жила здесь уже второй месяц. Семья злых духов взяла ее к себе вторым ребенком.
Местные говорили, что ей очень повезло. Она попала в руки людоеда, но выжила.
Каннибала в окрестностях ловили долго, года три. Устраивали дозоры и облавы, но находили лишь новые освежеванные тела, по большей части детские. И лишь тогда, перед спасением Девочки охотникам улыбнулась удача — на другом берегу реки обнаружили труп мужчины, лишь слегка присыпанный землей. Оставшиеся в зарослях следы вывели разъяренную толпу к логову людоеда.
Девочку удивляет бахвальство злых духов и она не любит слушать их россказней.
— Бедный ребенок не хочет вспоминать, какой ужас пережил, — понимающе шепчутся злые духи.
К ней приставили маленькую бесовку и попросили называть ее сестрой. Бесовка целыми днями ходила следом, просила поиграть с ней. Девочка сильно уставала от ее назойливого внимания. Потом придумала прятаться, но та все равно бегала следом, искала.
Однажды Девочка убежала совсем далеко, присела за большими валунами на берегу реки. Бесовка пришла следом, будто по запаху ее учуяла, но все никак не могла рассмотреть ее убежище.
— Ты что-то ищешь? — спросил незнакомый голос.
Девочка осторожно выглянула из своего убежища, увидала одетого в грязное мужика.
— Сестру, — всхлипнула бесовка.
— И где же она?
Мужик показался Девочке очень знакомым.
— Убежала! Играть со мной не хочет.
— Не расстраивайся, — сказал мужик. — Хочешь, я с тобой поиграю?
Девочка встала на четвереньки и поползла прочь, прячась за камнями и земляными осыпями. Отойдя подальше, наконец вспомнила, где видела незнакомца — на базаре, когда Чужак стукнул его по голове и потащил упирающуюся Девочку за собой.
Когда маленькая бесовка не вернулась домой к обеду, Девочка ничего не сказала. Не от того, что все еще верила в байку про разговоры с чужаками. Глупые байки не спасают. Никого, ни от чего, никогда.
|
|
|
|
|