|
"Сказки апокалипсиса"
Какие они, сказки 2033 года? О чем? Кто их герои? Сколько в них вымысла, а сколько — самой что ни на есть правды? Сильно ли изменились истории, которые родители на станциях метро и в подземных бункерах рассказывают на ночь детям, а взрослые — друг другу?
Мнение Артура Хмелевского!
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Девятый сын
Волат долго ходил по туннелям метро и улицам поверхности, чтобы найти этот камень, а когда нашёл, не мог решить, куда идти дальше.
– Камень будет стоять точно в центре площади, – сказал ему старик с Войковской примерно три месяца назад.
Может того подвела память, а может он сам узнал об этом месте от кого-то другого, но когда Волат отыскал камень то подумал, что старику следовало отдать меньше патронов. Во-первых, камень стоял не в центре огромной площади, а почти на самом её углу, на северо-западе. Во-вторых, это был кусок асфальта, который поднялся почти вертикально из-за бомбы упавшей много лет назад. Он был всего лишь частью безобразного подобия лабиринта, в который превратилась площадь. Пусть та старая бомба коснулась земли далеко от этого места, сила взрыва добралась до него и разорвала на куски, а потом бросила их, как попало, превратив красивую площадь в уродливый памятник своего разрушительного прикосновения.
Час назад или может чуть больше Волат сделал первый шаг в лабиринт. Но сначала он осмотрелся вокруг. Место куда он собирался ступить, было окружено искалеченными многоэтажными домами и разбитыми улицами. В основном это безжизненное пространство было занято бетонными обломками от тех же домов и остатками догнивающего металла машин. Сверху на площадь давило небо, затянутое тёмно-серыми тучами. Дневной солнечный свет еле пробивался через тяжелый небосвод, и поэтому весь близлежащий мир в этот летний день был окрашен в серые тона. Сталкер еще раз посмотрел на высотки, и они будто бы ответили ему взглядом сотен мёртвых, чёрных глаз-окон. Волат вошёл в лабиринт.
Петляя между поднявшегося асфальта площади по узким грязным канавам, залитым дождевой водой, сталкер думал о сказках. Должен же он был чем-то занять свою голову. Он размышлял о тех сказках, что мать рассказывала ему в детстве, а отец воплощал в жизнь в его юности. Камень с тремя надписями был в истории об одном из богатырей, припоминал Волат. Каждая из надписей соответствовала направлению одной из трёх дорог, начинавшихся за камнем, и предупреждала об опасности своего пути. Эта сказка или, как ещё иногда говорила мама, былина, была о таком далёком времени, что маленький Волат не мог понять, зачем её знать. Детство тех, кто вырос на его родной станции, было пропитано рассказами о метро и мире над ним. У костров на платформах старики, солдаты, сталкеры или любые другие кому было что сказать, делились историями о тех, кто населял туннели и станции подземки, а также о тех мутировавших тварях, что обитали над ней. Свои истории взрослые обычно наполняли жестокостью, одни только для того чтобы привлечь к себе внимание, а другие пытались ещё и предупредить детей об опасностях их настоящего и будущего.
Однажды, вернувшись от костра, где Волат впервые услышал рассказ о демоне, он попросил маму больше не читать ему своих сказок.
– Твои сказки слишком старые, они ничему меня не научат, – серьёзно добавил он.
– Почему ты так думаешь? – тихо и, улыбаясь, спросила мама.
Тогда Волат объяснил ей, пытаясь говорить как взрослый, но понятиями доступными уму ребёнка, что богатыри и все их сверхъестественные противники и царства, которые защищали первые, давно умерли, что весь старый мир умер, когда атомные бомбы упали на него. Он сказал матери, что рассказы, которые он слушает у костров, когда-нибудь могут спасти ему жизнь, а её сказки бесполезны в метро.
Мама внимательно слушала слова сына, и когда он закончил, решила сама кое-что ему объяснить.
– Ты пока этого не понимаешь, – она погладила Волата по голове, – но мир меняется только внешне, суть всех вещей остаётся прежней. Ты сказал, что богатырей больше нет, но разве мы не можем так назвать каждого храброго солдат, защищающего нашу станцию от врагов? А мутанты? Они также сверхъестественны, как и чудовища из сказок. Они те чудовища, с которыми сражаются наши богатыри. И станции метро по своему устройству похожи на древние царства. Ты поймёшь всё это позже, Ваня. Обязательно поймёшь, ты очень умный мальчик.
Мама говорила ещё. О том, что в сказках заключена человеческая мудрость и сколько бы времени не прошло, она не сможет устареть, потому что характеры людей остаются прежними.
– Да, – заключила мама, – люди меняют форму мира, но внутри они такие же, какими были и много столетий назад.
Вспоминая это Волат, конечно же, не был столь беспечен, чтобы полностью отдать голову мыслям и позволить ногам нести себя, куда они захотят. Глазами он искал надпись, за которой пришёл, а ещё следы вражеских сталкеров и мутантов в липкой грязи. Слух его тоже был напряжён.
Мама любила Волата больше чем других сыновей за добрый характер. В детстве он был очень худым и слабым мальчиком в отличие от своих братьев. Он думал, что будет таким даже когда вырастет и тогда мать успокаивала его, поглаживая ладонью по светлым волосам и глядя в ясные голубые глаза. И подобно богатырю из былины с ним случилась перемена: чем старше он становился, тем крепче было его тело, к тридцати годам он был сильнее и выше ростом, пусть только на голову, любого жителя своей станции. Как и многие его друзья, он взял себе прозвище. Не размышляя слишком долго, попросил называть себя Волатом, что значило «богатырь» с другого языка. Он чувствовал себя похожим на воинов древности, он чувствовал себя богатырём постъядерного мира.
Час или может немного больше Волат бродил по разбитой площади пока не нашел нужный камень, который оказался поднявшимся почти вертикально куском асфальта. На нём были нарисованы три стрелки, указывающие в разные направления: направо, налево и вперёд. Рядом с каждой имелась специальная подпись. Волат знал, что все эти пути одинаково опасны. Каждый ведёт к сложному испытанию. Много лет своей жизни Волат шёл к этому куску асфальта. Он убил много людей и мутантов по приказу отца, прежде чем тот дал ему это последние задание. Осталось выбрать путь и пройти испытание.
Наконец Волат решил пойти налево. Это было самое близкое испытание, как подсказывала надпись на асфальте. Всё целиком сообщение было следующим: «1 км. Зоопарк. Принести голову дракона». Чуть выше стрелок была ещё одна надпись: «КУДА БЫ ТЫ НИ ПОШЁЛ – ТЫ ВСЁ РАВНО СДОХНЕШЬ». Волату стало интересно, который из его братьев это написал, а потом ему стало всё равно: тот, кто это написал, скорее всего, сейчас мёртв, а его тело съедено мутантами.
Сталкер вышел из ужасного подобия лабиринта и пошёл по разбитой дороге. Его путь лежал между двух полуразрушенных высоток, за ними он надеялся отыскать зоопарк, а в нём того самого дракона. И пока он шёл до зданий-мертвецов, мысли о прошлом снова заняли его голову.
Его отец управлял родной станцией, сколько Волат себя помнил. Этот человек был самым жестоким из тех, что видел Волат. Но при этом он был очень умён, жизнь на станции была лучше, чем на соседних, и поэтому никто не пытался оспорить его жестокую власть. Кроме времени. Для отца оно шло также как и для остальных, и даже этого было достаточно. Чем больше седых волос появлялось на его голове, тем дольше он стал задерживаться перед зеркалом, внимательно рассматривая себя. Особенно отца беспокоило лицо. Ясность глаз также начала затухать. С грустью смотрели эти новые глаза на его сыновей.
Однажды Волат ещё раз увидел, или ему так показалось, блеск в глазах отца. Ему тогда было девятнадцать, он вошёл в свою комнату и увидел того у полки с книгами. Отец разбросал тонкие сборники сказок и былин по кровати Волата, одну из них он держал открытой в руках. Когда Волат вошёл, мужчина обернулся, чтобы посмотреть, кто это и тогда сын в последний раз увидел улыбку на лице отца и на секунду давно ушедший блеск глаз. Волат поздоровался с отцом, лицо которого быстро изменилось и стало привычно грустным, тот ничего не ответил, быстро собрал книги с кровати и ушёл к себе.
Через три дня отец позвал сыновей и объявил, что пора выбрать того, кто возглавит станцию после него. Он назвал каждого из девяти детей достойным управлять станцией, сказал, что у каждого есть свои сильные стороны. Но не забыл упомянуть и про слабости каждого. А так как лидер, по словам отца, должен быть безупречен во всём и готов к любым ситуациям, его сыновьям придётся пройти несколько испытаний, в которых они должны будут доказать силу своего тела и надёжность ума.
Так начались годы испытаний. За двенадцать следующих лет Волат и его братья побывали практически на всех станциях метро. На выполнение некоторых заданий уходили месяцы, когда выжившие сыновья возвращались на станцию, отец придумывал следующее. Размышлять над новым испытанием он мог долго: месяц, полгода или год он мог не давать новых заданий, а потом вызвать сыновей к себе и объяснить, что требуется сделать на этот раз.
Среди тех заданий, что придумал для детей отец, были такие:
– убить трёх упырей и принести в доказательство их лапы;
– украсть у коммунистов по советскому знамени;
– убить шесть фашистов и принести в доказательство их повязки;
– поймать и привести на станцию живого трупоеда;
– пойти в библиотеку имени Ленина и принести несколько книг.
Мать кричала на отца, становилась на колени и умоляла избавить детей от этих испытаний, но переубедить его она так и не смогла. Она умерла через семь лет от того года, когда сыновья ушли на первое задание. Умерла во сне тихо и спокойно. Волата не было на станции в день её смерти. Он вернулся через месяц, и братья рассказали ему. Волат был уже слишком взрослым и закалённым в боях, чтобы заплакать. Но боль внутри была очень сильной, и на несколько дней он замолчал. В эти дни он бродил по станции, словно огромный мертвец. Бродил и думал. Волат знал, что его братья, которых к тому времени осталось пять, отнеслись к смерти матери так, как будто ничего и не случилось, как будто этой женщины никогда и не было, и их никто не рожал, а потому они не обязаны грустить из-за её смерти. С самого детства мать любила Ивана чуть больше, чем любого другого из сыновей и это злило братьев. Их преимущество перед Волатом как младшим из детей и самым слабым, позволяло им безнаказанно издеваться над ним. Когда же Волат стал старше и обрёл силу, братья возненавидели его за то, что больше не могут причинять ему боль, не испытав боли в ответ. Со временем их ненависть к Волату угасла, но он всё равно остался для них нелюбимым братом. На отца смерть жены, кажется, никак не повлияла, он только устроил детям большую передышку перед новым испытанием. Во время неё Волат решил, что именно он обязан прийти все испытания, которые придумает отец, выжить в его смертельной игре. Илья, Андрей, Игорь, Александр и самый старший, полуслепой Николай – оставшиеся братья и ни один не должен получить власть над станцией, дети, которые не любили даже собственную мать, не станут заботиться ни о ком посторонним. Если кто-то из них станет управлять, то народ станции будет жить только для того, чтобы удовлетворять желания своего начальника. Братьям Волата власть нужна исключительно ради власти. Им нравится мысль стать хозяевами, что для прочих жителей станции будет означать стать рабами. А станция, живущая за счет рабов, не сможет долго существовать, она либо уничтожит себя в гражданских войнах, либо внешний враг подчинит безвольный народ. Чем дольше Волат об этом думал, тем больше понимал, насколько важна будет именно его победа.
С этой мыслью сталкер отправился на последнее задание отца. Оно было в том, чтобы найти на поверхности камень, на котором будут обозначены три испытания, выбрать одно из них и выполнить. Достойное последнее задание: найти камень в лежащем в руинах мире, похоже на сказочные поиски иголки в стоге сена. Спустя восемь месяцев Волат нашёл камень и теперь шёл за головой дракона.
Сталкер улыбнулся под противогазом, он, Волат – богатырь по-русски, идёт убивать дракона. Его жизнь, словно современная сказка. Мать была права: меняется только форма мира. Славянские воины древности, отправляясь на битву, обували сапоги, а он армейские ботинки. Они одевались в кафтаны, а он в защитный костюм. Тело им закрывала кольчуга, ему – бронежилет. Они носили шлемы, а у него были противогаз и солдатская каска. Обычно воины древности убивали врагов мечами, у Волата был только широкий нож на поясе слева, зато вместо лука и стрел у него на шее висел автомат Калашникова, а с правого боку на бедре в кобуре прятался тяжёлый револьвер. Древние воины использовали для защиты щиты, у Волата он тоже был: круглый, диаметром в полтора метра толстый лист железа с двумя большими ручками, расположенными с одной стороны, по краям по всему кругу были приварены заточенные, похожие на колья куски арматуры, благодаря которым щит мог служить сталкеру ещё и оружием. Свой щит Волат нёс на спине с помощью двух крепкий ремней, переброшенных через плечи. Штаны и куртка сталкера были серого цвета, чтобы он мог сливаться с окружающим миром.
Половина пути была позади. Пробравшись между разрушенных высоток, сталкер остановился и вытащил из кармана на груди маленький бинокль. Приблизив его к стеклам противогаза Волат начал осматриваться. Зоопарк был не прямо перед ним, как указала стрела на куске асфальта, а восточнее. Ещё пятьсот шагов и сталкер будет там. О том, что прежде на этом участке города стоял зоопарк, можно было понять только по разбросанным на земле ржавым клеткам для его питомцев. Земля вокруг была покрыта широкими трещинами, в некоторые из которых можно было даже провалиться ногой. А в центре участка образовался огромный овраг, сейчас он был заполнен грязной водой и разным мусором человеческой цивилизации, плавающим на поверхности.
Волат уже был готов убрать бинокль обратно в карман, когда заметил движение. Два сталкера шли с востока в тёмно-зеленом камуфляже с большими сумками на спинах. Тела им защищали чёрные бронежилеты, а сами сталкеры собирались защищаться автоматами Калашникова. Они двигались прямо к оврагу. Волат присел на камень и стал наблюдать в бинокль.
Один из сталкеров быстро шёл прямо к воде, другой шёл медленнее, изредка останавливался и видимо что-то говорил первому, потому как после этого первый оборачивался и тоже ненадолго останавливался.
Волат спросил у себя, мог ли одним из них быть его брат Николай. Его последний живой брат, которому нельзя дать победить. Если они сейчас убьют дракона, Волат пойдёт к камню и выберет другое испытание. А когда он его пройдёт и вернётся на станцию, у отца не будет другого выбора, кроме как придумать ещё одно задание. Когда отец только рассказал сыновьям об испытаниях, Волат думал, что Николай будет одним из первых, кого они убьют. Его старший брат родился слабовидящим. Будучи ребенком, он считал, что ему, как первенцу и больному, родители должны давать больше любви и заботы чем остальных детей. Но отец не любил ни одного, а мать отдала чуть больше внимания Волату, поэтому именно Коля бил его сильнее остальных братьев. Слабые глаза Николая должны были принести ему смерть в туннелях или на поверхности, но он пережил двенадцать лет испытаний. Он не мог пройти их сам или в одиночку. Волат был уверен, что не мог.
Наконец, сталкеры минуя ржавые клетки, достаточно приблизились к оврагу. В двадцати шагах от грязной воды первый снял сумку, а рядом на землю с одной стороны положил автомат, а с другой бронежилет. Второй остановился рядом с этими вещами. Первый сталкер, тем временем, добрался до воды и внимательно осматривал поверхность. Зацепившись за что-то взглядом, он быстро вытащил из большого кармана штанов кусок тонкого провода в черной обмотке, одним концом бросил его в воду и тут же потянул обратно. На конце провода видимо был крюк, но он не попал туда, куда рассчитывал хозяин, и тот, прицелившись, забросил провод ещё раз. Эта попытка оказалась удачней, напрягая мышцы, сталкер что-то к себе тянул, пока второй наблюдал со своего места. Подтащив желаемое к берегу, первый резко дёрнул провод на себя, настолько, что окатил свои ноги грязной водой по самые колени. Удар волны оказался сильным и сталкер повалился на спину, а затем его тело подалось вперёд и скрылось под водой.
Волат вскочил с камня.
Второй сталкер побежал к оврагу, но на середине пути остановился. Медленно на берег выполз тёмный дракон, почти такой же чёрный как вода, в которой он живёт. Издалека без бинокля его можно было бы принять за волну, неожиданно накатившую на берег. В длину этот ящер был не меньше пятнадцати метров. Он полз вперед, покачивая тупой U-образной мордой. Голова и туловище монстра были сплюснутыми, а массивный хвост сжат с боков. Тело дракона покрывали роговые наросты. Своё тяжёлое тело он нёс на четырёх коротких лапах с тремя толстыми пальцами на каждой. Его жуткие красные глаза были на верхней части головы, и он не сводил их со сталкера.
Второй вышел из оцепенения и побежал обратно. У вещей уже мёртвого друга или подруги он остановился, оглядываясь на дракона, с большим усилием он поднял и повесил чужую сумку на левое плечо. Дракон не двигался пока сталкер снова не побежал. Передвигая короткими лапами, ящер быстро сокращал расстояние до человека. Сумки сталкера были слишком тяжелыми, он двигался медленно и, испугавшись приближающегося монстра, нажал на спусковой крючок автомата. Страх был настолько велик, что второй даже не успел поднять ствол Калашникова: короткая очередь прошла по земле и свалила сталкера. Волат решил, что тот расстрелял свои ноги. Сталкер не мог даже сесть из-за сумок прижавших туловище к земле, единственное, что он успел, перед тем как дракон откусил ему голову, это выпустить короткую очередь по морде мутанта. Но даже на таком близком расстоянии костные наросты защитили дракона.
Согнувшись, Волат пробежал двести метров. После он снял щит со спины и, выставив перед собой, чтобы дракон мог видеть только металл, двинулся вперёд. Ящер, задрав голову, медленно сводил и разводил мощные челюсти в попытке проглотить сталкера вместе с сумками, которые удерживали тело во рту от падения в желудок. Пока дракон был занят, в двухстах шагах перед ним Волат нашел подходящее для убийства место между двух застрявших в земле клетках. Осматривая клетки вокруг, он кое-что отметил для себя: прутья на большинстве были вырваны изнутри, а это значит их пленники мутировали во что-то страшное, как этот дракон, и вырвались в мир. Волат боком опустил щит в узкую метровую щель в земле и вдавил еще на полметра до приваренных ручек, чтобы он крепче стоял. Ящер проглотил сталкера и его сумки, а когда опустил голову, то увидел ещё одного человека и пополз к нему. Скорость дракона была слишком медленной для цели Волата. Он вытащил револьвер из кобуры и, прицелившись, выстрелил в правый глаз монстра. Пуля попала между глаз и не причинила вреда дракону, а только разозлила его. Ящер побежал. Мысленно Волат требовал у себя стоять на месте, ждать пока мутант достаточно не приблизится.
Ждать пришлось недолго. До сталкера оставалось чуть больше десяти метров, когда дракон открыл пасть, чтобы схватить жертву. Волат принял это за сигнал и побежал назад. Отступая, он услышал хруст.
Ящер пронёс голову над щитом, слегка поцарапав её об острую арматуру, но с туловищем так не получилось. Огромный вес мутанта прижимал тело почти к самой земле, и брюхо напоролось на обваренный арматурой щит. Установленный неглубоко в земле он всё же остался на своём месте и дракон, догоняя сталкера с каждым движением вперед, всё дальше вспаривал себе брюхо и ломал ребра.
Когда хруст затих, сталкер обернулся и увидел, что дракон остановился. Ящер был жив, он приоткрыл пасть и двигал головой по сторонам, не в его возможностях было понять, что с ним происходит. Этим временем Волату нужно было воспользоваться. Он взял в руку единственную оставшуюся у него гранату и пошёл к дракону, которому было уже не до человека. Сталкер смог приблизится достаточно близко для точного броска. Выдернув чеку, Волат мысленно отсчитал секунды и метнул гранату в пасть мутанта. Через четыре секунды произошёл взрыв. Его силы хватило, чтобы раздробить дракону правую сторону черепа и проделать в ней дыру наружу.
И хотя после детонации тело монстра сразу же обмякло, Волат не торопился подходить к нему. На куске асфальта говорилось, что отцу сталкера нужно принести голову дракона, но она была слишком большой, чтобы можно было выполнить это требование. Волат вытащил нож, он решил забрать у дракона один из зубов в доказательство его убийства.
Дорога до родной станции была непростой, как и любая долгая дорога в этом мире. Часть пути Волат проделал по туннелям, а последний отрезок шёл по поверхности, где его и нагнал преследователь.
– Я рад видеть тебя, брат. – Николай действительно смотрел на Волата счастливыми глазами из-под круглых стёкол противогаза и овальных стёкол очков.
На нём не было ни бронежилета, ни каски. Он носил темно-коричневую куртку и чёрные штаны, на плече висела пустая сумка. Из оружия у него был только револьвер.
– Здравствуй, брат, – ответил Волат. – Как долго ты следишь за мной?
Николай засмеялся:
– Ты поумнее остальных, не придётся врать перед этим.
Волат успел сделать шаг назад, прежде чем брат выхватил револьвер из кобуры и прицелился в его лицо.
– И сколько наших братьев ты убил прежде? – спокойно спросил Волат.
– Троих, ты будешь четвёртым, – ответил Николай. – Не думай, что я этого хотел. Мне пришлось. Задания были слишком сложными. Подстеречь одного из вас, а потом ограбить его труп оказалось намного проще.
– Почему ты сразу не убил всех?
– Я пытался играть честно пока мог. Ты не поверишь, но братоубийство не доставляет мне удовольствия.
– Я понял, ты убиваешь по брату только в случае крайней нужды, – заметил Волат.
– Не зли меня, Иван. Эта игра и так слишком затянулась, я едва удерживаю себя от того, чтобы выстрелить и закончить её, – Николай перевёл дыхание. – А теперь отдай мне доказательство того, что я прошёл последнее испытание.
Волат поднял правую штанину и вытянул их ботинка длинный драконий зуб.
– Это зуб? ¬– спросил брат.
– Да, – ответил Волат, а потом солгал. – Задание было в том, чтобы принести зуб дракона.
– Не продолжай. Не хочу больше ничего об этом слышать.
– А если отец захочет узнать…
– Как только я приду с этим на станцию, – перебил Николай, – у отца больше не будет права голоса. Иван, ты такой же дурак, как и остальные! Думаешь, эти испытания были для того, чтобы определить кто лучший? Нас осталось двое из девяти. Ты видел отца, плачущим хоть по одному из наших братьев? Нет! Мы уходим, чтобы умереть. Наш отец сумасшедший, Иван. Отправлять нас на испытания он придумал, начитавшись твоих сказок. Через свои задания он надеялся избавиться от нас всех. Зачем? Он боялся нас, боялся, что мы убьём его и приберём станцию себе. Старик просто сошёл с ума из-за власти и развлекается, отправляя нас на смерть.
Волат вспомнил, как очень давно отец стоял в его комнате и улыбался, листая одну из книг-сказок, вспомнил блеск в глазах отца и то, как он переменился, заметив сына. Николай был прав: старик боялся собственных детей.
– Знаешь, о чём я ещё думаю, Иван? Может мать умерла не сама, может он удушил её во сне. Ведь она любила нас, умоляла прекратить испытания, а он считал нас своими будущими убийцами. Может однажды отец решил, что мать хочет его убить и понял, что должен расправиться с ней первым.
Волат медленно произнёс:
– По-твоему он мог это сделать?
Брат быстро ответил:
– Он мог это сделать.
Николай протянул свободную руку:
– Отдай мне зуб дракона.
Волат сделал короткий шаг вперёд и ещё один быстрый вправо, чтобы уйти с линии огня. Свободной рукой он схватился за оружие Николая, а второй воткнул драконий зуб ему в шею. Когда Волат вытащил зуб, кровь начала быстро выходить из брата вместе с жизнью.
Волат долго ходил по туннелям метро и улицам поверхности, чтобы пройти испытания своего безумного отца, а когда пришло время последнего, не смог его выполнить. Теперь сталкер понял, что оно с самого начала было устроено так, чтобы ни у одного из братьев не было такой возможности. Отец хотел гибели каждого из своих детей и придумал смертельную игру, победителем которой должен был стать он сам. Власть свела старика с ума, а больной разум нашептал, как превратить жизнь сыновей в долгий кошмар. Но всему приходит конец.
Волат положил труп брата на плечо и пошёл на станцию. Он единственный из девяти детей, кто остался в живых, а значит, он победил. Не будет больше испытаний, даже если отец прикажет пройти ещё одно. Волат отдаст ему тело брата и потребует своё по праву победителя. Мысленно сталкер дал обещание и мёртвой матери, и покойным старшим братьям, что своё он получит обязательно.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
А вот и знакомый вестибюль конечной станции метро. Яков провел Вову вплотную до дверей, после чего остановился.
- Ну что, наша экскурсия закончена. Спасибо Вам, уважаемый экскурсант, за внимательное выслушивание всего материала. Надеюсь, он тебе пригодится.
- Это тебе спасибо огромное! Обязательно пригодится!
- Ты уже решил, что будешь делать, когда спустишься вниз?
- Да. Отправлюсь в Полис. За знаниями...
- Чудесный выбор. Молодец. - Яков крепко пожал руку юноши. - И помни, не бывает ничего бесполезного.
- Я помню. Ну... До свидания.
- Не "до свидания", а "прощай".
Экскурсовод повернулся спиной к Якову и неспешной походкой начал уходить, напевая при этом:
- Москва тревог не прятала, Москва видала всякое. Но беды все и горести склонялись перед ней! Любовь Москвы - небыстрая, но верная и чистая, поскольку материнская любовь других сильней...
У угла вестибюля экскурсовод остановился и повернулся в сторону все еще смотревшего на него Цветкова. И тут произошло что-то странное. Изображение Якова словно смазалось, а потом сильно изменилось. Исчезли его длинный балахон и респиратор. Глазам юноши предстал мужчина средних лет в поношенном костюме химзащиты обычного сталкера, но с непокрытой головой. Улыбка на лице, больше не ничем закрытом, лучилась добротой. А по всему телу виднелись следы от пулевых ранений. Словно кто-то очень жестокий истратил на этого человека целый рожок патронов, каждый из которых попал в цель.
Вова остолбенел, широко раскрыв глаза. Экскурсовод же, как ни в чем не бывало, махнул ему рукой и скрылся за углом. Сорвавшись с места, юный сталкер в один миг оказался на том месте, где стоял Яков, и заглянул за угол. Но там никого не оказалось...
***
- И после этого случая тот самый юноша спустился в метро, собрал все свои нехитрые пожитки и перебрался в Полис, где и рассказал людям эту историю. Стоит ли ему верить? Ваше дело. На мой взгляд, называть этот рассказ ложью - весьма преждевременно. Ведь в Москве нынче происходит столько необъяснимых вещей, что даже существование подобного, хм... Подобного существа может оказаться правдой. Поэтому, дети, я настоятельно рекомендую вам хорошо учить наш предмет - историю. Ведь как знать, а вдруг, если вы когда-нибудь, не дай Бог, попадете в беду на поверхности, вас тоже спасет этот самый Экскурсовод...
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
ЭКСКУРСОВОД
- Эта история произошла совсем недавно, зимой 2033 года. И, казалось бы, мистики в московском метрополитене и в самой Москве за последние двадцать лет появилось столько, что все странные явления и не перечислить. Но сколько из них дарят людям не гибель или страх, а надежду? Совсем немного. Но не волнуйтесь, дети. Сегодня я расскажу вам о том, что можно назвать лучиком света в кромешной тьме нашей жизни...
***
Заблудился. Окончательно и бесповоротно. Вова пристально вглядывался в руины бетонных коробок, некогда называемых домами, и не находил ни одного ориентира. Не было видно никакой, даже самой крохотной зацепки, которая помогла бы ему вернуться на родную станцию метро "Речной Вокзал".
А ведь все начиналось неплохо. Вышел он с группой ребят за хабаром. Идти-то надо было недалеко, всего-то километр от вестибюля станции. И тут, откуда ни возьмись - мутанты. Звери, в принципе, не очень большие по размеру, по одиночке вообще не представляли бы опасности. Вот только было их ого-го сколько, лавина целая... Слишком много оказалось. На всех попросту не хватило бы патронов. Вдобавок, Вова оказался отрезан от основной группы, поэтому он вынужден был отступить.
Отступление превратилось в беспорядочное бегство. Пришлось изрядно попетлять по улицам, пока голодные зверушки не отстали. Сбив погоню со следа, юноша огляделся и не узнал окружающую местность. Была бы у него карта, возвращение домой оказалось бы плевым делом. Да вот беда, карта была в руках у Вовы в тот самый момент, когда на его группу мутанты напали. И сталкер бросил ее, поскольку необходимо было взять в руки оружие, а запихивать карту в рюкзак банально не было времени.
Дурак! Почему он тогда подумал, что автомат гораздо важнее "какого-то клочка бумаги?". Как выяснилось, оружие - ничто, карта - всё. А без нее, и сам Вова - ничто. Не ориентировался юноша без карты в кварталах высотных домов. Вообще никак...
И вот теперь он стоял и даже приблизительно не знал куда идти. Конечно, можно было бы попытаться вернуться по собственным следам, благо, зима выдалась снежной. Но как быть с теми мутантами, от которых ему удалось убежать? Весьма глупо было бы идти к ним обратно, имея с собой лишь полтора рожка с патронами и всего один ствол. И что делать?
Вначале Вова пошел было наугад, надеясь наткнуться на знакомый ориентир. Но в итоге лишь зашел в какую-то непонятную промзону, где никогда раньше не бывал. Спустя какое-то время ему удалось вернуться к жилым кварталам. Вот дома здесь были не похожи на те, что стояли рядом с вестибюлем "Речного Вокзала". Или всё же похожи? Они ведь одинаковые все. Но почему тогда нет ничего узнаваемого? Дорога другая, узкая, следов человеческих ног нет вовсе, и намека на вестибюль тоже нет...
- Заблудился, парень.
Слова, произнесенные чьим-то чужим голосом, заставили Вову вздрогнуть от ужаса. Обернувшись на звук, он увидел человеческую фигуру, закутанную в длинный грязно-серый балахон с капюшоном. Человек стоял всего в десяти шагах и пристально смотрел на сталкера. И вроде бы, на первый взгляд, опасности незнакомец не представлял - в руках у него не было никакого оружия, да и поза его выражала миролюбие...Но что-то странное было в нем. Хотя бы то, что он сумел подобраться к Вове так, что он совсем ничего не услышал и не заметил.
- Ты кто?! - Спросил юноша, выставив вперед автомат. Эх, не получилось у него сыграть грозного вояку, дрожащий голос сразу же выдает паникера...
- Во-первых, опусти оружие, если хочешь нормального диалога, - сказал незнакомец, - а во-вторых, не бойся. Если бы я хотел причинить тебе вред, то уже давно сделал бы это.
Легко сказать - не бойся! Это в Вовином-то положении! Но юноша все же опустил "Калашников" стволом вниз, пристально разглядывая собеседника. Правда, разглядывание мало что дало знать о нем. Разве что то, что он мужчина - это было видно по довольно широкоплечей фигуре. На лице - респиратор, на руках - черные кожаные перчатки, из-под полы балахона проглядывают "берцы". Вот, собственно, и всё. Не удалось разглядеть главного - имеется ли у незнакомца оружие. Значит, он остается потенциально опасным.
- Да расслабься ты.- хмыкнул человек в балахоне. Представься лучше. Как тебя зовут.
- Владимир Цветков. Можно просто - Вова. Друзья порой меня называют "Цветок" или "Цвет" из-за моей фамилии, но я терпеть не могу эти клички. И вообще, клички ненавижу. Предпочитаю родное имя.
"Ёлки, что я несу?" - подумал Вова. - "Видимо, пытаюсь скрыть панику, вот и порю чушь всякую".
- Клички не любишь, это хорошо. - Ответил незнакомец. - Я тоже их не люблю. Хотя тоже вынужден был взять себе псевдоним. Обычно меня все называют экскурсоводом. Но ты можешь звать меня Яковом. Это - мое настоящее имя. Но вот скажи-ка мне, Вова, что же ты здесь делаешь?
- Да вот, заблудился... Карту потерял. Точнее, я ее нарочно бросил, но я на самом деле не нарочно. В общем, без нее я не знаю, как дойти назад. Вернее, я дошел бы, если бы не мутанты. Пришлось от них убегать, и...
Юноша замолк, собираясь с мыслями.
- Короче, ты потерялся. - сказал Яков. - Дальше мог бы и не продолжать. Что ж, Вова, так и быть. Я доведу тебя домой.
- Вы... Доведете? - изумился Цветков.
- Да. Но при одном условии. Ты должен будешь слушать меня по пути. Очень внимательно. И запоминать каждое слово, которое я тебе скажу, хорошо?
И всё? Никакой платы в виде патронов, еды или еще чего-нибудь? Да это же шикарно!
- Хорошо. - Вова кивнул в знак согласия. Остается надеяться, что этот странный человек не обманет. В случае чего, оружие надо держать наготове...
- Что ж. Тогда начнем, пожалуй, нашу экскурсию. - Бодрым голосом сказал Яков. - Сейчас мы находимся в московском районе Ховрино, название которого происходит от подмосковной деревни Ховрино. А название деревни, в свою очередь, происходит от фамилии дворян, владевших этой местностью, Ховриных-Головиных. В состав Москвы местность вошла в шестидесятых годах двадцатого века, и с тех пор активно застраивалась жилыми высотными домами вплоть до самой Катастрофы. Всё понятно?
- Ну... В принципе, да. - ответил Цветков, на самом деле не понявший и половины сказанного. Но лучше потакать этому ненормальному.
- Хорошо. Тогда пойдем, пожалуй. Наш путь проляжет через Левобережную улицу, улицы Дыбенко и Лавочкина, по которым мы выйдем на Фестивальную, где и располагается вход в метро. На самом деле, есть более короткий и прямой путь, но он сейчас небезопасен. Переполошили вы зверушек, теперь они беснуются в окрестностях. Так что придется идти в обход. А уж на Ленинградку сунется сейчас только смертник, так как хозяин Дороги не спит.
- Хозяин Дороги?!
- Именно. Неприятнейшая и очень сварливая личность, надо сказать. Почти всегда не в настроении, и почти всегда голоден, а уж в это время года... В общем, иди лучше за мной. Точнее, держись сбоку. Так ты лучше будешь слышать мои слова, нежели в том случае, когда ты находишься позади. Вообще, по правилам пешей экскурсии, экскурсовод обязан говорить, лишь стоя на месте и повернувшись лицом к экскурсантам. Но у нас времени не так много, поэтому сделаем небольшое исключение. Я буду говорить на ходу. Прошу не отставать!
И Яков пошел вдоль по улице, асфальт которой был покрыт тонким слоем снега. Вова пошел рядом, совершенно не понимая, что происходит. Тем не менее, он старался попасть в такт шагам попутчика. А тот продолжил разговор:
- Улица, по которой мы сейчас идем, называется Прибрежный проезд. Несложно догадаться, что название связано с берегом. А именно - с берегом Москвы-реки. Скажи мне, Вова, ты знаешь, в каком направлении находится река?
Вова на мгновение остановился, попытавшись вспомнить (а точнее, определить наугад), в какой стороне водная артерия города. Но потом отрицательно покачал головой, и двинулся дальше.
- Эх, молодежь, - хмыкнул Яков, - ничему Катастрофа вас не научила. Как не знали город, так и не знаете. Интересно, как же ты вообще в рейд выходишь, не зная местности?
- Так это... У меня карта есть. Была. Да и не один я, я с ребятами...
- Вот-вот, нифига люди не изменились. До войны все точно так же надеялись на карты. Таких вот "надеющихся" становилось всё больше с развитием мобильного интернета. Удобно, залез в "Гугл" прямо с телефона и всё посмотрел. Да тебе еще и точкой обозначат, где ты находишься. Ну, а если "вай-фай" не ловит, или телефона под рукой нет, так всегда можно у прохожих спросить дорогу. Никто не включает голову...
- Но ведь карты для того и были созданы, чтобы облегчить людям жизнь, не так? - спросил Вова. - На них и так всё указано, кроме месторасположений мутантов, конечно. Но их можно на карте самому пометить. К тому же, невозможно знать наизусть абсолютно все улицы.
- Да? - хмыкнул экскурсовод. - А ориентироваться хотя бы в ближайших окрестностях без карт вас не учили? Или вы думаете, что если кто-то умный нарисовал схему до вас, можно только паразитировать на его трудах? Ну-ну.
И почему этот Яков не предупредил о том, что придется слушать еще и его нотации? Досадно. Вдвойне досадно потому, что неожиданный попутчик Цветкова оказался прав.
Экскурсовод между тем, продолжил вещать, и его звонкая речь казалась оазисом жизни в мертвом ночном городе.
- Сейчас Прибрежный проезд плавно перетекает в другую улицу, Левобережную. Название - от левого берега Москвы-реки, разумеется. Кстати, улица достаточно странная - она сама себе перпендикулярна. Сейчас мы находимся на перекрестке, и во все три стороны уходит одна и та же улица, прикинь. Много казусов до войны было в городской инфраструктуре, да-с. Кстати, ты будь осторожен, здесь кровососущие твари водятся.
Так просто сказано. "Осторожно, кровососущие твари"... Как будто это не смертельная опасность, а лежащее на дороге дерьмо. И при этом Яков чуть ли не кричит об этом на всю улицу. Но, что удивительно, Вова совсем не ощущал страха, лишь легкую настороженность. Причиной этому явно был экскурсовод, который прямо-таки излучал спокойствие и уверенность, передающиеся и Цветкову. Интересно, а почему же он сам не боится?
- Кстати, сказал Яков, - вон там, справа, раньше автобусный парк был. Правда, состоял он, в основном, из автобусов, работающих на метане. Но было немало и обычных, работающих на бензине. Некоторые из них наверняка в парке осталась, заправленные топливом. Да и еще много всяких приятных мелочей там дофига. Вы бы сходили, пошуровали, пока там крупной пакости не завелось. Только идите большой группой и с оружием помощнее, а то упыри славно вас покушают.
Вот это да! Карта действительно такого может не сообщить. Правда, весьма странно, что экскурсовод так просто делится с ним весьма ценными знаниями, да еще и не претендует даже на крохотную долю от добычи...
- Слушайте, Яков. - робко задал вопрос Вова. - Скажите, а вашей общине совсем не нужно топливо и то, что хранится в автобусном парке?
- Нет. Я живу не в общине. Хотя раньше, как и большинство выживших москвичей, ютился на одной из станций метро. Но потом ушел оттуда. Там мне было слишком тесно. С тех пор живу один, гуляю где хочу...
Да уж. Ответы экскурсовода вызывали еще больше вопросов. А может ну его? В конце концов, кому нужны подробности жизни этого человека?
Темная улица, по которой шли два путника, не могла похвастаться никакими архитектурными шедеврами. Да и чем-то другим - тоже. Унылые бетонные заборы, заметенные снегом газоны, кое-где - голые, искривленные радиацией деревья. Да еще высотные бетонные коробки с черными провалами окон. Живописно, ничего не скажешь. Просто великолепные места для экскурсии...
Яков показал рукой на одно из зданий, стоявших по левую сторону.
- Гостиница "Союз"... Построена еще задолго до моего рождения, к спортивной Олимпиаде 1980 года. Считалась тогда элитной и престижной. После развала СССР постепенно стерлась из памяти москвичей. А многие жители, родившиеся уже позже Олимпиады, даже не знали о том, что здесь гостиница есть, прикинь?
- Да уж, просто зашибись. - Хмыкнул Вова. Послушайте, Яков. Не сочтите меня невежливым, но... Зачем Вы мне всё это рассказываете?
Зачем? - хмыкнул Яков. - Потому, что это - моя профессия. Тебе надо было по-другому задавать вопрос. Правильно он звучит так: "Зачем мне это слушать?". И тут, мой юный друг, уже следует совсем другой ответ. Всё дело в том, что знания в этом мире - самое ценное, что осталось у людей. Квалифицированные врачи, инженеры, оружейники сейчас бесценны. А уж сталкеры - тем более. А какой сталкер может быть таковым без точных и подробных знаний о поверхности?
- Как будто мне сильно поможет информация о том, что здесь гостиница, и в каком году построено это дурацкое здание. - Пробурчал Цветков.
- Вова, а сколько тебе лет?
- Семнадцать.
- Странно. В этом возрасте и в наше время уже пора осознать ценность полученных знаний. Особенно, если они бесплатны. В информации нет ничего полностью бесполезного. Даже если пользы - одна сотая процента, ее всё равно можно извлечь. А здесь - ее гораздо больше. Во-первых, знай, что это здание, построенное во времена "Холодной войны", таит в своих подвалах бункер. Небольшой, для элиты, но тем не менее... Далее - в гостинице есть бар, а в баре - дефицитный, а потому - безумно дорогой алкоголь высших сортов. Если не пьешь сам - можешь продать за огромные деньги, и потом чуть ли не полгода валять дурака. Если рискнешь, конечно, сунуться в это не самое безопасное здание. В-третьих, сейфы, где еще куча ценного барахла... Всё еще считаешь мои знания бесполезными?
Вова не ответил, поскольку "переваривал" слова экскурсовода. И думал, что тот действительно прав. Ну, или хотя бы частично. Потому что Яков наверняка не знает, как на "Гуляй-Поле" и подчиняющихся ему территориях "грузят" информацией о всяких там Махно и Кропоткине. Вот уж где из знаний если что и можно извлечь, так это одну сотую долю процента пользы. Если не одну тысячную... И все же, интересно, зачем же Яков всё это рассказывает какому-то незнакомому пацану? Неужто ради развлечения?!
Улица, между тем, продолжалась, петляя и извиваясь. Яков что-то проболтал о "традиционной кривизне московских улиц", а затем сказал:
- Так-с, приближается развилка, круговой перекресток. Будь внимателен.
Перекресток вскоре действительно показался. Круговая развязка, от которой уходили четыре дороги, считая ту, по которой пришли путники. Слева от Вовы находились руины автосервиса, справа - много-много жилых домов, среди которых пикой возвышался дом, имеющий раза в два больше этажей, чем остальные. И везде - темно и мертвенно-уныло. Снова затараторил экскурсовод:
- Мы находимся на пересечении Библиотечного проезда, он уходит налево, в район Бусиново, прямо - Зеленоградская улица, от имени славного "наукограда" Зеленограда, который хоть и был отдельным городом де-факто, но де-юре считался районом Москвы. Направо - улица Дыбенко, на которую мы сейчас и свернем.
Уже свернув, Яков продолжил:
- Улица Дыбенко названа так в честь Павла Дыбенко. Он был... Интересным человеком.
Здесь экскурсовод неожиданно замолк.
- Гм... А дальше? - спросил Вова спустя полминуты.
- А какая разница? Тебе же неинтересно.
- Нет-нет, что вы... - поспешил оправдаться Цветков.
Да? Тогда слушай. Павел Ефимович Дыбенко был известным революционером начала двадцатого века, который...
- Стоп-стоп! - завопил юноша. - Не надо! Нам про него на уроках рассказывали. Я вспомнил!
- Прямо как в известной рекламе. - Хмыкнул Яков. - Ладно, тогда может быть, тебе будет интересно вот это - перед самой Катастрофой жители улицы Дыбенко очень хотели ее как-то переименовать, так как мода на революционеров уже прошла к тому времени. Но...
Тут рассказ экскурсовода прервался на полуслове, а сам он застыл, вскинув руку в упреждающем жесте.
- Что такое? - задал вопрос мгновенно остановившийся Вова.
- Упыри почуяли свежую кровь или услышали наши не слишком тихие голоса. А может, и то, и то. Короче, они здесь.
- Твою ж дивизию... - Цветков мгновенно напрягся, вспомнив, что он находится в наполненном мутантами мегаполисе, а не на прогулке. - И что теперь делать?
- Ничего. - Тон Якова был таким равнодушным, словно проблема заключалась в развязавшемся шнурке, а не в угрозе встречи с плотоядными обитателями нового мира. - Ты стой смирно, а я с ними договорюсь.
- Каким образом?! - воскликнул Вова.
- Неважно. Главное, доверься мне, а всю ответственность беру на себя. Только стой спокойно и не проявляй агрессии.
Легко сказать - "стой спокойно"! Юноша хотел было возмутиться, но слова застряли у него в горле, потому что со стороны жилого квартала показалось несколько темных силуэтов. Кажется, поздно трепать языком...
Мутантов было трое. Цветков мгновенно определил, что именно это за твари, стоило им выйти на освещенную луной часть улицы. Стигматы. Жуткие ночные охотники. Вова уже дважды с ними сталкивался в предыдущих рейдах, и отнюдь не горел желанием встретиться снова. Но, похоже, выбора не было.
Медленно, совершенно не торопясь, стигматы приближались к застывшему, словно истукан, Якову, и к юному сталкеру, судорожно вспоминавшему, сколько патронов осталось в рожке его автомата. Чёрт, как же страшно!
Вот, до них уже не больше десяти шагов. Самый большой из них, крайний справа, смачно облизывается, глядя на Вову... Это переполнило чашу терпения юноши.
Загрохотал автомат "Калашникова". Упал только что облизывавшийся мутант, насквозь прошитый длинной очередью, за ним второй. Третий взвизгнул, раненый в переднюю конечность. Развернувшись, он задал стрекоча обратно к жилым домам. Вова прицелился в спину стигмату, уже предвкушая, его смерть, но здесь сталкера ждал облом. Оружие издало лишь сухой щелчок. И почему он не удосужился перезарядить автомат?
Глупый мальчишка! - Крикнул Яков. Впервые с момента встречи с Вовой в его голосе слышалось раздражение. - Ты сорвал мне мирные переговоры. Теперь путь через улицу Дыбенко для нас закрыт, нас не пропустят. Скажи себе спасибо, добрый человек!
- Какие еще переговоры могут быть с этими... С этими?! - воскликнул возмущенный Цветков. - К тому же, я ни одного слова не слышал!
- Если ты чего-то не слышишь или не видишь, то это не значит, что этого не существует, молодой человек! - парировал Яков. - Между тем, я действительно вступил с ними в разговор, и уже почти договорился о том, чтобы нас пропустили через их территорию. Но теперь можно об этом забыть.
- Да? Ну, прости. - Вова вдруг почувствовал прилив стыда. И в самом деле, зачем он выстрелил? В конце концов, стигматы не собирались нападать в тот момент...
- Мне-то что. - Хмыкнул экскурсовод. - Мне они как раз ничего не сделают. Не смогут. А вот тебе, друг мой ситцевый, крышка. Стигматы - зверюги упертые. Перекроют все пути и выпотрошат. Так что не надейся возвращаться тем путем, что мы пришли.
- И что же мне делать? - Кроме стыда юноша теперь ощущал еще и страх. Если его попутчик прав, то ситуация действительно ужасна!
- Ладно, не бойся. - голос Якова заметно потеплел. - Раз уж я пришел тебе на помощь, то не брошу на полпути. Это не мой стиль. Доведу тебя до метро. Правда, идти придется рядом с "Ховринкой", тебя это не пугает?
- Вряд ли это опаснее орды стигматов. - Пожал плечами Вова. - Так что лучше уж пройти...
- Ну да. Ты, конечно же, согласен. Ты ведь даже не знаешь, что это за "Ховринка" такая, и почему ее так упорно мутанты избегают. Даже такие "безбашенные", как стигматы.
- И что же это такое?
- По пути расскажу. - Сказал Яков. - Пошли. Тебе стоит поторопиться, если хочешь остаться в живых.
Пришлось вернуться на круговой перекресток, благо, удалиться от него успели недалеко, и свернуть на Зеленоградскую.
Эта улица была еще унылее предыдущих. По левую сторону - унылые гаражи и складские помещения, по правую - скверик, превратившийся в скопление гигантских сорняков. Очень хорошо подходит для обитания какой-нибудь плотоядной пакости. Но, как ни странно, Цветков не чувствовал ни страха, ни гнетущей тревоги. Даже испытываемый совсем недавно страх из-за разозлившихся стигматов куда-то исчез. И, что самое странное, появилось жгучее желание послушать своего попутчика.
- Зеленоградская улица, хоть и не живописна, но весьма удивительна. - говорил Яков. Здесь до самой Катастрофы сохранялись в относительной целости деревянные одноэтажные дома. И вообще, до того, как войти в состав Москвы, эта территория была почти что курортной. Река рядом, воздух чистый, природа... Потому здесь и настроили дач, гостиницу, а еще в конце девятнадцатого века - усадьбу, ставшую впоследствии военным госпиталем. Люди здесь отдыхали. И близость железной дороги вовсе не мешала.
- Железная дорога? - спросил Вова.
- Да. Это конструкция из рельсов и шпал, предназначенная...
- Я знаю, что такое "железная дорога". Я хотел спросить, где она.
- Прямо за гаражами, метрах в пятидесяти. Между прочим, одна из первых железных дорог, построенных в России. А затем продленная аж за Полярный Круг. Не хочу назвать тебя ущербным, малой, но ты даже не представляешь, насколько это далеко отсюда...
А я, помню, всё мечтал когда-нибудь съездить на поезде куда-то далеко. До самого Владивостока доехать хотел. Поезда любил неимоверно. Правда, Москву я любил еще больше, поэтому не поехал. И не поеду уже никогда.
- Кхм... - Вова как можно деликатнее постарался перебить экскурсовода. - А что же такое "Ховринка"? Вы обещали рассказать.
- Очень колоритная вещь. - ответил Яков. - Незадолго до распада СССР решили наши власти построить современную больницу, коих в нашей стране было не так много в те годы. Строили очень долго, старательно, здание должно было быть огромным. А когда почти завершили, то вдруг обнаружили, что выбрали неправильное место для строительства. Оказывается, там под землей текла речка Лихоборка, она подмывала фундамент здания. В итоге тот треснул. Больницу забросили, так и оставив недостроенной. Хотели было снести, но тут всё государство развалилось, и стало не до этого. Так и осталась больница стоять. А во что превращается любое брошенное строение? Правильно, в прибежище бродяг. И стала ховринская больница, или, сокращенно, "Ховринка", прибежищем всякого отребья. Говорят, сатанисты даже там водились, такие кровожадные, что за их зверства милиция (так называли отряды солдат, поддерживавшие правопорядок, Вова) расстреляла из автоматов и закидала гранатами, да так, что фундаменты подвала окончательно развалились, и оставшихся в живых приспешников Дьявола затопило. Но лично я считаю эту историю брехней. А вот всяческого рода бомжи, маргиналы, да еще глупая молодежь, вздумавшая поиграть, ха-ха, в сталкеров, водилась там в большом количестве. Причем в этих играх не соблюдались элементарные меры безопасности. В итоге кто-то из молодежи упал в шахту лифта, еще кто-то - с лестницы, потом какой-то мальчик провалился в колодезный люк, на дне которого торчала арматура... Жертв было предостаточно. Еще и самоубийцы повадились лазать туда, романтичным им это место казалось. В итоге власти огородили "Ховринку" забором, а перед самой Катастрофой заговорили-таки об ее сносе, но...
Экскурсовод замолчал.
- А чем же это место сейчас опасно? - спросил юноша.
- Темная энергия. Долго объяснять, да и ты точно не поймешь. В общих чертах, это место пропитано злом, отчаянием, тоской и страхом, которые, перемешиваясь, порой образуют материальные формы. Очень губительные для людей...
Пока они шли, мимо проплыла еще один поворот направо.
- Клинская улица. - Сказал Яков. Увы, но пройтись по славной улице, названной в честь подмосковного города Клин, нам не удастся. Там влияние "Ховринки" почему-то сильнее. На Зеленоградской у нас еще есть шанс. Главное, не тупи на сей раз. Вздумаешь играть в "пострелушки" здесь, гарантированно распрощаешься с жизнью. Что бы ни случилось - стой на месте. Если хочешь жить. Понял?
Да. - Вова втянул голову в плечи.
Дальше шли молча. Лишь один раз экскурсовод пробормотал фразу вроде: "Зло не спит" и поежился, словно прогоняя с тела мурашки. Глядя на это, Вова начал ощущать дрожь в ногах. Ведь даже если экскурсовод чего-то побаивается, то впереди что-то действительно страшное.
Больницу Цветков увидел не сразу - она была загорожена каким-то неприглядным строением. Зато когда она, расположенная чуть в стороне, в переулке по правую руку, предстала во всей своей мертвой красе, Вова понял - орда стигматов по сравнению с этим - сущая мелочь.
Здание, хоть и виднелось частично, вызывало страх, нет, дикий ужас одним только своим видом. Хотя казалось бы, чего такого в этой шестиэтажной бело-серой бетонной коробке с черными провалами окон? В таком состоянии нынче все дома в Москве... Тем не менее, хотелось бежать без оглядки. От панического бегства юного сталкера удерживали лишь сказанные до этого слова экскурсовода.
- Оно почуяло нас. - Тихо сказал Яков. - Сюда идет охрана. Я попытаюсь спрятать тебя. Главное, стой и не проявляй резких движений. И ни в коем случае не поднимай оружие.
Рука в черной перчатки обхватило предплечье юноши и крепко сжала. В одном из окон больницы вспыхнуло желтым светом одно из окон, и тут же погасло. Вова удивленно моргнул, а потом увидел ИХ.
Они появились словно бы из ниоткуда. Прошло всего полмгновения между опусканием и поднятием век, а пять силуэтов уже успели появиться в освещенном луной переулке. Четыре из них принадлежали людям, пятый - какому-то животному. Кажется, собаке. Двигались фигуры как-то странно, ломанными линиями, еле держась на заплетающихся ногах. Словно все, включая собаку, были пьяны в стельку. При этом никто из них не издавал ни звука. Это могло бы показаться смешным, если бы не было жутко. При этом опять же, было непонятно, что конкретно вызывало дикий страх.
Вова качнулся на дрожащих ногах, и едва не упал. Лишь хватка экскурсовода не дала грохнуться на землю. Сам Яков стоял неподвижно, словно скала, и что-то тихо бормотал. То ли молитву, то ли заклинание.
Люди и собака приблизились, и можно было разглядеть их пятнистые, цвета хаки, камуфляжи, противогазы на головах, и огромные черные сапоги на ногах. Вот только подошвы этих сапог почему-то не оставляли никаких следов на снегу. И большая собака (вроде как, немецкая овчарка. Вова видел в свое время фотографии с ними), тощая, с ободранной шерстью, тоже шла, словно не касаясь лапами земли. Фигуры становилось всё ближе. Вскоре они подошли совсем близко и встали напротив путников, уставившись на них лишенными жизни взглядами.
Сильно захотелось прошить их очередью, как тех стигматов. Но увы, руки не слушались. Еще сильнее захотелось истошно заорать, как какой-нибудь девице, и броситься наутек. Но язык словно прилип к небу... Страх обездвиживал и обезвреживал лучше любого парализующего оружия. Потом вдруг накатил острый приступ обреченности. Захотелось плюнуть на всё, вырваться руку из хватки Якова и подойти к охране. Пусть делают, что хотят. Всё равно он уже обречен, и домой больше не вернется. Но экскурсовод стиснул предплечье юноши сильнее, и апатия стала постепенно пропадать. Зато стал возвращаться страх.
Сколько времени продолжалась молчаливая игра в гляделки, неизвестно. Спустя целую вечность все пятеро охранников, включая собаку, сделали шаг назад. Глаза их внезапно полыхнули мертвенно-желтым цветом, в котором читались тоска и отчаяние вкупе с обещанием скорой погибели. Вова снова зажмурился, не в силах видеть это, а когда открыл глаза, то никого из пятерых на улице уже не было. Словно в воздухе испарились.
- Они ушли. - Выдохнул Яков.- Я сумел отвести им глаза. Не знаю, надолго ли. Так что идем отсюда, скорее.
Легко сказать, "скорее"! У Вовы, все еще пребывающего в состоянии аффекта после встречи с этой замогильной жутью, ноги сильно подкашивались. Идти быстро он попросту не мог. Какое-то время экскурсоводу пришлось тянуть юношу за собой. Но когда "Ховринка" скрылась из виду, страх стал быстро пропадать. То ли аура экскурсовода снова "заработала", то ли действие ауры больницы пропало. Или и то, и то.
- Ядрен батон...- выругался Вова. - Что это были за люди?
- Это не люди. - покачал головой экскурсовод. - Это сама темная энергия больницы приняла такой образ. Не знаю я, почему ей вдруг приглянулись образы "ЧОПовцев"... Впрочем, это неважно. Скажи, как ты?
- Жив... - ответил Вова, жадно вдыхая воздух и жалея, что нельзя снять респиратор. - Чертовски жив, надо сказать. И, да... Спасибо.
- Не за что. Пошли, наш путь еще не закончен.
Нервная дрожь в ногах почти прошла, и Цветков смог идти нормально. Вскоре Яков, как ни в чем не бывало, продолжил экскурсию.
- Парк Грачево.- показав рукой направо, сказал он. - Являлся частью территории старинной усадьбы, принадлежавшей Ховриным, Шереметевым, Головиным... Затем усадьба перешла к купцу Грачеву, который и разбил этот парк. А потом пришли лихие люди и усадьбу оттяпали, а от парка оставили лишь часть, застроив его, почти весь, жилыми домами. Эх, в детстве меня водили гулять в этот парк. Я же жил когда-то неподалеку...
- А сейчас где живете? - полюбопытствовал Вова.
- В Москве живу. - последовал ответ. - Вся столица - мой дом. Понимаю, это звучит, как заявление бомжа какого-нибудь, но если углубиться в размышления, то все мы - бомжи... Но углубляться не будем. Поэтому довольствуйся моим ответом.
- Но вы сказали, что раньше жили в метро. А где именно?
- Скажем так... Там, где золотая ладья на колесах едет по зеленому полю, усеянному дубовыми листьями.
- Э-э-э... Чего?!
- Это аллегория, Вова. - хмыкнул Яков. - Но я дал тебе наводку. Всё остальное можно узнать самому, если хорошенько подумать.
- Это нечестно. - сказал Цветков.
- А ты как думал? Если хочешь добыть знания, придется потрудиться, как приходится трудиться, чтобы добыть еду или воду. Я и так сказал тебе сегодня немало. А всё остальное можно найти в книгах.
- Легко сказать... У нас хоть книг и много, но их, в основном, на продажу держат. Или меняют их на книги об анархистах. Хотя я как раз считаю информацию об этих непонятных, давно умерших людях если не бесполезной, то не слишком-то нужной.
- Не суди всех по себе. - сказал Яков. - Не бывает знания одинаково ценного, как не бывает одинаково вкусной еды. Кому-то знания об анархистах кажутся полезными, так что...
- А мне они не слишком нужны. - парировал Вова. - Нас на уроках истории только ими и пичкали, никакого разнообразия не было. В итоге, мне история перестала нравиться вовсе, хотя до этого весьма привлекала. И я решил податься в сталкеры.
- Без знаний по география и истории хреновый из тебя сталкер вышел. Уж извини, но на правду не обижаются.
- Да я понимаю... Вот только как мне еще набираться опыта, как не в походах?
- Ты, скорее, умрешь раньше, чем опыта наберешься. - Яков беспощадно рубил "правду-матку". - Сначала все же необходимо получить подготовку. Я знаю, что в Полисе отлично тренируют сталкеров.
- Но я ведь живу на "Гуляй-Поле"! - воскликнул Вова. - А там такой подготовки нет. Готовят либо воевать с какими-нибудь коммунистами, либо торговать... А так, каждый сам за себя. Хочешь вырваться в люди - крутись, как хочешь.
- Ну так и вырвись. Или ты думаешь, что не сможешь уйти в Полис? Что тебя держит у анархистов? Семья? Друзья?
- Да какое там. - Махнул рукой юноша. - Родителей нету, умерли давно. Родственников нет. Девушки тоже нет..
- Ну так уходи, если считаешь, что "Гуляй-Поле" ничего не может дать тебе. Иначе так и будешь всю жизнь в дерьме.
- Оно и верно.
Вова всерьез задумался над словами попутчика. Пожалуй, действительно стоит покинуть владения батьки Нестора, пока еще можно...
- Фестивальная улица. - Объявил через какое-то время Яков. - Названа так в честь фестиваля дружбы народов, проходившем аж в 1957 году. Тогда еще эти места даже в Москву не входили, так-то. На этой улице я и жил когда-то.
Зеленоградская осталась позади, чему Вова был несказанно рад. Вместо нее потянулась, спускаясь с горки, улица, по обе стороны застроенная жилыми высотками, среди которых виднелись купола церквушки.
- Храм знамения Иконы Божьей Матери. - произнес Яков, когда они подошли к церкви. - Здесь меня крестили когда-то давно... в прошлой жизни. Тогда и улица была совсем другой.
- Какой?
- Более... неприглядной, что ли. Застроена была старыми домами плохого качества, которые потом в большинстве своем снесли и построили вместо них вот эти. - Рука экскурсовода указала на шестнадцатиэтажный дом. - Они гораздо лучше прежних.
- А вот сразу комфортные дома нельзя было возвести, что ли? - спросил Вова. - Зачем сначала строить халупы?
- А вот это, мой друг, правильный вопрос. Но ответ для тебя будет оторван от контекста. Поэтому я не буду говорить. Прочти лучше сам учебник по истории России. Лучше я тебе отвечу, в чем вообще заключается суть нашей экскурсии. Хочешь знать?
- Конечно, да!
- Так вот... Весьма распространенной ошибкой среди людей, живущих нынче (хотя что скрывать, и раньше, до Катастрофы, тоже), считалось весьма скучным изучать городские окраины. Даже среди грамотных историков в подавляющем своем числе "кошерными" считались территории максимум от центра до ТТК, а дальше города словно и не нет, словно там - бездушная мертвая пустыня. Я и тогда говорил, и сейчас заявляю, что они не правы. Я - дитя этих самых окраин. Я родился и вырос здесь. И с уверенностью могу сказать, что это такая же важная составляющая часть города, как и центр. Они живые. Даже сейчас. Я их обожаю до сих пор. И рассказывая тебе про кажущиеся невзрачными постройки, я пытаюсь тебе передать любовь к ним.
- Но зачем?
- Как тебе сказать... Если ты будешь любить этот город, почувствуешь его силу, его мощь, теплоту, то он ответит тебе взаимностью. Сам подскажет тебе верный путь, предупредит об опасности. Даст знак о том, стоит ли идти напрямую, или лучше дать "крюк", стоит ли ввязываться в бой, стоит ли идти за хабаром куда-либо... Просто изучай Москву, не ленись. Каждый дом, каждый камешек... И не сразу, но получишь результат, который значительно облегчит твою сталкерскую жизнь. Я серьезно.
- Понятно...
Еще один круговой перекресток с названиями, посвященными Карелии (что это такое, Вова не знал, но решил прочесть). Далее - снова прямая "кишка" улицы". Где-то она была пустынна, где-то - нет. Цветков неоднократно замечал зверьков, шмыгающих в стороне. Один раз на дорогу выбежало несколько псов-мутантов. Вова поднял было оружие, но Яков остановил его жестом, а затем на некоторое время застыл, молча глядя на зверей. Псы тут же ретировались.
- Так-то. - с достоинством сказал Яков. - Хватит нам конфликтов на сегодня. Кстати, обрати внимание на улицу, пересекающую Фестивальную сейчас. Она называется улицей Лавочкина, в честь знаменитого авиаконструктора. Ирония заключается в том, что именно на этой улице сейчас располагается множество гнезд вичух. Таким образом, одни "летуны" заменяют других. Из-за этих монстров другие твари сейчас вынуждены прятаться. Лишь одна стая выбежала, укрытие искала... Кстати, над нами сейчас летает пара птичек, но ты не волнуйся, я с ними уже договорился.
Вова посмотрел наверх и разглядел черный силуэт на фоне менее черного неба.
- Да уж... - пробормотал он. - Как же Вы это делаете? В смысле, как разговариваете с мутантами? Как уговариваете их не трогать нас? Вы... Вы - мутант?!
Яков рассмеялся.
- Нет, я не мутант. По крайней мере, в классическом понимании этого слова. Да и "не в классическом", наверное, тоже. Как я разговариваю с обитателями нынешних московских улиц? А вот не скажу... Потому что, если честно, сам не знаю. Получается общаться, и всё тут. Причем я научился этому совсем недавно. И сразу же решил, что стану помогать людям. Но не всем. Знаешь, кстати, почему я пришел тебе на помощь?
- Понятия не имею.
- Потому что в тебе еще есть потенциал для того, чтобы остаться человеком. Ты отказываешься принимать наркоту, в рейды ходишь не для того, чтобы пропить весь "навар", голова, хоть и не занята пока важными знаниями, ерундой не забита тоже. Такому человеку стоит помочь. А вот твоим приятелям, пошедшим сегодня с тобой, уж извини, но нет. Они получили то, что заслужили. И не я этому поспособствовал. Я не могу натравливать мутантов не людей, не могу вообще причинять им вред. только помогать. Но могу просто остаться в стороне, пустив всё на самотёк.
Я спасаю только тех, кто достоин этого. Поэтому, если на поверхность вылезет какое-нибудь быдло или жаждущее крови чудище, лишь мнящее себя человеком - пальцем о палец не пошевелю. Ну, а если в рейд выйдет настоящий человек, то помогу. По возможности... Я ведь тоже не всесилен, и не могу быть в разных местах одновременно.
За разговорами Вова и не заметил, как по обеим сторонам двухполосной улицы появились вереницы припаркованных автобусов. "Речной Вокзал" рядом!
- Узнаю знаменитую пробку у этой станции... - пробормотал Яков. - Даже после Катастрофы никуда не делась.
Вот и то место, где на группу Вовы напали мутанты. Сейчас о столкновении напоминало лишь множество следов да несколько пятен крови. Интересно, добрались ли остальные анархисты до метро? Цветков надеялся, что да. Пусть они и не были ему друзьями, а так, знакомыми, пусть порой вели себя премерзко, но все же всё равно, люди...
А вот и з
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Lorsque nous gagnons
Парижские сумерки синими росчерками надвигались на алеющее под закатным Солнцем небо бульвара Осман. Тихий скрежет отогнутого металлического листа крыши Сен Лазар, одного из некогда крупнейших и оживленных вокзалов столицы, а теперь полузаброшенного, доживающего свое время здания, сменился мерным постукиванием прибывающей к станции пустой дрезины. Из двадцати семи железнодорожных путей в рабочее состояние удалось вернуть всего десять, трое из которых функционировали до близлежащих пригородов. Как с полотна Мане сошла и застыла в предсмертной муке иссохшая мумия девочки, рассматривающая железнодорожные пути пустыми глазницами, возле которой распласталась гнилая собачья шкура. Изредка в районе появлялись сталкеры, но все чаще падальщики и лизуны, приходившие полакомиться насекомыми и их личинками. Крупное поселение спасшихся во время Катастрофы людей в один миг было погребено под монолитной плитой верхнего этажа, нижние: третий и четвертый уровни, откуда отходили поезда RER и электропоезда метро, соединенные как змеи в один крепкий узел, со временем опустели, ожидая новых обитателей.
***
Толпа, как растрёпанный, дикий и обезумевший зверь, визжала и рычала десятками разных голосов. Неясный мерцающий свет аварийного освящения выхватывал из единой массы лица, ввалившиеся щеки, выпученные глаза, редкие зубы в почерневших от цинги деснах.
Они требовали, жаждали наших продуктов, наших женщин, наш дом, возможно последний дом на этой планете. Гомонящая на разных языках амёба пока не решалась наступать, опасаясь автоматных стволов недвусмысленно направленных в ее сторону. Они не знали, что к каждому из трех армейских FAMAS не набралось и по целому магазину, и только это нас спасало, давало шанс, что людской поток не захлестнет станцию своей зловонной массой, но надежды оказались тщетными. Первые камни полетели на наш блокпост, забарабанили по круглым полицейским щитам почти сразу. Как всегда нашлось несколько заводил, что кричали на своем гортанном наречии, разогревая, подначивая толпу, а вскоре и бутылка с горючим разбилась о наспех сложенную баррикаду, и к своду туннеля устремились языки пламени.
Первым выстрелил Марсель, это я понял сразу по характерному хлесткому выстрелу из MR73. Только у него был такой револьвер, ветеран GIGN гордился своим оружием. Однако годы взяли своё. Не сумев вовремя закрыться, отступить, он пропустил летящий в него булыжник. Нелепо взмахнув руками, он жмет на спусковой крючок, и я вижу, как сгибается пополам замотанная в грязные тряпки с головы до пят женщина, как протяжно она кричит на непонятном мне языке. Я чувствую, как электризуется спертый воздух, ощущаю почти физически, как наливается гневом и болью, ставшая вдруг единым кулаком разнородная человеческая масса, и я понимаю, что это конец.
- Тirer!!! – Кричу я, упирая приклад винтовки в плече и закрыв глаза…
Каждая пуля находила по несколько жертв, прошивая наступающую толпу. В голове заработал метроном, выбивающий в ушах ритм последних минут жизни. Выстрел – шаг назад, выстрел – шаг назад и еще и еще, пока в магазине не останется три последних, заветных патрона, потом – бежать. Боковым зрением успеваю заметить, как рубят на куски Марселя. Седая ранее голова потеряла цвет и очертания. Осталось только алое месиво и быстро взмахивающие руки с зажатыми самодельными мачете. Вот рослый негр, несмотря на истощение, сохранив часть могучих ранее мышц, одним ударом отсоединяет голову несчастного старика от тела и та, словно в замедленной съемке, летит под ноги напирающей людской массе. Потом по стенам и полу станции защелкали стрелы. Самодельные пружинные арбалеты, собранные жаждущими бесплатной пищи, крови и мести умельцами, быстро сокращают число обороняющих станцию. Я не становлюсь исключением. Толстый и короткий арбалетный болт, сделанный из цельного куска арматуры, прошил плечо, и левая рука, сорвавшись с автоматного ложа, безвольно повисла вдоль тела. Через несколько секунд пришла боль, словно в ране копошились миллиарды термитов, кусая и жаля плоть.
«Яд», - почти отрешенно подумал я, вытягивая из подсумка черный цилиндр светошумовой гранаты, один из немногих козырей, что остался у меня.
В полдень станция Обер была атакована. Они ворвались по второму боковому пути платформы и уничтожили почти всю научную группу. Марк, Оливье, Даниэль, Светлана…
Игорь замер, позади брякнул металл. Он силой прижал Катрин к стене и зажал рот широкой ладонью. Девушка дрожала и не отрывала взгляд от стрелы, торчащей из его плеча. В туннеле послышалось шарканье и топот десятка сапог.
- Тихо…Все будет хорошо, - прошептал Игорь, отпуская девушку. Рубашка пропиталась кровью. Плечо онемело, и нервы сжались в один большой ком. Надо было вытащить Катрин, чего бы это ему не стоило.
Что-то с шумом пронеслось над Игорем, - первые ряды арабов показались в конце туннеля.
- Игорь…пожалуйста…
Катрин не договаривает. Где-то с треском разбивается бутылка с коктейлем Молотова. В этот момент больше всего хочется прижать девушку к себе и закрыть собой. Только одна распирающая сознание мысль сидит в мозге: сколько еще удастся продержаться под ядом, растекающемуся по крови?
Игорь сжал крепче FAMAS, патронов не осталось.
- Мы укроемся на Лазар, потерпи.
Страх снова сковал все тело Катрин. Она останавливается, и Игорь с силой тянет ее за руку. Преследователи затихли – даже они боятся этих мест.
За сто метров до станции стало слышно тяжкое жужжание. Монотонно оно удалялось эхом вглубь туннелей. Станция Сен Лазар принадлежала густым зелено-желтым зарослям и миллионам насекомым. В здравом уме единицы подходили к подступам кипящей жизни артерии. Но теперь Игорю казалось, что эта станция – единственное, что могло помочь оторваться им от погони.
На нижнем ярусе сохранились по два пути на каждой из стрех платформ. Серый цвет стен пробивался сквозь сочные лианы, густо населившие станцию. Сырые пути облюбовала плесень, постепенно вытесняя малахитовый ковер мха. На неосвещенной платформе с тихим шелестом завывали сквозняки. Под сводом громоздились гигантские ульи, похожие на донельзя наполненные мешки.
Игорь с трудом взобрался на сырую платформу. Катрин была рядом. Наполненные смертью ульи должны были задержать захватчиков. Один неверный шаг предыдущих групп влек за собой десятки смертей. Группа Марка однажды продвинулась дальше остальных, зашла в самую глубь, надеялась вновь подчинить природу, в то время как существа рода «homo sapiens» продолжали уничтожать себе подобных. Грибы исполинской белой полосой делили свод станции на две ровные части. Игорь так привык к их слабому свету, что благодаря ему вел Катрин вглубь, обходя крупные заросли.
Усталость тянет к земле. Игорь безвольно осел на склизкий пол. Катрин всхлипнула, потянувшись рукой к мужчине и обессиленная упала рядом.
- Пожалуйста, пожалуйста, пойдем дальше, - просит она.
- Тихо…тихо Катрин, - каждое слово дается с трудом. Воздуха катастрофически не хватает в легких. Кажется, в этом аду его разом вдохнули растения, оставив влажную духоту.
Катрин плачет. Она как маленький, испуганный ребенок забилась в угол и с ужасом смотрит в сторону туннеля. Ее страх и напряжение распространяется на все окружающее пространство.
Игорь попытался встать, но вслед за руками он перестал чувствовать левую ногу.
- Катрин…ты с родителями ведь раньше жила около станции «Сталинград»?
- Да… - Девушка всхлипывает и удивленно вытирает мокрые глаза.
- Это хорошо. Моя семья раньше жила в Волгограде…ну… Сталинграде. Знаешь, мой отец очень любил рассказывать мне одну историю.
- Какую?
Игорь не любил женских слез. Он положил голову на плечо Катрин. Вдохнул аромат старых духов, стоящих ей целое состояние, и искренне улыбнулся.
«Не плачь Катя…», - он пожалел, что раньше не решался называть ее родным его слуху именем.
- Давным-давно…Во время войны…Было светло, беспокойство овладевало фронтом, повсюду раздавались торопливые шаги, смешанные с ревом стволов: нацистская тварь продвигалась вперед. Мой прадед рассказывал отцу, что именно на фронте в него вливалась та сила, которая позволяла ему и другим солдатам идти вперед, моя дорогая, - Игорь закашлялся. Дышать становилось больно. Звуки вокруг совсем затихли, возможно, яд решил лишить его слуха. – В одном из боев солдаты не ждали поддержки; у многих белели пальцы – так крепко сжимали они автоматы и так страстно молили они судьбу, чтобы огонь прекратился. Света становилось все больше, напряжение росло. Пули нависали стальной сеткой, рикошетом разлетались в стороны, вырывая куски земли и врываясь в разгоряченные тела. «Не отступать!», - кричал командир, раненный в плечо. Советские снайперы вели прицельный огонь из укрытий, но немец брал численным перевесом. Пулеметные щелчки слились в одну непрерывную какофонию. На место одного убитого врага, приходили двое. Они как крысы ломились на наши земли. Мой прадед лежал в воронке без надежды, в бессилии подгребая под себя мокрую жижи. Послышался шум и, шлепаясь о скользкую стену, грузное тело ввалилось в укрытие, - Игорь сделал глубокий вдох, легкие наполнились колющей, разрывающей болью, – Взрыв, еще один, с минуту все стихло, прадед смотрел на хрипящего, истекающего кровью солдата. Он решил, во что бы то ни стало вытащить бедолагу из ада. Пулеметный огонь был настолько плотен, что пуля в ту ночь вышибла приподнятую над воронкой каску. Мой прадед в ту ночь мог бросить умирающего француза, но он этого не сделал…
- Что случилось? Они спаслись? – Еле слышно перебила Катрин, вздрагивая от приближающихся к станции шагов.
- Да, дорогая. В ту ночь он, таща на себе бойца перебирался из ямы в яму, рискуя жизнью, пока не сполз с раненным в траншею. В ту ночь жалкая храбрость немцев растворилась. Траншею удалось отбить…
«В ту ночь мой прадед умер, спасая жизнь незнакомому солдату, у окопов его настигла пуля, смерть пришла позже, спустя сутки», - подумал Игорь. Он пристально взглянул в опухшие глаза девушки, - Катрин…Им удалось выжить. Знаешь, мы, русские, не сдаемся. И тебя я ни за что не брошу в этом аду.
Рой жил. Многие сотни черных насекомых зашевелились в едином порыве, почувствовав приближение людей, однако ни одна из тварей не покинула гнездо, выжидая, анализируя коллективным разумом степень опасности или наоборот полезности для Роя этих представителей вымирающего вида. Черная стена гудела, перебирала миллиардами многосуставных конечностей, невидяще пялясь на гостей фасеточными глазами. Игорь дышал часто, поверхностно, и уже почти не приходил в себя. Раненное плечо раздулось чудовищным буро-коричневым пузырём; по лицу катились большие капли ледяного пота.
- Игорь, - испуганно зашептала Катрин и почувствовала, как ком подступил к горлу. Тонкие губы застыли в улыбке. Дрожа, она коснулась ладонью лица мужчины и закрыла ему веки. Игорь больше не дышал. - Мы не сдадимся…Игорь, - хрипло прошептала она, - мы никогда не сдадимся.
Извивающийся черный отросток взметнулся к потолку. Люди толпой ворвались на не принадлежавшую им территорию. Резкое жужжание на мгновение стихло, чтобы возродиться с новой силой. Рой раскинулся во всю ширину зарослей, распался на отдельные облака, изучая людей.
Предохранительный рычаг отлетел от гранаты с сухим щелчком, запуская маховик последних мгновений её жизни. Катрин уже знала, что делать. Черный цилиндр полетел в бурлящий занавес Роя, и тот поглотил его. Десятки хитиновых лап обхватили светошумовую гранату, исследуя непонятный и чужеродный предмет. Секунда, две, три и оглушительный хлопок всколыхнул черное озеро, вспышка затопила станцию слепящим белым светом, пробиваясь через тонкую кожу плотно сомкнутых век, выжигая сетчатку, обжигая, казалось, сам мозг. Из-за звона в ушах она больше не могла слышать, как зажужжали сотни крыльев, зашелестели жвала. Черный вал поглотил её в считанные секунды, поглотил без остатка и устремился дальше по туннелю ослепленный яростью.
Две волны, два диких и тупых в своей ненависти зверя человеческая толпа и Рой насекомых схлестнулись в узкой рукотворной утробе метро. У людского одичавшего и безумного стада не было шанса. Огромные, похожие на оводов твари быстро облепляли неистово визжащих людей, жаля, впрыскивали жгучий яд под кожу, рвали плоть зазубренными жвалами, не щадя никого. Не прошло и пяти минут, как все было кончено. Оставляя после себя раздутые, истерзанные трупы с выеденными глазами, изуродованными до неузнаваемости лицами, распоротыми и выпотрошенными животами, Рой схлынул, как только перестало биться последнее человеческое сердце.
Насекомые, движимые коллективным разумом, потеряли интерес к этим чуждым для них созданиям, когда акт мести стал законченным и теперь возвращался к своим делам. Работы было много, нужно восстановить гнездо, заботится о матке и ждать… ждать новое поколение, которое должно быть сильнее, лучше, умнее.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Плесень
Никто не помнил, как плесень появилась в доме. Случилось это очень давно, день выветрился у всех из головы. Один лишь старик по прозвищу Дровосек знал об этом, но помалкивал. Помнили лишь, как проснулись наутро, сладко потянулись в своих кроватях, спустили босые ноги на прохладный пол, покрытый выщербленной плиткой и учуяли, что изменилось что-то. Плесень за ночь заняла подвал. Кеша еще тогда пытался сделать хоть что-то: громко топал, хлопал в ладоши, кричал «у-у-у», силясь прогнать нерадивую, да без толку. Ну и полез он сдуру в подвал, больше мы его не видели.
Вот тогда и встал вопрос, заколосился словно рожь в поле, затрепыхался как муха в паутине. Как избавиться от плесени? Ничего лучше не придумали, как натаскать земли со двора и засыпать пол ровным слоем, толщиной с ладонь. Упахались мы тогда, дом-то у нас большой, просторный, непросто весь пол землей укутать. Но справились – к ночи землица шуршала под ногами. Радовались мы, хоть и устали очень, победили напасть, умнее ее оказались.
Помню, гуляли, почти всю ночь кутили, пили дрянь из длинных трубочек. Ну, тех самых, которых много можно сыскать у нас в комнатах. Свисают они с потолка, сплетаются на столах. Когда скучно нам, невмоготу совсем – дуем мы в эти трубочки, слюни пускаем и смотрим, как передвигаются они по прозрачным трубочкам. Славно, значит, повеселились тогда, как редко себе позволяем, все же время неспокойное.
А на следующее утро, только проснувшись, поняли, что плесень-то мы победили, но в доме поселилась грязь. Тут уж выбирай, плесень или грязь. Ну, большинство и решило, что уж лучше, как сейчас. Пусть грязно, но почти безопасно. Только Удод что-то прошамкал, вспухли пузыри в углах грубо очерченных губ, но его никогда никто не понимал. Как-то не хотелось проснуться посреди ночи, когда луна сквозь окно заглядывает тебе в душу, и почувствовать, что плесень уже в тебе, закралась в каждую живую складочку, шебуршит, хозяйничает. Жаль только, не стало по утрам удовольствия от холодного пола. Раньше ведь как – встанешь спозаранку, ноги спустишь и наслаждаешься, немеют от холода ступни, а ты знай себе улыбаешься и кайфуешь. А теперь, после того дня, как грязь атаковала нас, злые мы очень долго бродили, мало разговаривали друг с другом, огрызались. А виновата, как ни крути, во всем плесень. Вовремя мы опомнились, а то не избежать бы беды.
Тем временем, разболотилось снаружи, дело к лету шло. Лето – суетная пора. Прыгаешь с кочки на кочку по местным топям, что простираются практически от дверей нашего дома, пугаешь зайцев местных, те бросаются в стороны из-под ног и норовят каждый раз укусить тебя за ляжку, а иной раз вспорхнут и смотрят на тебя, осуждают, что нарушил их покой, согнал с насиженного сырого местечка. Но нам их гнезда ни к чему, птенцы их невкусные, а у взрослых тварей мясцо жесткое, как резина от покрышек старенькой «Волги», которая на заднем дворе у нас обитает. Долго я на нее заглядывался, больно нравилась она мне, а пуще всего – покрышки, глаз не свести. Ну и куснул я их пару раз, а ей хоть бы хны, как стояла, так и стоит. Моргают в лучах солнца глазки. Ну, отвлекся я.
Так вот. Лето. Жара. Порхают зайцы, а мы бредем в лесок – запасы на зиму надо делать. Это лето урожайное, как никогда. Грибочки пни усыпали, хоть двумя руками загребай, да в подсумок. Голодать уж точно не будем. Солнце насушит разложенные на крыше грибы, сделает за нас почти всю работу, а мы и рады – всю зимушку потреблять будем. Ягоды тоже сушим, листочки всякие – полон лесок богатств, только не ленись, собирай себе спокойно.
Летом и кукловоды приходят. И чего им неймется у себя, в подземельях? Ходят вокруг, вынюхивают, выискивают что-то. Уже и на людей перестали быть похожими – не глаза, а лупы здоровые, неживые, как стекляшки. Морды хоботком заканчиваются. Наверное, они плесени объелись. А главное, все как один друг на друга похожи, не отличишь. Как китайцы раньше. А может, это и есть китайцы – то, что от них осталось. Мы все время ожидаем подвоха от кукловодов, неспроста они тут бродят в окрестностях, замышляют что-то.
Но и мы не дремлем. Один раз подобрались кукловоды слишком близко, так мы такого тумана напустили, скрыл он нас, спрятал так, что и не поймешь, что там за вихрящейся клубами стеной. А они и не решились заглянуть, постояли, потыкались тупыми мордами, помахали руками и разошлись. Хитрые. Только притворяются глупыми, а сами замышляют что-то – у меня нюх на это, меня не проведешь.
По вечерам, усталые, собираемся в самой большой комнате, болтаем, спорим, дурачимся, вспоминаем былое. Жмых, как всегда, стоит на своем, его никогда не переспоришь, и не переубедишь. У него на все готов ответ: «Я банан». И все твои доводы разбиваются, как о каменную стену. Поднаторел он в спорах, и всегда выходит победителем. «Я банан», и ты чувствуешь, как то, что ты только что сказал, покрывается мелкой сеткой трещинок, осыпается на земляной пол, а земля смягчает звон. То ли дело было, когда звенело об напольную плитку. Спасибо плесени. Чуть ли не самого дорогого лишила.
Мы собираемся так каждый день, с момента Большого Трындеца, как любит выражаться наш Дровосек. Он, как я уже говорил, единственный, кто следит за временем. Придумал себе какую-то сложную систему с таблицами и графиками и отмечает что-то там. Он говорит, страшно подумать, что на дворе уже две тыщи тридцать третий, но мы лишь посмеиваемся над ним. Он у нас немного того. Когда мы хихикаем над его словами, он обзывает нас:
- Недалекие, - говорит он, - неужто ничего не понимаете? Большой Трындец наступил, а нам посчастливилось выжить. Слава Богу, за городом наша больничка.
Не, ну не идиот ли он? Он единственный такой из нас, остальные – нормальные.
Дровосек практически ничего не рассказывал нам о своей прошлой жизни. Просто однажды пришел он из леса к нам, а мы тут уже были, с самого начала. Пришел он и стал с нами жить. Мы-то гостеприимные, если к нам без камня за пазухой. А он мужик с виду порядочный, ну и что, что чудак. За это грех дразнить. Живет с нами, дело свое делает наравне с другими, мы не жалуемся.
А почему Дровосек? Так с топориком пришел, что же ему еще в лесу было делать? Работа-то механическая, знай себе, маши топором, да отскакивай в сторону вовремя от падающих деревцев. Но, видать, один раз он все же не успел отпрыгнуть – оттого и соображает дольше остальных. Так поговорка и родилась у нас: «Если ты не Дровосек, все поймешь за десять сек».
Поначалу рассказывал он много, байки травил, глаголил. Сидит на подоконнике, руками размахивает и вещает:
- Избушка там стоит, среди дубов гигантских. Надежно ветками и высокой травой от любопытных глаз укрыта. Так тесно обступили ее деревья, что в двух шагах мимо пройдешь и вряд ли заметишь. Только если знаешь наверняка, ищешь ее – сможешь отыскать. Но постараться сильно надо. И без слов волшебных туда лучше не соваться. А слова такие: «Избушка, избушка, не прячься, покажись, мне врата открой». Ежели с намерениями недобрыми пожаловал, или попусту пришел, просто на чудо взглянуть, то прибежит тяни-толкай, и тогда худо придется. Такого зверя стоит опасаться. Придется тогда с ним дело иметь, попробуй-ка объясни ему, зачем пожаловал. Слушает он тебя, кивает по очереди то одной головой, то другой, а сам себе на уме, может и наподдать копытцем, а может руку или ногу изжевать всю в наказание.
- Видите? - Дровосек показал отметину на груди. - Это он мне копытом, падла, саданул. На всю жизнь след остался. Я думал, он мне грудную клетку проломит тогда.
Помолчал немного, собираясь с мыслями, и добавил:
- Убежать от него сложно, как и врасплох застать. Одна голова отвернулась, а другая в этот момент смотрит за тобой, следит. И не бывает так, чтобы обе головы в одну сторону смотрели.
Конечно, не отнеслись мы всерьез к его словам тогда. Не дети мы малые, чтобы в такие сказочки верить. А я вообще предпочитаю верить только в то, что вижу.
А через неделю, когда мы собирались в лесок и уже открыли двери, на крыльце нас ждал сюрприз – кукловод залетный.
Угодил он в щель на крыльце, провалилась нога, а вытащить не может – давно мы залатать хотели эту дыру, но руки не доходили. Сами-то мы знаем и обходим ее стороной, просто вид парадный портит нам она. Ну, торчит он, значит, на крыльце, дергает свою ногу, а мы понаблюдали за этим делом пару минут и повязали его. Еще не придумали, что делать с ним будем, затащили лишь в комнату, на стул усадили, обступили его полукругом и смотрим во все глаза. Он тоже на нас долго так посматривал, а потом такую штуку выкинул, что челюсти у нас отвисли. Берет он, значит, себя за хобот и стаскивает с себя кожу, сдирает, и все ему нипочем, даже не поморщился. А под кожей – лицо человека, вот так поворот. Оборотень перед нами, значит. Понял кукловод, что скрываться от нас уже поздно, просто так мы его не отпустим. Переговоры решил вести. А на переговорах оно как – люди ведь только с себе подобными будут дело иметь. Скинул он кожу, бросил ее себе под ноги и смотрит на нас внимательно. Дровосек первый вопрос задал.
- Ты кто? – говорит.
Что и требовалось доказать. Идиот, он и в Африке… «Ты кто?» А то не видно, что ли. Сидит перед нами кукловод-оборотень, а этот, ущербный, вопрос ему задает, кто, мол, он. Тот ногу потер, видимо, ушиб все-таки, а может, симулянт, и протяжно так, нараспев, басом вещает:
- С города.
Слыхали мы эти сказки, про город. Мы туда не ходим, гиблое место. Жить, будто, только под землей можно. Ни за что туда не сунемся. А эти хмыри как-то ухитряются, живут.
И закралось у меня тогда подозрение – то ли он неопытен и по глупости попался нам, то ли хитрец такой, что подстроил все таким образом, чтобы внутри дома оказаться.
Кукловод, наверное, принял Дровосека за главного, пытается вести диалог с ним. Речь толкает, изъясняется витиевато. Говорит, что в городе нам лучше будет, под присмотром. Ясно ведь, что дом наш оттяпать желает. А мы прикинулись, будто не понимаем, киваем. На лицах улыбки, коготки старательно прячем. Про безопасность даже загнул. Там-де все под контролем у них, защита – высший класс, никто не сунется. А нам как-то и здесь хорошо, только кукловоды докучают, да плесень.
И тут в голову словно ударило. Да ведь он к запасам плесени пытается подобраться, может, для него она жизненно важна. Может, это своего рода топливо для этих носатых. Подзарядка. Наркотик. Ну и дом, конечно. Хоромы. Завидуют, падлы.
А потом он вообще пургу гнать стал, может, близкое присутствие плесени на него подействовало. Рассказывал, что где-то в области есть артефакт такой, что прикоснись к нему, и он все твои желания исполнит, все болезни излечит, счастливым сделает. Но надо группу набрать, путь трудный. Смекать мы начали, уж не пушечное ли мясо из нас сделать хотят. Жертвами дорогу туда вымостить. Или просто избавиться, загнать в глушь и бросить там. И складно ведь, зараза, рассказывает. Сказочник, одним словом. Торопится, знает, что в любой момент мы можем его так прищучить, что слова поперек горла встанут. Пускал он нам пыль в глаза, невиданные доселе возможности обещал. Артефакт, мол, в горе глубоко-глубоко. Охраняют его чудища, с которыми коллективно сладить можно. А на верхушке горы дракон сидит, своим зорким глазом высматривает нарушителей порядка. Но ежели пройти испытания, то попадешь в мир сказочный, где нет места проблемам, заботам и болезням, а только светлому и прекрасному, гармонии и миру.
- А принцессы с драконом там нет? – поинтересовался кто-то.
- Захочешь, будет, - тут же подхватил кукловод. – Если пожелаешь, все исполнится.
- А как же мы от дракона уйдем и чудищ твоих?
- Сыграете с ним битву интеллектуальную, если загадки отгадаете, то дорога открыта.
- А если не отгадаем?
- Отгадаете, я не сомневаюсь.
А вот почто Жмых молчит? Сказал бы сейчас свой главный довод, так и рассеялись бы чары, которые на нас кукловод наложил. А то знай себе помалкивает. Некоторые вон уже слюни пускать стали, верить оборотню начинают. Даже меня его рассказ впечатлил. Складно, оттого и правдиво выглядит. Готовился не один день, наверное.
А вот если подумать хорошо, что бы я загадал, если бы и правда мои желания могли исполниться. Ну, плесень чтобы убралась. Это раз. А что еще? В остальном нормально живем. Сапоги-скороходы и ковры-самолеты нам не нужны, золото тоже сейчас не в почете, у нас натуральный обмен, с леском – мы ему песни поем, он нам в ответ дары в виде грибов и ягод преподносит. Как бы и не нужно больше ничего. Ан нет, мыслишка свербит, гложет. Сказочные картины в голове рисуются, что вот он я с девушкой шагаю по широкой мощеной улице, мимо снуют сородичи «Волги», что у нас на заднем дворе, в одиночестве. Люди ходят, гуляют, и не по кочкам скачут, как мы по болотцу, а уверенным шагом по ровной дорожке. Вокруг огни, улыбки, красота. Но понимаю я, что это и не воспоминание даже, а прямиком из Страны Грез идет, куда каждый из нас нет-нет, да и заглядывает, в снах ли, в думах, неважно. Только не жизнь это реальная, а сказка, которой не может быть. Зачем желать то, чего не было и нет?
Я уж и не помню, кто первый из нас одумался, у каждого на этот счет оказалось свое мнение. Но это не суть важно. Главное, опомнились. Это ведь все проделки кукловодов, на которых влияет плесень. Задумали они выжить нас из нашего прекрасного дома, у них же, бедных, под землей ничего нет. Вот и лезут постоянно наверх. Тому кукловоду ротик-то лживый мы зашили, а потом аккуратненько тюкнули его по головушке и снесли за дорогу, в овражек, и так и оставили там, от греха подальше. Теперь будем осторожнее вдвойне. А кукловоды продолжают бродить, как неприкаянные тени в округе. Но мы держим ухо востро.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Забытые сказки
- Папа, расскажи сказку! - прощебетала дочка, залезая ко мне на колени.
С несчастным видом смотрю в спину выходящей из палатки супруги.
- Сергей, не смотри так! – сказала Анюта, не оборачиваясь, - Это всего лишь сказка! Если хоть на минуту задержусь, на смену опоздаю.
Сказала и упорхнула на свою грибную ферму.
- Папа, расскажи сказку! – повторил ангельский голосок дочурки.
Вот за что мне такое наказание. Сказки - определённо не моя тема. Мне было четыре года, когда погибли родители. В газетах написали: «В северном море зафиксирован мощный взрыв. Причина устанавливается. Данных о жертвах и разрушениях нет». Вырезки из газет мне показала Анастасия Павловна, мама отца. Приехав из Омска, она взялась оформлять надо мной опекунство. Бабушка планировала к концу месяца вернуться со мной в свою ненаглядную Сибирь, но процесс затянулся. Оказалось, что испытания проводились на безымянном острове, которого больше не существует. В конторе, где состояли на службе мама и папа, отрицали сам факт их командировки на этот злосчастный остров. В отделе кадров так вообще заявили, что Александровы находятся в очередном отпуске, а где точно никто не знает, так как это нарушает свободу личности. Документы в суд, у Анастасии Павловны, не принимали, мотивируя тем, что: «Возбуждения дела о смерти родителей мальчика невозможно из-за отсутствия тел и места их предполагаемой гибели». Днями бабушка обивала пороги разных инстанций, а поздними вечерами возвращалась в съёмную однокомнатную квартиру на окраине Москвы. Возвращалась, чтобы покормить меня и уложить спать. На сказки у пожилой уставшей женщины сил не оставалось. Вернее они всегда прерывались, едва начавшись, так что засыпал я в основном под молитвы и плачь.
С той поры прошёл почти год. Помог фронтовой товарищ бабушки. И вот мы едем в метро на ярославский вокзал. В руках у меня билеты на поезд «Москва-Омск»…
В тот год я последний раз видел, как Анастасия Павловна улыбается. Всеобщая термоядерная война закончилась гибелью миллиардов людей. Она обрекла нас на годы подземной жизни, годы страданий, лишений и бед. Впереди у нас с бабушкой били тяжёлые времена, к которым мы небыли готовы. Может поэтому, а может от боли утраты, но бабушка больше никогда не рассказывала мне сказок. Голодными вечерами я слушал о полноводных сибирских реках, тайге и людях, что называли себя сибиряками.
В общем, вырос я на сказках о мутантах и загадочных туннелях, которые рассказывали мои сверстники. Правда, мутанты оказались реальностью, появившись на поверхности несколько лет назад.
То немногое, что рассказывала Анастасия Павловна до войны, запомнилось непонятными отрывками. Какой из них рассказать дочке?
Жили-были у синего моря дед с бабкой… Определённо, нет. До утра не уснёт, будет расспрашивать. А что я знаю! Море - много воды, а вот какого дед с бабкой метро покинули, не представляю. Было там ещё, что-то про золотую рыбку. Наверное, мутант, редкий и опасный, иначе с чего, он такие дурацкие желания выполнял. С корытом все понятно, вещь нужная, а вот остальные желания явно бред от испарения заражённой воды. Лучше что-то другое вспомнить…
Посадил Дед Репу... Странно, для сказки. Что такого сделал Репа, что Дед его посадил. На станции Деда уважали, толковый мужик и беспредела за ним не наблюдалось. Репа понятно – сталкер, с большой черепушкой. По-другому трудно объяснить данную ему кличку. То, что люди за него вступились понятно, а вот зверье непонятное – нет. К тому же главный персонал крыса, что само по себе вызывает массу вопросов. В чужие разборки лучше не встревать, да и дочери о них знать не нужно. А Репе поделом, бабуля говорила не тот умный у кого голова большая, а тот кто выжил.
Дальше вспоминались одни образы: белочка грызущая орешки, пацан деревянный с ключом, муха с патронами, зелёный мутант и мутант с ушами. Последних двоих недели две назад на поверхности встретил. Еле ноги унёс. Семеро козлов - понятно про нацистов, правда, не понятно, почему семеро. Вспоминалось про три свиньи, но еда это свято.
Можно попробовать, про Красную Шапочку рассказать. Беда в том, что кроме цвета шапки я ничего о ней не помнил. Другого ничего все равно не было, и я решился:
- Жила на одной станции девочка….
- Маша? – с интересом спросила дочь.
- Пусть будет Маша. Отправилась она значит с Повелецкой на Новокузнецкую. Идёт по туннелю и грибы собирает…
- И песенки поёт – вновь перебила меня дочь.
- Почему поёт - спросил я.
- Мама говорит, что когда грибов переешь, петь очень хочется. Ты что не знал?
- Знал, просто забыл. Ты лучше меня не перебивай, а то до утра не расскажу.
- А, мама ещё говорила, что по туннелям детям не положено одним ходить. Ты куда смотрел? Ты же начальник охраны.
Вернувшаяся со смены Анюта с улыбкой наблюдала как отец, и дочь спорят, умеют крысы говорить или нет. Потом были разъяснения: насколько огромная была встретившаяся Маше крыса, кто такие «красные» гнавшие крысу до самой Тверской, и успела ли Красная Шапочка донести горсть патронов сталкерам Новокузнецкой.
Спас Сергея заглянувший вестовой.
- Александров к командиру, срочно!
- Уже бегу – целуя жену и дочь, ответил пулей вылетевший из палатки Сергей.
- Мама, расскажи сказку! – попросила дочка.
И рассказала ей мама сказку. Про поверхность страшную, да про богатырей-сталкеров, что покой станции стерегут, да с врагами борются. Тревожно стало обеим, но после слов: …и вернулся папа живым и здоровым, обе обнявшись облегчённо уснули.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Я схожу с ума. С-мерть пульс-ирует в моих висках... П-у-л-ь-с-а-ц-и-я…---…
Мириады капель воды рушатся на остывающую, дышащую осенью землю. Я могу разглядеть каждую из них, но смотрю сквозь дождь, его плотная, обжигающе холодная пелена не может укрыть скорый поезд, который увезет Её от меня. Гладь равнодушного стекла покрыта слезами оплакивающего нас неба. Оно бьется, стучит в окно упругими, косыми струями яростного, неистовствующего ливня, но врезаясь в неподатливую прозрачную преграду, разбивается на неисчислимое множество осколков-капель и бессильными ручейками стекает вниз. Перрон, каменный истукан, впитает соленые слезы небесного свода и похоронит его и мою тоску в трещинках грязного, искривленного асфальта.
Я не могу пробиться через толщу безмолвного окна, взгляд упирается в собственное отражение. Есть ли с той стороны Она? Припадаю к мокрому стеклу, но вижу лишь свои глаза, уставившиеся в отчаянную пустоту. Мрак, царящий в поезде, смеется надо мной и превращает плоскость окна в кривое зеркало, где может отразиться лишь боль и безумие...
- Юля!
Крик, словно молот, набат в умирающих сумерках.
- Юля!
Глаза. Они проступают сквозь отражение, заслоняя всё остальное. Её глаза изумрудного цвета, смотрят на меня с той стороны. Через миг они исчезнут - состав содрогается огромным железным телом и приходит в движение...
Но я нашел Её. Она по ту сторону мчащегося прочь поезда-призрака, имя которому Смерть.
- Юля!
Голос звучал совсем рядом. Она увидела Владимира, он звал ее и прислушивался, неуверенно оглядываясь по сторонам. Посмотрел прямо на нее. Он все время был здесь, а она даже не заметила?
- Володя!
Ее рука натолкнулась на невидимое препятствие, Юлия сильно ударилась обо что-то, фонарик отлетел в сторону и погас, но каким-то образом она продолжала видеть мужа. Что за сила обитает в тоннеле, сила, которая подарила ей возможность увидеть Владимира?! И эта сила поставила стену между ними, совершенно неприступную и не поддающуюся никаким ее усилиям.
- Володя! Господи, да что же это такое?!
Юлия старалась пробить эту преграду, руками, до боли в разбитых пальцах, но безуспешно; обманчиво-прозрачная, она прочно стояла между ними, разделяя. И теперь Владимир смотрел куда-то в пространство, как будто потерял Юлию из виду. А она, вытирая слезы с глаз одной рукой, другой безостановочно пробовала достучаться, привлечь его внимание. Уже понимая, что по ту сторону он не видит и не слышит ее. И она ничего не может с этим сделать. Сдаться? Никогда! Страшно уже не было, Юлия знала, что все, что она хочет и к чему стремится, находится по ту сторону. Или эта преграда ее пропустит, или... Или ничего больше не нужно. Не важно. Незачем.
Пульсации больше нет. Время остановилось. Иссякло. И некому перевернуть песочные часы.
Я нашел Её. И потерял. Призрачная грань разделила нас. Любящие глаза смотрели на меня всего лишь мгновение, а потом пришло одиночество.
Чьё злобное проклятие разлучило нас? Увидеть и потерять... Чья невыносимая жестокость закрыла мои глаза и лишила возможности видеть Её...
Я не помню себя, память мертва, и впереди лишь провал, за которым не будет совсем ничего. Слова уходят, стирая следы на песке, оставляя от воспоминаний лишь пепел. Путеводная нить истлела, и сознание больше не бьется мотыльком у гаснущей лучины. Одно только имя удерживает от прыжка в пустоту. Якорь, не дающий сорваться... Юля, не дай мне сделать последний шаг…
Стоя на коленях, прижималась щекой к этой проклятой стене. Володя... Он не слышал, рассеянно смотрел на нее и сквозь нее, как будто она была также прозрачна, как эта несуществующая и непреодолимая преграда. Владимир... Он не видит! Она снова царапала стену, била по ней ладонями, не ощущая боли. Боль была не здесь. Уже не было боли. Она сама была ей. Казалось, что стена немного поддается под ударами, но только казалось. Он не слышал. Володя! Юлия звала его, но он продолжал вглядываться куда-то, где только что видел ее. И взгляд скользил мимо.
- Володя! Почему? Почему это происходит?!
И теперь она не может протянуть руку и прикоснуться к нему. Почему она столько времени отдала не ему?! Владимир... Двигаясь вдоль стены, Юлия пыталась поймать его взгляд. Пусть посмотрит еще раз, неужели не чувствует, что она здесь, в двух шагах? Он всегда сам искал ее, шел за ней, а теперь не находит... Не чувствует?
- Володя! Я... – Голос сорвался, она беззвучно шевелила губами, но он должен услышать. А если он не услышит, она скажет самой себе. – Я здесь. Я люблю... - Больше нечего было сказать. Его лицо расплывалось перед глазами, она испугалась, что он опять исчезнет, вытерла слезы, лицо мужа оставалось таким же отстраненным, он прислушивался к чему-то внутри себя, а Юлию не слышал. Почему Владимир снова не позовет ее?
- Как я без тебя?
Впервые возникла эта мысль. Без него... Как можно, ведь они вместе. Их же нельзя разделить. Но они оказались по разные стороны. Он уходит... Что же не дает уйти вместе с ним? Не позволяет сбыться единственному желанию... Преграда не стала тоньше, по-прежнему не поддавалась, она начала понемногу липнуть к рукам, незаметно, становясь всё больше похожей не на стекло, а на живой организм. Паутина. Плотная и гибкая. Она не выпустит того, кто попался. Юлия и не сопротивлялась. Только смотрела вслед Владимиру, который уходил в темноту, спокойный, забывший всё, что раньше знал. Который ничего не помнил, и ничего не чувствовал. Не слышал и не видел. Не любил.
Владимир, который ее не любит. Мог ли существовать такой Владимир? Она его видела и не верила собственным глазам. Пальцы теряли чувствительность, намертво прилипнув к невидимой стене. Она понимала это, но не придавала значения, когда всё, что ты видишь – это любимый человек, вдруг в один момент переставший быть родным и близким, уже не до того, что чувствуют твои руки. Сердце перестает существовать. Нет мыслей. Нет ничего. Остается пустая оболочка, и безразлично, что с ней происходит дальше. Она боялась его потерять, и это произошло. Вот сейчас, прямо сейчас и происходит... Ничего нельзя сделать. Юлия только заметила, что смотрит сквозь собственную полупрозрачную руку, она постепенно становилась частью этой стены. Не имеет значения. Он ушел. Больше не видит ее. И если каким-то образом можно быть ближе к нему – она будет. Пусть недолго. Но она еще видит Владимира, он не потерян окончательно. Ближе к стене... Тело почти не ощущалось. Едва улыбаясь, она уже не думала – чувствовала мысль: «Я обманула. Мне не страшно. Пусть я всегда буду здесь... Или не буду вообще. Нигде и везде вокруг него. Только бы не смотреть на него вечно С ТОЙ СТОРОНЫ. Не страх воплотился – просьба выполнена. Последняя просьба. И будь ты проклята, преграда на моем пути!»
Я долго шла за тобой. А ты проходишь мимо... И опять только провожаю взглядом, не в силах сдвинуться с места. Но я рядом. Всегда рядом. Пусть ты не видишь, не чувствуешь меня. Ты забыл. Я помню. Эти воспоминания будут со мной, они, как маяк в ночи, дают возможность видеть тебя, дарят мне силу. Когда-нибудь наши взгляды встретятся, но ты уже не будешь помнить. Я буду. Моя любовь окружает тебя, как кокон, как защита, она не даст тебе исчезнуть в небытие, сбиться с пути, который ты не сам выбрал... Но которым ты следуешь. Без меня, не помня ничего. Ты один, но это только иллюзия. Ты просто не осознаешь этого...
Нам не покинуть этих пределов. Я не отпущу тебя. Ведь вовне ты существовать не сможешь. Ты жив, пока я тебя помню. И без меня – тебя нет.
***
На свете есть много легенд о том, как появился Пояс Щорса и эта всего лишь одна из многих. Могла ли аномальная зона возникнуть из-за отчаяния двух людей, которых разделила смерть? Смогут ли они когда-нибудь найти друг друга? И рухнет ли тогда непроходимый Пояс? Кто они были – эти два человека, чья боль переломила город пополам…
Легенды молчат. Но однажды история Владимира и Юли будет рассказана до конца.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Спаси и сохрани
Начальник станции отводил взгляд, не отвечал на прямые вопросы. Через пару часов уже начал раздраженно орать, что он не Господь Бог, и не знает, куда подевался торговый караван. При отсутствии связи никакой точной информации и не могло быть, но до сих пор возвращение каравана кое-как совпадало с назначенным временем. Двадцать четыре часа опоздания уже не укладывались в рамки разумного. Сутки... И, как оказалось, не единственные, наполненные для жителей Площади 1905 года напряженным ожиданием, постепенно сменившимся для многих ощущением безысходности и потери…
Стоило ей закрыть глаза, как разыгравшееся воображение рисовало одну мрачную картину за другой: Владимир умирает, ему больно, ему плохо! Почему его до сих пор нет? Ведь Юля начинала ждать Володю уже с того момента, как переставала улавливать отзвук шагов в тоннеле. Сколько часов прошло? Она не знала. В течение первых суток подсчитывала каждую минуту. Потом потеряла ощущение времени. Какая разница, сколько именно его нет? Его нет.
- Что привезти из дальнего похода на Чкалу? – Вначале это ее смешило, муж радовался, что сумел вызвать улыбку, но потом от бесконечного повторения вопрос стал надоедать, уже казалось, что звучит он нелепо. Ничего не надо, только сам возвращайся! Почему не сказала этого вслух?! Каждое слово, каждый жест теперь приобрели особое значение, ей казалось, что, вспоминая все-все до мельчайших деталей, можно создать иллюзию, что Володя рядом с ней, что ничего не случилось, и он никуда не уходил. И сейчас зашуршит полог палатки… Потому что он вернулся.
В тишине послышалось шуршание.
Юлия вскрикнула, подалась навстречу, вглядываясь с надеждой в темную тень у входа. Луч фонаря в чьих-то руках мешал разглядеть, Юлия искала за источником света Владимира… Не найдя его, отвернулась к стене, даже не интересуясь, кто пришел проведать ее. Слишком больно… Подруга только и сказала еле слышно: «Прости, пожалуйста…» Наталья понимала, что Юлии сейчас ничего не нужно, чувствовала себя виноватой в том, что принесла лишь разочарование. Какой ерундой и мелочью показались собственные мысли о том, что ее приятель – охранник каравана, с которым только и успели, что приглядеться друг к другу, никак не торопится назад. А Юля своего мужа уже и не надеется увидеть снова. Нет, надеется, но слов «караван задерживается», «опаздывает», «непредвиденная остановка в пути» она не слышит, все жители станции осторожно выражаются именно так, опасаясь накликать беду. Сказанное слово – материально, говорила Наташина мама… А вдруг и в самом деле что-то случилось? Стоять на пороге, пригнувшись, было ужасно неудобно, да и те вопросы, которые и привели ее к подруге, теперь заданы не будут. Что она может сделать? Только плакать вместе, Наталья всхлипнула, присела на край кровати.
- Юль, они обязательно вернутся… Все вернутся, правда!
Ведь слово материально, так мама говорила…
Сколько прошло времени? Что даст этот подсчет оборотов стрелки часов? Ожидание убивало, Юлия не могла спать – лишь один сон преследовал ее наяву: Владимир, благополучно вернувшийся домой. Когда больше не было сил сидеть без движения на кровати, она бежала на платформу и вглядывалась в тоннель. Оттуда тянуло сырым сквозняком, еле слышно доносились голоса с поста. И всё… Она стояла, прислонившись щекой к полированному мрамору стены, пока держали ноги. Кто-то заговаривал с ней, но она уже не понимала слов, смысл их терялся. До сознания доходили обрывки: «третий день», «вернутся», «на Чкаловской». Юлия, едва взглянув на собеседника, рассеяно кивала, тут же поворачиваясь к темной сырой мгле, чтобы не пропустить ни звука. Если он вдруг послышится оттуда. Нет, никаких «если»! Надо просто еще немного подождать…
Он так не любил оставаться один… Тогда, в мирной жизни, Юлии случалось приходить домой поздно. И она возвращалась в пустую квартиру, ведь Володя, такой нетерпеливый, уже искал ее. Время, проведенное не вместе, выпадало из их жизни. Володя это чувствовал. Теперь почувствовала и она. Каким растерянным он выглядел, когда шел по улице, оглядываясь по сторонам, и как сразу менялось его лицо, когда он видел Юлию. Что делает вдруг другого человека единственным во всем мире? Даже не единственным среди других, а просто – единственным, ради чего стоило бы жить. Кроме Владимира ничего не осталось. Сколько же можно сидеть на кровати, без единой мысли в голове, потому что ни о чем думать уже не можешь? Ни о чем другом, только... Узнавать его в каждом, проходящем мимо, даже отдаленное сходство заставляет сердце биться чаще, а потом понимаешь – не он. Понимаешь потом, а сердцем чувствуешь сразу. Просто очень хочется поверить.
Ей казалось, что она провалится в сон, только коснувшись головой подушки... Не получалось заснуть больше, чем на секунду, закрывая глаза, она ощущала какой-то черный водоворот, который затягивал в глубину, но, сделав круг, выбрасывал обратно. Перед Юлией проносились обрывки сна, мерещились голоса, части слов, смысла которых она не успевала осознать... Пробовала заснуть снова, но тут же просыпалась, и звуки, только что слышимые во сне, опять становились обычным шумом станции. Нервы, натянутые как струна, не давали успокоиться и расслабиться даже на короткое время так необходимого ей отдыха. Надо спать. Хоть немного. Подруга убедила ее в этом, повторяя просьбу непрерывно. Но как? Кажется, на этот раз сон продлился чуть дольше, Юлия увидела Володю... В тоннеле, где происходило что-то необъяснимое, она словно оказалась там рядом с ним. Почему он оглядывается по сторонам, ищет... что? И нет вокруг караванщиков, все пропали куда-то, Володя остался один. Во сне она потянулась к нему, он как будто знал об ее присутствии, но не мог увидеть, наощупь двигался вдоль стены, снова искал... Где же Юля? Где она? И нет сил отозваться, как всегда во сне, когда хочешь что-то сделать, но не можешь. Там было что-то сокрытое от ее глаз, Юлия могла только читать на его лице сначала удивление, потом испуг. Панический ужас... Не оттого, что он видит. Ничего вокруг нет. А оттого, что муж сейчас не может понять, где находится... И она не может разделить это с ним, помочь ему! Володя же так близко...
Юлия проснулась. Хотелось немедленно вернуться назад, в этот сон, ведь он там совсем один... Идти к нему! Где же его искать?
- Где Владимир?
Наталья решила, что подруга уже не вполне осознает, что муж отсутствует три дня. Спросила так, как будто он отлучился на минутку, забыв сказать ей об этом…
- Я должна знать, где он. И, кажется, задала конкретный вопрос. Теперь хочу знать на него ответ! – Она почти кричала, неизвестно откуда силы взялись. Наталья молча смотрела, надо было остановить подругу, но как? Если останется на месте, еще один день ожидания может убить ее. Теперь, когда Юлия приняла решение действовать и искать, она стала похожа на саму себя, вот только сборы в дорогу были нерадостными и чересчур торопливыми. Несколько минут уже ничего не решают... Но Юлии это казалось сейчас очень важным, нельзя больше ждать! Нечего ждать.
Зачем ей этот дом, если он пустой? Там нет Владимира. Он почему-то не возвращается туда, где его ждут. Значит, она выйдет ему навстречу.
- Смотри, опять кто-то...
На посту уже привыкли к тому, что теперь со станции время от времени приходят люди. Некоторые заговаривают с ними, некоторые просто молча смотрят из темноты с одним и тем же вопросом в глазах: не слышно ли чего нового с той стороны? Приходят женщины. Мужчины мыслят по-другому, нет команды собирать поисковую группу, значит ничего предпринимать не требуется. А этих что-то гонит в тоннель. Пока только до поста, чтобы заглянуть на ту сторону, убедиться, что ничего скрытого от них там не появилось. И как-то незаметно согнувшись, придавленные этим тяжелым ожиданием, они возвращались на станцию. Сюда шли еще с какой-то надеждой.
- Вы должны меня пропустить. – Даже не желая слушать возражений, девушка обошла охранника, направилась к защитному брустверу. Командир поста и не успел ничего предпринять.
- Стой, куда собралась? – Он вспомнил Юлию, хотя сейчас трудно было ее узнать... Надо эту безумную остановить! В конце концов, он здесь не только для того, чтобы оборонять станцию от внешнего врага, не пустить человека на верную гибель – это тоже работа охраны! А как остановишь? В полной амуниции он не сможет так быстро, как она, преодолеть преграду, девушка была уже далеко. Не стрелять же в нее? Темная фигурка пересекла освещенную часть тоннеля, потом вдалеке появился лучик света от фонарика. Только сейчас растерявшийся командир немного пришел в себя. А фонарик, как маленький светлячок, отдалялся, пропадал во тьме. Может быть, ей удастся то, что остальные только собирались сделать: найти этот караван?
Шаг за шагом Юлия уходила все дальше от станции. Значит, она все ближе к Владимиру! Это придавало сил, позволяло не замечать темноты и не думать о том, что неспроста караваны отправляются в путь с хорошей охраной. И не только из-за того, что у них есть что-то ценное, царство тьмы не любит непрошеных гостей, особенно слабых и беззащитных. Сколько бы она не двигалась вперед, видела перед собой черный тоннель, фонарь лишь слегка отодвигал черту, ей казалось, что темнота отступает вынужденно, нехотя, чтобы в один момент вдруг изменить тактику и рвануться навстречу, поглотив слабый свет, уничтожить его окончательно, раздавить, как надоедливое насекомое, нарушившее покой. Если она остановится… И продолжала идти. Темнота сгущалась за спиной, но там уже, как представлялось Юлии, успокаивалась и снова засыпала. Оглядываться и проверять не хотелось, и без того приходится прилагать усилия, преодолевать сопротивление тьмы. Мысли были невнятными и обрывочными: ни о чем другом, кроме Владимира она за последние три дня думать не могла. Но могла вообразить, как было раньше... Юлия напевала его любимую песню, нехитрая мелодия не требовала хорошего слуха. Весь смысл был в словах: «Моя звезда всегда со мной, моя звезда горит внутри, и говорит мне – подожди, постой чуть-чуть, еще немного, нам предстоит неблизкая дорога...» Владимир прислушивался, Юлия это чувствовала, стоило только повернуть голову, и можно увидеть, как муж едва успевает сделать серьезное лицо, а в глазах еще остается выражение нежности, он слушает, любит ее слушать. А ей нравится петь, но не нравится, как она поет. Кажется, что получается не слишком хорошо... «Моя звезда звучит в ночи, ее огонь во мне пылает, но свет ее не озаряет, лучи звезды меня не греют...» Сейчас эта песня звучала в голове, как предчувствие беды.
***
Пульсация. Вспышка, мгновенное озарение, страшное напряжение - отчаянное, до страшной боли - и пустота.
Я не помню её - эту ускользающую пустоту, двигаюсь от вспышки к вспышке, исчезая в их промежутке и возникая из ниоткуда в точке наивысшего напряжения. Пульсация.
Словно отчаянный ныряльщик, раз за разом бросаюсь в гибельную пучину, где нет ничего, кроме тьмы, и выныриваю обратно лишь на короткий миг, чтобы через секунду устремиться в самый низ...
Иногда кажется, что меня больше нет, реальны лишь вспышки, следующие одна за другой. Воспоминания из прошлого, кажущегося таким давним и уже почти выдуманным.
Я ищу Её среди толпы, среди извивающихся в странном танце тел. Механический ритм, порожденный электричеством, гипнотизирует людей и подчиняет себе, сводит с ума. Но он не властен надо мной - его жестокая магия бессильна, ведь я ищу Её.
Мерцание светомузыки, вгоняющее других в транс, лишь раздражает мои усталые глаза, высматривающие среди множества единственную.
Внезапно цвета уходят - умирают в бешеных лучах набирающего адские обороты стробоскопа. И тогда приходит страх.
Пульсация. Свет выхватывает из темноты застывшие фигуры, тут же сменяется черной, непроницаемой тьмой и вдруг взрывается вспышкой злого, ядовитого сияния. Люди, лишенные лиц, всё также недвижимы, но их тела принимают новые и новые позы, живя от вспышки к вспышке.
На тот короткий миг, когда злой, колючий свет выхватывает танцующих - они замирают, подобно статуям, навсегда плененным несокрушимым камнем. Но стоит окружающему пространству погрузиться во тьму - еще более короткую и зыбкую, чем свет, всё приходит в движение. Укрывшись покровом черноты, тела, словно бы отделенные от сознания их владельцев, совершают невозможные для человека молниеносные па, чтобы при следующей вспышке снова оказаться древними монолитами. Мертвыми истуканами.
Я не могу отвести взгляда от сумасшедшего, но столь реального «мультфильма», созданного спятившим аниматором-диджеем и безумствующим стробоскопом. Если долго смотреть, то можно самому потерять разум, и тогда твоё тело подчинится воле драм-машины, начнет совершать во мраке исполненные черной магии пасы, укрываясь от света мнимой недвижимостью. Но я ищу Её... ищу и не нахожу. Пульсация...
***
Четко очерченный круг рассеялся, свет будто провалился внутрь станции, как пробка в бутылочное горлышко, Юлия остановилась перед входом на Геологическую. И сразу ощутила усталость, она до сих пор не давала себе отдыха, а сил почти не оставалось. Но здесь стоять нельзя, незакрывшиеся гермоворота превратили станцию в пустыню, радиационный фон явно повышен, не говоря уж о пыли, которую приносило ветром с поверхности. Она надела респиратор, с запозданием подумав о том, что нужно было сделать это еще на подходе к станции, но, убегая от собственного страха темноты, Юлия потеряла счет времени и расстоянию, позабыв, что ее путешествие имеет какую-то цель и в пространстве: просто эти рельсы были единственным путем к Владимиру. О том, что тоннель не бесконечен, она совершенно забыла. А ведь на Площади еще помнила, намечая какие-то промежуточные точки: загрязненная и нежилая Геологическая, и Бажовская, где можно будет что-то разузнать о караване. Луч света скользил по стенам станции, Юлия оглядывалась, не от любопытства, темнота – владения невидимок, можно пройти мимо кого-то и не заметить. Совершенно мертвый мир, необитаемый остров, на котором нет пищи и воды, а только камни. Есть ли еще в метро места, где люди просто живут? Сейчас, после погруженной в отчаяние Площади 1905 года и Геологической, напоминающей обратную сторону Луны, с трудом верилось в это. Тоннель в сравнении с высоким сводом станции показался тесным, Юлия непроизвольно наклонила голову. Свет фонаря заставил темноту отступить, страх постепенно уходил, ведь там, где заканчивается, этот тоннель, живут люди. Они видели караван, они видели Владимира. А вдруг он еще находится там? Или в этот самый момент уже возвращается домой! Теперь она чувствовала себя увереннее, острая боль отступала. Делать хоть что-то, даже просто идти, оказалось намного легче, чем ждать, изводя себя воображаемыми ужасами. К тому же, когда пыльная платформа останется далеко позади, можно будет снять надоевший респиратор. А вот надежда на то, что она скоро увидит караван, идущий ей навстречу, совсем пропала... Придется проделать весь путь до конца, пройти его вслед за Владимиром. Испытать то же, что и он. Эта мысль вызвала первую слабую улыбку за трое суток. Только не ждать. Не плакать, не отчаиваться. Представить, что Володя прошел здесь недавно. Его лицо задумчивое, хотя в тоннелях надо соблюдать осторожность, он смотрит прямо перед собой, но видит совсем не то, что находится перед глазами. Так ей представлялось... А как было на самом деле? Юлия никогда не спрашивала об этом. Почему? Она обязательно спросит, когда встретит Владимира. На Бажовской или Чкаловской, где угодно, только бы найти! Впереди не было ничего, кроме тьмы, но каждый шаг приближал к цели.
Пульсация. Я вижу двух караванщиков, вцепившихся друг другу в горло. Их яростные, горящие неземным огнем взгляды прикованы друг к другу. Миг, и все растаяло. Пульсация.
Я не знаю, где правда, где ложь, память подсовывает невозможные сюжеты и распадается на сотни мелких, беспомощных осколков, которые могут ранить, если вовремя не убраться с дороги, ведущей в тысячи направлений, но всегда приводящей в одно только Прошлое.
Темная улица. Её нет слишком долго, а телефон отвечает лишь длинными, бессмысленными гудками. Я не могу больше ждать, бесконечное ожидание убивает меня, мятущийся разум выводит на улицу - темную, коварную улицу.
Падает усталый снег, как и я, не выдержавший бессмысленного ожидания. Мы понимаем друг друга - я ищу Её, а он - мой неожиданный небесный попутчик - мечтает о покое, даруемом стылой землей. Скоро наши пути разойдутся, но пока он доверчиво ложится мне на лицо и ждет, когда превратится в робкую, испуганную капельку воды, обреченную вскоре вновь обернуться льдом. Снежинки закрывают мои глаза и, тая, стекают по щекам холодными, жгучими слезинками. Я ищу Её и не нахожу.
Еще один тоннель… Какой долгий путь до Бажовской! Юлия устала до такой степени, что целью ей виделся не конец тоннеля, а следующие несколько шагов. Смирившись уже с давящей темнотой, она теперь поддалась другому страху – что в конце пути? Чем дальше, тем более мрачные мысли порождало воображение, всё более подробные картины гибели Владимира. Она отмахивалась от них, но видения, как надоедливые рекламные плакаты, приклеивались к памяти и не желали отступать. Чтобы не думать об этом, Юлия вспоминала... Нет, не последние тяжелые три года! Сколько хороших минут и часов у них было... Теперь даже казалось, что только это в ее жизни и было. Остальное прошло, как в сером тумане. Жизнь без Володи не могла быть хороша. Жизнь без него вообще не могла быть. Но с ним - была... В то утро Юлия проснулась от легкого укола: перышко из подушки. Извлекла на свет белого и пушистого вредителя, который заставил открыть глаза раньше назначенного будильником времени, разглядывала, думая, что с ним теперь делать. А потом, прикрыв рот ладонью, чтоб не хихикнуть и не испортить шутку, поднесла перышко к носу спящего Владимира. Почти неосязаемый пух долго путешествовал по его лицу, непонятно было, что разбудило мужа: легкие щекочущие прикосновения пера, или ее с трудом сдерживаемый смех.
- Юля... – Он еще не открывал глаз, но уже улыбнулся. Будет ли он также радоваться, когда посмотрит на часы? Пока Владимир только пытался рассмотреть сквозь ресницы тот предмет, который не давал спать. – Хулиганка.
Он дунул на перышко, оно улетело и потерялось в пододеяльнике. Как жаль, что образы, хранимые в памяти неосязаемы. Ей сейчас так холодно... Или это только кажется? В отсутствии человеческого тепла она начинала ощущать реальный холод, только никакая одежда не может согреть, нужно что-то другое. Слово, улыбка, взгляд человека, который может протянуть руку помощи, крепко обнять, отгораживая от всех страхов. И не отпуская от себя.
Пульсация. Я помню его - сталкер с искалеченным, обожженным лицом. Он охранял наш караван, ушедший откуда-то, чтобы никогда не прийти никуда. Он стоит на коленях и плачет, его немигающие, залитые соленой влагой глаза пытаются увидеть ствол пистолета, что его собственная рука засунула в его же рот. Он видит лишь трясущуюся, заходящуюся в дрожи правую руку и свой большой палец, медленно оттягивающий тугой, сопротивляющийся курок. Он видит указательный палец - даже не палец, а его движение, которым медленно вдавливается спусковой крючок. Я хочу закричать, остановить сталкера, но понимаю, что давно уже опоздал. Пульсация.
Станция. Крошечный перрон посреди тянущегося во все стороны открытого, бесконечного пространства. И лишь тонкая змейка рельсов разрезает его пополам. Еще можно разглядеть последний вагон электрички, что привезла и оставила меня здесь, на пустынном полустанке. Но я не смотрю ей вслед - я ищу Её.
Пыльная дорога еще хранит отпечатки Её ног. Я узнаю их из тысячи и никогда не собьюсь, ведь я ищу Её и не нахожу...
Слабый красноватый отблеск костра в конце круглого тоннеля был похож на закатное солнце, еле проглядывающее сквозь облака. Она уже видела это… Не так много времени прошло. Вот только теперь ее Владимир совсем не тот импульсивный романтик, каким она его знала, способный последовать за ней в деревенскую глушь, только бы увидеться хоть ненадолго. Какой радостью было встретить его, неожиданно, вдруг! Она всегда чувствовала присутствие Владимира рядом с собой, а ему необходимо было видеть и ощущать реально, время без нее было для него потеряно. Потеряно для обоих. Ведь для них двоих ничего не изменилось… Только муж стал серьезнее на вид, в двадцать пять лет появилась седина в волосах, да и выглядел он теперь, как солдат-контрактник. Три года назад, когда они оказались вместе в метро, Юлия долго не могла поверить в то, что Володя рядом с ней. Это казалось чудом, не осознавалось сразу, только спустя некоторое время. И скоро люди заговорили о походах на поверхность... Только не он! И ей все равно, как он будет отказываться, и что будет объяснять. Никакая сила не заставит ее разжать руки! Тоннели казались безопаснее. Когда станции начали обмен товарами, Владимир сразу присоединился к караванщикам. Юлии оставалось только ждать... Что же чувствовал он сам, уходя в тоннель, через что переступал внутри себя? О чем думал? Юлия опять вспомнила, как они с Володей сидели рядом на теплом песке и, укрывшись от ветра одним полотенцем, смотрели на постепенно уходящее в морскую глубину солнце тревожно-красного цвета.
Пульсация. Они все кричат и не разобрать - от боли или ужаса. Я не слышу криков, звук давно умер, подернувшись пеленой непререкаемой тишины, лишь вижу перекошенные лица, разверзнутые в истошных воплях рты. И молчаливой тишине не скрыть смертельное отчаяние тех, кто недавно шел со мной - простых караванщиков и хорошо вооруженных сталкеров, охранявших казавшийся когда-то ценным груз и тех, кто должен быть продать его подороже. Я не помню имен - ничьих - ни одного, даже собственного. Это причиняет мне боль, я должен вспомнить, освободиться из клетки беспамятства, разорвать путы, пленившие сознание.
Пульсация. Под ногами мелкий прибрежный песок, а в лицо дует приятный, несущий долгожданную прохладу ветерок. Закатное солнце погружается в пучину беспечного южного моря, исчезая в его бездонной глубине.
Где-то среди волн Она. Ей нравится ночное купание - под небом, усеянном миллионом сказочных звезд, в ласковой воде, что щедро делится накопленным за день теплом. Она любит уединение опустевшего берега, что до самого утра принадлежит только нам двоим...
Глазами ищу Её силуэт, силясь среди морской глади увидеть одинокую русалку, нежащуюся на волнах. Ищу и не нахожу...
Бажовская… Недостроенная и темная, мрачное и запущенное место, где собираются те, кому уж совсем некуда пойти. Станция-тупик с двумя входами, попавшие туда редко возвращаются к цивилизации, застревая надолго под этим закопченным сводом. И даже на поверхность там нет выхода...
Люди напоминали собственные тени на стене, такие же серые и бесцветные. Неужели за три года можно так измениться, превратиться в первобытную общину, где еда достается по праву силы, а слабый, чтобы выжить, продает самого себя? Отдает свою жизнь, лишь бы только физически существовать, есть ли смысл? Здесь небезопасно, но так нужен отдых… Осталось просто добраться до Чкаловской. Если бы это было просто... Но обитатели Бажовской не обращали на Юлию внимания: ничего не продает, у них еды не просит... Она не знала, сможет ли в случае опасности защитить себя, но люди, казалось, находились в каком-то оцепенении. Им ничего не было интересно, если от путника нет никакой пользы.
Надо только быстро пройти мимо и ни на кого не смотреть.
Пульсация. Дрожащий солдат - он ежесекундно озирается, боясь оставить за спиной пустоту - его движения дерганы, а резкие, порывистые жесты полны отчаяния. Он кружит и кружит на месте, не в силах остановиться, не в силах остаться один на один с бездвижной тишиной. Словно рыба, выброшенная на каменистый берег, солдат беспомощно трепыхается перед ликом враждебной, убийственной стихии. Человек не живет во мраке, ему чужды тишь и застывшее безмолвие.
Я знаю его. Знал. Это был его первый конвой, первый караван в жизни. По иронии злой судьбы, ставший единственным и последним. Скоро солдат упадет без сил, его тело еще будет биться в конвульсиях, а мышцы - беспорядочно сокращаться, но сознание уже угаснет, захлебнется потоком злого, выжигающего жизнь адреналина. Пульсация.
Раннее утро. Спокойное майское солнце осторожно заглядывает в небольшую щель, оставшуюся между шторами. Оно любопытно, ему очень хочется проникнуть в наши сны, осветить ярким, игривым лучом наши безмятежные лица. Оно приветствует нас, призывая в мир яви, указывая обратный путь с той стороны грез. Путеводная звезда, возвращающая своих чад из сладостного небытия.
Я нехотя открываю глаза и тут же щурюсь, не в силах вынести обжигающего и чуть насмешливого солнечного «взгляда». Сознание продолжает цепляться за исполненное покоем волшебство потустороннего мира, но тело уже готово к новому дню.
Тяжело приподнимаюсь на кровати, взглядом ищу Её и не нахожу. Простыня еще хранит тепло Её тела, но Она ушла… Я должен найти Её.
- Не надо туда ходить…
Женщина смотрела на Юлию с любопытством и чем-то отличалась от многих обитателей этого сумрачного уголка метро, не утратила способности интересоваться окружающим миром, ей еще виделось какое-то «завтра», которое, может быть, будет отличаться от остальных однообразных дней.
- Почему?
- Там страшно. Нет, не думай, что я просто темноты испугалась… Там что-то похуже.
- Там мой муж. Владимир... – Юлия указала на тоннель, который для нее был теперь последним отрезком пути.
- Никто не выходил оттуда уже несколько дней.
- Но ведь караван прошел на Чкаловскую?
- Прошел.
Остановку можно использовать для отдыха, она просто поговорит с женщиной и сразу пойдет дальше! Володя, подожди еще немного... Юлия присела рядом с ней, сама не зная, что хочет спросить или услышать. Эта женщина видела Владимира, пусть даже не отличая его от других караванщиков, он был просто человеком, который прошел мимо. Надо спросить о нем. Собраться с силами и спросить...
- Там что-то есть. – Женщина смотрела на тоннель. – Не могу войти туда. Я видела странное место, которого там раньше не было. Кости на полу... Издали почти не видно, а близко я не подходила. Убежала, и даже не помню, как оказалась на Бажовской! Вернуться не могу. И дальше пойти – что-то не пускает. Даже в другой тоннель зайти страшно... Жду, когда это пройдет. Мне ведь до Динамо надо было добраться...
- А мне – до Чкаловской.
Он должен быть там. Юлия ясно видела перед собой лицо Владимира, удивленное и счастливое, ведь он не ожидал ее увидеть, а она пришла!
- Ты не понимаешь? Ты там не пройдешь. Останешься в тоннелях. Вернись обратно, пока не поздно.
- Там Владимир.
Где бы он ни был, он не здесь. Черная дыра тоннеля – единственный путь.
Пульсация. Патроны давно закончились, но перепуганный караванщик давит и давит на спусковой крючок автомата, посылает несуществующие пули куда-то в темноту. Что видит он там, где нет ничего? Что боится разглядеть в абсолютной черноте туннеля?
Они все умерли. Все мои спутники мертвы. Страх убил всех. Даже этот несчастный караванщик, продолжающий из последних сил хвататься за бессильное и пустое оружие, уже обречен. Нечто, ведомое лишь его мечущемуся в истерике сознанию, предрекает неизбежную смерть – беспощадную и неотвратимую.
Я тоже во власти бесконечного ужаса, он сжимает моё горло, давит на грудь, не дает дышать, он хочет выпить мою жизнь до дна… Он ведает все мои страхи, читает воспоминания, словно книгу.
Я всегда боялся потерять Её, знал - однажды это случится и оттого боялся во много крат сильнее, шел против предначертанного, надеялся обмануть судьбу… Если я не найду Её, то ужас похоронит меня, погребет заживо под непереносимой многотонной тяжестью, имя которой - забвение.
Пульсация.
Имя. Его нет. Скрыто под слоем вековой пыли. Всего несколько букв, заключивших в себе Её имя. Я должен вспомнить.
Её голос слегка подрагивает, Она всегда стеснялась петь при мне. Любила эту песню, но все равно стеснялась.
Моя звезда всегда со мной
Моя звезда горит внутри
И говорит мне: Подожди,
Постой чуть-чуть еще немного,
Нам предстоит неблизкая дорога…
Если открыть глаза - по ту сторону век окажется Она. Немного смущенная, застенчиво улыбающаяся. Но я не могу… печать забытья залила глазницы горячим воском. Только имя, Её имя способно пробудить ото сна, превратившегося в кошмар…
Но я забыл. Память выжжена дотла.
Юлию начали одолевать сомнения: а может быть, надо просто подождать тут? Как не хотелось идти туда, она всего лишь слабая женщина, которая уже проделала больший путь, чем могла и должна была. Просто подождать, и он придет сюда. Почему же не пришел? Пришлось признаться самой себе: дело не в том, что она устала. Она боится. Боится идти в тоннель, о котором предупреждала женщина. Кого слушать? Предостережение незнакомки, голос собственного разума или свое сердце? Володя... Как хотелось быть рядом с ним. Прямо сейчас! Но уверенность таяла, решимость остывала, сил не было. Нет сил преодолеть еще один тоннель. Опять надеяться и ждать, опустив руки, ждать неизвестно чего? Но ожидание убивает, она уже потеряла слишком много времени на ожидание, теперь уже поздно оглядываться назад, она почти у цели, еще немного, и Владимира можно будет увидеть не только в собственных воспоминаниях! Несмотря ни на какие страшные истории, она не должна забывать, куда она идет. К кому она идет... Разум настаивал: надо собраться с силами, сердце противоречило ему: нельзя медлить ни минуты, он ждет тебя. Покой можно было найти только в его руках, с Владимиром ей будет уютно и безопасно. Но его здесь нет, она могла всего лишь вспомнить... Как было. За окном шел дождь, стучал по подоконнику. Надоело просто смотреть в окно, Юлия прикоснулась к стеклу пальцем. Следа не оставалось, тогда она подышала на стекло и начала выводить на небольшом замутневшем круге свое имя. «Ю»… Когда рисовала поперечную черточку, раздался неприятный скрип, «Л» выводила уже более осторожно, «Я»… Он всё знает, знает, что любим… И все-таки… Владимир взял ее за руку, не дал дорисовать остальное.
- Детский сад! Сейчас и плюсик нарисуешь? – И вторая рука до стекла не дотянулась, была поймана, она ощутила привычное, родное тепло. – И сердечком обведешь?
Она улыбнулась, закрыла глаза от смущения, хотя муж стоял за спиной и не мог видеть ее лица. Перед ними быстро исчезал след на стекле с ее именем. Юля. Одна только Юля, без Владимира…
Пульсация. Кости, кругом одни кости. Скоро это место так и назовут – Костница. Усыпальница для людей, убитых собственным страхом. Я заперт здесь. Обречен на вечность в лабиринте увядающей памяти.
Мне страшно. Я ничего не чувствую, кроме страха. Здесь нет ничего иного, только неизбывный страх. Мы с ним одни посреди пустоты, построенной из костей существ, которых нет.
Пульсация.
Дыхание, отпечатавшееся на затуманившемся зеркале. Её дыхание, застывшее причудливым рисунком на стекле. Нежные, красивые пальцы осторожно касаются гладкой поверхности – с той стороны! – и выводят странные узоры. Перевернутая «Ю», наклоненная в неправильную сторону «Л», латинская «R»…
Пустота взрывается, мой голос терзает её, превращая в тлен. Тишина отступает, убоявшись моего отчаянного крика. Пелена вечной ночи разрывается, пронзенная Её именем!
Юля!
Я смеюсь и плачу.
Юля!
Буквы, сложившиеся в слово, рвутся наружу.
Юля!
Она даже и не заметила, как тусклый неверный свет с Бажовской остался позади. Темнота вокруг уже не была препятствием, ей слышался голос: «Юля!» И еще раз... Голос Владимира из глубины тоннеля: «Юля!» Повторялся, звучал как будто между ударами сердца. Нет, в одном ритме с ними. Вместо них. «Юля!» Где-то впереди, ошибиться с направлением невозможно. Тоннель ведет прямо. Прямо к нему! Хотелось крикнуть в ответ, но она боялась не услышать голос. А он слышался настолько отчетливо, именно так Володя ее звал, когда... Когда? Она не могла вспомнить.
Юлия не сразу поняла, что ее путеводная нить исчезла, и ей только кажется, что кто-то зовет. Повторенное в последний раз, ее имя было просто собственной галлюцинацией. Она хотела слышать! Вот теперь начала сама звать мужа, но никто не ответил. Ей просто показалось? Нет, так не бывает! Не так... Слишком жестоко. Теперь она ощутила, что пол тоннеля неровный, не могла вспомнить, сколько она пробежала по нему, и понять, как раньше не заметила этого. Юлия включила фонарь, лучом нащупывая дорогу, даже при свете двигаться вперед было нелегко. Потому что теперь не было уверенности, что Владимир ждет ее здесь неподалеку. Почему-то вместе с его голосом исчезла и сила, которая подгоняла вперед. Разве она перестала искать? Разве она не надеется увидеть его? Надеется. Но теперь не так уверена. Той магии, которую подарил голос, больше не было. Помощи неведомой силы, которая позволила услышать, уже не дождаться. Вспомнила: «Юля!» - бледная тень того узнаваемого, любимого голоса, скорее мысль без интонаций... Может быть, если она вспомнит, где уже слышала свое имя точно так же, с такой же радостью и одновременно неуверенностью, голос снова оживет и поведет ее?
Юлия споткнулась, раздался звон металла о металл, она направила на звук фонарь, рука дрожала, и луч света никак не мог захватить этот предмет, только сделав шаг вперед, увидела автомат, провалившийся в промежуток между шпалами. Откуда в пустом тоннеле взялось оружие? Почему оно осталось здесь, и его никто не подобрал... Стены вокруг были покрыты следами недавней перестрелки, дырки от пуль казались совсем свежими, белый изнутри бетон резко контрастировал с темно-серой поверхностью. Даже запылиться не успел. Юлия никогда не подозревала, что разбирается в таких вещах, но за несколько секунд увидела всё то, что происходило здесь совсем недавно... Фонарь, которым она в испуге водила из стороны в сторону, осветил разбросанные гильзы, мешки, те самые, с Площади, еще несколько автоматов, темные пятна на стене и на полу. Преодолевая страх и отвращение, она прикоснулась к ним рукой. Кровь высохла, впиталась в дерево шпал, но пятна на рельсе еще не успели превратиться в коричневый порошок... Совсем недавно! Кто в кого стрелял? Почему оружие осталось лежать брошенным и никому не нужным? Володя! Какое отношение это всё имеет к нему?!
- Володя!
Юлия кричала, звала мужа по имени, не понимая, зовет его, потому что ищет и не может найти, боится за него или просит о помощи.
- Володя... Где ты? – Последние слова прозвучали почти шепотом. Но ведь был его голос, ей не показалось! Подземелье не может творить с сознанием такие подлые шутки! Не должно. Это бесчеловечно... Но у метро нет своей души, оно может только отбирать чужие. Души... А где же тогда тела? Автоматы брошены, как ненужные вещи, а ни одного человека нет, ни живого, ни мертвого. Где же они все? Где Владимир? Что это за место, почему так страшно?! И хотелось только сжаться в комок и закрыть лицо руками. Не двигаться с места, не искать больше, даже не пытаться... Но она должна идти дальше. Найти то, что ищет. Она и в самом деле закрыла глаза, чтобы не видеть этих стен. И увидеть Владимира. Уверенного в себе, сильного, любимого. Но вспомнилось совсем другое... Она в тот день собиралась уезжать, и Владимир никак не мог выглядеть счастливым без Юли. Ее лицо еще ощущало прикосновение его губ, а он уже, не оглядываясь, выходил из вагона... На перроне, казалось, стоял совсем не тот человек, который только что помог уложить на полку вещи. Владимир и не подумал прятаться от холодного дождя, только всматривался в окно, пытался разглядеть ее. Люди пробирались к своим купе, приходилось уступать дорогу, они мешали Юлии подойти к окну, чтобы Володя ее увидел. Он продолжал смотреть куда-то, где, как ему казалось, должна появиться она. Ждал, не двигаясь с места, он не уйдет, не попрощавшись еще раз. Юлия смотрела на него, потом поняла, что Володя просто не видит ее в темном коридоре, надо подойти ближе к окну. Она еще никуда не уехала, а он уже был таким... растерявшимся, промокшим, потерянным в своем одиночестве. Он остается. Без нее. Владимир смотрел в окно, Юлия чувствовала каждую холодную каплю дождя на его лице, как будто ее собственные волосы тоже намокли, и теперь вода заползает под одежду. Холодно, сыро, неуютно на улице, нужно уходить под крышу, в тепло, но он не уйдет, пока не увидит Юлю. Он звал ее, но стекло не пропускало звука. Юлии, наконец, удалось подойти ближе к окну, он увидел...
Пульс... пуль-са-ция. Мертвые. Мертвы. Умерли. Смерть. Страх свел с ума. Сумасшествие. Карусель из слов, лишенных жизни. С-мерть. У-мерли. Мерт-вецы. Караван мертв, каждый у-мер в одиночестве, наедине со своим страхом. Я схожу с ума. С-мерть пульс-ирует в моих
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Перекресток
Сенька посмотрел в унылое московское небо, местами утыканное барашками пепельных облаков, и от досады заскрежетал зубами.
Еще пять минут назад оно было чистым, а сейчас над оплавленными свечками высоток, зияющих пустыми глазницами выбитых окон, в поисках добычи нарезал круги тевтон. Трудно было поверить, что летящая на огромной скорости туша размером с легковой автомобиль – потомок обычного комара.
Хорошее настроение мигом улетучилось.
А ведь казалось, что все просчитал и предусмотрел лихой рейдер Семен, на личном счету которого уже пара десятков вылазок на поверхность, включая три одиночных. Выполнив заказ, рассчитывал Сенька бесплотной тенью проскользнуть мимо безжизненных столичных кварталов и еще до полудня полной грудью вдохнуть затхлый воздух родной станции.
Оставалось миновать самый опасный участок маршрута – перекресток. Молодой сталкер искренне не понимал, зачем надо было строить такие широкие проспекты, все эти многочисленные парковки, скверы, площади. Слишком много открытого пространства. Для зверья ты как на ладони, а в случае опасности и спрятаться негде. Очень непрактичными были люди до Катастрофы.
Сенька, сидевший на корточках за проржавевшим остовом машины, еще раз поглядел в небо. Нет, летучая тварь не исчезла и все продолжала закладывать в небе виражи.
Из памяти сами собой всплыли строчки из детской сказки. Семен улыбнулся и вслух произнес:
-Вдруг откуда-то летит Маленький Комарик, и в руке его горит маленький фонарик. «Где убийца, где злодей? Не боюсь его когтей!» Подлетает к Пауку, саблю вынимает…
-…И ему на всем скаку голову срубает!
Сенька от неожиданности вздрогнул и резко обернулся.
Рядом с ним стояла одетая в серебристый комбинезон маленькая девочка и улыбалась. Из-за респиратора, закрывавшего нижнюю часть лица ребенка, он не мог видеть улыбки, но жители метро, особенно те, кому доводилось выходить на поверхность, эмоции людей давно уже научились определять по глазам.
Девочка стояла и продолжала улыбаться.
Семену почему-то вспомнился его первый выход на поверхность. Тогда его, еще совсем зеленого пацана, взял с собой один из самых уважаемых и опытных сталкеров Грач. Едва за ними закрылись гермоворота, Грач сказал Сеньке: «Оценивай обстановку. Примечай все: запахи, шум, движение, свои ощущения. Понял?» И вот теперь сидит Семен, хлопает глазами и не может понять, как же он проворонил появление девочки?
А еще он всегда недоумевал: какие могут быть запахи, если у тебя на морде лица натянут противно пахнущий резиной противогаз? Но сейчас парень явственно чувствовал, запах. Запах ландышей! Он знал, что до Катастрофы были такие цветы. А этот запах ему врезался в память, когда в прошлом году они рейдовали у «Автозаводской» и набрели на парфюмерный магазин, располагавшийся в подвальном помещении одного из домов.
Сенька стряхнул с себя пелену воспоминаний.
-Ты как здесь оказалась? – спросил он девочку.
Девочка ответила вопросом на вопрос:
-Ты зачем это взял? – она показала на рюкзак сталкера.
-Что взял? – не понял Сенька.
-Зачем из той квартиры взял альбом? Это не твой.
-Меня попросил один человек. До Катастрофы он жил в той квартире. Он потерял всех своих родственников. Альбом – это память о его семье.
-Ты не обманываешь, - подумав, сказала девочка. – Он ждет тебя. Почему ты не идешь?
Парень усмехнулся:
-Взгляни на небо, там комарик летает.
Девочка подняла голову, посмотрела на выделывающего в небе кульбиты тевтона:
-Этот? Можешь не переживать, нам они ничего плохого не сделает. Возле торгового центра обосновалось племя трупоедов, вот он на них и охотится.
Девочка протянула Сеньке руку:
-Вставай, я провожу тебя.
Сталкер хотел рассмеяться. Где это видано, чтобы дети выступали в роли проводников? Рассказать кому – не поверят.
Девочка взглянула на него оценивающе:
-Или ты боишься?
-Ничего я не боюсь, - пробурчал Сенька и встал в полный рост.
Девочка взяла его за руку. Запах ландышей стал еще сильней, а вокруг Семена появилось зеленоватое газообразное облако.
-Не бойся, - сказала девочка, - так надо.
-Ничего я не боюсь, - повторил сталкер.
Взявшись за руки, они пошли через перекресток.
-Мы идем, словно ты рыцарь, а я дама твоего сердца, - сказала девочка. – У тебя есть дама сердца?
-Нет, на нашей станции все девчонки наперечет, да и нет ни одной красивой, - отрицательно покачал головой Сенька. – Лично мне никто не нравится.
-Найдешь, - успокоила его девочка, - просто еще не встретил свой идеал.
-Спасибо, - улыбнулся парень. – А ты наверняка мечтаешь о рыцаре на белом коне?
-На мотодрезине с «Абаканом» наперевес, - парировала девочка. – А ты знаешь сказку о неграмотном дворянине и прекрасной принцессе?
-Нет.
-Давай я расскажу тебе, все равно путь долгий.
***
В одной стране на высокой скале стоял замок. В замке жила семья. Да не простая, а потомки древнего знатного рода, в котором были и короли, и знаменитые полководцы, и известные мореплаватели.
У родителей был сын. Когда он подрос, решили отправить его в школу. Купили ему блестящий кожаный ранец, в котором было три вместительных отделения, шесть кармашков и множество кнопочек и застежек. Еще купили шесть гусиных перьев для письма, линейку, чернильницу и тетради.
Только вот в скором времени надоело ему ходить в школу. Каждый день надо было отвечать у доски, решать примеры, учить буквы... Тяжело все это! И однажды утром молодой дворянин сказал себе: «Не пойду сегодня в школу. Один раз прогуляю – никто и не заметит, а учительнице скажу, что разболелась голова».
Родители молодого дворянина собирались на работу. Мама, примеривая возле зеркала шляпку со страусиным пером, сказала ему: «Сынок, завтрак на столе. И возьми три яблока – съешь на переменке в школе».
«Хорошо, мамочка», - ответил молодой человек.
Папа, как обычно, и собрался на войну. Облачился в рыцарские доспехи, взял щит, меч и копье и сказал строго: «В школе не балуй!»
«Не буду», - пообещал юноша и остался один.
«Как все легко у меня получилось! Какой я ловкий и хитрый!», - похвалил себя молодой дворянин.
Весь день он провалялся на диване.
А вечером себе сказал: «За один день я и отдохнуть не успел. Завтра тоже не пойду!»
Не пошел он в школу ни завтра, ни послезавтра, ни через неделю.
Однажды утром, когда юноша беспечно валялся на кровати, в дверь позвонили. На пороге стоял мужчина. На плече у него была сумка, а на голове - синий берет почтальона Королевской почты.
Почтальон спросил: «Здесь проживает молодой дворянин?»
«Да, это я», - ответил юноша.
«Вам срочная телеграмма», - сказал почтальон и протянул молодому дворянину листок бумаги, свернутый в трубочку.
«Спасибо», - ответил юный лентяй и закрыл дверь.
Усевшись на кровать, он с интересом принялся изучать телеграмму. На ней стояло множество печатей, от нее вкусно пахло чернилами, а в правом верхнем углу были приклеены почтовые марки с изображением королевской короны.
Молодой человек развернул телеграмму.
«Какие-то буквы... Кто мог прислать мне телеграмму?» – спрашивал сам себя.
Он понимал, что телеграмму надо прочитать, но не мог. Почему? Так ведь он прогуливал занятия в школе и не умел читать!
«Может, показать телеграмму родителям?» – мелькнула у него мысль. – «Нет, нельзя. Они спросят, что я делал дома утром, когда приходил почтальон. Что же делать? Ладно, спрячу я телеграмму под матрас, а там видно будет!»
Так и сделал.
А через два дня принесли еще одну телеграмму. А через три еще одну. Через неделю под кроватью лежало уже шесть телеграмм. Все срочные, все с печатями и марками.
Однажды в воскресенье, когда мама прибиралась в комнате молодого дворянина, она нашла под кроватью тайник, в котором ровной стопкой лежали все шесть телеграмм.
«Что это такое?» – удивилась мама. Она прочитала одну телеграмму, затем другую, третью...
В это время вернулся с войны отец. Мама молча протянула ему телеграммы. Отец прочитал и медленно начал багроветь. Юноша знал, что если папа начинает багроветь, то ничего хорошего ждать не придётся.
«Сын», - проревел отец, - «подойди ко мне и объясни, что все это значит!»
Тут и пришлось сознаться молодому дворянину про прогулы, про почтальона и про телеграммы.
«Ты знаешь, что в них написано?» – спросил его отец.
«Нет», - еле слышно пробормотал лентяй.
«Эти телеграммы тебе посылала принцесса, дочь короля. Она предлагала тебе жениться на ней, чтобы два наших знатный рода породнились».
Юноша представил себя в королевском дворце. Он стоит в красивом парадном костюме. Рядом стоит принцесса в подвенечном платье, улыбается ему и спрашивает: «А как ты учишься в школе, дорогой?»
И только он хотел ответить «хорошо», как из мечтательного состояния его вывел грозный голос отца.
«Несчастный прогульщик! Лентяй! Ты опозорил всю нашу семью!» – гремел своим басом на весь дворец папа. А мама ничего не говорила, только плакала и вытирала слезы платочком.
Никуда, конечно, молодой дворянин не поехал. Пока он отмалчивался, принцесса вышла замуж за другого. А в школе его оставили на второй год.
И теперь, когда молодой дворянин выезжал в город, горожане кричали ему вслед: «Эй, жених, поехали в свадебное путешествие!»
Молодой дворянин краснел и делал вид, что не слышит.
***
-Вот и вся сказка, - сказала девочка.
-Не повезло парню, - покачал головой Сенька.
-И винить лентяю нужно только самого себя. Кстати, а вот и твоя станция. Нам пора прощаться.
Девочка отпустила его руку и отступила на шаг назад.
Запах ландышей исчез.
-Спасибо, что проводила меня. Даже и не знаю, как отблагодарить тебя.
-Ты можешь передать письмо человеку, для которого несешь альбом с фотографиями?
-Конечно, - кивнул юноша. – Без проблем.
Девочка вынула из нагрудного кармана комбинезона свернутый вчетверо листок и карандаш. Что-то написала и протянула письмо Семену:
-Ничего ему не рассказывай. Просто вложи в альбом и все.
***
Гермоворота приоткрылись, Сенька протиснулся в полутемный тамбур.
-Ты чего так долго не подходил? – спросил сталкера дежуривший у входа Гриня. – Я тебя еще на подходе срисовал. Тут над нашим сектором тевтон с самого утра летает, а ты словно на прогулке. Стоишь у входа, словно с кем-то треплешься, потом в свой рюкзак полез, что-то туда засунул. Я уж подумал, что у тебя крыша потихоньку отъезжать стала.
-Тевтон? – рассеянно спросил Сенька. – Нет, это он на трупоедов охотится. Возле торгового центра их племя обосновалось.
Сталкер за свою недолгую жизнь привык к самым разным чудесам, происходившим на поверхности. Случались такие вещи, в которые трудно было поверить. И сейчас он думал о том, как отреагирует заказчик, когда найдет в альбоме с семейными фотографиями письмо от погибшей двенадцать лет назад девочки, написанное тридцать минут назад.
|
|
|
Редактор
Cообщений: 128
Регистрация: 06.04.2010
|
Страна чудес
Примечания:
«Пролетарка» - станция нижегородского метро «Пролетарская»
«Движок» - станция нижегородского метро «Двигатель революции»
«Заря» - станция нижегородского метро «Заречная»
«работяги» – жители станции «Пролетарская» (жарг.)
«цифра» - армейская форма (жарг.)
_________________________________________________________
- Вольно! Докладывай!
Плечистый мужчина в потертой «цифре» расслабился. Короткое безмолвие нарушил хриплый голос.
- Ситуация на «Пролетарской» стабильная. Станция оцеплена, со стороны «Движка» выставлен кордон. Поверхность в районе парка обследована - никаких следов команды Баринова не найдено.
Пожилой комендант нахмурился, на лице отпечаталась глубокая дума. Подперев голову рукой, старик буравил прибывшего командира ударного отряда внимательным взглядом. Назревал самый главный вопрос.
- Еще заболевшие есть?
- Кроме доктора и той семьи - больше никого! - отчеканил боец, слегка качнув головой.
- Как они?
- Доктор умер, фермера с дочкой изгнали.
- На поверхность? – поднял брови комендант.
- Да, - кивнул докладчик.
Поморщившись, майор отвернулся. Взгляд уперся в стену комнаты, откуда на него множеством зрачков-станций взирала карта нижегородского метрополитена. Две ветки на ней пересекались, образуя слегка изогнутый крест. Комендант глубоко вдохнул застоявшийся воздух кабинета. Сегодня судьба поставила такой же крест на двух человеческих жизнях.
Жестокий мир – жестокие нравы. Ничего не поделать.
- Что думаешь насчет группы Баринова? – неожиданно спросил гостя майор. Тот выдержал короткую паузу, затем родился ответ.
- Думаю, мертвы. Там свора большая промышляет, ребята с «Движка» видели. Не мешало бы район почистить. Но у них с людьми напряг - свободных бойцов нет. Правда, на «Пролетарке» все твердят про…
- Веришь басням «работяг»? – перебил его комендант, положив мозолистые ладони на стол.
- Не верю. Но слухи беспочвенными не бывают.
- Значит так, - в словах майора зазвучали повелительные нотки. – «Работяг» держите под контролем. Кто знает, какая у них там зараза? Повторения истории с «Зарей» я не хочу. Кордон усилить – возьми людей у Кащеева. Доклад каждую смену. Можешь идти!
Боец небрежно козырнул и ретировался. Комендант станции «Ленинская» откинулся на спинку кресла, глаза медленно закрылись. Бледное лицо, на которое неумолимое время набросило сеть морщин, не отражало никаких эмоций. Старик пытался расслабиться, задремать. Но разуму, несмотря на попытки майора забыться, удалось вновь подцепить на крючок то яркое событие из глубины прошлого, выудить его на поверхность. И нечеткая картина постепенно наливалась красками, надвигалась…
Бойцы вскинули оружие. Дула автоматов глядели на толпу, готовые в любой момент изрыгнуть смерть, остановить обезумевших людей. Больные замерли. Майору на миг показалось, что в общем взоре толпы он видит только одно.
Обреченность.
Прошло несколько томительно долгих секунд. Наконец, пространство туннеля прорезал чей-то крик, и толпа медленно, словно вспухшая от половодья река, поползла на заградительный отряд.
- ОГОНЬ!
… Майор вздрогнул. Кошмар вновь возвращался. Он преследовал его постоянно, словно душа неупокоенного - своего убийцу. В последнее время высечь яркую искру воспоминаний из окаменелой, затертой годами памяти, было непросто. Но эти картины периодически возвращались и вспыхивали перед взором сознания, напоминая о старых незамоленных грехах.
- Надо отдохнуть! – прошептал комендант, поднимаясь из-за стола. Он гнал воспоминания, настырно преследовавшие его уже несколько месяцев. Но одна, самая яркая картина не поблекла со временем, не растеряла кровавых красок.
Образ плачущей девочки, зовущей маму, навечно отпечатался в памяти майора. Это было последнее, что он видел перед тем, как приказал открыть огонь по толпе.
Ночь распластала черные крылья над мертвым городом. С каждым заходом солнца она открывала потайные двери и выпускала на пустынные улицы истинных обитателей этого мира, детей новой постъядерной эпохи. Дневные твари забивались в потайные углы и, дрожа, ожидали прихода утра, когда светило вновь протянет живительные лучи к земле и прогонит ночные кошмары.
Город-покойник в бессильной агонии протягивал руки-многоэтажки к темным небесам в надежде вымолить прощение. Но небо было безразлично к страданиям истерзанной земли. Все, что оно могло - омыть растрескавшуюся кожу дорог слезами радиоактивного ливня, сдуть пепел прошлого с пустых бетонных коробок. Приласкать город, ощетинившийся серыми руинами, мягкими ладонями ветра.
Черные тучи лениво сыпали холодными каплями дождя. Мертвого невозможно воскресить. Мертвого можно только оплакивать.
- Папа, я боюсь!
Девочка прижалась к отцу, маленькие ручки обхватили тело родного человека. Сгорбленный мужчина в залатанном защитном костюме обнял дочку, погладил по голове.
- Не бойся, Алиса. Все будет хорошо. Нам бы только мост перейти, а там нас встретят. Монахи — люди сердечные, человека в беде не оставят.
Кажется, его слова подействовали. Дочка перестала вздрагивать, голова девочки поднялась. Отец не мог различить в темноте глаз дочери, но ему показалось, что он сумел поселить надежду в душе ребенка. Они так и стояли посреди пустынной улицы, затопленной мраком. Две статуи, сливающиеся с темнотой.
- Пойдем, милая. Надо спешить.
Словно Вергилий, сопровождающий заблудшего Данте по кругам ада, мужчина вел маленькую дочку через кишащий ночными страхами город. «Все будет хорошо», - подбадривал он себя. – «Вот только бы до монастыря добраться. Монахи приютят, помогут». Эти мысли тяжелыми камнями падали в бездонную пропасть отчаяния, разверзшуюся у него в душе. Только не показывать малышке своего страха. Отец прекрасно помнил и про громадную свору волко-собак, что хозяйничала на поверхности возле их станции, и про страшные байки о парке, которые полушепотом травили у костра дозорные. Он гнал тревожные мысли прочь, но тщетно.
Ночной ветер завыл, точно голодный зверь, и будто стараясь перекричать его, неподалеку раздался тоскливый вой, от которого мужчину затрясло. Голодные твари были уже здесь.
Рука дочки задрожала, малышка снова приникла к отцу.
- Папа… - испуганно прошептала Алиса.
Отец ничего не ответил. Глаза, постепенно привыкающие к темноте, пытались различить среди каменных трущоб голодных хищников. И будто сжалившись над двумя обреченными, небо слегка приоткрыло занавес из туч, и на город пролился призрачный лунный свет. Мужчина увидел, как из подворотен на дорогу вытекает стая собак. В свете надкушенной чьей-то жадной пастью луны их глаза отсвечивали красным.
- Назад! – крикнул мужчина, сам толком не понимая, к кому он обращается – к дочери или мутантам. Девочка испуганно нырнула за широкую спину отца. Ствол автомата подался вперед, кротко чавкнул затвор. В рожке – всего десяток патронов. С таким арсеналом много не навоюешь. Человек почувствовал, как мелкой дрожью затряслись колени. Нет! Взять себя в руки, унять страх! Он не имеет права погибнуть, он обязан защитить дочь.
Раздался грозный рык. Собачья стая медленно двинулась вперед.
- Получайте, сволочи!
Первая очередь скосила двух тварей. Мужчина видел, как смертельно раненные собаки дернулись и повалились на землю. Свора на миг застыла; человек увидел, как в стеклянных глазах псов отразился свет кровавой луны.
Шаг назад. Отступление не бывает позорным, если не осталось сил наступать. Сзади шептал мрачный, полный неведомых страхов, парк; великаны-деревья протягивали к двум брошенным людям длинные ветви. Осмелевшая стая волко-собак неторопливо подалась вперед. Псы настырно шли в наступление, не обращая внимания на убитых сородичей, сокращая расстояние до добычи. Пожирая метр за метром, хищный оскал смерти подбирался все ближе.
Снова короткая очередь. Еще два зверя захрипели, но накатывающая волна мутантов поглотила мертвые тела. Отец обернулся, пытаясь нашарить ладонь дочери, но его рука поймала пустоту. И в этот же момент он услышал истошный детский визг. Свора хищников в страхе попятилась назад. Мужчина закричал, зовя дочь, и вдруг увидел Это. Во мраке, гнездившемся между стволов деревьев, что-то шевелилось. Колыхнулась чернильная темнота, и ночь выбросила навстречу мужчине черное щупальце. Человек вскрикнул и выпустил автомат. Тугие канаты обвивали его тело, выдавливая воздух из легких. Звякнуло об асфальт ненужное оружие. Человек закрыл глаза, прощаясь. Но перед тем как сознание погрузилось во мрак, в мозгу когтем проскребла последняя мысль.
«Не спас!»
Нечто живое обвило обмякшее тело человека и поволокло его в гущу деревьев, в обитель мрака.
Что-то теплое скользнуло по щеке Алисы, вытаскивая ее из липкой паутины сна. Девочка зевнула, и глаза приоткрылись. Длинная зеленая лиана была тут как тут, - устроилась на деревянном подоконнике.
- Здравствуй! – улыбнулась Алиса. Кончик лианы затрепетал, выражая приветствие, и девочка услыхала в сознании ласковые слова.
- Доброе утро, Алиса. Как спалось?
- Отлично, - бодро произнесла девочка и соскочила с кровати. В открытое окно дохнуло утренней прохладой. Алиса услышала, как зашелестела листва, тронутая легким дыханием ветра. Начинался новый день.
Алиса быстро заправила кровать. Все взрослые давно ушли работать – кто готовить дрова, кто собирать урожай. Она совершала обычные утренние процедуры, а Хозяин парка неторопливо рассказывал ей про то, что произошло, пока она спала. Егор, сын тети Нади, повредил ногу, и пришлось оказывать ему срочную медицинскую помощь. Анютку укусила оса, и та долго плакала. Вике вчера вечером отец сделал замечательную деревянную куклу. Голос Хозяина умиротворенно звучал у Алисы в мозгу, а она уплетала за обе щеки вареные овощи и задорно смеялась, выслушивая последние новости Страны чудес.
Они жили здесь уже больше недели. Алиса с ужасом вспоминала ту страшную ночь, когда их чуть не растерзали голодные звери. Но Хозяин парка спас их, забрав к себе. Алиса узнала, что в парке живет небольшая группа людей. Они выстроили деревушку, занимались здесь охотой и земледелием. Хозяин парка помогал жителям хутора во всем – защищал от радиации, укрывая пеленой изумрудных листьев, которые не пропускали смертоносные лучи. Он подсоблял людям заготавливать дрова, выращивать овощи и фрукты. Когда было необходимо – Хозяин охотился и приносил мясо зверей. Он рассказывал спасенным хуторянам о том, что происходит во внешнем мире, вне парка. И тогда обитатели Страны чудес содрогались от ужаса и вспоминали те страшные дни жизни в мрачной нижегородской подземке. Алиса никогда не слышала Хозяина парка – он всегда разговаривал с ней мысленно. Но этот голос в сознании удивительно походил на мамин, - Алиса еще смутно помнила его. Девочка только один раз видела Его – отец как-то вечером отвел ее в самый центр парка, и Алиса в гуще деревьев и нагромождении кустарников разглядела огромный толстый ствол, увитый зелеными лианами и увенчанный гигантской кроной из крупных ядовито-зеленых листьев. Девочка испугалась и уткнулась лицом в живот отца, но вдруг услышала тихий голос у себя в голове.
- Не бойся, Алиса. Ты теперь в моей стране, и все будет хорошо.
Алиса открыла глаза и увидела, как к ней откуда-то сверху спускается зеленый хлыст. Коснувшись живой лианы рукой, девочка ощутила тепло, и ей отчего-то стало так спокойно, захотелось забыть все страхи и невзгоды. Отец улыбнулся и тоже дотронулся до ветви Хозяина. Так они и стояли, слушая тихий вкрадчивый голос, идущий словно из самой вечности.
Неизвестная болезнь, которую они подхватили на станции, больше не напоминала о себе. Отец говорил Алисе, что они попали в Страну чудес. Девочка помнила сказку, которую он читал ей еще тогда, когда они жили на мрачной станции метро. Она представляла себя той, сказочной Алисой, а папа только довольно улыбался и гладил дочку по голове. А когда она засыпала, убаюканная колыбельными Хозяина Страны чудес, отец осторожно целовал девочку в лоб и тихонько говорил сам себе.
- Этого не может быть.
- А хочешь увидеть, как все было до Страшного дня? – прозвучал вопрос в голове Алисы. Девочка вздрогнула и притихла. Сквозь листву проглядывало вечернее солнце, золотистые букашки бегали по лицу. Вопрос застал ее врасплох.
- Хочу! – тихо прошептала Алиса. Она никогда не думала, что сможет увидеть Тот мир, жизнь до Катастрофы. Родившись уже после судного дня, она навеки была обречена узнавать об исчезнувшем мире только из рассказов отца. И вот сейчас Хозяин Страны чудес давал ей такую возможность, снимал ржавые замки с заветной дверцы, за которой таилось нечто неведомое и невероятное.
Зеленая лиана протянулась к ней, нежно обвила голову Алисы. Девочка закрыла глаза. Ей казалось, будто она проваливается куда-то вниз, словно та, сказочная Алиса - в бездонную кроличью нору. Мир вокруг медленно затуманивался, терял привычные очертания. Сквозь них проявлялись зыбкие контуры чего-то нового, доселе невиданного и неведомого. Теперь Алиса смотрела на мир будто с высоты.
В первое мгновение у девочки закружилась голова. Она парила высоко над землей, а под ней раскинулась огромная река, несущая синие воды вдаль. Алиса увидела изумрудные поля и огромные скопища деревьев, убегающие к далекой полоске, где, казалось, земля встречается с небом. А над всем этим великолепием раскрыла объятия бездонная голубая высь с разбросанными по ней белыми облаками. Алиса глубоко вдохнула, и вместе с воздухом в легкие рванула свежесть зеленых лесов и цветущих полей, ароматы лета и тепло солнца.
- Смотри вперед! – назидательно произнес голос.
Алиса повернула голову и обомлела. Под ней раскинулся огромный город. Он стоял прямо на месте слияния двух больших рек, образующих гигантскую стрелку. Чуть левее пестрела удивительная лестница-восьмерка, а за ней вдаль убегали разноцветные здания, большие и маленькие. Алиса видела мосты, перекинутые через реку, тянущиеся с одного берега на другой, высокие трубы заводов, вонзающиеся в небо, золотые купола церквей и монастырей, крохотные машинки, ползущие по ниточкам-дорогам, и белые корабли, плывущие по голубой реке. Она не могла говорить, у нее захватило дыхание от этой неописуемой красоты.
- Это… - только и смогла прошептать Алиса.
- Да, это твой родной город, - произнес знакомый голос. – Нижний Новгород. Таким он был до Страшного дня. Река, что сейчас под тобой – Волга. А та, что в нее впадает – Ока. Правда, красиво?
- Неужели раньше все так и было? – прошептала Алиса. Ей вдруг стало грустно, что люди загубили такую красоту, а сами забрались, словно черви, под землю - туда, где сыро и темно.
- Да, - грустно произнес Хозяин Страны чудес. – Все так и было.
- А можно… - испуганно начала Алиса и осеклась.
Хозяин понял ее без слов. Он выждал короткую паузу, а затем вкрадчиво шепнул.
- Можно, Алиса. Когда-нибудь все это вновь вернется.
- Обещаешь?
- Обещаю!
Алиса парила высоко в небе, а между тем наступал вечер. Поблекли и затерлись краски дня, и девочка теперь видела город, погруженный в океан разноцветных огней. Они вспыхивали и гасли, разбрасывая мириады искр, ползли по улицам и взмывали к небесам. Алиса не могла говорить. Она просто смотрела на удивительный мир, что однажды поблек и увял, словно кто-то просто выключил свет. Но девочка хотела верить, что когда-нибудь он вновь расцветет, словно чудесный цветок возле крыльца их дома…
Уставший отец осторожно погладил дочь по голове, сухие губы коснулись лба девочки.
- Спокойной ночи, родная!
В кабинете коменданта истошно надрывался телефон. Майор бросил усталый взгляд на неугомонный аппарат, затем рука нехотя поднесла трубку к уху.
- Майор Волков слушает!
- Товарищ майор, - отчаянно посыпались слова из трубки. – На «Пролетарке» введено чрезвычайное положение. Там…
- Не тараторь, малыш, - повысил голос старик. – Толково объясни, что случилось. Где комендант? Где товарищ Моховой? Что, мать твою, происходит?
Трубка закашлялась. Потом молодой связист продолжил.
- Они на заставе. Людей сдерживают. У нас люди ночью со станции пропали. Несколько дозорных и человек десять жителей. Те, кто видел, говорят, что их какие-то щупальца наверх утащили. Через вентиляционную шахту. Жители пожитки хватают и бегут со станции.
- Понял тебя, солдат! Скажи своим, что вышлем подкрепление. Отбой.
Трубка вернулась на привычное место. Старик нахмурился и тяжело выдохнул. Начинается!
- Посыльный!
В комнату просунулась коротко стриженая голова посыльного.
- Иваненко срочно ко мне.
Через несколько минут старший восточного гарнизона был в кабинете коменданта. Майор махнул рукой, увидев опостылые жесты приветствия.
- Вольно. Слышал, что у «работяг» творится?
- Да, уже донесли.
- Отправь два отряда на заставу. И еще… - старик замолчал и задумался.
- Товарищ майор, - осторожно произнес боец.
- Да, Руслан, - майор прогнал нахлынувшие мысли и весь обратился во внимание.
- Помните про басни «работяг»? Про парк. Я думаю, не просто так люди треплются. Мы справки навели, там действительно дрянь какая-то живет. Группа Баринова, отряд с «Движка», теперь «работяги» пропали.
- Что предлагаешь? – перебил его старик.
- Выжечь все к чертям! – отрезал старший гарнизона. – Огнеметы на складе есть. Старенькие, но для дела сойдут. Погода уже неделю без дождей. Запалим подходы – дальше само займется. Выжжем рассадник – и нам спокойнее, и «работягам». Еще отработают за покровительство. А то у них сейчас не станция, а растревоженный улей.
- Да, ты прав, - прозвучал ответ. Усталый взгляд коменданта вновь уперся в стену с картой. – Паника – это нехорошо. Возьми своих людей и группу Кащеева. Разрешение на выдачу огнеметов я подпишу. Спалите этот гребаный парк, так спокойнее будет. Разрешаю выполнять!
Через несколько минут, когда старший гарнизона ушел, майор запер за ним дверь. Затем тяжело рухнул в кресло, ладони сдавили раскалывающуюся голову. Очередной приступ. Комендант тяжело дышал, вены на висках пульсировали в такт с накатывающей головой болью. Наконец, сухие губы разомкнулись, и на волю вырвался сдавленный стон.
Майор снова видел девочку. С красными бантами, в желтом летнем платье. Она присела на тропинку возле красивого цветка, в ее глазах старик читал неописуемое счастье.
Такой комендант навсегда запомнил дочь.
- Ну вот, хорошо! У нас новые гости. Алиса, помоги. Людей переодеть, накормить надо. Да не пугайся ты так, маленький. Как тебя зовут? Егор. Егор, знаешь, где ты?
- Ты в Стране чудес!
- Алиса, не шуми. Беги лучше домой, поставь воду. Эй, очнись. Все нормально, старик. Да живой ты, живой!
- Егор, а меня Алиса зовут! Будем дружить?
- Алиса, я кому сказал?
- Папа, да бегу уже!
- ОГОНЬ!
Струи огня ударили в плотную стену деревьев. Шеренга закованных в латы химзащиты людей уверенно продвигалась вперед, методично поливая пламенем подступы к парку. Огонь пировал, обгладывая лишенные плоти скелеты деревьев, слизывая с земли траву и кустарники. Обращая мощные стволы в черный пепел, неистовое пламя настырно ползло вперед, уничтожая все на своем пути. Воздух стонал от невыносимого жара, чудовищный пожар вгрызался в парк все глубже, обращая мутировавший лес в преисподнюю.
Глаза заливали ручьи пота. Боец шумно выдохнул через фильтры, взгляд был прикован к бушующей стене огня. Еще совсем недавно мирно расположившийся возле станции парк был похож на разверстую пасть ада. Даже на таком расстоянии было невыносимо жарко.
- ОГОНЬ!
Жуткий вой, подобный сотне сирен, пробился через рев огня, пронесся над пылающим парком, заставив вздрогнуть командира отряда. Буравя застывшую предрассветную тишину, он пролетел над спящими кварталами, и где-то за гнилыми полуразрушенными зданиями упал в мутные воды Оки. Бойцы отступили, и хотя капитан не видел за темными стеклами противогазов глаз «пироманов», он был уверен, что в них сейчас отразился страх. Огнеметчики вздрогнули, и струи огня, бившие из раструбов, иссякли. Люди медленно, шаг за шагом двигались к входу в метро.
- ОТХОДИМ!
- Докладывай!
Рослый боец в «цифре» быстро чеканил слова. Майор одобрительно кивал, слушая подчиненного. Все прошло так, как и было задумано. Парк уничтожен, «работяги» успокоились, о болезни больше ничего не слышно. Слава богу!
При слове «огонь» старика передернуло. Это не ускользнуло от зоркого взгляда прибывшего командира ударного отряда.
- Мы нашли ребенка возле парка. Девочку.
- Откуда она там взялась? – вздрогнул майор. Страшные сны внезапно ожили, обрели черты реальности.
- Не знаю, - сказал гость. – Мы обнаружили ее на краю парка. Девчонка была без сознания, сейчас она в госпитале на «Движке». У нее сильные ожоги. Неизвестно, выживет ли.
Майор уже не слышал, что говорил боец. В сознании мелькали образы. Маленькая дочка возле цветка, плачущая девочка, зовущая маму там, на чумной «Заречной». А сейчас еще эта, ни в чем не виноватая малышка. Откуда она там взялась? Неужели? Нет, этого не может быть! Если верить сумасшедшим, то сам скоро свихнешься. Нет!
- Можешь идти.
Привычно козырнув, боец растворился в дверном проеме. Глухо стукнула дверь, каблуки ботинок гостя простучали по коридору, удаляясь. Гнетущая тишина повисла в комнате. Она заползла во все углы, поглотила звуки и ждала, когда новый приступ придет к этому жестокому человеку.
Комендант сидел молча. В душе у него была такая же выжженная пустошь, как и там, на месте парка. Старику казалось, что он куда-то идет. Он видел покосившиеся многоэтажки, присыпанные прахом человеческих тел. Видел бледное солнце, проглядывающее сквозь рваный саван туч. Дунул ветер, и ядовитый запах гари ворвался в ноздри, заставив майора закашляться. Старик замер. Он смотрел туда, где совсем недавно красовались могучие деревья парка. Там, посреди выжженной пустыни стояла девочка в желтом платье и приветливо махала отцу сорванным цветком.
Нет! Пора забыть! Пора оставить прошлое в покое.
Но он не мог.
Мерно тикали часы на стене, отмеряя последние минуты навсегда уходящего в темноту прошлого дня.
Старик дремал.
|
|
|
|
|