|
"Сказки апокалипсиса"
Какие они, сказки 2033 года? О чем? Кто их герои? Сколько в них вымысла, а сколько — самой что ни на есть правды? Сильно ли изменились истории, которые родители на станциях метро и в подземных бункерах рассказывают на ночь детям, а взрослые — друг другу?
Мнение Артура Хмелевского!
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Просьба удалить в произведение "Игры разума" продолжение с 1 по последнее. (оставить только вот самую первую страницу). В связи с публикацией.
http://www.metro2033.ru/creative/texts/970772/
Заранее Спасибо)
Удалено. Заглавие вроде осталось и работает.
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 12 "Остаться человеком"
Промозглая сырость пропитала перегон в сторону Курской. Суетливые лучи фонарей челноков мелькали по стенам. Михаил шёл предпоследним, держа фонарь скорее из привычки, нежели что то высматривая.
— Стой! Вон там! – раздалось спереди.
Группа замерла, скрестив все лучи на полу в трёх метрах впереди. Посреди рельс лежала груда тряпья, в которой угадывалась голая рука, ноги, космы грязных, спутанных волос.
— Всё в порядке, это просто дохлая шалава!
Усмехнулся, кто то из челноков. Ободрившись лёгкой встряской, люди двинулась дальше, сноровисто, не смотря под ноги, перешагивая распластанное меж рельс тело. Никто не задумался, почему она оказалась тут. Всё что угодно могло случиться с женщиной, которая в одиночку шла по тоннелю.
Проходя мимо тела, Михаил опустил свой фонарь на место, где должна быть голова. За россыпью спутанных волос было практически не видно лица. На вид всё было в порядке. Крови на одежде нет, губы бледные, но ещё не тёмно-синие. Опустившись на одно колено, он положил ладонь на горло девушки. Кожа оказалась не такой холодной, как он ожидал, под пальцами, едва прощупываясь, слабо пульсировала артерия. Она была жива.
Возможно для неё было бы лучше сейчас умереть. Михаил видел уже много случаев как люди по-пьяни или другим причинам засыпали прямо на холодном бетоне, а на утро просыпались с воспалением почек, долго и мучительно умирая без нужных антибиотиков. Слишком много, что бы искренне жалеть её.
— О, правильно мыслишь, док!
Идущий последним присел рядом, по свойски захлопав ладонями по одежде женщины. Михаил не смотрел на это. Ещё держа руку на горле, он почувствовал, как та задрожала. Открыв глаза она тупо уставилась на склонившихся над ней людей. Дёрнулась всем телом, хрипло зашипела. Это был крик. Во всяком случае, она пыталась кричать.
— О! Живая! – толи удивился, толи обрадовался обыскивающий её челнок.
Группа повернулась назад, с интересом уставившись на комок тряпья который, только что перешагнули.
Она попыталась вскочить, ударилась ногой об рельсу и завалилась на краю тоннеля, слепо оглядываясь на лучи фонарей бивших по глазам. Михаил встал на ноги, точно так же смотря на забившуюся между рёбер тоннеля девушку. Сколько таких за все эти годы, точно так же смотрели на лучи? Может даже в эту секунду на другом конце метро или в соседнем перегоне происходило то же самое?
Оттолкнув оживившегося челнока, Михаил сделал шаг, закрывая девушку от света и поднимая луч фонаря на своё лицо.
— Можешь ходить? – спросил он не особо рассчитывая на утвердительный ответ.
Она только искоса подняла мечущиеся по сторонам глаза, сделав попытку отползти ещё дальше и уткнулась спиной в мокрую стену.
— Мы челноки, идём на Курскую. Ты можешь пойти с нами, либо оставайся тут дальше.
У Михаила не было никакого желания с ней возиться, если та откажется, то так тому и быть. Он не мог спасти каждую заблудшую в метро душу. Когда то пытался, но это было давно.
— А мы тебе ещё поможем!
Сально улыбнувшись, челнок в два шага оказался рядом с девушкой, схватив ту за тонкое предплечье. Если бы Михаил геройствовал в каждой такой ситуации, то навряд ли сейчас стоял посреди этого тоннеля. Этот случай не был особенным. Михаил положил руку на спину челнока, резко поднимая колено, в его мягкое пузо. Тот низко взвыл так и оставшись в три погибели, делая несколько резких шагов назад и точно так же спотыкаясь об выпиравшую из пола шпалу.
В группе было пять человек. Троих из них он знал, кому то даже помог. А этот был залётный. В случае проблем, остальные не станут за него заступаться. Михаил хотел, что бы этот босяк не получил своего удовлетворения издеваясь над беспомощными. Вот и весь расчёт. Он точно так же напал на того кто слабее, исходя из собственных интересов.
Михаил сделал шаг вперёд, на поднимающегося челнока, но тот шагнул назад, поднимая перед собой правую руку, продолжая держаться за живот левой.
— Ух… Да отстань ты! Не нужна мне эта сучка! Пусть валяется тут! Всё, идём дальше!
Михаил посмотрел на девушку всё так же сидевшую на полу. Она отстранённо наблюдала за не начавшейся дракой.
— Вставай.
Поколебавшись, она положила ладонь на стенку, толи оценив ситуацию, толи просто подчинившись, но начала подниматься. Протянув руку, Михаил помог ей встать. Она посмотрела ему в глаза, всё ещё не решаясь говорить.
— Идти можешь?
— Да…
Сказала она, сделав неуверенный шаг. Получилось не слишком убедительно. Михаил взял её под локоть, но та не сопротивлялась.
— Пойдём.
Группа в составе уже шести человек двинулась дальше. Девушка шла медленно, всё время норовя споткнуться об шпалу. Пришлось вести её по боку тоннеля. Челноки ушли вперёд, напоминая о себе только мельканием фонарей в пятидесяти метрах спереди.
— Дай угадаю. Ты не помнишь, как сюда попала?
Девушка поджала губы, усиленно смотря в никуда. Обычная история.
— Как тебя зовут?
— Регина. – с секундной задержкой ответила она.
Михаил кивнул. Ему это имя ему понравилось, не смотря на то, что было только что придумано. Хорошо хоть не Снежана.
Курская встретила их кордоном на пятидесятом метре. Челноки уже благополучно миновали его, расходясь по своим делам на станции.
— Документы!
Прикрикнул постовой завидев приближающихся людей. Солдат было трое, после прошедших только что челноков, они были в хорошем настроении. Особенно командир, карман которого стал тяжелее на несколько пулек.
— О, Михаил, здарова! А что за барышня?
Командир ещё больше повеселел, оценив по потрепанному виду, что её документы вскоре зазвенят в его кармане.
Регина посмотрела на Михаила с тенью испуга, но тот только отсыпал пяток блестящих в свете лампы патронов на ладонь и пожал руку постового.
— И тебе не хворать.
Патроны из ладони исчезли.
На станции было светло и людно. Людей было столько, что казалось самого себя тут можно легко потерять, если на секунду зазеваться. Регина шла отстранённо, продолжая идти только потому, что её вёл Михаил.
Они прошли мимо кафе «Рязань», оно было привычным местом, но одного взгляда хватало, что бы понять: там сейчас яблоку не упасть, не то что найти столик. Пришлось пойти в более дорогую «Атлантиду».
Учуяв запах еды Регина оживилась. Усадив её за стол, Михаил собирался позвать официанта, но в этом не было необходимости. Молодая, темноволосая девушка тут же возникла прямо из за спины. Всё-таки были плюсы в более дорогих заведениях. Косо посмотрев на грязную спутницу клиента, она слегка покривилась, но встретив взгляд Михаила, которому на самом деле было всё равно, улыбнулась и стала перечислять доступное сегодня меню. Названий блюд было много, только по сути это были грибы со свининой в разных пропорциях.
Михаил взглянул на Регину. Она растерянно смотрела то на него, то на официантку. Резкая смена обстановке никак не укладывалась в её голове. Ржавая вода, рельсы, боль за секунду сменились на уютное кафе, где не просто есть еда, где её столько, что можно выбирать. Как глупо было бы сейчас спросить, что она будет.
— Два грибных супа, свиных рагу и чай.
Когда официанта удалилась, Регина недоверчиво посмотрела на Михаила. Он понял, что только сейчас смог нормально её рассмотреть. Она оказалось моложе, чем казалось в начале. Ей было от силы пятнадцать лет. Волосы очень грязные, скорее всего светлые, острые скулы, впалые щёки, тонкий нос. На ней была куртка, явно с чужого плеча, без левого рукава, а под той намотаны слои неопределяемой ткани, в которых было что то некогда бежевое, частично камуфляжное, вязанное: всё что только можно было надеть. Видимо потому она не замёрзла в туннеле насмерть.
— Хотела что то другое?
— Мне нечем за это платить.
Михаил не ответил. Не хотел делать широких жестов. После кафе он пойдёт своей дорогой, а она своей. Может быть, немного патронов в довесок, если счёт за ужин будет не слишком большим.
— Сколько тебе лет?
— А тебе это важно?
— Нет.
Она неловко замолчала, но через минуту ответила.
— Мне пятнадцать.
Михаил кивнул и больше ничего не спрашивал. Что бы там не случилось, не похоже, что бы она хотела это рассказать. А он не хотел влезать в чужую жизнь, которую вот-вот покинет.
Официанта принесла две глубокие миски супа. На вид он был хорош, даже грибы там действительно плавали, а не как обычно, были вынуты для другого блюда. Михаил сразу же приступил к еде. Регина просто сидела.
— Не бойся, я не буду заставлять тебя это отрабатывать. Ешь.
Она сжала губы, словно хотела что то сказать, но промолчала. Михаил спокойно вернулся к своей трапезе, больше не обращая на девушку внимания.
Закончив с первым, он поднял глаза на Регину. Она сидела всё так же, но тарелка рядом с ней была пуста.
— Неплохой суп, да? – спросил он просто так, что бы развеять, начавшее докучать напряжение, которое она излучала всем своим телом.
Девушка пристально посмотрела в глаза Михаила, пытаясь в них что то разглядеть. Толи не найдя чего искала, толи как раз наоборот – она посмотрела уверенней и излишне резко произнесла.
— Почему ты это делаешь?!
Он молчал. Ему нечего было ответить на этот вопрос. Действительно, ради чего это всё? Люди, проходящие мимо видели за столиком взрослого мужчину и молоденькую оборванку, с которой тот собирался развлечься. А что было на самом деле? Может быть, это было действительно так?
— Считай, тебе просто повезло. Сегодня я отмечаю выгодную работу.
В глазах Регину мелькнула искорка интереса. Она посмотрела на столешницу и словно читая с той текст, спросила.
— А чем ты занимаешься?
— Я лечу людей.
— Настоящий врач?!
— Смотря, о чём ты спрашиваешь. – усмехнулся он и продолжил.
— Я фельдшер.
— То есть… врач?
Михаил устало посмотрел на неё. Что стоило ожидать от поколения, рождённого в метро?
— Похоже, что в наше время это так.
— Я знала одного врача…
— Догадываюсь. Он должен был осматривать тебя каждую неделю.
Регина поджала нижнюю губу, поняв, что сболтнула лишнего. А Михаил, понизив голос наклонился к ней.
— Думаешь, ты первая кто сбежал из борделя?
Глаза девушки распахнулись и затравленно забегали по сторонам. Сидящие за другими столиками зажиточные дельцы с Ганзы продолжали праздно переговариваться, изредка поднимая бокалы с мутной жидкостью.
— У местных есть дела поважнее. Никто из них не побежит к сутенёру ради горстки патронов…
— И я тоже. – добавил через несколько секунд.
Тем временем к столику поднесли второе блюдо, Михаил заказал к нему ещё пол литра самогона. Через минуту на столе стоял пузырёк янтарно блестящей жидкости и две стопки, хотя про это официантке ничего не было сказано.
— Ты будешь? – спросил он, целиком наполняя пузатую рюмку.
Регина неуверенно кивнула, стараясь не отвлекаться от еды.
Михаил придвинул выпивку к девушке и разом выпил свою порцию, не предлагая тоста. Она так же быстро выпила своё. Привычно, почти не поперхнувшись. Только её щёки уже через несколько секунд запылали румянцем видным даже сквозь слои копоти.
— Сколько тебе лет? – спросила она уже немного подбодрившим голосом.
— Пятьдесят два.
— Ого, ты такой старый…
— Спасибо.
— Прости…
Михаил усмехнулся, возвращаясь к размеренному ковырянию остатков рагу, которые оставит для закуски.
— Так значит… - через несколько минут продолжила Регина.
— Ты жил ещё… там? В том мире?
— Хочешь послушать истории, как по метро ездили поезда, а в небе летали самолёты?
— Так они правда летали?
— Ещё как. Летали и падали .
Регина смущённо посмотрела на Михаила, не понимая шутит тот или говорит правду.
— Я не советую тебе идеализировать старый мир. В нём было всё то же самое, только декорации другие. Да и как сказать… тогда на земле жило восемь миллиардов человек. Допустим два, жили лучше других, но остальные точно так же дрались за кусок хлеба, торговали собой, умирали от голода.
— Разве там не было хорошо?
— Было, если тебе повезло родиться в числе счастливых двух миллиардов.
— Я думаю, что под небом, всё равно было бы лучше…
— Думаешь?
— Да… я не верю, что мир должен быть таким.
Михаил с интересом посмотрел на Регину, не глядя плеская в свою стопку янтарной жидкости ровно до краёв. Она уже более уверенно пододвинула свою, куда он точно так же плеснул.
— Мне становится не по себе от мысли, что всего одна, пускай и толстая, дверь отделяет нас от полчища мутантов. Что они прямо сейчас ходят над головой, роют носами землю, пытаются до нас добраться… Что даже этот воздух, ещё несколько минут назад вдохнула какая-то клыкастая тварь, а теперь им дышим мы.
Регина неожиданно перевернула в себя стопку, опередив Михаила и продолжила.
— Мы живём как в аквариуме на Третьяковской – она широко зевнула, протирая руками грязное лицо - Рыбки в нём плавают из стороны в сторону, но если одну вытащить, она умрёт. Вот и мы так же сидим в своём аквариуме, ходим от станции к станции и…
Она почему то замолкла, опустив голову на грудь.
— Хорошая аналогия.
Усмехнулся Михаил наполняя свою стопку и вопросительно посмотрев на Регину. Она повалилась лицом на стол.
— Что с тобой?
Он потормошил её и положив ладонь на лоб запрокинул голову. Щёки были красные, лоб тёплый. Михаил потянул большим пальцем веко, открывая правый глаз, но девушка только что то замычала.
— Вот же чёрт! Ну дурак!
Ударил ладонью по своему лбу Михаил. Сколько она была без сна и еды, в стрессе? Тепло, еда, спокойная обстановка и алкоголь быстро сделали своё дело.
Он посмотрел на сопящую на столе девушку. Почему нельзя оставить её тут? Почему нельзя было оставить её в тоннеле? Михаил часто ловил себя на мысли, что был бы гораздо благополучнее, если бы мог так же как все, просто пройти мимо, пнув ботинком руку просящую о помощи.
Михаил расплатился по счёту, вывалив добрые три десятка патронов, убрал початую бутыль во внутренний карман плаща и взвалив девушку на плечо побрёл в сторону отеля, в котором жил уже последние несколько лет.
Проходящие мимо люди не обращали на него никакого внимания. Только встречные знакомые веселело подмигивали, косясь на висящую без чувств ношу.
— Добрый вечер, Михаил! Ты знаешь, что за второго надо доплатить!
Встретила его Жанна, упитанная женщина, владелица отеля. Чертыхнувшись, Михаил зачерпнул остатки патронов, не считая, высыпал их в её пухлую ладонь.
Комната была площадью в четыре метра, отгороженная от станции полотном тёмно-зелёного цвета. Не самые худшие апартаменты. Можно даже сказать – королевские, но всё же в них было сложно спать раздельно. Уложив девушку на матрас, Михаил присел рядом, открывая бутыль ароматного пойла.
Так он и провёл остаток вечера, медленно потягивая горячую жидкость, уносящую его в какой то далёкий, бессмысленный мир состоящий из воспоминаний, грёз или вовсе пустого забвения без мыслей, которое было куда приятней. Из него было не так мерзко возвращаться.
Из пьяной прострации его вырвало далёкое шевеление, где то с правого бока.
— Где я? – раздался испуганный голос, еле-еле проходящий сквозь слои ватной пелены.
Нехотя сгоняя с себя наваждение, Михаил посмотрел на девушку, глаза которой отсвечивали огнями станции в полумраке комнаты, проникающими сквозь многочисленные прорехи полотна.
— У меня дома.
— Михаил… - с облегчением ответила Регина, заёрзав на протёртом матрасе.
— Спи.
Копошение продолжилось. Она придвинулась ближе, упираясь сзади толи худым животом, толи коленками. Её рука скользнула по плечу Михаила, переходя на шею, кончиками пальцев по жесткой бороде.
Виной тому была толи бутылка самогонки, толи обаятельность молодой путаны, отсутствие женщины. Когда это было в последний раз? Возможно вчера, возможно год назад. Каждый день пролетал незаметно, он просто стирал его из памяти, никогда не отдаваясь душой. Это было как повседневная еда – нельзя просто так вспомнить, чем питался три дня назад. Чужие смерти, чужие радости, всё было как еда. Так же было и сейчас. Михаил взял её без страсти, точно так же, как шёл чистить инструменты, когда это становилось необходимо.
Утро Михаил начал со сборов на работу. Сборы ограничились укорами вчерашнего себя, который не оставил последний глоток на похмелье. Как и вчера, как уже сотни дней ранее.
Растолкав Регину, он сунул ещё полусонной девушке горсть патронов и выпихнул её из палатки за самогонкой и завтраком.
Всё, теперь можно было идти на работу. Распахнув полог, он увидел привычно выстроившуюся вереницу страждущих. Михаил работал без выходных. С трудом удалось научить людей приходить только утром и днём, а объяснить им, что сегодня выходной было уже чем то неподвластным, ни ему, ни кому бы то ни было.
Обычно люди платили патронами, но по большей части маленькой горсткой пулек и грустными глазами. На развлечения, в процессе которых и было получено большинство травм, они тратили куда больше. Некоторые пытались расплатиться каким то барахлом, что то удавалось продать, большая же часть была откровенным хламом, но Михаил редко отказывал.
Регина вернулась спустя двадцать минут, держа в руках пузырёк мутной жидкости, ни капли не похожей на ту, что была в «Атлантиде», как раз в момент, когда Михаил вправлял нос очередному забулдыге. В её руках было что то ещё, но на это было совершенно плевать. У него была своя диета.
Где то в глубине станции раздались громкие, с каждой секундой приближающиеся озабоченные голоса.
— Туда! Быстрее!
— Там!
Из за ряда палатка вынырнула процессия. Двое несли окровавленное тело, волоча того под руки, оставляя на мраморном полу прерывистые красные полосы. Михаил встал, подняв руку вверх и поманил их к себе.
— Кладите сюда!
Прикрикнул он на держащих тело товарищей. Не глядя забрал пузырь у обескураженной Регины, делая от туда большой глоток и под недовольный ропот очереди, присел над распластанным прямо на полу телом.
— Рассказывай. – обратился он к одному из носильщиков, не адресуя вопрос кому то конкретному.
— Там… в баре! Мы сидели…
— Твою мать! Чем его?! – грубо перебил Михаил.
— Ножом…!
Рана на груди пузырилась. Было пробито лёгкое, кровотечение уже слабое, но это и понятно, раз его кровью помыли пол всей станции. Если выдержит без переливания, то шансы встать у него были. Михаил рассказал об этом прямо.
— Такая операция будет стоить пятьдесят патронов.
Двое парней уставились на него растерянными глазами. Какая знакомая история.
— Мы отработаем!
— У меня есть джинса! Для заплаток! Карты! Игральные, сверху!
— Сколько патронов? – бесстрастно спросил он.
Через несколько секунд поисков, потрошения рюкзака один из парней изрёк.
— Пятнадцать…
Михаил чертыхнулся, этого не хватит даже на ещё один ужин в «Атлантиде».
— Отдай ей. – переведя взгляд на Регину.
— Принеси кейс из палатки.
Девушка нырнула в палатку, выходя наружу, осторожно держа в руках короб, некогда оранжевого цвета, на боку которого ещё можно было увидеть, если хорошо вглядеться, начертанный посредине крест, гордо украшающий настоящую сумку фельдшера.
Краем глаза он взглянул на Регину. Ведь она точно такая же, как парень что сейчас истекал кровью на полу. Ей было даже лучше остальных, она была молода, относительно здорова. Сколько уже таких приходило к его палатке прося сделать аборт? Чем она была особенна? Эта ночь ничего не значила, как для него, так и для неё. Она должна это понимать.
Отложив мысли до более спокойного времени Михаил открыл кейс, где всё было конечно же не так, как должно быть. На боковых стенках закреплено несколько хирургических инструментов изготовленных на Бауманской, бутыль почти прозрачной жидкости, сделанную для него знакомым самогонщиком, десятки раз перегонявшим пойло, пока то не становилось практически прозрачным. Несколько пачек просроченных лекарств, купленных на собственные деньги, как впрочем, и всё остальное.
Операция заняла не больше десяти минут. Михаил не знал, чем это всё кончится. Парень лежал без сознания. Теперь он либо оправится, либо нет. Хозяйка гостиницы фурией вилась вокруг незадачливых товарищей, которые пытались теперь ей всучить свой скрап за постой, поскольку им было запрещено уносить раненого далеко, уж тем более на другую станцию.
— Как он, доктор? – спросил один из товарищей раненого, оставив своего второго друга на растерзание Жанны.
— Завтра узнаем.
Парень кивнул и покосился на Регину, смотря на ту чуть дольше, чем стоило бы для простого любопытства.
Когда он ушёл Регина обеспокоенно посмотрела в глаза Михаилу. Он встал, взяв ту за локоть и отвёл в палатку, задёрнув за собой полог.
— Я его знаю… по-моему он узнал меня…
— Кто он? – не удивившись такому повороту, сказал Михаил, уже устав от проблем этой девушки.
— Не знаю, он часто заходил в тот бордель, если он расскажет…
— Понятно. – перебил ей Михаил.
— Я поговорю с ним. Выйди.
Выпроводив девушку, он нашёл взглядом дружную компанию и свистнул тем, подзывая рукой в палатку. Парень удивлённо оглянулся, но всё же подошёл.
Михаил смотрел ему в глаза, стараясь понять, действительно ли он узнал Регину или ей просто показалось. Тот был слишком обеспокоен происходящим, что бы можно было разглядеть.
— Ты узнал её?
— Нет. – но убедительно соврать ему не удалось.
Михаил схватил его за грудки, но вовремя остановился, не успев сделать глупость. Пусть считает это простой угрозой.
— Не смей врать! Теперь слушай внимательно. Сутенёр тебе за это ничего не заплатит, даже не даст тридцати лишних минут со шлюхой. – сказал он отпустив грудки парня.
Тот отшатнулся назад, обескураженно смотря на Михаила, но тут же начал собираться с духом. Нельзя было давать ему такой возможности.
— Доктор, я тебе конечно благодарен…
— Заткнись.
Сказал Михаил, поднимая с подушки россыпь патронов оставленных Региной и отсчитывая с той десяток.
— Я дам тебе на гостиницу для друга. Считай это наградой, на которую ты рассчитывал. И не забывай, для тебя этот десяток сейчас лучше сотни в обычное время. Ты будешь молчать?
Парень снова опешил от такого подхода, но на этот раз энергично закивал и принял деньги.
— Да я и не собирался, доктор! Да я вам вообще благодарен, да в век не забуду! Андрюха как на ноги встанет, мы вам всё заплатим и сверху ещё проставим!
Михаил уже не раз слышал эту песню, все говорили так, но возвращались только с новой болячкой. Тем более, проходящие станцию транзитом.
Выпроводив парня из палатки, он продолжил штатный приём. Опять сопли, опять хлам, горстки патронов. А между тем, Регина обходилась ему всё дороже. Нет, надо было уже что то с ней делать, так не могло продолжаться дальше.
Регина ловила его взгляд, но Михаил не хотел смотреть в глаза. Она не должна считать его заступником, он просто не хотел думать, что спас её лишь для того, что бы вернуть в бордель. Он понимал, что в любом случае ей суждено туда вернутся. Если не в тот же, то в другой. Некуда ей было деваться. Ничего нет, ничего не умеет, из друзей в лучшем случае одни проститутки. Пусть хоть немного побудет свободной.
Она бесплодно старалась привлечь его внимание, но в итоге подошла и склонившись над ухом прямо просила.
— Ты поговорил… с ним?
— Да.
— И что он… сказал?
— Он не расскажет.
Регина улыбнулась, попыталась заглянуть в лицо и потянулась губами, но была тут же отстранена.
К вечеру приём был закончен. Не смотря на убытки, на одеяле собралась солидная горстка патронов, около пятидесяти штук. Этого должно было с лихвой хватить на сегодняшний вечер. Но сегодня это его не радовало. Надо было разобраться с Региной.
— Михаил…
— Что? – спросил он, протирая руки тряпицей намоченной спиртом.
— Я хочу помыться…
Это было резонно. Ведь действительно, если она будет хотя бы нормально выглядеть, появится больше шансов зажить по-человечески. На самом деле он был просто рад отсрочке разговора.
— Помойся. – сказал он передавая два патрона, полученные за шов на коленке чьего то ребёнка. – Душ в конце станции, к центру.
Немного поколебавшись, он взял ещё горсть патронов всей ладонью и высыпал ей в руки.
— На тебя смотреть невозможно. Купи себе одежду. Только не трать на всякую модную фигню! Покупай качественное, без дырок, не маркое!
Регина улыбнулась, ловко пряча патроны, куда-то в слои своей хламиды.
— Спасибо… - сказала она, снова наклонившись и потянувшись губами. Михаил отвернулся, что бы поцелуй пришёлся в щёку.
— Иди быстрее! Рынок через час закроется.
— Спасибо! - ещё раз радостно произнесла она и выпорхнула из палатки.
Михаил пошарил рукой по полу, найдя бутыль и начал говорить, когда девушка вышла.
— Регина… сегодня я помог тебе, но это не может продолжаться дальше. У тебя есть одежда, ты можешь идти куда хочешь… Чёрт! Вот дерьмо!
Почему так сложно было выпроводить её взашей? Ведь это всего пара слов. Прикрикнуть, оскорбить если начнёт упорствовать и дело с концом.
Глоток из бутылки не принёс облечения. Появилось смутное понимание, что в этот вечер и десяток таких бутылок не помогут. Надо было делать это вчера, теперь время уже упущено, повязка приросла к ране и сдирать её будет больно. Или нет, надо было делать это прямо сейчас. Сказать: вот тебе деньги – иди мойся, покупай одежду, делай что хочешь, а сюда больше не возвращайся. Михаил пытался делать как лучше, но с каждой минутой её пребывания становилось только хуже.
Нужно было отвлечься. Посетила шальная мысль, пойти и проведать как там тот раненный парень. Почему бы и нет?
Идти оказалось не далеко, они поселились в комнате практически напротив – чем быстро поделилась Жанна, вместе со своими опасениями на счёт платёжеспособности новых клиентов.
Остановившись у входа, Михаил несколько раз громко топнул каблуком сапога, пока из полога не показалась голова одного из парней.
— А, это вы, здравствуйте!
— Я пришёл посмотреть раненного.
— Заходите, он очнулся!
Согнувшись, Михаил вошёл в палатку, в углу которой лежал парень. Даже в тусклом свете карманного фонарика стало понятно, что он бледен как мел. Его лоб был влажный и чуть тёплый, температуры не было. Похоже, инфекцию не занесли.
— Потерял много крови. Если сможете достать, давайте ему печень. Свиную, куриную, не важно.
— Постараемся… но патронов нет. Совсем…
— А друг твой где?
— Он ушёл. Сказал, что знает где заработать.
Кулаки Михаила сжались. Он догадывался, где шкет собирался достать патроны. На самом деле вариантов было много. Украсть, занять, выиграть в карты, но он знал, что в таких ситуациях не бывает совпадений. Человек возьмёт любой кредит, если оплачивать придётся другому.
— Давно ушёл?
— Да как заселились, сразу и пошёл.
Михаил чертыхнулся, вылетая из палатки, провожаемый удивлённым взглядом парня. Второй лежал дальше, слабо реагируя на происходящее.
В купальне Регины, как на зло, не было. Толи она уже закончила, толи сначала решила купить одежду. В любом случае теперь нужно было искать её по всему рынку.
На встречу летели десятки лиц, торговцы зачехляющие баулы, последние торги, довольно уходящие с покупками люди. Михаил заметил четверых. Понять, что это бандиты было просто. Героическая походка, обритые головы, оружие на виду. Да какое оружие! Они были одеты в разгрузки с торчащими магазинами, на поясах по две кобуры, из за спин выпирали стволы автоматов, у одного даже было несколько гранат. Прямо таки заправские сталкеры, а не бандиты. Они смотрели по сторонам, вглядываясь в лица прохожих, чему то улыбались, но Михаил ждал. Долго ждать не пришлось, один из обритых постоянно вертелся и когда он повернулся спиной, на его голом затылке стала видна легко опознаваемая татуировка. Это были «Третьяковские».
Михаил чертыхнулся практически в голос. Но пока всё было не так плохо, они тоже ещё не нашли Регину. Звать её было нельзя, приходилось быстро бежать, заглядывая в каждое лицо. На беду, именно в этот день, на рыночной площади было много молодых женщин. Или на счастье?
В десятках пролетающих мимо лиц её не было. Она могла уже закончить и сейчас возвращаться в отель.
— Михаил? – раздался уже знакомый голос Регины из за спины.
Он ринулся на звук, ещё даже не успев взглянуть, схватил её за руку и остановился. Нет, он бы никогда не заметил.
Её светлые волосы были аккуратно уложены, щёки всё такие же румяные. Только глаза меньше выделялись, оказавшись на фоне чистого лица, а не грязи. Она была одета в обтягивающий свитер, толстый, тёплый, но слишком светлый, быстро запачкается. Михаил одёрнулся, перестав рассматривать и оценивать качество закупки. Он вырвал из её рук очередную тряпку и схватив девушку за предплечье потащил за собой.
— Куда мы…? В чём дело? – слегка растерянно говорила Регина, ещё не понимая что происходит.
— Тихо. Тот ублюдок тебя сдал.
Она что-то пискнула, но Михаил уже не слушал. Он вёл её на выход со станции.
— Сейчас выйдем в перегон и быстро до… Чёрт! Чёрт!
На выходе в тоннель стоял бритый. Он прислонился к стенке, покуривая самокрутку, старательно ничего не делая. Михаил притормозил, взяв ладонь Регины, и не спеша повернул, стараясь закрыть её собой. Но в отличии от Михаила, бандиты видели её чистой и могли легко узнать. Грязь спасла бы больше.
Как бы там ни было, бритый отрос от стенки и так же не спеша, ещё неуверенно направился за ними.
— Не бойся.
Она не послушалась. Ёё ладонь уже вспотела так, что могла вот-вот выскользнуть, если не держать крепко.
Дойдя до отеля, Михаил резко завернул за угол, уводя с собой девушку, и не останавливаясь, зашвырнул её в свободную палатку, словно шар для боулинга, быстро задёргивая полотно.
Бандит за их спинами тоже ускорился, Михаил подбежал к своей настоящей палатке и подождав пока его заметят, скрылся за пологом. У любого жителя метро было своё оружие. Если у человека вообще хоть что то было.
На дне фельдшерского кейса лежал главный инструмент. Слегка выцветший пистолет Макарова и несколько полных магазинов к нему. Михаил усмехнулся. Сейчас один бы отстрелять. В эту секунду в палатку влетел бритый, скорость которого зазря не была оценена. Дотянуться удалось только до скальпеля, который он еле-еле схватил двумя пальцами.
Бандит повалил Михаила на пол, нанося несколько ударов кулаком. Скальпель он не заметил, так как тот выпал из рук, западая под спину фельдшера.
— Где сучка?!
Прикрикнул бритый поднимая Михаила за грудки и подался на встречу с силой врезаясь лбом в лицо. Детина был силён. Этот удар оглушил на несколько секунд. Со стороны толи доносилось, толи эхом повторялось, то самое, пресловутое «Где?».
Михаил опёрся руками в пол, хотя в этом не было необходимости, так как бритый его всё равно не отпускал. Алкоголь и возраст сделали своё дело, он не мог побороть этого бугая своими руками. Благо, этого не требовалось.
Нащупав ладонью ручку скальпеля, Михаил крепко обхватил его. Левый бок пронзила острая боль. Взглянув вниз, он увидел, приставленную вплотную к коже рукоять ножа, по которой начинала пробиваться кровь. Хорошо, что бандит ударил не в правый бок. Похоже, он был левшой.
Главное было не давать себе понять всю тяжесть ранения. Рука была здорова. Значит, могла двигаться. Плюнув в глаза бандиту, Михаил, что есть сил, резко вскинул правую руку, вонзая тонкое лезвие прямо в сонную артерию бугая, благо ещё не забыв от самогонки, где та находится.
Детина, только что открывший рот пытаясь что то выдать, отшатнулся. Из его горла на лицо Михаила хлынула горячая, тёмная кровь. Спихнув с себя навалившееся тело, он попробовал подняться. Нет, этого было нельзя сделать. Рана слишком глубока.
Полог палатки открылся. На входе стояла Регина.
— Не стой… беги к начстанции. Расскажи ему всё, он толковый мужик… А потом, беги в переход. Там скажи пограничникам, что от меня к Сергею Петровичу… мы с ним работали, должен помочь... Чёрт…
— Прости… - сказала она заходя в палатку и задёргивая за собой штору.
Сквозь накатывающую пелену Михаил смотрел, как она шарит по вещам, собирая что то в свой мешок, чуть не поскальзываясь на крови.
— Мне нужно бежать… -
— Ты дура! – прохрипел Михаил – Начстанции у меня от гонореи лечился, если я спрошу, он эту шантропу на километр к кордону не подпустит.
— Ты не знаешь этих людей…
— Какая же ты дура… Сборище гопников. Ты что думаешь, они ради тебя пойдут войной на Курскую? …Или на другой станции тебя не узнают?
— Прости.
Сказала она ещё раз, уже хлопая ладонями по карманам штанов Михаила.
— Дура…
Сил спорить больше не было. Её уже было не переубедить. Собрав всё что можно, не оставив без внимания даже кейс, Регина вышла из палатки оставив её открытой. Кровь из трупа уже начала вытекать в проход.
Спустя полторы минуты появились люди. Те самые трое, что шатались по рынку. Один из них зашёл в палатку, перевернув своего соратника, покачал головой и посмотрел на Михаила.
— Это ты его так, ублюдок?
— Пошёл ты к чёрту.
Бандит усмехнулся в шаг оказываясь над Михаилом и за грудки поднимая его над землёй, лицом к лицу. Боль вновь пронзила правый бок.
— Слушай сюда, фраер. Говори где сучка и валяйся тут дальше.
Можно было сказать им, что она только что ушла, и они ещё успеют догнать, если разделяться. Можно было потянуть время и дать ей уйти. Михаил думал сейчас совсем о другом. Зря или не зря он всё это сделал? Если ему удастся выжить, то видя в следующий раз человека между рельсами, он остановится? Сможет ли ещё раз накормить голодающего? Или даже если прямо сейчас обнаружит себя в тоннеле, смотрящим на лицо за спутанными волосами, то в этот раз плюнет и пойдёт дальше?
Нет. Даже в таком случае не сможет. Это было проклятье. Он понял, что не сможет. Не потому, что нашёл в себе сострадание в Регине, не от своего большого сердца, которое на самом деле давно ссохлось в маленький комок. Просто, потому что в этот момент, меж его пальцев уже была зажата чека от гранаты с разгрузки бритого, который всё ещё продолжал трясти Михаила.
— Живи…
— Стой, он говорит!
— Живи свободной, Регина…
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 11 "Одна ночь"
Ночь. Звезд нет. Луны тоже. Человек в старом, потрепанном временем резиновом плаще двигался среди опустевших домов прежнего мира. Капли дождя барабанили по капюшону одинокого путника. Его неторопливые шаги по мокрому, потрескавшемуся асфальту были совершенно бесшумны, несмотря на постоянно попадающиеся лужи под ногами. Но вдруг это неторопливое движение прекратилось и человек замер, поднял свою голову и направил взор на двухэтажное здание, окна которого светились желтым ярким светом, на фоне всего окружающего мрака. Прежде равномерное и неторопливое движение одинокого путника сменилось быстрым семенением в сторону строения. Пройдя мимо старого, развалившегося забора он направился в сторону выломанной железной двери, перешагнул через порог и не раздумывая начал подниматься на второй этаж, на встречу лившемуся из щелей потолка свету. Оказавшись на верху, он быстрым взглядом осмотрел окружающее пространство и подошел к двери, за которой явно кто-то разговаривал. Путник схватился за деревянную ручку и дернул на себя, как ни странно, она оказалась запертой. По ту сторону преграды раздался басовитый голос мужчины:
- Кто там?
Другой, более писклявый голос с усмешкой сказал:
- Мутант Печкин.
За дверью захохотали. Одиночка удивился этому легкомысленному отношению к незнакомцам, подобравшимся так близко к месту ночлега. Может их там много? Или им нечего здесь боятся? Странное место...
Буквально через несколько секунд смех прекратился и тот же голос уже более серьезно сказал, прервар размышления сталкера:
- Товарищ мутант, скажите, что вы хотите найти за этой дверью и откуда путь держите?
Путник задумался на миг и ответил:
- Мне б погреться да дождь переждать. Я со стороны Новгорода иду, долго уже...
Вдруг одиночка услышал шаги сзади себя. Медленно обернувшись, он увидел фигуру с ружьем в руках. Движение ствола вниз явно было намеком на то, чтобы все оружие путника оказалось на битом и гнилом полу этой двухэтажки. Не такими уж и простыми оказались эти люди. Ну это же естественно. Жизнь заставляет. Без простой предосторожности не выживешь.
В это время за спиной заскрипела дверь, и из-за нее полился свет, вырывая из мрака человека с ружьем. Молодого паренька, если быть точнее.
Открывавший дверь мужчина, лет пятидесяти на вид, державший в руках странную палкку с железным, умело привязанным и, видимо, острым, наконечником, вдруг произнес все тем же басовитым мужским голосом:
- Погреться, говоришь, хочешь? Ну мы как бы не против. Только давай сначала сбрось все свои пожитки вон в тот угол.
Путник, уже повернувшийся в сторону говорящего, проследил за движением его руки в дырявой на безымянном пальце перчатке.
- И про оружие не забудь, - добавил паренек, стоящий у лестницы, - а то мало ли поранишься, да и нас заденешь, не к чему это.
Когда ты стоишь между двумя вооруженными людьми, один из которых тычет тебе в бок чем-то похожим на копье, а другой того и гляди шмальнет сразу из двух стволов, то остается только подчиниться и выполнять требования. Если ты не сумашедший, конечно, или там жизнь надоела. Но незнакомый путник, к счастью, оказался человеком здравомыслящим, и аккуратно, без резких движений положил свои вещички в отведенный ему угол. Правильно сделал...
В это время паренек, опуская свое ружье, доставал из кармана небольшой блокнот с какими-то пометками. Шурша листочками, он переварачивал страницы грязными, длинными и тонкими пальцами, пока не нашел неисписанную. Ружье, в это время находившееся у него в левой руке, он вдруг повесил на плечо, и этой же рукой начал судорожно хлопать по своей куртке. Несколько хлопков и его кисть уже лезла в правый нагрудный карман, и немного порыскав в нем, явно что-то зацепила. И правда. В пальцах у паренька оказался небольшой, заточенный огрызок от когда-то полноценного карандаша. Поднеся его к блокноту, он неторопливо начал выводить что-то на листочке, тихо шурша грифелем о бумагу. Закончив писать, паренек поднял голову, изучающи осмотрел незнакомца. Еще что-то начирикав в своем блокноте, он обратился к путнику:
- Так, значит хочешь погреться после долгого пути? И еще не местный... - он почесал кончиком карандаша свой затылок. - Интересно... Назови себя.
Путник, все еще чувствующий направленное на него копье, или же что-то с ним сравнимое, после небольшой паузы, негромко, но четко произнес:
- Павел... Павел Сухой.
Паренек снова принялся выводить слова на листке, а когда окончил судя по выражению лица, доставляющую удовольствие кропотливую работу, спросил:
- Отчество имеете?
Столь немного странный подход к незнакомцам удивил путника, раздул в нем сомнения по поводу того, правильно ли он поступил, зайдя в этот старый дом. Ну а с другой стороны. Пришлось бы ему бродить под дождем, да еще и ночью по совершенно незнакомой местности. А тут на тебе и костерок под крышей, и компания имеется. Странноватая немного. Но может оно и не так. Мало ли паренек опись имущества производит, чтоб не затерялось, пока мы тут греться будем. Может тут цивилизация. А это местный чиновник. Павел посмотрел на человека с ружьем за спиной, улыбнулся и сказал:
- Не имеем.
Паренек со странным выражением лица посмотрел на улыбающегося самому себе Павла, и то ли с обидой, то ли со злостью проговорил:
- Я чего-то смешного сказал или на растяпу похожь? Ты что тут рот свой до ушей растянул, а? Ты смотри мне, щас я...
Вдруг за спиной незнакомца послышался тот самый, немного писклявый голос, назвавший несколько минут назад его мутантом, да еще и Печкиным:
- Не, Ванька, ну на растяпу ты реально похож, ты свою рожу то видел, весь чумазый, волосы в растопыпку.
За спиной кто-то заржал, видимо, сам говорящий. Павел еще больше улыбался, тем самым выводя из себя паренька, которого, как выяснилось, зовут Иваном. На вид лет шестнадцати, а может даже и моложе, но точно не старше. В изношенной до дыр пуховой куртке с большим количеством карманов и в старых, грязных, местами грубо и неаккуратно зашитых джинсовых штанах темно синего цвета. Волосы на голове, грубо обрезанные, слипшиеся от грязи, действительно, были взьерошены и стояли как попало. На лице творился такой же хаос. Оно, видно очень давно не мытое, вдруг напомнило Павлу героя мультфильма “Мойдодыр“, что не позволяло убрать столь неприятную Ивану улыбку, а лишь усиливало ее. - Перестань лыбится! - вдруг со злостью произнес Ванька, взмахнув рукой с карандашом в руке. - А то отправлю тебя отсюда подальше без твоих вещей, вот и посмеемся!
Из-за спины вышел мужик, в руках которого была палка с железным наконечником, и встал перед Павлом, закрыв собой уже готового взорваться паренька.
- Ты это, лучше перестань улыбаться, то он у нас немного вспыльчив. Сам понимаешь, молод еще. Когда свои подшучивают, он не так реагирует, а вот если незнакомец, то все, крышу сносит, - он опустил импровизированное копье острием вниз и правой рукой неопределенно помахал вокруг своей головы, - и что же, правда, заставило тебя так улыбаться?
Иван, вроде чуть успокоившийся, уже подошел к только что вышедшему из дверей обладателю немного писклявого голоса и дал ему рукой по голове, но не сильно. Наверно, чтобы показать незнакомцу, забредшему к ним, кто тут главный.
Павел, невольно наблюдавший за этим действием, повернул голову к мужику, только что задавшему ему вопрос, и ответил:
- Да я о своем... “Мойдодыр“ вот вспомнился, - он мельком глянул на смотрящего на них Ивана, - воспоминания нахлынули.
Мужик улыбнулся. Он, видимо, тоже вспомнил о герое советского мультфильма. Но вдруг выражение его лица сменилось, оно вдруг потускнело и глаза его опустились... Вроде столько лет прошло, но в памяти все осталось. Лишь стоит чему-то зацепить одно воспоминание, как за ним по цепочке уже идут следующие и так бесконечно. Ты невольно сравниваешь жизнь до и после того дня. При этом зная, что никогда больше не вернешься обратно. И лишь они, воспоминания, будут вечно напоминать тебе о той жизни. Пока не покинешь ее. Но ты сам свыкаешься с этой мыслью, потому что понимаешь: ничего не изменить, нужно жить, нет, выживать. Ибо ты - свидетель момента, который поменял историю. Ты - ее хранитель и обязан передать следующему поколению представления о мире прошлом, дабы они не повторили твоих ошибок, исправили то, что ты натворил...
- Что такое “Мойдодыр“? - вдруг с ноткой необычного, похожего на детский, интереса в голосе спросил Иван.
Мужик резко поднял голову и, повернув ее в сторону спрашивающего, улыбнулся:
- Всему свое время, я тебе потом объясню. Идите в комнату, приготовьте миску для нашего нового друга. - он посмотрел на вещи, лежащие в углу, - Я думаю, гость не представляет опасности, - перевел взгляд на лицо Павла, - ведь правда?
***
Огонь костра равномерно освещал стены комнаты с оборваными временем обоями. Дым держал свой курс в зияющую в потолке дыру, накрытую куском шифера, лежашего на стоящих по углам отверстия пеньках. Комната небольшого размера, явно обжитая, по периметру стен стояли скамейки и древний, покрытый порваным пледом диван. Костер возведен не просто на полу, а на округлой площадке, выложенной из красного, местами колотого, кирпича в два ряда. И судя по всему место, в котором находился Павел, является пусть не постоянным жильем, но используется оно часто, это факт.
Все расселись на пнях, очень низких, но достаточно широких, которые были разложены вокруг костра. Один лишь Ванька стоял у окна без стекол и без рамы и внимательно смотрел на улицу. Что там можно высмотреть? Ведь темень, хоть глаз коли. Ни черта не видно. Зато Павел понял, как его обошли сзади. Из этого окна торчала лестница, по которой, видимо, паренек и спустился вниз, когда услышал возню за дверью.
Все так просто!
Помимо тех, с кем путник встретился в коридоре, в комнате сидел еще один мужик, на вид лет пятидесяти, в ватнике и в шапке-ушанке, наклоненной немного на бок. В руках у него была охотничая двухстволка, которую он тщательно рассматривал. Когда в комнату вошел Павел с его товарищами, то мужик в ушанке с улыбкой взглянул на незнакомца и проговорил:
- Здравствуйте, мутант Печкин! С чем к нам пожаловали? Газетки за 33 год не найдется? А то телевизор сломался, а в мире что происходит узнать хочется, поди что интересного творится.
Судя по улыбкам на лицах, у всех в комнате было хорошее настроение. Как же замечательно находится в таком месте! Так просто избавиться от страшного мира за этими стенами не всем удается.
У костра сидели с таким же настроением. Мужик с ружьем, которого здесь звали просто Саныч рассказывал, а может и сочинял, истории о сталкерах. Его очень внимательно слушал Ванька и другой молодой паренек - Васька. Павел тихо разговаривал с Петровым, тем мужиком, который тыкал в него копьем минут двадцать назад. Он рассказывал путнику о этом месте, назвав его третьим постом, где он, Саныч и их подопечные Иван и Василий проводили большую часть своего времени. Это одна из самых безопасных местностей, и поэтому на дежурство сюда брали подростков. Их смена подходила к концу, здесь они провели уже четвертый день, а по норме должны пять. Днем проверяют капканы, установленные еще группой, обитавшей здесь до них. Так как темнело рано, то по бессонным ночам Саныч травил байки молодым о бывалых сталкерах, которые выбирались живыми из города. О том, с какими тварями они встречались там и другую чепуху. Разговаривали о жизни до взрыва, но это редко. Парни в Поселении прочитали уже все рукописные книги, если так можно назвать тетради в клеточку 96 листов, в которых люди, пережившие катастрофу, писали о прошлой жизни.
Разговор прервал Саныч, обратившись к Павлу с просьбой рассказать о себе, откуда он, чего делает в их краях.
- Да что рассказывать, иду со стороны Новгорода, скитаюсь так сказать по земле матушке. Брел в этой темноте да и заметил свет в вашем доме. Так и сразу сюда. Уж очень устал от непроглядного мрака этого, ноги отвалится готовы, путь то не близкий.
Во время речи гостя Иван, все еще стоящий у окна, демонстративно отвернулся и не слушал говорящего. Это заметил Петров и, улыбаясь, сказал ему.
- Все дуешься, Ванек? Что ж ты гостя-то не слушаешь. Он может в таких передрягах побывал, что в жизне нигде не услышышь больше. Мы то с Санычем близко к городу и нос сувать не станем, боимся. А этот, смотри, сам оттуда идет, да цел еще.
Павел, дослушав Петрова, вдруг снял с своего пальца перстень с интересным орнаментом и обратился к Ивану:
- Эй, парень, не обижайся. Я ж так, не со зла. Ну давай на мировую, держи, - он кинул перстень пареньку и тот засиял, - золото высшей пробы! Нашел в одной квартире в Лесной, когда от мутантов там прятался. Не боись, не фонит.
Иван подбежал к путнику и крепко пожал тому руку. Васек, завидно глянул на него, но сразу успокоился. Пустяк.
Саныч после того, как Ванька присел у костра и начал разглядывать подарок на своем пальце, продолжил разговор с Павлом.
- А правда, поведай нам какую-нибудь историю из своей жизни, ведь ты же в городе бывыл, а там без прилючений не обойдется. Наслышался я от сталкеров.
Путник усталым взглядом посмотрел на Саныча.
- Большая часть историй - брехня. Если удалось выбраться живым из города - считай повезло. Значит в пути ничего понастоящему страшного не произошло. И дальше окраин мало кто продвигался, а возращались единицы. Слышал, наверное, про них? Как я понял, померли все уже. Болезнь какая-то чтоль, не поймешь толком. Но теперь дальше и не ходят. Боятся. Ясен пень! Но могу поведать историю не менее странную, но происходящую у все того же города. В деревушке, название не припомню уже. Память сдает. Может тоже хапанул в городе вредного. Осесть пора. Так что, будете слушать?
Ванек заметно воспрял и внимательно уставился на Павла. Василий зашевилился и подготовился слушать.
- Только перед тем, как я начну свой рассказ, скажите, что Иван записывал в блокнот?
Ответил Саныч.
- Перепись населения типо, - он усмехнулся, - докладываем в поселение о тех, кого видим. Приметы там характерные, одежда, оружие. Если к нам забредут, как ты например, то и имя. Ванек ответственен за это. - он глянул в сторону паренька, тот сделал серьезный вид, показывая важность доверенной ему роли.
- Ну что, начинай. - произнес Петров.
- Поехали! - подхватил Василий.
- Слушайте. Где-то недалеко от города, в дереушку, название которой, как я уже говорил, не помню, шла группа людей...
***
- Если верить карте, то поднявщись на этот холм, мы окажемся прям у входа в деревню.
Говорящий устало махнул рукой на вершину холма.
- Надеюсь, уже темнеет, и устал я жутко. - произнес другой шедший, прихрамывая на правую ногу.
Всего было пять человек. Шагали тяжело, явно уже долго. Все в резиновых плащах. Дождь барабанил по ним, раздражая путников.
- Хватит ныть, Вадик. Надо было под ноги смотреть, может быть и не попал бы в капкан. Хотя, ты везучий, все равно бы вляпался. - поправляя противогаз сказал человек, идущий первым.
- Вот скажи, Димон, нахрен его с собой потащили? Столько времени потратили доставая его из ловушки, давно бы в деревне сидели консервы жрали. - замыкающий обгоняя хромого толкнул его плечом, - Че толкаешься, ну отошел.
- И сожрали бы нас еще в Лесной. Топором он махает получше чем ты стреляешь. Скажи, не правда, Косой?
- Отбились бы и без сопливых...
Вершина холма была уже близко. Близилась ночь. Группа продолжала идти не в силах ускорится.
- Серый, - Косой поравнялся с впереди идущим, - стопарь мне нальешь, когда в деревню поднимимся. Подлечиться надо бы.
- Тебе бы только выпить - усмехнулся тот, к кому была обращена просьба.
- Тебе че жалко? Вот хрен тебе спину прикрою!
- Да я б с радостью, но нет у меня больше. Но может в деревне самогонку найдешь где-нибудь в погребе. Мы считай тут первопроходцы.
- Ох! Там такая ядреная смесь уже наверное. Радиация. Двадцатилетняя выдержка. Ух! Давайте там быстрее!
Косой махнул рукой на куда-то на вершину холма и вернулся на свое прежнее место за Серым, но продолжил говорить.
- Ванес, а сколько домов в деревне этой?
Сталкер, шедший за Димоном, поднял голову немного вверх и сделал вид, будто что-то считает на небе.
- Ну на карте двадцатилентней давности вроде три, может четыре, мало в общем. Небольшая деревушка. Слышал где-то что ее немцы во Вторую мировую войну жгли и над людьми там издевались. Так после Второй мировой ее и не отстраивали больше.
- Не, ну ты умеешь обрадовать - идем ночевать на кладбище.
- Ты сейчас находишься на одном огоромном кладбище.
Группа поднялась на холм. Дальше предстоял спуск вниз, к деревне. Наступивший мрак не давал разглядеть, что находится внизу. Но через минуту из уст командира раздалось долгожданное:
- Пришли.
- Товорищи, поздравляю! Все-таки деревня в наличие есть, следовательно кости погреть нам будет где, - Серый, расстегивая висевшуюю на плече сумку, достал побитый дозиметр. - Ну те на!
Вадик, в это время освещающий фонарем деревню, нервно водя правой рукой по рукоятке топора, резко повернул голову к человеку с прибором и с тревогой спросил:
- Что там? - он сглотнул, - Совсем плохо?
Косой, махая руками, обернулся к говорящему.
- Опять ноешь! А тебе бы не помешало схватить дозы побольше, может тогда и вышло все плавучее.
Серый положил дозиметр обратно в сумку и не спеша принялся снимать противогаз.
- Ну что, ребятки. Я, конечно, не знаю как такое произошло, но здесь чисто. Ну, относительно.
Уже два положительных момента.
Как же замечательно началась ночь. Такая мысль промекнула у каждого из членов отряда и лишь Вадик был навеян ощушениями чего-то неправильного...
***
В доме было сухо. Удивительно, но дождь не проникал в это ветхое строение. Столько времени прошло уже, а оно вроде цело. Ну что, это еще одно везение для отряда, не слишком ли много? Не поплатиться бы за такую пруху позже.
Димон крепил фонарь к низкому потолку, Серый шелестел бумагами на столе, рассматривал их, потом комкал и бросал в угол.
- Здесь до катастрофы жили. Вот тебе и письма за 2011 год, - он взял конверт, внимательно рассмотрел его и просто кинул на пол, - но, судя по бардаку, собирались в спешке за долго до Взрыва и встретили Конец Света в другом месте.
Косой с ножом в руках ползал по полу. Люк, ведущий в подвал, не давал себя открыть. Но только не ему. Еще немного и с преградой было покончено. Не долго думая, мужик полез вниз да чуть не свалился. Прогнившая лестница сломалась, как только сталкер поставил ногу на первую ступеньку. Но удержавшись, он продолжил дело. И через минуту из подвала послышался радостный крик:
- Мужики! Готовьте стаканы! Тут родненькая моя! Эй вы, сверху, принимайте!
В дыре показался большой бутыль с мутной жидкостью. Ванес, не долго думая, схватил подачу, поднял бутыль на уровень головы и, улыбаясь, помахал им.
- Вот она, силушка сталкерская! - говорил, отряхиваясь, уже выбравшийся из подвала Косой, - сейчас по стаканчику и ночь удалась!
- Ты что, реально это пить собрался? - Серый, тыча пальцем в бутыль, обратился к Косому. - Не, ну радиации тут походу дела нет, хотя качество продукции со временем ухудшилось, но. Важно одно но! Ребятки, мне порция без очереди!
Настроение у всех поднялось на самую высокую планку. Столькими положительными моментами в одну ночь не могла похвастаться ни одна группа. А у них получилось!
В центр комнаты перенесли круглый стол. Бутыль был открыт, стаканы на столе появились быстро и незаметно. Суета, шум в доме, говор людей — все создавало атмосферу праздника до катастрофы. Нашлись способные выдержать вес человека стулья. Все расселись. Все, кроме Вадика.
- Э, Вадюха, давай с нами хлопнешь стопочку. Садись. - Димон, водя стаканом по столу, уставился на отшельника.
- Да ну его! Ванес, разливай!
- Подожди! - он махнул рукой на Косого. - Ты что, не уважаешь нас? Смотри бросим тебя здесь, и поминай как звали!
Вадим был не против выпить, но не этот древний самогон. Пришлось повиноваться. Выбора не было. Он подошел к столу.
Жидкость полилась в стаканы. Постапокалипсическое застолье только начиналось. Все взяли в руки свои тары и встали.
- Ну, мужики, за удачную ночь!
Звук удара стекла о стекло, радостные крики сталкеров — все это происходило одновременно. Выпив содержимое, путники по очереди, аккуратно, начали подцеплять из открытой консервной банки закуску, а Ванес уже взял в руки бутылку и принялся разливать по второму кругу. И так продолжалось бы еще долго, если бы не один момент. Вадик, изрядно опьяневший уже после первой стопки, взял в руки бутыль, дабы наполнить уже опустошенные стаканы, но не удержал сосуд, и он с шумом повалился на пол, осколками разлетаясь по комнате.
Все произошло мгновенно. Косой с ножом в руках уже летел на виновника произошедшего. Если бы нападающий был трезв, то без смертей бы не обошлось. К счастью, нападающий промахнулся, и орудие на половину лезвия ушло в деревянную стену. Попытка его вытащить провалилась, и в дело пошли кулаки. Но тут в себя пришли Серый с Димоном и ловкими движениями повалили Косого на пол.
- Успокойся, Санек! - крепко прижимая к полу сопротивлявшегося говорил Димон. - Нам еще дальше идти. В четвером мы точно не проберемся!
- Забудь ты про эту бутылку, ща сгоняем в другую хату, може там че в подвале имеется. - махнув кулаком на прижавшегося к стене Вадика, произнес Ванес.
Косой перестал сопротивляться и устало положил голову на пол. Димон с Серым переглянулись, схватили его под мышки и медленно подняли на ноги.
Он, отряхиваясь, пошел к двери, но резко повернулся и мощным ударом в голову повалил Вадика на землю. Посмотрев на упавшего, Косой ухмыльнулся, надел капюшон, включил фонарь и вышел на улицу.
- Справедливо. - подытожил Ванес.
Минут пять Вадик лежал без движений. Боль пронзала всю голову насквозь, зацепляя каждый нерв. Уже изрядно опухшая щека ныла, затылок как будто лежал на стеклах. Кое-как поднявшись, он, шатаясь, подошел к столу. Ванес, Серый и Димон уже перебрались в другую комнату и раскладывали спальники, о чем-то горячо споря. Взяв в руки пустой стакан и поглядев на дно, Вадик небрежно кинул его на стол.
- Э, что расселся! - Димон вышел из дверного проема, подошел к стене и принялся выковыривать из нее нож. - Сбегай лучше в третью хату, там в подвале порыскай. А то если Косой не найдет еще один бутыль... Боюсь, тебя уже ничего не спасет.
Вадик повиновался. Все еще шатаясь, он добрался до двери и покинул хату. Закрыл глаза. Сделал глоток свежего воздуха, наслаждаясь его оживляющей силой. Но когда он распахнул веки, увиденное им показалось очень необычным. На улице был день. Хмурый, но без дождя. Прошло всего около часа после того, как они вошли в этот дом, а здесь уже светло. Странно. Невозможно. Недоумевающий сталкер, забыв про боль, осматривал окрестности. Пока не увидел это. У старого, огромного дуба стоял человек в одежде, очень похожей на фашистскую, которую он видел на старых фотографиях в одном из домов в Лесной. Этот незнакомец махал пистолетом в руках перед четырьмя людьми, одетых в лохмотья. Что-то крича им на непонятном языке, он вдруг ударил ножом в живот крайнего слева. Вытащил его и отбросил в сторону. Поднял с земли топор. Удар пришелся второму в голову. Так и держась за ручку томагавка фашист выхватил пистолет и выстрелил в левый глаз третьему несчастному. Четвертому пули вошли в тело, но тот остался жив. Убийца, взяв нож, ударил им в правую, а затем в левую ногу сидящему, встал и произнес:
-Gut! Sehr gut!
Остолбеневший Вадик не мог пошевелиться. Но он не боялся. Совершенно. Наоборот, ему нравилось это. Оцепенение исчезло и он сделал несколько шагов в сторону неизвестного. Фашист обернулся и с улыбкой сказал:
- Я тебя ждал.
Все, что творилось дальше, было как во сне. Они сели на скамейку. Происходившее уже не казалось Вадику чем-то необычным. Он разговаривал с новым знакомым о смерти. Фашист говорил, что она неизбежна. Поэтому иногда нужно помочь некоторым людям покинуть жизнь. И именно они двое могут решать их судьбы. Лишние должны умереть.
- Ты знаешь, что делать. Держи. - фашист смотрел на собеседника и улыбался, доставая из-за спины нож.
Взяв орудие из рук незнакомца, Вадик закрыл глаза. Открыв их, он оказался в том же месте, но было уже темно. Фашист пропал. И шел дождь. Не долго думая, он поднялся со скамьи и направился к дому, куда пошел за самогоном Косой. Распахнул дверь. Быстрыми шагами приблизился к выбирающемуся из подвала сталкеру. Тот заметил пришедшего.
- Ах, сволочь пришла. Ты только представь что было бы, не окажись тут еще одна бутылка. Че смотришь своими тупыми глазами, уйди отсюда. Или тебе мало?
Косой с сосудом направился к выходу из хаты, но перед ним встал Вадик.
- Ты совсем бессмертный, а? Добавки хочешь? Так я организую. Отошел, то щас тебе...
Но он не успел договорить. Нож вошел в живот. Бутыль упал на пол, разлетаясь осколками по комнате.
- Что же ты творишь, теперь пить нечего. Ай-я-яй. - Вадим вытащил нож из податливой плоти, и посмотрел в глаза Косому. - Надо тебя наказать.
Следующие удары шли с перерывом в несколько секунд. Убийца улыбался. Косой, упавший на пол, был уже мертв. Но это не останавливало вершителя судеб. Он еще раз пять воткнул нож в лежащего человека и встал. Вытирая орудие мести о штанину, пнул труп и вышел на улицу. Была все та же ночь. Значит, дело не выполнено до конца. «Еще трое лишних людей» - промелькнуло в голове у Вадика. С ними справиться будет посложней. Нужна стратегия. Подойдя к входу в дом, где собирался ночевать отряд, он остановился. План был готов. Три удара кулаком в дверь. Шаги. Ванес с автоматом в руках. Голос.
- Че стучишься, не заперто.
Вадик, уже спрятавший нож, ответил:
- Мне помочь надо, там в подвале самогонка есть, но одному не достать.
- Вот же ты хлюпик! Ну пошли. Ничего без батьки не можешь.- он вышел из дома. - Куды?
Убийца махнул рукой на хату, в которой произошла казнь Косого. Ванес шел впереди, не подозревая того, что это его последний поход. Последняя ночь. Дверь была не заперта. Фонарик наткнулся на труп, лежащий в середине комнаты. Сообразив, что произошло, Ванес снял с плеча автомат и повернулся к Вадику. Поздно. Топор вошел точно в середину лба. Лицо с застывшей гримасой страха заливалось кровью. Наслаждение. Необыкновенное чувство охватило убийцу. Но нельзя терять времени. Нужно действовать дальше. Вытащив орудие из несчастного сталкера, Вадим направился в дом к оставшимся членам отряда. Он исполнял свое истинное предназначение — очищение мира от негодных людей.
Еще немного. Дверь. Комната с осколками. Проход в другую комнату. Все происходило очень быстро. Никто ничего не успел понять. Пистолет, оказавшийся в руках у Вадима, выстрелил. Пуля вошла в левый глаз. Третьим негодным оказался Димон. Серый уже снимал автомат с предохранителя. Не успел. Три выстрела. Все достигли цели. Автомат упал первым. Серый вслед за ним. Вадик, выбросив пистолет и взяв нож, медленно подошел к умирающему. Тот, захлебываясь кровью, промычал:
- Тварь!
Первый удар пришелся в левую ногу, второй в правую. Невыносимая боль. Страх. Вадик встал. Он оставлял Ванеса умирать в муках. Его предназначение исполнено. Такого наслаждения он прежде никогда не испытывал. Неторопливыми шагами инквизитор направился к выходу из дома. Последний раз взглянул на трупы, улыбнулся. За дверью был день. Хмурый, но без дождя. У старого, огромного дуба стоял фашист махающий пистолетом перед четырьмя людьми. Ими были Косой, Ванес, Димас и Серый. Все произошло так же, как и в прошлый раз.
Фашист обернулся. Улыбка на лице. На знакомом лице. Да, Вадик видел перед собой самого себя, только в другой одежде. Ничего необычного. Они сели на скамейку. Обсуждали сотворенное. Фашист поздравил Вадика с успешно выполненным предназначением. Заговорили о будущем. Еще столько негодных людей живет в этом мире...
***
Саныч сглотнул.
- Слабый человек, не выдержал.
Павел смотрел в глаза говорящему. Такой истории не слышал никто в этой комнате. До этой ночи.
- А откуда такие подробности? - Петров с сомненьем посмотрел на гостя. - Придумал же, да?
Рассказчик улыбнулся и ответил.
- Однажды я с группой сталкеров наткнулся на три растерзанных трупа членов нашего отряда. Они ушли вперед нас, проведать путь. Мы ждали сигнала. Не дождавшись, пошли вперед и нашли их убитыми. Уже смеркалось. Дальше идти было нельзя. Пришлось ночевать прям там. Расставили часовых. И не зря. Убийца выбежал на меня с топором. Я увернулся. На шум прибежали и схватили нападающего. Допрашивали его. Он и рассказал эту историю. Еще с такой гордостью. Решили связать его. Так и продержали до утра. Я следил за Вадимом. Он разговаривал с кем-то, смотря в пустоту. Утром его застрелил командир. Труп так и остался лежать там.
- Бывают же люди, - вздыхая, произнес Петров. - Не все могут остаться человеком.
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 10 "Выбор"
«…Тварь ли я дрожащая, или право имею?». В 2033 году, рассуждения Раскольникова звучат полнейшим бредом, так как «слабый» человек тварь по определению, «сильный» — имеет право. На что? Да, по сути, на всё! Какая к чертям совесть, если хочется жрать. Нет, вы не поняли, не кушать, выбирая среди экзотических яств, а питаться тем, что дают. Рацион небогатый в основном грибы и крысы, а ничего больше просто не найти после термоядерной войны и двадцатилетнего заточения на единственной построенной станции Омского метрополитена — «Библиотека имени Пушкина». При этом чтобы «верхи» не поубивали друг друга, а «низы» не роптали, всем без исключения жителям предоставлялся выбор. Раз в три года стань сильнейшим в одном из четырёх секторов, выйди на арену, проведи два боя с претендентами и один с правителем станции, и в случае успеха займёшь его место. «Выборы» длятся три недели. Всем кто прольёт кровь не в рамках турнира — смерть, ибо таков закон. Придёт время и в жутких правилах лотереи попробуют разобраться потомки, но так ли важна их оценка, если даже при жизни жители «Пушкинской» не верили ни в бога, ни в чёрта…
* * *
Слетевшая с петель дверь с грохотом упала внутрь помещения. Человек, сидящий за массивным столом, отбросил стул, развернулся, выхватил пистолет и несколько раз выстрелил в сторону ворвавшихся к нему людей...
— Всё-таки Лапа был трусом, — обтирая нож о рубаху убитого, произнёс Семён Карманов.
— Гарика убил, сука! — плюнув на пол, зло сказал Леонид Рашидов.
— И меня гад подстрелил, — держась окровавленной рукой за косяк и кривясь от боли, прошипел Димка Дубов.
Никто из них больше не произнёс ни слова, так как в комнату тихо вошла стройная женщина. Длинные чёрные волосы водопадом падали на обнажённые плечи. Она была в чёрном платье, открывавшем высокую грудь почти до сосков и глубокую ложбину между грудями. Красивое лицо застыло маской презрения, и только глаза полные слёз, выдавали её безмерную скорбь. Опустившись на колени перед убитым мужчиной, она закрыла ему глаза и тихо произнесла:
— Через три дня мы встретимся на арене, таковы правила, а сейчас все вон!
— Э, женщина! Закрой свой поганый рот, — злобно крикнул Карманов. — Не забывай, кто твой новый господин.
— Карман, не мельтеши! — вмешался Рашидов, по кличке Рашпиль. — Ты тут не один.
— Ты меня одолей сначала, — огрызнулся Семён. — Дуб, ты в теме?
— Шикарная сучка, хочу её! — произнёс Дубов, направляясь к выходу.
Услышав последнюю реплику женщина, вздрогнула, потом не спеша встала с колен и повернулась лицом к убийцам мужа.
— Пошли вон! — твердо повторила она.
Карман и Рашпиль, сжав кулаки, уставились на Марину Лапкину, жену убитого ими правителя. Первый, раздевал женщину глазами, пуская слюни и ехидно улыбаясь, второй, недоумевал, по его понятиям перед ним стояла низшая тварь, без права голоса. Обстановку разрядили вошедшие в комнату старейшины. Люди в длинных балахонах убрали тела убитых, приладили на место входную дверь и тихонько вышли вслед за претендентами. Остался лишь высокий, седой старик, замерший у стола.
— Отец, Олег не был трусом! — произнесла Марина, когда все покинули помещение.
— Закон гласит, что раз в три года, выбранные в секторах претенденты, бросив вызов правителю, имеют право, сразится с ним на арене. Победитель становится правителем, ему достаётся всё, включая жен и имущество, проигравших.
— Олег победил пять раз и имел все шансы на успех! — выкрикнула женщина.
— Кто надоумил твоего идиота перенести сроки турнира и где он достал оружие?
— Паша заболел. Мы… за лекарствами… туда…, — тыча указательным пальцем в потолок, захныкала Марина.
— Ты! — старик, молниеносно развернулся и схватив женщину за горло злобно бросив ей в лицо, — Ты хоть понимаешь что натворила?
— Мой сын умирал, — хрипя, произнесла женщина.
Отец убрал руку с горла дочери, а затем наотмашь ударил её по лицу. Удар был несильным, но обессиленной женщине хватило и этого, чтобы упасть на пол.
— И что? Он думал, что сможет править этим быдлом вечно? Наивный слюнтяй! Когда пятнадцать лет назад он пришёл ко мне, и попросил твоей руки, я предупреждал, что рано или поздно за маленький рай между твоих ног придётся заплатить жизнью. Ты убила всех: его, себя, и моего внука. Сейчас это лишь вопрос времени.
— Олег любил меня! — сквозь слёзы прошептала Марина.
— Лучше молчи! — тяжело облокотившись, на стол произнёс глава старейшин.
Сил жить дальше почти не осталось. Разум наводнили воспоминания. Война загнала его под землю, исковеркала душу, лишила надежды, но ведь и её могло не быть. В 2013 году, когда прекратилось финансирование, власти города, приняли решение использовать бесплатную рабочую силу и за её счёт продолжить строительство Омского метрополитена. Единственную станцию, пришлось углубить, превратив в пяти уровневую подземную тюрьму. Заключённым за ударный труд на благо второй столицы Сибири пообещали досрочное УДО. Администрация мэрии пригласила на место начальника охраны созданной с нуля фирмы, его, полковника запаса Сорокина. «Всё лучше, чем просиживать штаны на пенсии» — решил Иван Васильевич и согласился. На пять тысяч зэков четыре сотни бойцов хотя по штату числилось семьсот пятьдесят, но кто же откажется от премии в конверте равной месячному окладу. Триста пятьдесят мертвых душ — «детишки» политической элиты Омска, Новосибирска и других близлежащих городов.
Когда сверху шарахнуло, заключённых заперли в камерах. Что ещё оставалось? Как иначе держать в узде воров и убийц. Сорокин выбрал из них самых благонадёжных, на его взгляд, вместе с охранниками они увеличили площадь свинофермы, наладили производство грибов, восстановили подачу воды.
Да, это была тирания, мясо и женщины охране, заключённым грибы и крысы, но страшно представить, выпусти их сразу. В таком режиме тюрьма просуществовала пять лет, а потом случилось то чего он больше всего боялся — заключённые взбунтовались. Погибло больше половины личного состава. Оружие не помогало, зеки рвали плоть охранников зубами. Несколько сотен восставших расстреляли, но у подполковника осталось слишком мало людей, чтобы победить или вновь запереть «зверьё» в клетки. Кровь была везде — ею были залиты пол и стены. Сорокин и его люди заперлись в пятом женском секторе, где хранилось оружие и последние запасы еды. В то время когда в других секторах жрали крыс и себе подобных, его охранники пили самогон и имели женщин. Приказы командира они игнорировали. Их предали заключенные из хозяйственной части, и началась резня. Полковник успел скрыться в туннеле под рекой. Под его началом осталось семнадцать бойцов, а через месяц к нему пришёл Олег Лапкин по кличке Лапа.
— Зеки зарезали почти всех свиней, сломали водопровод, больше сотни, погибла выйдя на поверхность, а после массовых изнасилований большая часть женщин покончила с собой. Образовалось несколько групп, которые постоянно выясняли между собой отношения. Олег стоял во главе одной из них.
— «Кровные братья», он мне рассказывал, — произнесла Марина.
— А, он говорил тебе, что своих врагов «братья» подвешивали вниз головой, перерезали горло, и умывались кровью, принося клятву верности своему лидеру.
— Ты врешь! — закричала женщина.
— Когда объявили первые «выборы» он заперся со своей бандой в первом секторе. Лапа, стал правителем победив других претендентов. Позже, я узнал что он, — старик кивнул в сторону места где недавно лежал труп, — умертвил целый сектор.
— Все «братья» считали себя достойными престола. Это был честный бой!
— Честный? Я видел убитых им своими глазами. Тридцать восемь обезглавленных тела. Головы кучей свалены у стены. Среди них четыре женские и две детские. Олег стремился к власти и получил её уничтожив свою банду. Его боялись все, а ненавидели даже больше чем нас.
— Когда отец чего-то хотел он это получал, — произнёс вошедший в комнату юноша.
Мать бросилась к сыну.
— Паша, родной, ну зачем же ты встал, тебе лежать…
— Дед, ты нам поможешь? — перебив мать, спросил Павел.
— Я вам не нужен. Шансов на выживание у вас нет. Сектору старейшин запрещено выдвигать своего кандидата на арену, а если бы и мог, какие из стариков и женщин воины. Твой отец мёртв, ты слишком юн чтобы заменить его. Сдайтесь на милость победителю или умрёте.
Тяжёлой походкой старик направился к выходу. Он уже не считал, что десять лет назад сделал правильный выбор — подарил свою дочь самому сильному человеку на станции. Их любовь стала для него неожиданностью. Монстр оказался способен по-настоящему любить. Его дочь не полюбит другого, внук не будет терпеть отчима тирана, он просто не вылечиться. Они с Олегом не раз «убирали» таким-образом сильных претендентов. Он ничем не мог им помочь. Он уходил умирать.
— Отец, постой! Старейшины не имеют права выдвинуть кандидата мужчину? А женщину, могут? — спросила Марина.
— Что? Женщину? — ответил он, не совсем понимая, о чём его спрашивает дочь.
— Дед, думай быстрее! Ты же сам закон писал, — воскликнул внук.
— Можно, но они никогда тебя не примут, — сказал старейшина, глядя в глаза дочери.
— Вот мы и посмотрим, кто на что способен, — ответила женщина. — Не зря же вы с Олегом меня драться учили.
— Правильно, мам покажи им всем!
* * *
Кроваво-красные лучи восходящего утреннего солнца освещали мрачный пейзаж мёртвого города. Уходящих в руины сталкеров провожал парнишка лет десяти. Последней в группе шла его мама.
— Внимание-внимание! Поезд отправляется с первого пути! Всех пассажиров просим занять свои места, провожающих просим выйти из вагона, — проговорила женщина.
— Мама, ты о чём? — спросил Павел.
— Эти слова часто повторяла твоя бабушка, моя мама, она кондуктором работала.
— А как её звали? — заинтересовался мальчик.
— Надежда! — ответила Марина Лапкина.
— Надежда, — растягивая гласные, повторил мальчуган. — Красивое имя, правда, мам.
— Да, сынок, а ещё в этом имени заключён смысл нашей борьбы со всеми жизненными невзгодами.
— Дед говорит, что выходить на поверхность опасно, город может забрать ваши жизни. Давай вернёмся на станцию, — захныкал малыш.
— Дедушка ошибается, он же совсем старенький. Придёт время и мы будем жить наверху постоянно, — мечтательно произнесла женщина. — Но это не значит, что деда не нужно слушаться, — поцеловав на прощание сына, закончила Марина и побежала догонять свой отряд.
— Ушли? — спросил выглянувший из люка дед.
— Ушли! — печально ответил Павел.
— Тогда спускайся, нечего под солнцем торчать.
— Ты обещал рассказать как мама дралась на арене.
— Я тебе уже раз сто рассказывал! К тому же твоя мать уже год как её отменила.
— Деда, ты обещал!
— Хорошо, стервец, только не здесь, — улыбнувшись, произнёс полковник Сорокин.
— Деда, постой! Я уже! Расскажешь как мама Карману шею сломала?
* * *
Считается очевидным, что все люди созданы равными и каждый наделён Создателем неотъемлемыми правами. Когда один из многих начинает конкурировать с Богом, меняется история, умирают лучшие представители общества, но есть и другие, он или она, кто может остановить апокалипсис в человеческих душах. Всегда есть выбор, а человек слаб, но только если сам себя таковым считает...
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
(продолжение)
С ним вернулась группа с едой, и сказали, что благодарны, что они вычистили это место, фон немногим упал и ходить можно без противогазов. И предложил им жить здесь на условии, что они будут следить за этим храмом, в обмен за еду и защиту.
Братья и согласились и тогда поняли они, что бог с ними, что он видит силу их веры, и прислал им помощь.
Григорий тихо разбудил меня,
- Вставай брат, мы едем.
Я тихо встал, и пошел за ним.
В коридоре было темно, Григорий держал меня за руку, он шел уверенно, видимо хорошо знает каждый закуточек здесь. Мы спустились вниз, машина была готова, сталкеры сидели за столом, и Григорий сказал, - « Садись, поешь, путь будет долгим».
Все тоже грибы, но с чистой водой. Я до этого не ездил на машине, боялся, что меня укачает, но мне сказали, что бы не боялся, и главное не смотрел в боковые окна,
Григорий напоследок прочитал молитву, все, в том числе и я перекрестились,
- ….защит на с господь в пути нашем трудном , Аминь,
- Аминь! - произнесли сталкеры хором, я промолчал.
Мы сели в машину, дверь с хлопком закрылась, стальные двери медленно отворились со скрипящим звуком, от которого гудело в ушах. Машина завелась.
Я не смотрел на этот храм. Он был для меня слишком плохим местом, я еду домой, мой план сработал, уже скоро я увижу метро с его чарующими ароматами, со всей той неоднородной толпой, где злые живут в бок обок с добрыми, бедные с богатыми.
И тут подумал, я жил в мире равенства, где важным была вера, где все верили, и не боялись что останутся голодными, останутся одинокими. Но в метро же ведь все не так, там трудно найди чистую воду, хороших людей, может я совершил ошибку.
Машина неслась по скрипучему снегу, фары светили далеко вперед, я слышал, как в цистерне бултыхалась вода. Я думал о том, что может мне не надо сбегать от тех, кто был добр ко мне, но родители, ждут меня, и деда, который мертв, они будут рады меня видеть после стольких дней отсутствия?
Но как сказал Константин - «все делается к лучшему», и если я решился, то должен стоять на своем.
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 9 "Библия Апокалипсиса"
«Человек это тот, кто в моменты тяжелейшего выживания остается собой»
Цитата «Новейший завет», послание Никанора.
-…..И да ниспослал он сына своего Иисуса Христа на землю, что бы вознести людей к небу. И спустился он, и увидел людей погрязших в разврате и похоти, в деньгах и власти, и понял он, что не достойны люди возвышения, и направил кару свою, ракеты ядерные, чтобы уничтожить грязь земную, и заставит смириться людей и идти к очищению,
Я слушал это, каждый день, с того времени как вставал и до завтрака, а там слушал еще а потом меня отправляли работать. Несусветная херь, если честно. Голос гнусавый, немногим басовит, и пытается читать с выражением, хотя не очень получается.
Отец Иннокентий стоял рядом с сальною свечой, пускавшей черный дым, освещая лишь его и их книгу - Библию, новейший завет.
- Но пройдет время, в вере, самоотречении, служении, уничтожение тварей адских, ниспустится сын его на нас, будет дано прощение, и вознесемся мы в небо.
За это время пока я его слушал, мне всегда было интересно, на чем и чем это было написано. На бумаге, коже, ткани, с помощью чернил угля, мела? Не знаю, но если они дадут мне эту книгу в руки я определенно подброшу ее в костирок, что бы был потеплее.
- Откровение Святого Василия, часть первая. Что ни говори, но именно в служении и открывается истина веры, и цель служения. Вы что-нибудь узнали нового сын?
- Достаточно, ваше преподобие, как всегда это очень познавательно, и надеюсь, я в служении, дождусь того момента когда увижу третье пришествие.
Я увидел в его глазах приятную доброжелательность, подчеркнутую отражением огонька.
- Вы свободны.
-Благодарю.
Я встал из-за стола и вышел, что ни говори, но лесть среди, высокомерных людей лучшее оружие. Видя, что пред ними пресмыкаются, они всегда идут на уступки, это я понял на первую неделю, когда начали читать эту галиматью, я был тогда не усидчивым и поэтому после каждого чтения получал розгами. Но сейчас уже не так. Таких самодовольных, на мелкую работу, здесь много, более ли менее рациональных людей тут редко встретишь, все прожженные фанатики.
Стены храма исписаны цитатами из новой библии, - « не убей брата, а убей еретика» насколько я знаю с нравственной точки зрения они стали немногим ниже тех, кто жил в далеком средневековье, если те просто действовали, то эти восхваляют подобное. Храм был очень большой, некоторые стены здесь были белые, например те, по которым иду я, а есть и красные, это уже другое крыло, а сам храм снаружи полностью красный, застроен, красным кирпичом прям перед самой войной. И сама его история начинается незадолго до войны. Как говорил мне мой друг Константин, храм был построен на многочисленные пожертвования со всей страны, с начала из белого кирпича, как дань уважения величественным храмам древней Руси, а потом красным, в честь величественных храмов России. Он действительного огромный. Тут множество комнат, маленьких, для служителей и прислуги. Четыре огромных зала, украшенных церковной живописью, фресками, иконами. Несколько не очень больших для обедов, многочисленных служителей. Раньше он был хорошо освещен, здесь висели золотые люстры с многочисленными завитками. Но сейчас покрылся гарью от сальных свечек. Света не так много, но хватает, что бы ходить и не споткнуться.
Я спустился в одну небольшую комнату для завтрака, где обычно завтракали, обедали и ужинали в несколько смен, людей же много. В столовой было людно, но понять, кто есть, кто было сложно, поскольку все одеты в одинаковые одежды, за исключение некоторых знаков отличия. Но разглядеть послушников можно сразу, у них просто темные балахоны, какой цвет я так и не разобрал, они очень грязные и вонючие, как будто их не стирали с тех пор как сшили.
В очереди была толкучка, я стоял не очень долго, узнал Олежка, мальчик лет десяти, мать которого уверовала в третье пришествие и вместе со своим сыном пришла сюда. И видимо рядом была она, бледная с сальными волосами, и худыми рукам. Я помахал ему, он в ответ.
Подошла моя очередь и мне дали то же что и всегда, грибочки.
Грибы я ни то что бы не люблю, но просто видеть их каждый день начинает вызвать легкую тошноту. До чего бедный рацион, но есть приходилось, иначе умрешь голодной смертью. Но также была и вода, холодная, из скважины, под храмом. Что не говори, но после, почти тухлой воды в метро это было наслаждением.
После завтрака я пошел по коридору и поздоровался с Константином, который возвращался с подвалов, он был весь грязный и на вид уставший, он со мной поздоровался и сказал, что сегодня проповедь будет читать отец Александр.
Подвалы были отданы под фермы, и связи с тем, что людей становилось больше, приходилось расширять. Работали в несколько смен. И это посреди хаоса работников фермы, копателей и проповедей, которыми зомбировали во время любого действа. Мне дали кирку, и напарницу, Юлию, такая же худая, как и все, коротко остриженная, но миленькая, и где-то с моего возраста. Пока я отбивал киркой руду, она это собирала и относила в общую кучу, которую в свою очередь другая группа относила наверх. Она оказалась немногословной, но тут как бы понятно, тяжелая работа, и все такое, а также проповеди отца Александра, из новейшей библии. Почему-то они сильно хвалились своим достижением в виде написание продолжения главной книги христианства.
Юлия иногда жаловалась, что болит спина, но когда слышала отца Александра, со словами трудись и труд вознесет тебя на небеса, заставляли ее поднимать тяжелые ведра груженные породой и относить их в общую кучу. Она такая же послушница, как и я послушник. Константин сказал мне что в послушниках ты проходишь месяц или два, в зависимости от того сколько людей присоединилось, после чего тебя принимают в их веру. В это время они читают тебе библию, зовут всех на молитвы, тем самым проводя полное зомбирование среди людей, но я не такой, меня так не возьмешь, и я вернусь домой, в метро.
Во время работы ты успеваешь подумать о многом, чем я любил заниматься в свободное время, и старался продумать план побега, я очень сильно хотел сбежать. Константин сбегал уже три раза, но не уходил дальше входа. Потому что дальше идут мертвые горизонты умершей земли.
Моя смена окончилась, я не чувствовал рук, спины, ног, Юлия так вообще упала, и почти спала. Я помог ей встать и дойти, куда ей было надо.
Молитва была обязательным, как и ежедневное чтение библии. Проводилась вечером после работ, а если тебе не спится из-за того что работа отнимает твое здоровье можно и ночь.
Все собрались в одном из больших залов украшенные иконами, как старыми, так и новыми созданные недавно. Они не очень красивы и довольно блеклые на фоне старых.
Молитвы сочинены отцами, и читались перед народом, в основном о спасении души, потому что наши тела уже мертвы, как с этим поспоришь.
Константин перехватил меня, до того как я зашел в зал. Мы с ним поднялись на третий этаж, где было видно всю эту массу бубнящую, себе под нос.
- С каждым днем все хуже и хуже, брат мой – он уже был адептом, как полугода.
- Не скажу! Все остается таким же, бренным, ужасным и тяжелым,– пока поднимались я потерял тот остаток сил, которые были во мне после работы.
- Что ни говори, но когда видишь их, понимаешь, насколько здесь ужасно.
Я еще раз посмотрел в низ:
- Слепая вера. Они сами на это пошли
- Возможно. Видел бы ты как завтрака сегодня патриарх Василий, мясом и чаем. Порой мне кажется, что все это создано не для спасения души, а для насыщения желудков самых главных шишек.
Я вспомнил взгляд отца Иннокентия, взгляд истинно верующего, пылающего огнем.
- Может они верят в то, что говорят.
-Знаешь, брат Алексей, до того как его изгнали, был единственным разумным здесь, - взгляд Константина снова упал на толпу, - говорил что истоки этого, стояли у одного алкаша, который в пламени ядерного пожара, увидел гнев господень, и уверовал. Уговорил многих в метро, в то, что все это кара, но если провести остаток своих дней в молитвах, то возможно и прощение будет.
- Бред, если честно, - не подумав, брякнул я.
- Думай, как хочешь, но Алексей единственный кому верил, потому что все остальные здесь безумны.
- Ими ведет вера в спасение, и они готовы на все, чтобы их душа вознеслась. Я тоже не верю во все это, но если они верят, в то, что это поможет, зачем у них отнимать возможность.
Мне нравился Константин, за то с ним можно говорить об отрешенных идеях, но если говорить с ним о новом христианстве, то он будет промывать тебе голову тем, что все это бред.
Мы еще постояли и посмеялись над ними, думал о том, как можно устроить побег, это все шутки конечно, но находится в четырех стенах, вызывало во мне тоску.
Когда все закончилось, я пошел вниз к остальным, после чего был ужин, и всех отправили спать.
Я спал в маленькой комнате, с десятью койками, где помимо меня был еще человек семь.
В комнате всегда было холодно, поэтому никто не раздевался, а спали прямо в одежде. У каждого было по свечке, чтобы можно было во время спального часа сходить в туалет.
Когда все улеглись, я достал небольшой кусочек мела, из под матраса, и черкнул еще одну линию.
Получилось двадцать один, то есть уже три недели, если память мне не изменяет и в неделе семь дней.
- Эй, псс, - окрикнул меня Иван с кровати рядом, - Сколько дней?
- Двадцать один, - грустно сказал я .
- Сто девяносто, девять …, что там после ста девяноста девяти идет? – задумавшись, спросил он.
- Эммм? - пожалуй, для меня сложный вопрос, мы решили позвать Павла, с кровати, которая была после моей.
- Эй, псс, Павел, что идет после ста девяносто….
- Девяти,- закончил за меня Иван.
- Триста вроде.
- Да не триста, а пятьдесят, - сказал Николай, хриплым голосом.
- Идиот, не пятьдесят, это идет после сорока – исправили его
- Тогда что идет после ста девяноста девяти? – грозно высказался он.
- Ста девяноста девяти, значит, - задумался голос, - Эй пссс, Андрей, что идет после…
- Да понял я, я все слышу, сам не помню, разбудите, лучше Матвея, он точно должен знать.
Я слышал матвеевский храп, он уже спал, все кто сейчас говорили дружно встали и окружили его кровать, после чего его дернули и резко вместе спросили, - Матвей проснись!
Я думал, что сказанное, будет тихим, но шум был, как будто кто-то кричал,
- Он резко открыл глаза, и было видно, что он немногим испугался, - что вам, что, я сплю.
- Что идет после ста девяноста девяти, - спросил Иван,
- Двести, вы что забыли.
После чего послышалось дружное «блин точно», лишь Николай, спросил :– «А точно не пятьдесят?»
На что Матвей грозно ответил ему: -«точно, спи теперь.»
Все улеглись, а я слышал шаги снующих монахов.
- Уже двести дней, я так хочу домой, - сказал Иван смотря в потолок будто в небо, про меня наверное уже забыли дома,
Может и меня забыли, меня не было четыре недели дома, наверное, они подумали, что меня с дедом сожрали мутанты, или случайно застрелили, навряд ли можно предположить, что ты оказался в плену у сектантов.
Я не ответил ему, а сам вспомнил про те черточки, вспомнил, как попал сюда.
Вместе с дедом Митей шли в противогазах и химзе по поверхности, далекой уйдя от метро, он, что бубнил про себя, и думал, что я его слышу, и почему он не запомнит, что противогазе ничего не поймешь.
Он слышал как сталкеры перешептывались о какой-то нычке с консервами и припасами, довольно большой, и если ты попал неподалеку от того места это может спасти тебе жизнь. Она выглядела как охотничья будка, и дед Митя знал, как ее найти. Мы шли по лесу, скрипя снегом ночь, в лесу никого нет. Лишь тонкие облезлые деревья, замершие и черные. Мы не включали фонари, боясь нападения, а смотрели своими глазами, которые смотрели во тьму. Я шел позади, прикрывая со спины, и вслушивался в любой шорох позади, а иногда поворачивался и смотрел, никто, не идет ли.
Мы вышли на дорогу что странно довольно обкатанную. Потом я услышал звуки мотора, чем -то похожие на звуки дизеля на станции, а потом что было я не помню. Были включенные фары машины, и пару стакеров рядом они смотрели на маленький холмик, и один на меня, пока я не открыл глаза, он произнес – « выжил», остальные подняли меня и унесли в машину, потом я проснулся уже здесь. Жаль я смутно помню что произошло, лишь отрывки, но понимаю одно, нас сбили стакеры.
Раз в две недели совершалась поездка стакеров в метро, к ближайшей станции, с цель пополнения провиантом, и припасами, в том числе и боевыми. Это считалось почему-то большим событием, когда команда в десять человек стакеров, и монах отправлялись туда. Монах с цель привлечения новых людей, поэтому иногда с ними возвращалось до 8 человек.
Они отправляли воду в большой цистерне, для метро это было все равно, что виски двадцатилетней выдержки, и стоила недешево, поэтому эта церковь так хорошо себя чувствовала. Я стоял рядом с Константином.
- Вот эта машина и сбила вас тогда.
- Я помню.
- И они не сказали, что сбили твоего дедушку.
- Нет, но это было и так понятно.
Не смотря на то, что Константин был хорошим человеком, некоторые его слова мне были не приятны. Я посмотрел на этих сталкеров еще раз, они на вид довольно крупные, но это из-за теплой одежды под химзой и бронежилета, я то точно знаю.
- Это единственный способ сбежать отсюда? - сказал я.
- Нет, но этот самый сложный, есть способы легче.
- Например?
Он посмотрел на меня высокомерным взглядом, и губы выражали легкую усмешку:
- Есть еще парочка, правда в каждом я потерпел не удачу, но один, это сто процентный вариант.
Интрига, не люблю интригу:
- И какой же?
-Узнаешь потом, это не для огласки.
- Понимаю.
Стальные ворота медленно открылись и два грузовика выехали, после чего ворота быстро закрыли. Они не боятся радиации, здесь фонило не сильно, храм находиться на приличном расстоянии от Москвы, поэтому под основной удар не попало, а радиация здесь оказалась в основном с осадками.
- Но надеюсь это не связанно с убийством сталкеров и угоном тачки? - продолжил я.
- Нет, это намного интересней.
- Окей.
Мы попрощались.
С начало, я сходил пообедать, потом спустился на работу. Юлия нашла меня и предложила поработать с ней еще, на что я согласился, наверное, я ей понравился, ох уж моя фантазия.
Мы работали под звуки голоса отца Александра и ударов множества кирок, но сегодня, она оказалась сговорчивей, чем вчера:
- Ты здесь долго, видела тебя только вчера.
- Третью неделю
- Это сколько?
- Двадцать один день.
- Ты прости мою тупость, я...
- Да ничего, я знаешь тоже иногда, что-то забываю, вчера ночью мы не могли вспомнить, что идет после ста девяноста девяти – усмехнулся я.
- И как вспомнили?
- Да.
Она взяла ведро, ушла, я поработал киркой. Раз удар, два удар, три удар. Юлия снова подошла.
-Двести, верно?
-Верно.
- Я тут уже два месяца, меня не взяли в веру, потому что было мало людей, вот ты последний и скоро должно быть крещение,- после этого слова ее глаза загорелись
- Уже так скоро?
- Угу.
Она взяла свое ведро и снова ушла.
Уже, офигеть, странно, что о посвящении она говорит с такой радостью, неужели она верит в это, надо спросить.
Когда она пришла я произнес:
-Скажи, Юлия, ты веришь в их слова, в то, что они говорят о всепрощении, возвышении, третьем пришествии?
Она немного запнулась, задумалась, но после ответа я понял, она просто искала подходящие слова:
- Для меня вера - это надежда, на то что есть спасение, есть лучшее….. есть шанс того что потом будет намного лучше чем сейчас. Что я попаду в такое место, где ты не выживаешь, а живешь, что я буду спасена от здешнего мрака, и попаду в светлое место, где меня будут ждать мои родители и друзья, которых почти не осталось.
- Сильно сказано, но может это не правда, откуда нам знать. Мой дед говорил, что раньше в мире было три религии, и какая из них истинная было очень сложным вопросом.
- А может, окажется, что это есть истинная вера, может огонь уничтоживший землю и был тем знаком говорящий что истинно, ладно я пойду, отнесу, - она резко схватила ведра и ушла.
Я снова откалывал породу киркой, так получилось, что пока ее не было, как раз на два ведра. Когда она приходила и накладывала ее, я успевал отдохнуть и поговорить с ней.
Мы проработали еще немного после чего, нас отпустили. Я был весь грязный, как и Юлия, как и все, хорошо, что разрешали помыться. Мы поднялись наверх, я встретил Константина, отбил ему пятюню, как мы всегда делали, когда виделись. И пошли в туалетную комнату, где была большая бочка воды, где можно умыться. И людей там было очень много, все грязные и вонючие, окружили бочку не давая даже протиснуться, пришлось немного подождать, но когда подошла наша очередь, вода была мутной, на дне был землистый осадок. Я помыл лицо шею, и руки по локоть, как говорил мне Константин, после крещения, дают хорошо отмыться в бане. И как оказалось до него мне осталось немного.
Я успел отдохнуть и поесть в столовой, после чего меня перехватил Константин. Мы с ним опять поднялись на третий этаж, но на нем нас ждали.
- Знакомься, это те с кем мы поднимем бунт: брат Максим, сестра Екатерина и сестра Мария, послушник Анатолий, послушник Дмитрий, и послушница Анна.
Я помахал им сдержанно рукой, после чего взглядом полного недовольства и непонимания посмотрел на него:
- Какой бунт, Константин? У тебя не получиться, у тебя есть план, тактика, стратегия, не знаю…
Но он как будто не услышал меня, как будто в предвкушении будущих событий:
-Я тут опросил парочку людей, из тех, кто оказался случайно, они с радостью встанут с нами, если мы начнем бунт.
- Тебя выгонят за это, ты понимаешь?
-Лучше пусть выгонят, чем дальше промывают мозги, - слова холодные, словно сталь, - здесь те, кто верен своим принципам и не повелся на это зомбирование. Ты среди них, среди тех, кто силен разумом.
- У них есть оружие? А помимо них есть еще люди? И вообще у тебя есть план?
- Есть!
- Так поведай.
- Узнаешь завтра.
- Это смешно если честно, я пойду и не буду в этом участвовать.
- Иди! Но помни, что ты должен быть на нашей стороне.
Я попрощался с ними ушел к себе, сразу спать. Интересно, что с ним произошло за день, может он окончательно свихнулся. Я поставил черточку, двадцать два и посмотрел на ту самую первую
На ту, которую оставил в первый день.
На самом деле это не один день, а семь или восемь, в одной ней я заключил целую неделю. Это первая неделя, которую я провел здесь самого появления. В тот первый день я проснулся в холодной комнате, в своей еще одежде. Толстая тяжелая дверь отворилась, и вошел какой-то монах. Он сел на скамью положил ногу на ногу и под светом сальной свечи начал читать библию. Я слушал его первый и второй день, ну как слушал, я был в шоке после случившегося, я потерял деда, родители не знают, жив я или нет, и оказался в какой-то дыре. Он читает свою книгу, похожую на древний манускрипт. На третий день я уже начал ругаться, сказал ему – «да пошел ты», после чего он с хлопком закрыл книгу и вышел, и тогда в комнату зашли две людей, с розгами, прутами из крученой проволоки, и поколотили меня. Было больно, некоторые синяки заживали довольно долго. На следующий день, он пришел опять, и я старался слушать его, но не выдержал, сказав - «сожгите вашу чертову книгу», он опять ушел, и зашли, те, два увальня.
Тогда я и познакомился с Константином. Он носил еду и оставался поболтать, не девая свихнуться от одиночества. Это, наверное, единственное ради чего вообще стоит вспоминать ту неделю, когда я чуть не проломил себе голову. Но так же в памяти всплывает, зарытое куском железного листа окно, закрыто из рук вон плохо. Свет луны проникал днем, а свет солнца ночью, что ж сказать, метро из меня ничем не выветришь.
Утро я встречал как всегда.
- Жизнь Никанора была сложна. Он начал проповедовать тогда, когда устои общества пали, и все погрязли в грехах. Он ходил мимо них и видел эту грязь и чернь, как он говорил, именно в это время и родился как Никанор, и понял что вера в спасение, может спасти человека. И его первые слов были такими, - «Если среди нас люди? Я смотрю, а их нет. Нет среди нас людей. Мы потеряли то, что сто нас делало людьми». Все обернулись на него и смотрели дикими глазами, будто голодные звери.
- Посмотрите на себя, во что вы превратились, стоило лишь показаться гневу господнему.
Одни из них вышел из толпы и сказал:
- Нам ничего не осталось, мы уже умерли, земля наша убита нами же, бог отвернулся от нас.
- Нет! - сказал он так громко, будто его устами говорил сам господь,- Нет, он не отвернулся, он показал на свой гнев, как когда-то устроил великий потоп, за то, что мы погрязли в грехах, он не отвернулся от нас, а ждет, что мы очистимся в служении ему.
Люди прислушались к его словам.
- Да, его сын спустился и увидел, что мы сотворили, он отдал жизнь за нас, а мы предали его жертву. Он ниспослал на нас кару, но слышал, я как он обещал вернуться, обещал взять на небо тех, кто отдаст себя в служении господу.
- Да ты не врешь, сказал человек из толпы,
- Нет. Я помогу вам увидеть истинный свет.
Тот человек, что вышел из толпы стал патриархом Василием, продолжателем дела святого Никанора.
- Сын мой видишь, люди хотели спасения, и пришли к тому, кто мог его дать, к богу. Никанор лишь посредник и его устами говорил господь, он обещал третье пришествие, и когда мы докажем свою веру в служении он вернется на землю.
- Благодарю вас отец.
-Вопросы есть, сын мой?
-Нет.
-Тогда ступай.
Константин ждал меня уже в столовой, месте со всеми, он сказал, что бы остальные поговорили с другими и нашли нам сподвижников.
- Ну что ты готов, брат, освободиться от рабских оков!
Я сидел со своим подносом, и ел грибы, как и он.
- Если ты встанешь после меня, значит, мы начинаем, это условный знак.
- А если нет?
-Что значит «если нет», мы договорились.
- Это ты договорился с ними без меня, - я шипел на него,
- Ты ушел ….
Я перебил его:
- И поэтому вы решили меня впутать, пойми, если твоя затея провалиться тебя, их, меня изгонят отсюда, и мы умрем там, в мучении от лучевой болезни, или в пасти мутантов.
- Что не делается, все к лучшему брат. Ты готов?
Я не могу его подставить, он слишком помог мне, тогда впервые дни, а если я его подставлю, это будет предательство.
Я вспомнил слова Юлии, что находиться здесь не, потому что ее заставили, а потому что ей не во что верить, а здесь у нее есть надежда на спасение, эти слова всплыли в моей памяти в момент, когда Константин встал из-за стола, и начал кричать отцов на мыло.
Он посмотрел на меня, но я не вставал, -« Давайте же, вставайте,»
Встали те самые люди, с которыми он договорился, но очень и очень робко, словно кролики, вышедшие из норки, боящийся, что их сцапает лиса.
-Отцов намыло брать, хватит промывать нам головы!
Но на них никто не смотрел, никто, все ели, отцы смотрели на них в дальних столах и вроде как посмеивались, и когда отец Иннокентий проходил мимо стола. Константин схватил его и начал лупить железной тарелкой, после чего бросил на землю и побежал столу с отцами.
Люди встали со своих мест, он замедлил свой шаг.
- Что вы со мной, - его сподвижники все еще стояли, но неожиданно присели,
Отцов на мыло братья, люди вышли из-за столов и набросились на него, я не видел подробностей, но понял, что его сильно избили, и увели, но куда, может, выгнали, прям такого побитого.
Как говорил мне дед коренной переворот это не дело, правильно, когда все делается по-тихому и незаметно, когда люди смотрят в газету или новости удивляются что произошел переворот и забывают об этом. Я спрашивал у него тогда про красных – коммунистов, когда был маленький, но после этого я спросил у него что такое газета и телевизор, надомной посмеялись тогда родители, сейчас же над остальными смеюсь я, потому что знаю то, чего многим уже и не объясняли.
План Константина был обречен на провал, потому что был не обдуман, не спланирован, не поддержан большей частью людей, был слишком спонтанным, и резким, от этого неубедительным и смешным в глазах остальных. План должен строиться с умом, и чем лучше он продуманней тем больше вероятность того что он сработает.
Но план своего побега я придумал еще вчера, влиться в группу, едущую в метро. Как в старых фильмах, для меня это должен стать личным побегом из шоушенка.
План довольно прост, и требует от меня одного – пресмыкаться. Они должны увидеть, что я стал верующим.
Избитым оказался отец Иннокентий. И начать с него было для меня лучшим вариантом, вскоре после «типа бунта» я ходил к нему, в лазарет, где вместе читали библию. Читал сначала он, лежа на кровати, иногда чихая в ладонь. Я слушал и старался проявлять интерес, было сложно, главное недолго, как и сказала Юлия крещение было вот вот на носу.
В день крещения, чтения библии не было, всех послушников, человек двадцать собрали в зале, где читают молитвы.
- Дочери и сыновья мои, - сказал патриарх Василий, смотря на нас со ступеней, я видел его впервые.
- Сегодня наступил тот долгожданный день, когда вы станете одними из нас, станете нашими братьями и сестрами, будете делить пищу, кров, веру с другими, будете изгонять ересь, и нести правду, - меня кто-то дернул за плечо, это оказалась Юлия, она тихо подошла ко мне и стала рядом.
- Наконец-то это настало,- тихо сказала она.
- Да, многие прождали два месяца кто-то один, но важно то, что вы дожили до этого дня, благослови вас господь, ваша вера укрепиться еще сильней, и тем самым приблизите третье пришествие еще ближе.
По залу прошел гул.
- Теперь подходите по одному ко мне.
Толпа выстроилась по одному, и мы оказались где-то посередине, ближе к началу. Все продвигалось быстро, в пять секунд, я старался не смотреть туда.
Юлия сказала, что хочет, что бы я пошел первый, потому-то она испугалась, и чего тут пугаться, я подошел к патриарху Василию.
- Здравствуй сын мой, - он окропил меня холодной водой, после поцеловал в макушку,- Теперь ты один из нас,- обнажил он желтые зубы.
Потом прошла Юлия, и патриарх сделал тоже самое, потом со следующим и следующим.
- Я что теперь, - спросил я у нее, - Но если честно я ожидал чего-то большего.
- Я тоже, но они говорят, что мы еще куда пойдем, что бы пройти обряд принятия в братство.
- Тогда что это было?- непонимающе спросил я.
- Это крещения.
- А разница?
- Здесь тебя крестили, приняли в веру, а там примут братство, в общину, проще говоря, но принимать тебя будут другие люди, патриарха там не будет.
Когда все закончилось, Василий сказал:
-Отец Александр отведи наших братьев и сестер, в зал инициации.
- Да патриарх!
Мы встали по парам, Юлия была со мной, и он отвел нас по коридору, исписанный цитатами из библии, белой краской по красному кирпичу.
« Служение не только молитва и поклонение, а также искоренение ереси» гласила одна из надписей
«Вера должна нисходить от самой души, но если в ней грязь тебе ничем не помочь»
Мы прошли метров десять, после чего встали у большой деревянной двери с ручками кольцами, и заклепками по краям. Отец Александр достал большой и толстый ключ и вставил его в замок, тот открылся со звонким звуком, ржавого механизма, видимо заходят сюда не часто.
Внутри большого зала было зловоние, пахло паленным, древесиной, жженой резиной, как оказалось, мы шли по деревянной платформе, которая была вторым этажом, первый этаж был что-то вроде арены, нас рассадили по местам, и мы сидели как в Колизее. На помост поднялся Отец Александр:
- Братья и сестры мои вы знаете, что вера наша говорит о третьем пришествии, но оно возможно лишь в служении в вере самоотдаче себя богу, но также и в искоренении ереси. Люди, погрязшие в грехе, никогда не попадут на небо, но они задерживают приход сына господнего. Святой Никанор говорил, что вера должна идти не только из души, но и действий, уничтожение еретиков, это действие, которое должен совершать каждый из нас, что бы грязи в мире стало меньше.
На арену они вывели толпу человек в пятнадцать.
- Видите их, это люди погрязшие в грехе, братья предатели, предавшие нас из личных побуждение, и что самое главное, предали нашу веру и оскорбляли ее в не истинности, - это и есть еретики, - на помосте появились люди в химзе и противогазах, с бутылками, - И эти люди должны умереть!
Я посмотрел вниз, и почувствовал взгляд Константина, он смотрел на меня щенячьими глазами, сталкеры зажгли бутылки и бросили их в толпу, одну за другой,
- И умрут они в праведном огне!
В праведном огне, на костях неверных, додумал я за него.
У них в бутылках что, святой бензин, а тряпки что поджигали, святая плащаница отца Никанора.
Я пытался взглядом поискать Константина, но видел лишь огонь, интересно, что бы было, если я его поддержал, тоже бы тут оказался, но теперь я чувствую себя какими-то предателем,
Он же помог мне тогда в первые дни, носил еду мне в первую неделю, и не давал свихнуться, рассказывая всякие истории, по ночам, приходя к моей камере, потом он же мне все показал здесь, рассказал и даже научил паре вещей, лишь так я не уверовал в это. Но теперь смотрю, как он умирает в праведном огне, я посмотрел на остальных новых адептов , у все в глазах горел огонь, огонь веры, который бывает лишь у истинных верующих, как у отца Иннокентия, неужели они уверовали, или же это боязнь. Я никогда не видел, что бы на сжигание людей смотрели так, как буто волк смотрит на свою добычу, я чувствовал приступ тошноты, по залу пошел усилившийся запах паленых волос и мяса.
- Вы верите в нас братья и сестры!
- Верим! - хором сказали они. Я лишь сидел и пытался победить приступ тошноты.
Я ходил к отцу Иннокентию, даже после крещения, хотя он говорил, что можно уже не ходить, но сказал, что мне нравится его слушать, и даже читать самому, но у меня могут возникнуть вопросы, на которые сможет ответить только он. После глав про Святого Никанора я спросил его:
- Кем был Никанор до того как уверовал,
- Обычным пьяницей, брат мой, в пламени ядерного пожара он увидел гнев господень, и понял, что люди живут не правильно, а пламя должно очистить землю от грешников,
- Как потоп?
- Да, я смотрю, ты знаешь больше, чем все остальные.
- Да, - я запнулся, помню, что это рассказывал мне дед, как сказку на ночь, но я же не могу этого сказать - Нашел у вас ветхий завет, отец Иннокентий, и новый тоже, и читал их, пока не был занят работой.
- Зачем, сын мой?
- Что бы полностью постигнуть веру, отец.
Он посмотрел на меня мерящим взглядом:
-Из тебя получится патриарх не хуже Василия,
- Не думаю, - улыбнулся я.
- Почему же?
- Я хочу проповедовать, ездить на станции метро. И нести нашу веру в народ, что бы приблизить третье пришествие, отец. Я очень хочу, отец Иннокентий, я вижу в этом свое призвание, чувствую, как от меня исходит вера, которую я хочу подарить нашим будущим братьям и сестрам.
- Ну, если ты так хочешь, я могу поговорить с монахом Григорием, он и ездит с проповедью, но ты должен знать нашу библию на зубок.
- Я буду читать и читать ее постоянно, даже если, монах Григорий не разрешит мне с ним проповедовать.
- Это похвально сын мой, все теперь я уверен, что поговорю по поводу тебя с монахом Григорием.
У всего своя иерархия, даже здесь, в мире, где это не нужно. И пытаясь понять их иерархию, я наталкиваюсь на одно, что ступеней здесь не много, три – первая послушники, те, кто только пришел, вторая – братья-адепты после крещения, и третья сам патриарх. И мне показалось странным, что между второй и третьей ступенью ничего нет, хотя там определенно чего-то не хватает.
Отец Иннокентий пришел с радостным для меня известием уже наследующий день:
- Я поговорил монахом Григорием, он сказал, что разрешение должен выдать лично патриарх.
- И как мне к нему попасть?
- Просто иди к нему и расскажи, что ты хочешь быть проповедником.
Все слишком просто, в метро, что бы достучаться до начальника станции надо поговорить с несколькими людьми, договорится о встрече заранее, и лишь через пару дней ты мог с ним встретится, что является очень хлопотным. А здесь все очень просто.
Я поднялся на самый вверх храма, где была лишь она комната, маленькая, как та в которой сплю. В ней стоял стол, на котором лежала новейший завет, шкафы с книгами, и один человек. Он был очень худощав, длинная грязная борода, немногим потерянный взгляд.
- Ты кто юноша?
- Я пришел сюда, что бы стать проповедником.
- Ты ходил к монаху Григорию?
- Да и он сказал, что я должен получить ваше разрешение.
- Правильно, - в его голосе чувствовалась дрожь, но здесь не было холодно.
Множество свечек коптили потолок, создавая вокруг патриарха орел огня, видимо, тоже праведного.
Он причмокнул губами:
- Что бы быть проповедником, надо знать нашу священную книгу, источник наших знаний, нашей веры, и нашей надежды.
Я смотрю ему в глаза, и снова вижу это - глаза горят.
- Да я знаю,
- Так и в чем наша сила, во что мы верим, и чего ждем?
- Наша сила вера в господа, мы верим в спасении души, и в то, что возвысимся на небо, мы ждем пришествие его сына, что бы он увидел, что мы смирились, уверовали и стали праведниками на этой земле,
- Правильно сын мой,
- У нас есть святой, кто же он?
- Святой Никанор, он заложил основы нашей веры, проводил первые проповеди, и умер за нас, как и Его сын.
- Да, я сам видел, как солдаты коммунистов расстреляли его, когда убегал с их станции. Именно поэтому я сказал уходить из метро. Его жертва не должна быть напрасной, мы должны отдать себя во имя его учения, потому что оно истинно верное.
Я бы поспорил с тобой, подумал я.
- Я вижу, что ты можешь ездить с монахом Григорием и учится у него проповедовать, а потом и сменить его на этом посту,
Его глаза по-прежнему горели:
- Поцелуй наше учение, и можешь быть свободен.
Я нагнулся над книгой, и поцеловал ее.
- Все вы свободны.
Можно сказать, что мой план сработал, осталось лишь подойти к монаху Григорию, и сказать ему об этом, а там поездка, метро, дом родной
Григорий выслушал меня и с немного туповатым выражением лица,
-Ясно, он всем разрешает. Знай, твоя задача проповедовать, а значит знать наше учение, что бы нести его в народ.
- Да я знаю. Отец Иннокентий говорил мне об этом, я читал ее, все дни напролет, в любую свободную минуту, я готов.
- Я рад, завтра едем, очень рано, в какой комнате ты живешь?
- Мне надо что-нибудь собой брать, - перебил я его, хотя брать мне нечего,
- Ничего, библию я тебе дам свою.
Я поднялся наверх, и лег на свою постель видимо в последний раз.
- Эй, Вань, проснись,- будил я его среди ночи,
Он с трудом открыл глаза:
- Что….что тебе?
-Я завтра уеду отсюда, представляешь,- я черкнул черту на полу, забыл это сделать, перед сном, и видимо это и не давало мне спать, заставляя размышлять.
- Правда, а как?
- Проповедовать вместе с монахом Григорием.
- Да, я думал он ни кого не берет с собой.
-Я уговорил его, он согласился, но с разрешения патриарха.
- Я видел патриарха лишь одни раз, на крещении.
- А я два, - улыбнулся я, хотя моей улыбки в темноте не увидишь.
- Везунчик, увидишь метро, - он уже отвернулся и укрылся, как я смог разобрать по его шебуршанию, как он сказал - Можешь кое-что сделать?
- А что?
- Найти моей родителей на курской, сказать им, что я жив.
- Не знаю, успею ли, мы туда дня на два.
- Да, жаль.
- Не волнуйся, если мы будем на курской, я найду их и скажу про тебя, окей.
- Ладно, хотя я не удивлюсь, если они про меня забыли.
Он сказал это, когда полностью завернулся одеяло.
- Спокойной, ночи.
- Спокойной, брат
Говорят храм этот, когда они пришли, был в ужасном стоянии, стекла побиты, двери выломаны, стены местами проломаны или были в саже. Ее полностью захватил снег, но не такой белый пушистый и безопасный, а серый, радиоактивный, и на вкус, словно свинец. Брат Василий был в горечи после потери Никанора, они не надеялись на лучшее, как на горизонте и возник храм,
«Это Никанор», сказал Василий своим братья, «видите наше пристанище на веки вечные, это и буде нашим домом, здесь наша вера проявит свою силу» .
Они сначала очистили его от радиоактивного снега, заколотили окнами, досками от строительства, закрыли дверь и держались в одной маленькой комнате у костра. Василий смотрел на все это, и думал, что умрет, мир мертв, они голодные и на исходе своих сил, оставалось только молиться. Василий достал бумаги, отданные ему Никанором, и читал их вслух. Его слова проносились по зданию, пока не привлекли здешних сталкеров. Те увидели кучку бедных людей в бреду.
- Что с вами, успокойтесь, не привлеките сюда, мутантов.
- Вы про тварей дьявольских?
- Да,- коротко ответил сталкер.
- Что вы тут делаете?
- Это указал нам господь мы пришли сюда в надежде на спасение. Мы молились, и пришли вы, вы же не убьете бедных братьев и сестер.
Сталкер смерил их всех взглядом и ушел.
(продолжение следует)
Изменено:
Кира Иларионова - 14.11.2015 21:16:19
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 8 "Беспечный сталкер"
Я стою у входа в бар и не решаюсь перешагнуть порог. Столько времени уже прошло. Кидаю мимолётный взгляд на вывеску – на дощечке аккуратным подчерком выведена надпись "Патронташ", под которой прицеплен одноимённый предмет снаряжения с пустыми ружейными гильзами, – и ощущаю наплыв ностальгии. Сколько времени прошло с того момента, как я в последний раз перешагнул этот порог? Пять лет? Десять? В тот день я был преисполнен уверенности в правоте своего выбора, а сейчас... Сейчас я чувствую вину.
Так, соберись! Несколько раз медленно вдыхаю и выдыхаю, а затем издаю условный стук по металлической двери. Как только лёгкий гул стихает, открывается небольшое узкое окошко, в котором просматриваются чьи-то глубоко посаженные усталые глаза.
– Это закрытая вечеринка! – раздаётся грубый бас. – Говори пароль!
Из нагрудного кармана достаю небольшую карточку с нарисованным на ней ребусом. Судя по тому, что его автор часто загадывал названия или строчки из песен, ответ верный.
– Возвращайся, блудный сын, обретёшь покой и мир...
– Не бывает в мире грёз боли, горя и слёз . – в качестве ответа на пароль вышибала закончил куплет за меня.
Окошко моментально закрылось, послышался щелчок и лязг замка, а затем дверь наконец-то открылась. В проёме стоял сорокалетний коренастый мужчина с парой шрамов на лице и кучей морщин. Одет он в зелёный камуфляж, на левом бедре кобура с пистолетом и небольшая резиновая дубинка. Мы кивнули друг другу в знак приветствия, после чего он запер за мной дверь.
Прохожу по недлинному коридорчику и попадаю в просторное, по современным меркам, помещение. С десяток столиков, расставленных в шахматном порядке, напротив входа грубо сколоченная барная стойка, справа у стены небольшое пространство, устроенное под сцену. Посетителей здесь от силы человек пятнадцать. Мелькают знакомые лица и не очень. Все, как один: хмурые, поникшие. Изредка прохаживаются по залу официанты, а за барной стойкой бармен в который раз протирает раритет – стеклянный гранёный стакан.
На стене слева от бара подвешен фанерный щит, на котором вырезаны ножом имена и позывные всех, кого уже нет с нами. Их тут явно прибавилось с моего последнего визита.
– Привет, Хмурый, – говорю я бармену. Старый знакомый пальцем передвигает сползшие к кончику носа очки обратно на переносицу и смотрит на меня.
– Здорова, Мурка. – уставшим голосом отвечает бармен.
Про себя ухмыляюсь. Давно меня так никто не называл. Диковинная кличка пошла от фамилии – Мурлычёв. Как-то сразу она прижилась. До своего ухода не особо обращал внимание на это, а теперь чувствую, как повеяло от неё домом, дружбой. Семьёй.
– Не густо народу. – пытаюсь завязать разговор со старым знакомым.
– Это все, кто остался. – не без горечи говорит Хмурый. – А ведь было время, когда мы едва помещались здесь на общих сборах.
Оборачиваюсь и накладываю на картину полупустого заведения другую, выловленную из памяти. Столики стоят максимально близко друг к другу, сидящие за ними сталкеры, начинающие и уже бывалые, пытаются расположиться как можно удобнее, при этом не забывая о комфорте боевых товарищей. Помню, как теснились, ожидая появления нашего оратора, и, как только он занимал своё место за барной стойкой, заменявшей в таких случаях трибуну, сразу прекращалась возня, шёпот и упрёки. Мы все обращались в слух. Всегда любил эти "посиделки". Да, блин, было же время.
Бармен ставит наконец стакан на одну из полок в шкафу за его спиной, затем заглядывает под стойку и достаёт оттуда маленький свёрток, удостоверяется с именем получателя на нём и передаёт мне.
– Что там? – слегка охрипшим голосом спрашиваю я.
– Ты мне скажи.
Забираю свёрток и ищу свободный столик. Примечаю тот, что справа от входа, угловой. Ещё в старые времена полюбил я это местечко за его лёгкий полумрак.
По пути рассматриваю других гостей. Вижу Глобуса – мускулистого громилу с идеально гладкой головой. Собственно за эту сферическую лысину он и получил своё прозвище. Ну, и любовь к географии сыграла свою роль. Сидел он в своей излюбленной безрукавке поверх чёрной футболки. Напротив него за столиком сидит щупленький на вид мужичёк в роговых очках, с высоким лбом и жиденькими чёрными волосами, по кличке Шкет. Если перешёл дорогу этому дистрофику, то лучше не поворачиваться спиной – удивительно бесшумные шаги, мышление маньяка и страсть к холодному оружию сделают своё дело. Сейчас эти двое сидят за одним столом, о чём-то болтают и изредка чокаются рюмками с мутной сивухой, а ещё вчера без разговоров убили бы друг друга и обобрали труп до нитки.
Примерно в центре зала замечаю Бурьяна – местного шутника и балагура. Сколько его помню, никогда не видел его лицо без фирменной улыбки. Даже во сне улыбался! А сейчас его жизнерадостность улетучилась, осталась за дверьми "Патронташа", не прошла фейсконтроль. Не место ей здесь. Не сегодня, не в этот час.
Сажусь за круглый пластиковый столик, кладу на его крышку свёрток. Рву потрёпанную бумагу и извлекаю из обёртки небольшой футлярчик, а внутри него электронный плеер и вакуумные наушники. Вот чего-чего, а этого точно не ожидал увидеть. Нажимаю на кнопку питания. Через несколько секунд загорается крохотный экран. Подключаю наушники и затыкаю уши.
По телу и душе волной пробежало божественное чувство родом из старого мира. Как сейчас помню: вставишь в уши "бананы", нажмёшь кнопочку "Play", и музыка заполняет разум, отстраняя от насущных проблем объективной реальности. Ты словно переносишься в иной мир, где возможно всё, где ты не просто рядовой член общества, а нечто большее.
Я включаю проигрыватель с последней прослушанной песни. Несколько секунд ничего не происходит, а затем начинают звучать гитарные аккорды и слышатся слова незримого вокалиста:
Этот парень был из тех,
Кто просто любит жизнь,
Любит праздники и громкий смех
Пыль дорог и ветра свист.
Он был везде и всегда своим
Влюблял в себя целый свет,
И гнал свой байк, а не лимузин
Таких друзей больше нет...
– Таких друзей больше нет... – тихо говорю я. Воспоминания сами заслоняют взор, переносят меня из объективной реальности в моё прошлое.
Помню, как впервые Тебя встретил.
Первые годы После были самыми тяжелыми. Всех охватили страх и паника. Многие рвались за "герму", хотели забрать своих родных в убежище, не понимая, что снаружи осталась одна лишь смерть. С трудом удавалось сдерживать этих "энтузиастов".
Ты был одним из немногих, кто сумел взять эмоции под контроль. Помню, как старался помочь, дежурил по ночам, не подпуская страдальцев к гермоворотам, не поддавался на жалостливые мольбы, стойко нёс свою службу, уберегая людей от собственной глупости.
Знаю, как Ты прятал свою боль за маской оптимизма. Постоянные ироничные шутки заставляли людей улыбаться. Тебе удавалось поднимать людям настроение различными праздниками и тематическими вечерами, поддерживая в них тлеющий уголёк надежды на лучший исход. Твой смех был громче, чем у кого-либо, а улыбка шире. Но я помню, как по вечерам Ты смотрел на старую фотографию из кошелька. Маленький кусочек прошлого, из которого выглядывали родители. Ты смотрел на их счастливые лица, а по Твоим щекам бежали слёзы, унося накопившуюся боль и тоску.
Когда стали подходить к концу запасы на складах, стало совсем худо. Руководство урезало пайки до минимума, чтобы продержаться подольше, но так не могло продолжаться вечно. Вот тогда и появились первые солдаты удачи, теперь гордо величаемые сталкерами.
Первопроходцы облачались в прорезиненные костюмы и противогазные маски, чтобы выйти на изменившуюся поверхность и ужаснуться. Они ступали за порог безопасного убежища с одной целью – найти спасение для людей, загнанных угол. Вылавливаю из памяти момент, когда ты одним из первых записался в добровольцы, подав пример остальным.
Вы отсутствовали почти двое суток. Никто не надеялся увидеть вас живыми. Снова под потолком нависла огромная серая туча безнадёги. Но вдруг раздался стук, разнёсшийся гулом по всему убежищу. У меня чуть глаза из орбит не вылезли, когда Ты первым перешагнул порог, выставил вперёд руку с диковинным цветком, с лепестками всех цветов радуги, и произнёс: "Ну, привет, человеки!". Сколько жизнелюбия было в этих словах! Этот бесконечный оптимизм сразу же изгнал весь негатив из наших душ.
Но я видел, что Ты уже не тот, что прежде. Это чувствовалось, угадывалось во взгляде, слышалось в словах. Увидев, что снаружи целый мир – новый, не исследованный, полный опасностей и открытий – Ты уже не мог усидеть в ставшем тесным и не уютным убежище. Каждый день выходил на поверхность, гулял по окрестностям, иногда принося что-нибудь полезное, а если возвращался с пустым рюкзаком – почивал поселенцев интересными рассказами и байками.
И в гостиной при свечах
Он танцевал, как бог
Но зато менялся на глазах
Только вспомнит шум дорог
Всё, что имел, тут же тратил
И за порог сделав шаг,
Он вдруг давал команду братьям,
Вверх поднимая кулак...
Всплывает в памяти вспышка вируса в нашем убежище. Почти треть населения перевели в карантин. Помню, как заболел маленький брат нашей подруги. Мальчик был совсем плох и у Лильки началась депрессия. Она не выходила из своей комнаты, почти не ела, всё время плакала. Ты на неделю отказался от вылазок и отправился приводить её в чувства. Уж не знаю, что Ты ей сказал, но помню, как вечером на празднике по поводу её Дня Рождения она пела и танцевала. Конечно, она не отдалась веселью беззаботно, всё ещё переживала за братика, но и не была уже похожа на зомби.
Ты отказался от вылазок, но не никак не мог унять этого внутреннего исследователя. Все знали, как вечерами, после отбоя, Ты подходил к "герме" и просто стоял возле неё. Ты истосковался по пейзажам разрушенного города. Видно было, как душой рвёшься наверх. Когда медики признали своё бессилие против страшной болезни, Ты наплевал на всё и решил отправиться наверх, искать вакцину. Кто только не пытался Тебя отговорить. Все считали эту затею глупой, бесполезной. По детски наивной. Но Твои глаза... Они лучились идеей, надеждой на лучший исход. Твои слова я тогда хорошо запомнил: "Уж лучше сгину там, понадеявшись, чем склею ласты здесь, сложив руки! Итак, кто со мной?"
Ты дал знак сталкерам идти за Тобой, просто подняв вверх сжатый кулак, и все без исключения пошли, не слушая приказов начальства, а на их угрозы и вовсе плевали с высокой колокольни. Они пошли за Тобой, потому что видели перед собой человека, не желающего сдаваться. Того, кто верит в невозможное. Они разделили Твою мораль, признали своим лидером. Гермоворота закрылись за вашими спинами и... вы исчезли.
Четыре бесконечно длинных дня прошло прежде, чем вы вернулись, совершив чудо. Отряд прошёл опустошённый войной город, отбиваясь от мутантов и бандитов, гонясь за мифом, легендой, рассказанной у костра. Лишь Твоя вера в эту байку не давала остальным сдаться и вернуться в убежище ни с чем. На окраине города вы нашли поселение. Местные лекари показали, как сделать лекарство из мутировавшего цветка, того самого, что ты принёс с собой из первой вылазки, что в достатке росли вокруг выхода из убежища. Только подумать, всё это время лекарство было у нас под носом! Болезнь была побеждена. Члены отряда стали героями. Снова.
Ты летящий вдаль, вдаль Ангел,
Ты летящий вдаль, вдаль Ангел...
Ты один только друг – друг на все времена
Не много таких среди нас...
Ты летящий вдаль Беспечный Ангел
Много лет с тех пор прошло. Со временем из храбрых добытчиков сталкеры превратились в тех, кому просто не сидится под землёй. Всё чаще отряды возвращались ни с чем. Тогда-то Ты и решил открыть этот бар. "Патронташ" стал для нас не просто местом отдыха, он стал напоминание о нашем убежище – доме, который пришлось покинуть. Он стал символом того времени, ставшему цивилизованным человеку снова вернуться практически в средневековье, заново учиться выживать и сражаться за свою жизнь и за жизни тех, кто ему дорог. Двери бара и сейчас всегда открыты для тех, кто просто любит жизнь, разговоры ни о чём и старый добрый гитарный рок. Я был с Тобой все эти годы, но чувствовал, что должен идти дальше. Найти свой путь, а не двигаться по колее Твоего байка. И я ушёл.
Под гитарный жёсткий Рок,
Который так любил
На "Харлее" он домчать нас мог
До небес и звёзд любых.
Но он исчез и никто не знал
Куда теперь мчит его байк
Один бродяга нам сказал,
Что он отправился в Рай!
Покинув Тебя, я часто вспоминал о пройденных вместе передрягах, пережитых невзгодах. Вспоминал, как Ты, сидя в плену с разбитым лицом, подбадривал меня шутками и отбрасывал саркастичные комментарии в сторону надсмотрщиков, карауливших нас. Они-то думали, что Ты просто "бессмертный" и не видели в этом подвоха. А пока они сбивали о Тебя кулаки, я освобождал от пут руки. Вспоминал, как Ты дорожил своим миниатюрным плеером с коллекцией музыки старого мира, как устраивался по удобнее в кресле, брал в руки книгу и погружался в свой собственный, иллюзорный мир. Мир Грёз, где нет боли, горя и слёз.
Я безумно скучал по Тебе, по Хмурому, Бурьяну и остальным ребятам, но не позволял себе вернуться. Первое время у меня ничего не получалось, то и дело хотел бросить эту затею и вернуться. Но я дал себе зарок: не возвращаться, пока не докажу в первую очередь самому себе, что на что-то годен, что по праву занимаю место в Братстве. И вот, когда я отыскал собственный путь, когда обрёл самого себя, когда готов был вернуться, Тебя не стало. Ты исчез бес следа. Ушёл в рейд, "прогулку", как Ты их называл, и дал наказ Хмурому: "Если не вернусь через три дня, ты знаешь, что делать." Сколько тогда сталкеры не трясли бармена, он ничего им не сказал. На четвёртый день после Твоего ухода, парни отправились тебя искать. вышли за "герму", поднялись к выходу и нашли в паре метров от него стальную каску с несколькими вмятинами. Это была Твоя каска. А один старик из сталкеров-одиночек позже сказал им: "Я видел, как он ушёл."
Ты летящий вдаль, вдаль Ангел
Ты летящий вдаль, вдаль Ангел
Но он стал союзником Рая в ту ночь
Бросив тебя одного...
Ты летящий вдаль Беспечный Ангел
Ты летящий в даль Беспечный Ангел.
После этого Хмурый молча вырезал на Стене Памяти ещё одно имя и разослал небольшие карточки с ребусами по указанным в Твоём блокноте адресам. Каску ребята положили на прикроватную тумбочку в Твоей комнате, которая теперь стала неким мемориалом, особым памятным местом "Патронташа". Без Тебя это место было уже не тем, что прежде.
Что же приключилось в тот день, старый друг? Каким было Твоё последнее приключение? Ты знал, точно знал, что именно может произойти, поэтому и оставил старому пройдохе бармену инструкции, а нам "конверты". Так почему никому не сказал? Не сказал своей семье, своим братьям? Что ж, это так и останется тайной, которую ты унёс с собой.
Дослушиваю старую, но до сих пор популярную рок-балладу, выключаю плеер и убираю его во внутренний карман куртки. Казалось, песня разбередила и без того тяжёлую рану на душе. Взявшись за голову, пытаюсь унять тревожную мысль, бьющуюся внутри неё – Тебя больше нет с нами. Зачем я тогда ушёл? Почему не остался, не был рядом, как ты всегда был рядом со мной? Я поддался порыву, захотел стать "кем-то". И каков итог? Ну, стал я этим "кем-то" и что теперь? Я потерял одного из самых дорогих мне людей. Это непозволительная роскошь в две тысячи тридцать третьем.
Краем уха слышу мелодичный звон. Это Хмурый стучит чайной ложкой по гранённому стакану, который так усердно натирал, когда я пришёл. Вот только сейчас в нём плескалась фирменная настойка полыни, по собственному рецепту бармена. Он разослал своих официантов, чтобы те снабдили этой мутноватой зеленоватой жидкостью каждого гостя.
– Господа, – захрипел Хмурый. – сегодня мы собрались здесь, чтобы почтить память одного человека. У каждого из нас своя история, но раз Вы здесь, значит в этой истории есть глава, посвящённая этому беспечному сталкеру. Кто-то был с Ним всегда и видел его становление, кто-то присоединился к Нему позже, увидев в Нём что-то особенное, а некоторые видели своей целью всячески навредить Ему. Не все сумели дожить до этого дня, но тех, что кто остался, здесь, под одной крышей, собрал именно Он. О чём это говорит? – Хмурый выдержал драматическую паузу. Все без исключения стояли и слушали старого бармена, и каждый вспоминал связанные с Тобой моменты жизни. – О том, что не смотря на все невзгоды и испытания, Он сумел сделать самое главное – остаться настоящим человеком, сохранив душу. Так давайте же выпьем за старину Дарвина и за то, чтобы каждый из нас сумел повторить его трюк!
– За Дарвина! – хором произнесли все присутствующие и залпом осушили рюмки, после чего сели на свои места. Я смотрю на этих людей и действительно вижу здесь друзей, шедших с Тобой бок о бок с самого первого дня; братьев, которых Ты однажды направил на истинный путь; врагов, желавших тебе помешать. Ты собрал в этом сакральном месте людей, что в той или иной степени повлияли на Твою жизнь, сделали тем, кем Ты был. Ты доказал, что каждый, кто двигает человека вперёд, будь то твой ближайший союзник или заклятый враг, достоин уважения. Прав Хмурый, ты чуть ли не единственный, кто смог остаться человеком.
Чувство вины раздирает меня. Не должен был я уходить. Нужно было остаться и прикрывать Тебе спину, как всегда было. Но прошлого не воротишь. Воскресить Тебя я не могу, но узнать, что с Тобой случилось, и, если нужно, отомстить за Тебя, мне вполне по силам.
Выхожу из бара полный решимости узнать правду. Я всё выясню, найду того старика одиночку, переверну весь город вверх дном, если потребуется! Надеваю наушники, включаю проигрыватель. Под гитарные аккорды, перемежающиеся со звуками ударных, из динамиков вылетают слова, ставшие моей собственной моралью:
Мы будем драться на земле,
Под солнцем и в кромешной тьме,
Мы будем драться в небесах,
Мы будем драться до конца,
Мы будем драться, чтобы жить
За тех, кто первым был убит,
Враг, словно призрак без лица,
Мы будем драться до конца,
Мы будем драться!
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 7 "Изгой"
Очередной шаг эхом отразился от обшарпанных стен. Многолетняя тишина, нарушаемая иногда лишь сильными порывами ветра, всколыхнулась еле заметными вибрациями. Искрясь в блеклом солнечном свете, пыльная дымка разошлась в стороны от видавшего виды кроссовка. Сталкер остановился, осматривая лестничную клетку между седьмым и восьмым этажами. Осенний холодный воздух задувал через разбитое подъездное окно, перемещая клубки засохшей грязи и паутины по площадке, и мерзко щекотал тело под изношенным свитером. Деревянная створка рамы повисла на единственной петле, унылая картина разрушенного города отражалась в осколках выбитого стекла. Так высоко путник забрался впервые со времен катастрофы.
Опираясь руками на ветхий подоконник, он подался в проем, по привычке высматривая возможные опасности. Небо было затянуто свинцовыми тучами и вот-вот пойдет дождь, под который не стоит попадать: в лучшем случае – схватишь дозу, в худшем – получишь химический ожог. Однако, такая погода как раз кстати - ветер усиливается перед грозой, очищая небо от хищных тварей. Оторвавшись от созерцания мертвого мегаполиса, когда-то гордо именуемого Столицей, он перевел взгляд на бетонною лестницу. Времени на отдых практически нет, нужно спешить дальше.
План созрел сам собой, когда жизнь загоняет в тупик – подсознание отыскивает выход - эта необъяснимая способность человеческого разума уже не раз спасала сталкеру жизнь. Вот и сейчас, поднимаясь на крышу девятиэтажного здания, он словно по навигатору, направлялся к намеченной точке своего маршрута.
Скиталец мягко вступил на очередную ступень. Лишние шорохи сейчас были некстати, так как могли привлечь живность, заполонившую после катастрофы все ниши человеческого бытия, не брезгуя, наверняка, и этим старым, полуразрушенным домом. Каждый шаг отдалял его от земли, недра которой стали новым пристанищем человечества на долгие годы. Смог пыли поднимался с бетона и проникал через повязанный на лицо кусок ткани, бывшей когда-то хлопковой футболкой. Из-под облупившейся зеленой краски перил проглядывали рыжие горошины ржавчины, пожелтевшая от потеков воды штукатурка, местами потрескалась, а где то и вовсе отсутствовала, обнажая багровую кирпичную кладку. Грязь на ступенях, приносимая ветрами, словно нумизмат, собирала коллекцию следов новых хозяев сюрреалистичного мира. Сталкер вглядывался в каждый, но не видел человеческого, только маленькие отпечатки лап неведомых созданий пересекали лестницу вдоль и поперек.
Преодолев очередной пролет, путник замер, заметив движение в разрушенном дверном проеме квартиры. Неизвестная сила, будто играючи, уже давно сняла дверь с ненадежных шарниров, и аккуратно положил рядом. Что это было, остается только догадываться, возможно – последствия давнего взрыва, ставшего точкой отсчета новой эпохи, а может она не угодила какому-нибудь зверю, уже гораздо позже этих событий. Останки электрического щитка с истертым знаком молнии, покоились тут же. Легкой поступью сталкер преодолел несколько метров, отделявших его от квартиры. Сквозняк обдал затхлым запахом, долетевшим из помещения, но разглядеть ничего не удалось.
Чтобы увеличить угол обзора он отошел к противоположной стене, схватив при этом первый попавшийся увесистый осколок кирпича, вылетевшей, вероятно, вместе с дверной коробкой соседней квартиры. Кроме содранных обоев и остатков мебели внутри ничего не было видно. Тогда сталкер отважился наступить на железные крышки, лежавшие поверх старой двери и преграждавшие путь в квартиру. Они, на удивление, не издали ни звука, так как, оказалось, плотно прилегали к мягкой обшивке. Пару шагов, и он внутри.
Маленькая прихожая поприветствовала его скрипом старых досок, отчего холодок пробежал по спине. Звук заполнил пространство и ушел вглубь квартиры, туда, где могла поджидать опасность. Нервно сглотнув, путник рывком поправил ремень автомата, едва удержавшись вскинуть приклад к плечу. Без оружия он чувствовал себя уязвимым, как, наверное, чувствует себя черепаха, лишившаяся защитного панциря. Единственный патрон в магазине предназначался для другой твари, не той, что таилась в трущобах.
На первый взгляд, в квартире оказалось пусто, но он был готов поклясться, что движение не померещилось. Дверей здесь не осталось и сталкер, по порядку, принялся исследовать безликие проемы. Оставлять врага у себя за спиной – опасно. Закинув руку для броска, он ступал по тому, что осталось от людского быта, но от времени превратившегося в труху. Хлам предательски хрустел под ногами.
С правой стороны зиял черный проход, когда-то служивший входом в ванную комнату, и большим темным пятном выделяющийся на фоне покрытой плесенью стены. Плотная мгла внутри источала еле заметные вибрации, переходящие в утробные звуки. Благодаря тусклому свету, доходившему из других комнат, удалось разглядеть очертания опасного существа. Мутная, осязаемая темнота, занявшая все свободное пространство уборной, переливалась масляными пятнами, то проявляющимися, то исчезающими, едва заметными на желеобразном теле монстра. Тени-щупальца, угрожающе извиваясь, двигались по дверному косяку, оставляя потеки слизи. Бездонная масса следила за сталкером, отвечая на каждое его движение новыми спазмами. Спрут, так прозвали эту тварь, видимо за сходство с морским животным, когда-то жившим на Земле, а может и обитающего поныне, только наверняка в другом обличии. Своими узкими, скользкими щупальцами он душит жертву, подкрадываясь незамеченным к нерадивым путникам, а черный, почти прозрачный окрас – идеальная маскировка в темном здании, поэтому охотится хищник только ночью, в светлое время суток, предпочитая прятаться в тени. Сейчас он не опасен, если его не потревожить.
Адреналин в крови заставил сердце биться чаще. Шальная мысль проскочила в голове: « А может, вот так просто ступить во мрак и покончить со всем этим, прекратив свое, уже никчемное, пребывание в этом мире?» Сталкер стоял, заворожено глядя на бесшумного убийцу, не замечая, как опускается его рука, и центр тяжести переноситься вперед для рокового шага. В карих глазах отразилась черная бездна, подчиняющая израненное человеческое сознание.
Внезапный шорох, раздавшейся в смежной комнате, что когда-то была залом, вывел его из ступора, стряхнув оцепенение и заставив насторожиться. Здесь был кто- то еще, и инстинкт самосохранения, давший сбой минуту назад, принял управление телом на себя.
Сталкер резким движением заскочил в комнату, сжав пальцами угловатый камень с такой силой, что суставы неприятно хрустнули. Этим булыжником можно и череп пробить, если постараться, однако все, на что он мог сейчас рассчитывать – это эффект внезапности. Не имея возможности применить оружие, быть может ему просто удастся спугнуть засевшего там монстра. Среди разбросанных и уже давно потерявших вид вещей, он увидел большую крысу, сидевшую на ободранном диване и смотревшую на него красными глазами-бусинками. Усы её играли, подобно натянутой леске на ветру, она обнюхивала гостя.
Вот и причина шороха. Зараза! – выругался сталкер и, развернувшись, молча последовал обратно, мысль о суициде прошла, уступив место ярости. Пройдя мимо спрута, и не обратив на него внимания, он снова вышел в подъезд, монстр проводил его очередным утробным звуком. Удивительно, что пролеты лестниц в этом здании уцелели, а не обрушились, как у их собратьев. Только на следующем этаже путник заметил, что до сих пор держит камень в руке, он со всего размаху запустил его в стену так, что в месте удара осталась солидная вмятина. Чувство злобы с новой силой атаковало разум, напомнив о событиях минувшего дня, когда на станции метро, где он жил со своей семьей, появились эти бритоголовые, устроив геноцид. Он закусил губу, стараясь подавить в себе эти воспоминания - физическая боль слегка заглушила душевную, сейчас нужно было сосредоточиться на том, как пробраться тайнику.
В домах было много опасностей, сталкер знал о них не понаслышке. Ему приходилось бывать вот в таких узких подъездах. Эта работа была самой опасной, но и самой прибыльной, ведь в покинутой людьми обители было чем поживиться, если тобой не поживиться кто-нибудь раньше. Ударная волна вынесла все стекла, открыв дорогу ветрам, та же участь постигла и двери, но попадались на редкость крепкие экземпляры, которые без специального инструмента не вскроешь. Эти непреступные бастионы многим сталкерам были не по зубам, но только не ему.
Опасность поджидала везде: в старой шахте лифта, в пустых коробках квартир. Непонятого вида растительность на стенах и потолке тоже не сулила ничего хорошего. А еще расшатавшийся от взрыва бетон, вкупе с протекшей со временем крышей (это была роскошь далеко не всех домов, где то вместе с крышей отсутствовали и несколько верхних этажей) разрушали сотворенное человеком сооружение, делая его хлипким, и готовым обрушиться в любую минуту. Хоть путник и не вел свою статику, но все же, ему казалось, что в процентах тридцати люди погибали не от лап хищных монстров, а банально под завалами.
Когда-то он работал на ганзу и не считал себя выдающимся сталкером, но все же, ему удавалось выживать даже в самых безвыходных ситуациях. В старых домах можно было найти не только кучу полезного хлама, но и собственную смерть. Это было давно, словно в прошлой жизни, от которой он так старательно пытался уйти, однако привычки, как известно, не умирают, вот и сейчас, как опытный эксперт, внимательно оглядывая несущие стены и бетонные ступени на предмет возможного износа, шаг за шагом сталкер преодолевал земное притяжение.
Один автомат – один патрон – это все, что у него есть на данный момент. А ведь он хотел посвятить свою жизнь семье – жене и маленькой дочке, которых безумно любил. Именно поэтому, забрав родных, покинул Ганзу, поселившись на Теплом стане - одной из периферийных станций. Решение далось нелегко, но он больше не мог рисковать. И пусть накоплений было не достаточно для безбедной жизни, но смотреть в глаза, полные слез, близких тебе людей, и обещать что вернешься, хотя сам понимаешь, что такое обещание сдержать тяжело, ему осточертело. Он много раз видел смерть. Видел, как отцы не возвращались к своим детям. Видел слезы их вдов. И все, о чем он мечтал, чтобы его семья не прошла через такое.
Путник заметил, что пушистый зверек идет по пятам, но даже был рад этому, в случае опасности крыса давно бы уже сбежала, а значит путь был чист. Преодолев последний пролет, сталкер остановился у металлической лестницы, ведущей на чердак. Конструкция выглядела ненадежной, он дернул её, проверяя на прочность, отчего штыри крепления вылетели из стены, и единственный путь наверх обрушился, сметая перила девятого этажа.
Как по закону подлости, квартира, находившаяся в нужной стороне дома, была закрыта наглухо металлической дверью. Сталкер сел, прислонившись спиной к стене - это был тупик. Он ничего не мог поделать, как и тогда, когда фашистское зверье взяло в плен всех жителей на станции, в том числе и его с семьей.
Тихое утро было нарушено выстрелами, прозвучавшими со стороны блокпоста. На огромной скорости дрезина с, восседавшими верхом последователями четвертого рейха, протаранила хилые защитные сооружения, прорвавшись внутрь. Люди, не успев опомниться, были пленены двадцатью солдатами, вооруженными до зубов. Они выкрикивали реплики на немецком и огрызались короткими автоматными очередями, сгоняя сонных еще людей в центр станции. Эти молодые, родившиеся в метро подростки, напрочь утратившие сочувствие, воспитанные по больной, исковерканной идеологии и оттого превратившиеся в зверей, получали удовольствие от людских мук.
Рустам, какого хрена здесь происходит? Кто эти люди? – доносились из толпы вопросы местных жителей, обращенные к самому сильному на станции – к нему, к сталкеру Рустаму - выделявшемуся среди остальных за счет своей смуглой кожи и узкого разреза глаз. Те же вопросы он задавал самому себе, покорно шествуя под дулом автомата, больше всего сейчас он переживал за свою семью, а потому не лез на рожон, но внезапный удар по затылку оборвал мыли.
Они связали его и долго избивали. Он кричал, но кричал не от боли, а для того, чтобы пощадили близких ему людей, однако палач был непреклонен. Прозвучали два выстрела, оборвавшие три жизни. Жены, четырехгодовалой дочки и Рустама, навсегда потерявшего свою душу. Он смотрел стеклянными глазами на окровавленные тела тех, ради кого жил. Злой смех заполнил своды станции, но сталкер уже не слышал его, погружаясь в пустоту внутри себя. Видеть смерть семьи - это гораздо хуже, чем умереть самому.
Не время сдаваться! – прокричал он, так, что крыса, сидевшая рядом, подскочила. Я должен закончить начатое, это зверье захлебнется в собственной крови! Он вошел в квартиру, которая была открыта, огляделся, дверь, сорванная с петель, лежала рядом, Рустам поднял её и поволок к люку на крышу, уперев одним концом в стену, затем зацепился за верх и подтянулся. Перехватившись рукой за основание лаза, он, скользя ногами по облупившееся краске, стал втягивать тело внутрь. Нагрузка была неимоверной, но он смог и вот кроссовки уже уперлись в торец двери, после чего исчезли в темном проеме лаза, зверек недоумевающе смотрел вслед.
Пройдя по чердаку через обрывки проводов, он вышел на крышу. Ветер наверху был еще сильней, солнце с трудом пробивалось сквозь черные тучи, надвигающиеся на город. Вот она – свобода. Это то, о чем мечтает каждый человек, живущий в метро, свобода и ветер. От холода по телу пробежала мелкая дрожь. Сталкер осторожно двигался по крыше, то и дело поглядывая вверх, высматривая хищных тварей. Такой удачный момент, когда небо чисто, словно был послан судьбой.
Подойдя к раскрошившемуся бетону ограждения, Рустам бегло осмотрел окрестности. Плотно застроенный микрорайон, оскалился сломанными клыками полуразрушенных жилых домов. Однотипные девятиэтажки стойко сопротивлялись суровым силам природы, став убежищем для новых заселенцев.
Он скинул с плеча автомат, и направил ствол между домов, где, совсем недавно обосновалась стая волколаков, именно они мешали ему добраться до цели – своего схрона. Как и любой уважающий себя сталкер, он обустроил себе тайник, на черный день, и вот, этот день настал. Со снаряжением, Рустам сможет вернуться и отомстить наглым нацистам, он отвоюет свою крохотную станцию, освободив от плена её обитателей, но самое главное, что заставляет его идти обратно, та причина, по которой он еще жив – это его жена и дочь, чьи окровавленные тела остались лежать под сводами станции. Он похоронит их, и не умрет пока это не случиться. Маленькая наивная дочурка, своими ручонками ласково обнимающая за талию, молодая женщина с гладкой нежной кожей, одурманивающей и такой родной, прижимающаяся своей щекой к грубой щетине - эта картина семейного счастья навсегда запечатлелась в памяти. Глаза предательски заблестели…
Приклад уперся в правое плечо. Пистолетная рукоятка удобно легла в ладонь. Только один выстрел, только один… сердце бешено забилось в груди. Левая рука обхватила цевье. Расстояние не меньше километра - это не для автомата, а для снайперской винтовки, но выбора ему не оставили.
А этого отправим погулять – смерь от пули слишком хороша для него! – говорил бритый скинхед сиплым голосом, «указывая» пинком, на скрючившееся тело сталкера. Остальные согласно закивали блестящими головами, и кто-то из толпы добавил: «И дадим ему автомат с одним патроном, мы же не звери!» - чем поднял волну смеха. Хотел бы я посмотреть как он из него стреляться будет? – продолжал все тот же голос, принадлежавший молодому скину с татуировкой свастики на лице, но последнее слово оставалось за главным, его Рустам определил сразу - широкоплечий, выглядевший старше своих подчиненных, такой же лысый, с холодным звериным взглядом и проколотой правой бровью. Он произнес лишь одну фразу, но грубый голос его отложился в памяти, маркером помечая первую цель: «Интересно он застрелится раньше, чем его съедят?» Тем самым дав свое согласие – отрезал командир, даже понятия не имея что делает сталкеру одолжение.
План его был прост - единственным выстрелом убить одно из стаи, и пока остальные будут заняты дележкой туши незамеченным проскочить мимо. Зверьки копошились внизу, с такого расстояния, они не могли заметить человека. Воздух двигался в противоположном направлении, унося запах охотника, даже звук выстрела должен был слиться с порывами ветра, по крайней мере, так думал сталкер. Глаза заслезились от напряжения. Волна гнева, вызванная воспоминанием, снова захлестнула сознание, усиливая ритм сердца. Рустам убрал автомат и проморгался, встряхнул онемевшую руку и сделал глубокий вдох. Только бы все сработало – думал он.
Повторным движением сталкер вскинул автомат, поднял прицельную планку на максимальное расстояние, но даже этого было бы не достаточно, если бы он не находился так высоко. Он не был снайпером, да и стрелком то не был, но верил, что у него все получиться, не могло не получится, он знал что поступает правильно. По колышущимся на ветру обрывкам проводов, Рустам определил направление ветра и взял чуть левее черного животного, замершего, что-то вынюхивая. Грянул выстрел. Затвор выбросил гильзу и она бесшумно упала на черный гудрон, покрывающий крышу. Хлопок, заложивший правое ухо, легкий толчок в плечо прикладом, и мир будто замер, вот только зверь, в которого целился сталкер, словно почуяв опасность, лениво двинулся прочь. Ком обидой встал в горле – неужели не попал, но не успел он додумать, как хищник, будто подкошенный, рухнул на землю, пуля нашла свою цель.
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 6 "Безопасный маршрут"
1
В тесной каморке начальника станции нестерпимо душно. Иван расстёгивает верхнюю пуговицу куртки и рукавом выти-рает пот со лба. Окидывает взглядом знакомое до каждой мелочи помещение.
Стол занимает добрую половину крохотной комнаты, стальной сейф в углу, карта метро на стене, да пара стульев. На одном из них сидит Иван, второй на противоположной стороне стола дожидается хозяина. Пламя в керосинке убав-лено на минимум. Бледный свет освещает серые стены.
Иван Горлов один из сталкеров станции. Высокий, плечи-стый, пожалуй, самый сильный мужчина из всех живущих на Выхино. Короткие волосы, нос с горбинкой и самодовольный взгляд, способный без страха заглянуть в глаза любому со-беседнику. Многие из жителей станции не любят Ивана за хамоватый характер. Сторонятся сталкера, и если выражают недовольство, в ответ на его частые, грубые выходки, то де-лают это осторожно, за спиной Ивана.
Горлов часто поднимается на поверхность, почти каждую ночь. В группе или один. Сегодня предстоит выход с нович-ком. Нужно всего лишь ознакомить молодого сталкера с аза-ми выживания на поверхности. Короткая вылазка и назад, домой.
Такие прогулки обычное дело для Ивана и они обходятся без наставлений начальника станции, но сегодня Захарыч попросил Ивана зайти перед подъёмом на поверхность. А сам где-то задерживается.
Иван ёрзает на стуле. "Хуже нет ждать и догонять", — ду-мает сталкер.
Дверь комнатки открывается и впускает хозяина.
В помещение входит одетый в синий, рабочий халат, ма-ленький, сухощавый старичок с морщинистым, вытянутым лицом и густыми бровями, в противоположность совершенно лысой голове.
Захарыч быстрым шагом пересекает комнатку, садится за стол, кладёт на него руки, как прилежный ученик и молча смотрит на Ивана.
До катастрофы Захарыч работал хирургом. Его опыт и зна-ния спасли не одну жизнь. В первые дни беды никто из вы-живших не решился взять на себя командование станцией. Захарыч отважился взвалить на себя тяжёлую ношу и несёт её по сей день.
— Ну, чего звал? — грубо прерывает молчание Иван.
— Шерстяной вернулся. Чёртов мутант, теперь жди беды.
— Кто его видел?
— Васильев. Прошлой ночью. Я запретил ему рассказывать об этом, — Захарыч откидывается на спинку стула.
— И, что?
— Может, не пойдёте сегодня? Сходите завтра, усиленной группой.
— Если решили, надо идти, — твёрдо говорит Иван.
— Один с неопытным юнцом? Отложим на завтра?
— Нет. Пойдём сегодня, как договорились. Не люблю я от-менять рейды ... Удачи не будет.
— Осторожней там.
— Не первый раз. Как внучка?
— Ей немного лучше, но она обречена. Проклятая болезнь, — Захарыч меняется в лице. Его любимая внучка уже давно тяжело больна. Все попытки вылечить, единственного, оставшегося в живых родного человека не удались, и теперь Захарыч надеется только на чудо.
Иван встаёт, поправляет автомат и дружески хлопает Заха-рыча по плечу:
— Не раскисай, старик. Все мы умрём. Я пошёл.
Начальник станции машет рукой, вслед уходящему Ивану и мысленно желает ему удачи. Сказать доброе слово в дорогу сталкеру Захарыч не смог из-за образовавшегося кома в гор-ле. Да и не нуждается опытный сталкер в напутствии. Авось, не первый выход.
В коридоре Ивана поджидает Александр Щеглов — тот, с которым Иван отправляется на поверхность. Горлов критиче-ски осматривает напарника: кожаная куртка, перетянутая ремнём с запасными рожками, грубые штаны, высокие ботин-ки, рюкзак за спиной, в руке автомат, в другой — шлем. Отто-пыренные уши и чисто выбритая голова придают комичности образу молодого сталкера, на носу свежая царапина. Щуп-лый, совсем молоденький юноша немного возбуждён, но страха в его глазах Иван не видит.
— Когда выходим? Я уже ждать устал, — тараторит Сашка.
— Не тарахти, малец. Когда скажу, тогда и пойдём. А пой-дём мы прямо сейчас. Всё взял? Ничего не забыл? — Иван строго глядит на напарника.
Ничуть не смутившись строгого взгляда, Сашка надевает шлем и отвечает:
— Да, вроде, ничего. Я три дня собирался.
— Всё нажитое добро решил взять? Ладно, пошли.
Сталкеры идут через притихшую станцию. Народ уже укла-дывается спать. Огни потушены, только впереди светит де-журная лампа, она будет давать свет всю ночь. Те, кто ещё не спит, смотрят на сталкеров, вернее, на одного из них. На Александра. Все знают, что это первый выход юноши и мо-лятся за него. В воздухе хозяйничает запах мясной похлёбки и Сашка ощутил тепло. Запах супа всегда приходит с ощуще-ниями тепла и уюта.
У гермоворот сталкерам встречается Васильев. На нём чёрная кожаная куртка и камуфляжные штаны. Из снаряжения только автомат. Васильев низкого роста и слегка прихра-мывает. На покрытом оспинами лице, громоздится большой нос причина частых шуток.
— Здорово, Иван, — здоровается Васильев и протягивает руку.
— Здорово, носатый, — с усмешкой отзывается Горлов и жмёт влажную пятерню Васильева. — Отдыхаешь?
Васильев ничуть не обиделся на колкое словцо. Слышать от Ивана такое приветствие стало нормой. Васильев жмёт руку Сашке и, понизив голос, спрашивает у Ивана:
— Слышал про него?
— Да. Захарыч сказал.
— Это вы про Шерстяного? — вклинивается в разговор опытных сталкеров Сашка.
Оба смотрят на юношу.
— Откуда знаешь? — спрашивает Иван.
— Случайно услышал ваш разговор с Захарычем.
— Подслушал, гадёныш, — в миг разозлившись, Иван де-лает шаг к Сашке.
— Дверь приоткрыта была, — повышает голос юноша.
— Хватит тебе, Иван, — вступается за парня Васильев. — Всё равно скоро вся станция будет о нём знать. Хочешь, я с вами пойду? Втроем всё спокойней.
— Да, ладно тебе, каркать-то, отдыхай, — уже спокойно го-ворит Иван. Мы далеко не пойдём. До аптеки и назад. Сам знаешь, что это самый безопасный маршрут. Пошли, — вы-дыхает Иван и направляется к гермоворотам. Сашка прибав-ляет шаг, чтобы не отстать от напарника.
— Удачи, — говорит Васильев вслед сталкерам и добавля-ет шёпотом. — Упаси вас Господь от встречи с Шерстяным.
2
Он стоит на краю крыши десятиэтажного дома. Громадина ростом два с половиной метра. Всё тело покрыто короткой, густой, серой шерстью, которая не может скрыть бугры мышц. Мощные, длинные лапы опускаются чуть ниже колен. Но у звериной, ужасной фигуры обычное человеческое лицо, задумчивое и спокойное.
Он смотрит вниз. На кошмарную картину, не меняющуюся уже двадцать лет. Потрескавшийся асфальт, позабывший шорох шин. Пустые дома, навек потерявшие суету будней и праздников. Разбитые тротуары, лишённые лёгкой поступи юных дев и быстрых шагов, спешащих на первое свидание юношей. Брошенные, изуродованные автомобили вдоль до-роги и разросшиеся кусты, опутавшие первые этажи кирпич-ных домов. Полная луна освещает половину узкой улицы, оставляя другую в кромешной тьме.
Теперь здесь живут страх и безнадёга. Вера, надежда и любовь ушли вместе с выжившими в метро.
Он поднимает глаза к небу и смотрит на огромную луну, за-тем говорит ей, как старой знакомой:
— Тебе повезло, что люди не добрались до тебя. Видишь, что они сделали с Землёй? Здесь теперь могут жить такие мутанты, как я. В одиночестве, в изгнании. Нормальные люди спрятались в метро.
Он вспоминает прошлое. Вспоминает ужасный эксперимент профессора, сделавшего из него чудовище с человеческим лицом. Мутанта, способного выживать в любых условиях. Машину для убийств. Идеального воина с фантастической регенерацией.
В памяти сохранилось всё до мельчайших подробностей. Профессор проводил эксперименты со многими людьми, но разум после опытов сохранился только у него. Остальные получились безумными чудовищами и разбежались по свету. Сбежал и он от профессора, от попыток сделать его оружием в руках злодея, от попыток убить в нём человека, превратив в послушного зверя.
— И теперь я скитаюсь один, — продолжает он мыслить вслух, вновь обращаясь к луне. — Я мог бы приносить пользу людям, но они начинают стрелять, как только увидят меня. Называют меня мутантом, чудовищем или, наверное, ещё хуже. Конечно, как же ещё называть такое страшилище, как я. С лапами по полтора метра. А у меня имя есть. Андрей. Что ж попробую поговорить с ними иначе. Поймаю первого по-павшегося сталкера и заставлю его выслушать меня.
Андрей вновь смотрит на пустую улицу, желая увидеть че-ловека, но видит лишь стайку крыс и одинокого рыжего пса. В другое время Андрей поймал бы собаку и съел, но сейчас у него другая цель — человек.
Андрей огромными прыжками пересекает крышу, переска-кивает на соседний дом и, чувствуя, как крошатся куски ши-фера под его тяжёлым телом, подбирается к краю крыши и осторожно смотрит вниз.
Андрей видит двух человек. Один худощавый с рюкзаком, всё время оглядывается и водит стволом автомата по сторо-нам. Второй высокий, крепкий ведёт себя более уверенно и больше смотрит на спутника, чем за окружающей обстанов-кой. Сталкеры подошли к помятому микроавтобусу. Высокий открыл заднюю дверь, и, пропустив вперёд напарника, скрылся внутри автомобиля.
Разглядев на седьмом этаже уцелевший балкон, Андрей прыгает на него и сразу вниз – на третий. Цепляется за желе-зяку, оставшуюся от развалившегося балкона, и мягко спры-гивает на землю. Стараясь передвигаться как можно тише, Андрей направляется к микроавтобусу. Охота началась.
3
Оказавшись внутри микроавтобуса, Иван включает фонарь и снимает противогаз. Сашка мычит и машет руками.
— Снимай не бойся, — усмехнувшись, говорит Иван. — По-дыши свежим воздухом.
Сашка снимает противогаз, садится на деревянный ящик и спрашивает:
— Это не опасно?
— Ничего с тобой не случится за пару минут, сейчас пере-дохнём и дальше двинем.
— Далеко ещё?
— Половину пути прошли.
— Иван, ты видел Шерстяного.
— Видел.
— Говорят, у него лицо, как у человека, а вдруг он и есть человек?
— Человек? Шутишь? Он обезьяна с лапами по два метра. Поймает — одним махом башку отвернёт. Стреляй сразу, как только его увидишь.
Иван достаёт мешочек с табаком, сворачивает самокрутку. Прикуривает. Затягивается и выдыхает вонючее облачко в лицо напарнику. Приторный дым с запахом плесени заполня-ет пространство микроавтобуса. Сашка рукой разогоняет дым у лица, морщится, но молчит.
— Кем ты раньше работал? — снова спрашивает Сашка.
— В магазине охранником. Магазин находился в метро, а я как раз был на дежурстве, когда всё это началось. Поэтому и выжил.
— Страшно было?
— Сначала не очень. Была тревога и беспокойство за род-ных. Страшно стало потом, когда осознал, что на поверхность уже не выйти. И, что остался один без друзей, без родных. Вот тогда и стало страшно. Сначала было очень трудно без лекарств, мало воды, еды. Нам ещё повезло, что на нашей станции есть Захарыч. Всё таки хирург, профессионал, — Иван вздыхает, тушит окурок. — А теперь у него внучка болеет, не выживет, наверное.
— Слушай, Иван, — вдруг оживляется Сашка. — Говорят, что сердце Шерстяного, если его съесть, может излечить лю-бую болезнь. Давай убьём мутанта, вырежем сердце и отне-сём Захарычу. Спасём его внучку. А? Это последний шанс.
— Теоретически всё верно. Если Шерстяного ещё не убила радиация, значит, есть в его организме вещества, уничтожа-ющие её. И вылечиться его органами можно. Но это теорети-чески, а практически он поймает тебя и закусит твоим серд-цем, так, что забудь.
— Жалко девочку, — печально говорит Сашка. — Такая хо-рошенькая, весёлая... была... раньше.
— Люди долго не живут. Уже двадцать лет так. Ладно, хва-тит сопли разводить. Выходим. Противогаз одень.
4
Свет луны хорошо освещает местность. Андрей видит об-ломок бетонной плиты чуть дальше микроавтобуса и идёт за ним, желая запереть сталкеров, заблокировав дверь тяжёлой глыбой. Пробираясь мимо машины, Андрей слышит разго-вор, Любопытство пересиливает желание пленить людей и Андрей останавливается. Прислушивается. Говорят о нём, о больной девочке. И главное, о том, что её можно спасти, ис-пользовав его сердце.
Андрей задумался, мысли кружатся в поиске решения, как помочь больной девочке. Андрей вспоминает – профессор говорил о том, что сердца всех созданных им мутантов, вы-рабатывают вещество, способное уничтожить радиацию, нейтрализовать яды, истреблять любую заразу, попавшую в организм. Наверняка это вещество справится с любой болез-нью. Вот только мудрёное название этого вещества Андрей не помнит.
Скрип двери выводит Андрея из задумчивости, и он прыгает к ближайшему дому, хорошо освещённому луной.
5
Иван вылезает из микроавтобуса и видит шерстяного. Му-тант прыгает от машины к дому. Лунный свет делает цель идеальной мишенью. Иван выпускает весь рожок в спину му-танта, сдёргивает противогаз и, перезаряжает автомат, орёт:
— Санёк, стреляй это шерстяной!
Сгорбленная фигура мутанта уже в приёме окна первого этажа. Два автомата синхронно выпускают в широкую спину по полтора десятка пуль. С такого расстояния промахнуться невозможно. Кровь, в свете луны показавшаяся чёрной, лос-куты плоти и шерсть летят в стороны. Мутант падает с под-оконника внутрь дома.
— Уходим! Назад! Домой! — кричит Иван и машет Сашке рукой, хотя стоит совсем рядом.
— Ты, что? Мы же его подстрелили. Осталось добить, — возражает Сашка, сняв противогаз.
— Тебе жизнь не дорога, щенок?
— Мне нужно его сердце, — упрямо отвечает юноша, вклю-чает фонарик на шлеме и бежит в подъезд.
— Дурак. Сопляк. Щенок, — сквозь зубы рычит Иван, огля-дывается по сторонам, включает фонарик, приделанный к ав-томату и бежит следом за напарником.
Сашка осторожно входит в комнату. Луч фонаря выхваты-вает из темноты лужицу крови на полу у окна, через которое мутант упал в помещение, но самого зверя нет.
Сзади подходит Иван:
— Ну, что здесь?
— Кровь,— Сашка направляет фонарь на тёмную лужицу у окна.
Иван мельком глянул в указанную сторону и снова берёт на прицел дверь в соседнее помещение. После тяжёлого вздоха говорит:
— Она слишком маленькая для серьёзного ранения. Давай вернёмся.
— Можешь идти, я один достану из него сердце, — упря-мится Сашка.
— Ты дебил? — спрашивает Иван, но в ответ слышит лишь сопенье. Ладно, пойдём вместе, только ты иди впереди. У меня будет фора для бегства, когда Шерстяной будет тебя есть.
— Глупая шутка, — огрызается Сашка.
— Тут не до шуток. Давай быстрей, пока сюда не заявились другие мутанты.
Сашка освещает пол и замечает цепочку кровавых капель. Жуткий тёмный след ведёт к бетонной лестнице без перил и уходит по ней на верхние этажи.
Сталкеры медленно поднимаются наверх. Первым идёт Сашка. Юноша прижимается спиной к стене, а его фонарь освещает площадку следующего лестничного пролёта. Иван поднимается следом за Сашкой и внимательно следит за лестницей впереди, успевая посматривать назад. На каждой площадке очередного этажа сталкерам попадается лужица крови.
— Не может быстро двигаться, отдыхает, — шёпотом пояс-няет Сашка, разглядывая новую лужу.
— Тихо, — шикает Иван.
Фонарик на шлеме Сашки заморгал, но спустя пару секунд вновь светит ровным светом. Оба сталкера облегчённо взды-хают и продолжают подъём. Впереди последний этаж.
Сашка первым поднимается на площадку десятого этажа. В луч света попадает громадная фигура Шерстяного. Мутант медленно, подволакивая ногу, подходит к окну и опирается передними лапами на подоконник. Спина чудища залита кро-вью, нога прострелена в нескольких местах.
Юноша сглатывает, образовавшуюся слюну и застывает на секунду.
Автоматный треск выводит Сашку из ступора. Иван стреля-ет в Шерстяного. Мутант отвечает на попадания лёгким пока-чиванием. Юноша выпускает в огромную, окровавленную спину Шерстяного оставшиеся в рожке патроны.
Мутант падает на подоконник и, оставив на битом кирпиче окна кровавый след, валится с десятого этажа на улицу.
— Вниз! — орёт Иван и мчится по бетонным ступеням. Сашка бросается за ним.
Иван выскакивает на улицу и видит Шерстяного. Он нахо-дится всего в трёх метрах. Мутант неподвижно лежит на раз-битой бетонной плите. Стальная арматура насквозь проколо-ла тело мутанта.
Тяжело дыша, подбежал Сашка. Иван направляет луч на лицо Шерстяного и шепчет:
— И, правда похож на человека, — и спрашивает уже гром-че. — Нож есть?
— Есть, — отвечает Сашка.
— Иди, вырезай сердце. Похоже он готов.
— Я не могу, — еле слышно говорит Сашка.
— Не бойся он сдох.
— Я не боюсь, просто его лицо ... Он как человек.
— Сопляк. Держи его на прицеле. Я сам, — Иван снимает с пояса нож и идёт к Шерстяному.
Спустя несколько секунд Иван вернулся с окровавленным куском плоти в руке.
— Дай, что-нибудь завернуть.
Сашка суёт руку во внутренний карман куртки и вытаскива-ет шуршащий пакет. Затем расправляет его и подаёт Ивану. Тот убирает сердце внутрь и аккуратно сворачивает пакет. Затем говорит:
— Повернись.
Сашка поворачивается. Иван открывает рюкзак и убирает пакет с сердцем, закрывает рюкзак:
— Теперь у тебя за плечами жизнь девочки. Не проворонь. Я же говорил, что это простая обезьяна. А теперь бегом, что есть мочи.
* * *
На станции все спят. Только Васильеву не спиться. Завидев вернувшихся Ивана и Сашку, он быстрым шагом идёт на встречу сталкерам и спрашивает:
— Так быстро сходили? Случилось что?
— Всё в порядке. Не бойся, носатый. Где Захарыч?
— У себя, не ложится, вас дожидается. Как сходили?
— Отстань, потом расскажу.
Иван и Сашка идут через спящую станцию. Со всех сторон слышится могучий храп сталкеров, сопение детей, некоторые разговаривают во сне. Из палатки выползает ребёнок, садит-ся и смотрит на сталкеров. Сашка скорчил страшную гримасу, малыш улыбается в ответ и засовывает палец в рот.
Сталкеры вошли в комнатушку начальника станции. Заха-рыч закрывает книгу и встаёт:
— Уже пришли? Что-то случилось?
— Случилось, Захарыч, случилось. Мы принесли сердце Шерстяного.
— Не может быть! — удивляется Захарыч.
Иван жестом приказывает Сашке повернуться спиной. Юноша подчиняется. Иван извлёкает из рюкзака свёрток с сердцем и кладёт его на стол перед Захарычем. Начальник станции прибавляет пламя керосинки и медленно, будто бо-ясь спугнуть чудо, разворачивает пакет.
— Это сердце человека, — бормочет старый хирург.
6
Андрей сделал всё правильно. Он решил, что разговор с панически напуганными людьми ничего не даст. Это под-твердили выстрелы, которые прозвучали, как только люди увидели его огромную фигуру. Спектакль удался, сталкеры поверили, что он мёртв и забрали сердце. Девочка спасена.
Кровь на шерстяном теле превратилась в защитную корку. Мышцы начали регенерацию. К Андрею подбегает стая крыс, а самая большая и наглая запрыгивает на грудь. Андрей рез-ко хватает крупного грызуна. Крыса противно пищит, осталь-ные скрываются на тёмной стороне улицы. Свежая пища ускорит выздоровление.
Андрей встаёт, прижимает лапу к груди и ощущает биение сердца. Второго сердца. Не беда, что одно забрали люди, оно вырастет через месяц.
Андрей поднимает взор к луне:
— Господин профессор, если мои слова, каким то чудом дойдут до вас, знайте, что сегодня я спас жизнь девочке. Все ваши эксперименты, направленные на то, чтобы сделать из меня послушного зверя провалились и не помешали мне остаться человеком.
|
|
|
Cообщений: 3645
Регистрация: 16.12.2011
|
Рассказ № 5 "Изгнание"
– Эх, Мамон, Мамон… Что будем делать?
– Выгоним со станции!
– Но...
– Не насовсем. Пока не поймем, в чем дело. Да и подозрительно все это очень.
– Без сомнений. Непонятно, что случилось на поверхности.
– Вот именно. Да и меж делом... У него будет время подумать о своем поведении, а то последнее время совсем распоясался. Выдайте ему минимальную дневную пайку и фонарик. Пусть гуляет. Может у «цивилизованных» перекантуется пока, но до того, как не поймем, на станцию его не пускать!
***
Трудно быть одному? Да легко!
Петр Мамонов, по прозвищу Момон, шагал в кромешной темноте тоннеля, удаляясь от ненавистной ему теперь станции. Ненавистной потому, что его изгнали, по сомнительным и возмутительным причинам, с которыми лично он был в корне не согласен. Но не это главное, а то, что ему, мужчине лет сорока, прожившему на станции почти десять лет, теперь придется искать другое место жительства. Что по идее проблемой быть не должно. До ближайшей жилой станции или, вернее сказать, скоплении станций, за глаза – цивилизации, нужно было пройти всего-то две заброшенные. Беспокоило другое.
Как его там встретят? И пустят ли на станцию? Какой бы плохонькой не была связь его станции с «цивилизацией», но она была, и эти противные и богобоязненные людишки, казавшиеся все это время друзьями, братьями или сестрами, по-любому сообщат о случившемся. И ведь люди на другом конце темного тоннеля поверят версии, настолько сильно притянутой за уши, что любой нормальный, дружащий с головой человек разнесет ее в щепки.
Момон вздохнул так сильно, что эхо звука несколько раз прокатилось по тоннелю.
Вот в том-то и дело! Что нормальных людей в метро уже не сыщешь. Все какие-то нервные, подозрительные. В первую очередь, как водится, стреляют, а потом спрашивают. А тут сначала выслушают начальника станции. Еремеев – скотина! А уж мнения Петра никто даже спрашивать не будет.
А черт с ними! С политиками! Это же он – Момон! Выкрутится как-нибудь. Вот как, скажите, можно не работать на станции, на которой не работать невозможно, да при этом еще и питаться не хуже начальника станции? Как? А он знал. В любом обществе, даже в самом трудящемся и распределяющем продовольствие согласно занятости и общему вкладу труда, существует категория товаров и услуг, всегда востребованная населением. Правда, все это не совсем законно. Но на сей счет у Петра было свое мнение, далеко расходившееся с мнением начальства, да и остального здравомыслящего населения. Но вот именно они-то все и закрывали глаза на его маленькую барахолку. Люди тогда только «бухтят», когда хотят показаться хорошими в глазах
других людей, а как увидят что-нибудь необычное или захотят почувствовать нечто незабываемое, так сразу все разговоры как рукой снимает. Становятся покладистыми и алчными.
Вот и приторговывал он тем, в чем у кого-то в определенное время возникала потребность. Все к нему шли. Намекали, заискивали, последнее тащили, а он, не будь дураком, старался поскорее найти необходимое. Кому-то грибочков чудных, от которых забывалась действительность, кому-то таблеток от различных хворей, что у ходоков на поверхность выменивал (бог с тем, что срок годности давно прошел, иногда же помогало), иным шкурки-чучелки мелких тварей, другим – картины, украшения и бижутерию, что побогаче, но за этим сам ходил. Напрашивался с ходоками на поверхность, и пока они там своими делами занимались, проворачивал свои. Все более-менее ценное с собой тащил. Все приходили! Все!
А тут... Даже эта... Теперь уж вдова Соболева, который, как говорят, по его вине погиб. Даже она, радующаяся, когда он к ней приходил и исполнял "невыполненный мужнин долг", кричала громче всех, когда его выгоняли со станции.
На Петра вдруг нахлынула неконтролируемая злость, отчего он крепче сжал кулаки, и сильнее, чем надо, поставил ногу на шпалу. После чего, оступившись, полетел на эти самые шпалы ничком, закрывая руками лицо. Зажатый в кулаке фонарик выскочил и запрыгал, ударяясь то о дерево, то о метал, затем, закружившись, застыл, выхватывая тюбинги слева от Момона, местами проржавленный металл выступающих из бетона балок, провисшие и порванные тут и там кабели, а также легкую, подающуюся любому движению воздуха паутину, собирающую собою пыль.
Мужчина же, взвыв от боли, перекатился на бок, прижимая к себе левую руку. Некоторое время он так и лежал, превозмогая боль, пытаясь понять, не сломана ли она, а также, отчего последнее время несчастья начали сыпаться на него как из рога изобилия. Затем принял сидячее положение и, несколько успокоившись, стал рассматривать паутину, пляшущую на границе света, размышляя.
Заброшенные станции он миновал минут десять назад. Это значит, что скоро из темноты должен появиться аванпост «цивилизации». Это и люди, и кров, и еда. Тогда, скажите, пожалуйста, зачем он беспокоится и раньше времени впадает в панику? Надо всего лишь взять себя в руки и пройти оставшиеся несколько сот метров, ну или пару километров, это уж как повезет.
Момон улыбнулся своим мыслям, поднялся, отряхнулся, и, подхватив фонарик, пошел вперед, к «цивилизации».
***
– Надо его изолировать.
– В смысле?
– Есть подозрение, что у него бубонная чума...
– Что?!
– Бубонная...
– Я знаю, что это такое, доктор! Я в толк не могу взять другое. Как он сутки находился на станции с таким диагнозом?!
– Это лишь предположение, но не будет излишне...
– Не будет излишне?! Да одного подозрения достаточно, чтобы не пустить человека на станцию. Вы уж определитесь, доктор! А пока... Карпов! Звони Громову! Предупреди, чтобы его не пускали. Пусть болтается меж станций, пока... Пока господин "доктор" целиком и полностью не будет уверен, с чем имеет дело. Кстати, много у него времени?
– Ну, с едой более-менее понятно. Потерпеть сможет, у него и пай есть. Но вот с водой... Боюсь, обезвоживание настигнет его к концу вторых суток, на третьи...
– Значит доктор, у Вас есть сутки. Иначе убьете человека, чем бы он там не болел.
***
Трудно было сказать, что он испытывал сильнее. Злость, раздражение или обиду. Наверное, и то и другое вместе. Что им там наговорили, если его не подпустили к «цивилизации» и на расстояние выстрела? Да не то, что к станции, да и к аванпосту подойти не удалось ближе ста метров. Только он вышел из-за поворота тоннеля, как его ослепил мощный свет прожектора, далее злобный голос потребовал, чтобы он убирался, иначе они применят «Корд». И Момон не в силах был поверить этому, пока они действительно его не применили. Предупредительно. До сих пор перед глазами шлейф от пуль, вернее «фонтанчики» отколотого ими бетона, змейкой проскользившие в каком-то метре мимо.
Вот тогда он по-настоящему испугался. Даже не сразу понял, что ему вновь кричат, чтобы убирался, а то следующая очередь будет по нему. Момону ничего не оставалось, как быстро ретироваться оттуда.
И страх гнал его до заброшенной станции. В голове возникали ужасные картины погони и ее результата. Хотя его никто не преследовал, но понял он это, лишь взобравшись на пустой перрон. Что за бред? Только сейчас он осознал, что «цивилизация» не была в состоянии войны с их станцией и быть не могла. Так может дело в другом? Может новый командир дозора не узнал частенько захаживающего к ним за всякими безделушками Петра?
Он повторил попытку, но со стороны другого тоннеля. Не тут-то было! Его даже предупреждать не стали, а начали палить из пулемета сразу.
Теперь же его охватила злость. Так с людьми не поступают! Даже с самыми гнилыми!
Он взобрался на платформу пустующей станции, мельком осветил фонариком объемные колонны, высокий свод и кучи мусора на полу. Затем размашистым движением ноги запустил какую-то дряхлую бумажную коробку в темноту в сторону шпал, после чего рухнул рядом с более-менее чистой колонной на пол, отшвырнув фонарик в сторону, и схватился за голову.
Некоторое время он молча сидел в такой позе, не в силах двинуться, не в силах думать и понимать происходящее вокруг. Затем медленно поднял голову и огляделся.
Фонарик лежал чуть в стороне, выхватывая из темноты осыпающуюся кафельную кладку одной из колонн, кучу мусора поблизости с высовывающейся из нее одноглазой головой пупса и надпись на свободном от кафеля участке колонны:
"Ад опустел... "
Услужливая память подсказала окончание фразы: «Все демоны здесь».
Петр не мог вспомнить, откуда, но автора он знал. Уильям Шекспир. Поэт другой страны и другой эпохи. Но как точны слова, что он передал грядущему поколению, или, скорее всего, поколениям.
Момон подхватил фонарик и некоторое время, причем достаточно долгое, тупо щелкал выключателем, направив свет на надпись. Надолго ли хватит батарейки, его в данный момент почему-то интересовало меньше всего, хотя задуматься об этом следовало бы. Но, как всегда и бывает, во время опасности, во время нестандартной ситуации человек может измениться кардинально. Вот и Петр, всегда широко мыслящий, хитрый и уверенный в себе барыга, сейчас стал обычным трусливым тюфяком, который не понимал, что происходит, не знал, что делать дальше и очень-очень боялся. Боялся будущего и того факта, что его может не быть вовсе.
Уставившись стеклянным взглядом на надпись, которая благодаря фонарику то появлялась, то растворялась в кромешной темноте, Момон чувствовал лишь страх, поднимающийся к горлу.
"Ад опустел... все демоны здесь!"
Он и до этого-то не слишком верил в людей, а сейчас они все казались исчадиями ада.
Даже не сказали, за что! Хотя нет... За что, он прекрасно себе понимал, хотя и не разделял их уверенности и уж тем более виноватым себя не чувствовал. Он наоборот спасти хотел. Другой разговор, что у него не получилось, и он вернулся на станцию один, но это не вменяет ему вину за гибель целой группы. Ну, а почему теперь не пускали обратно? Даже на чужую станцию. Это никак не вязалось с происшедшим. Звери, а не люди!
Петра пробил озноб. На заброшенной станции было довольно прохладно, но по ощущениям Момона – что-то не то. К ознобу примешивалось чувство вялости, а также то ли от долгого мигания фонарика, то ли от недавнего нервного напряжения и шока – слезились глаза.
Петр щелкнул кнопкой, вырубив свет. Ничего не изменилось. Глаза продолжали слезиться. Он несколько раз протер их, но видимо напрасно. Из-за грязи, скопившейся на руках, глаза защипало. Момон выругался, но новый приступ озноба заставил его замереть. Отдаленная догадка слегка забрезжила в глубине нежелающего думать мозга.
Мужчина снова включил фонарик и посветил на свои грязные дрожащие руки. Затем дотронулся до лба. Он был влажный и горел. Его лихорадило. И от этого факта Петра затрясло еще сильнее. Ужас медленно просачивался внутрь, как и холод от начинающейся болезни, необжитой станции и тьмы, медленно заползающей в жизнь мужчины, как и осознание того факта, что люди знали о его болезни и предупредили об этом другие станции.
Заставили его скитаться по темным тоннелям без надежды на какую-либо помощь. Медицинскую, людскую. Без жалости, без сострадания и возможности нормальной смерти. Человеческой смерти.
В горле стало сухо. Может это была просто необходимость в питье, так как часов пять во рту росинки не было, а может болезнь брала свое, иссушая слизистую. Петр осмотрелся. Как-никак лихорадка над ним еще не взяла вверх, а поддержание сил имело смысл не только как поддержание жизни, но и как единственное средство борьбы с болезнью. В слабом организме любая инфекция прогрессирует быстрее.
В охватываемом светом фонарика пространстве нашелся лишь мусор. Хлам, оставленный за двадцать лет деятельности человека. Ничего полезного и ничего, чтобы могло удержать в себе влагу, которая конденсировалась на холодных сводах.
Чуть дальше к его станции, вспомнил он, по левому тоннелю должна находиться лужа. Но когда он ее там видел, Петр не помнил. Но попытаться стоило. К тому же прием пайка, в любом случае вызовет лишь еще большую жажду.
Мужчина поднялся на ноги, чувствуя в них слабость и, освещая фонариком путь, побрел в тоннель, совершенно не ощущая времени. А оно поджимало.
***
– Разрешите доложить!
– Докладывай.
– Нашли Соболева!
– Что?.. Где?
– Сам приполз. Скребся в герму под утро.
– Состояние?
– Хреновое...
– Что?
– Простите, тяжелое. Но доктор говорит, что жить будет. Уже через пару дней сможет рассказать, что случилось с группой.
– Хорошо. Что доктор о болезни Мамонова говорит?
– Не чума! Но болезнь идентификации не поддается. Скорее что-то с поверхности. Скорее – не опасное.
– Так... Отряди трех человек на поиски Момона. Найдите, приведите и держите пока в карантине. Ясно?
– Так точно!
***
Да! Петр нашел ее. Лужу, которую он когда-то видел в тоннеле. Она была на месте и даже более широкая, чем подсказывала память. Она ласково поблескивала в тусклом свете фонарика и словно играла с жаждой Момона, заставляя все его существо к ней тянутся.
Но Петр не торопился. Он припал на колени рядом с краем, нагнулся как можно ниже и понюхал. Вода, как вода, с еле заметным запахом соляры. Ничего, переносимо. Затем он лизнул поверхность. Тот же неуловимый привкус топлива. Ну, прямо чуть-чуть...
И более не в силах сдерживаться мужчина трясущимися от развивающейся болезни руками зачерпнул воды и жадными глотками стал пить. Утолив жажду, он прислонился к тюбингу, стараясь отдышаться и тут его вывернуло. И рвало до тех пор, пока от спазмов не заболел живот, и вся поглощенная вода не вышла наружу.
Для питья она была не пригодна.
Момон вынул сух пай и начал жадно глотать сухую галету, стараясь тщательно прожевать ее, но в спешке не всегда успевая. И снова его вывернуло. Забрезжило смутное сомнение, что вода не только не пригодна для питья, но и опасна. Легкий привкус соляры никак не хотел уходить, а во рту образовалась неприятная вязкость.
Петр взвыл от отчаяния. Мало того, что не утолил жажду, так еще и испортил сух пай. Да ко всему прочему разболелась голова, как подтверждение болезни.
Сколько он еще просидел у этой лужи, он не помнил. Да и вести отсчет было не по чему. Фонарик вдруг увял на глазах, несколько раз моргнув на прощание, после чего сказалась усталость и нервное напряжение последнего дня. Тьма обволокла и убаюкала. И мужчина провалился в беспокойный сон, наполненный разнообразными образами. В основном жуткими и пугающими.
Через несколько часов он проснулся в холодном поту, но уже чувствовал себя лучше, не смотря на слабость, вызванную голодом. Но зато болезнь слегка отступила. Он нашел в себе силы подняться и пошел дальше. После сна мысли немного прояснились, и Петр смог вспомнить, что на следующей станции всегда росли грибы, что он продавал любителям расслабиться. Они были галлюциногенные, но это его сейчас волновало мало. Самое главное то, что они могли немного утолить невыносимую жажду и чуть-чуть голод. А о последствиях наркотика можно позаботиться и потом. Сейчас главное жизнь.
Эта заброшенная станция была другая. Часть свода здесь обвалилась, открыв небольшое «окошко» наружу. Так что свет еле-еле, но проникал сюда. Обрушившийся же свод образовал собой насыпь земли вперемешку с бетоном и арматурой. И вот на этой куче росли они. Полупрозрачные бледные грибы на тонких ножках, которые и были очень популярны у наркоманов на его станции. В небольших количествах гарантировали человеку расслабленность и небольшой набор цветных картинок в зависимости от ситуации и настроения человека, съевшего такой грибок.
Долго думать Петр не стал. Обычно не думаешь, когда сгораешь от жажды или голода. Но небольшую сдержанность все-таки проявил.
Присел, сложив ноги в позе лотоса, трясущимися пальцами аккуратно сорвал один гриб, и, засунув в рот, медленно разжевал, наслаждаясь сочной мякотью. Было приятно ощущать, как тепло разливается по телу, не смотря на болезнь и холод, царящий на станции. Исчез противный привкус соляры во рту. Пропала головная боль. И возникло ощущение легкости. Той легкости, когда ничего не болит, легко дышится и организм ощущает себя всемогущим. Даже луч света, просачивающийся сквозь небольшое отверстие в своде станции, казался ярче, а воздух с поверхности, наполняющий станцию – теплее.
Небольшое чувство голода и жажды осталось. Все-таки один гриб не мог утолить все и сразу. Поэтому Петр, почувствовавший себя намного лучше и слегка потерявший чувство меры, принялся горстями срывать грибы и, почти не жуя, проглатывать.
Все мы – заложники своих решений. Только не всегда знаем, к чему в итоге наше решение может привести. Момон, находящийся на грани нервного срыва, пищевого отравления и болезненного истощения, не смог предугадать реакции своего организма на внезапное улучшение состояния. Даже последние наркоманы с его станции не поглощают более двух-трех грибочков за раз, а он успел сжевать пару горстей, прежде чем его «накрыло».
Сначала рефлексы замедлились, мышцы расслабились. Зрачки расширились до неимоверных размеров, руки опустились, не дожёванные грибы стали выскальзывать вместе со слюной из раскрытого рта, а мочевой пузырь опорожнился.
Но ничего этого он уже не помнил. Напряжение последнего дня, голод, болезнь и увиденная им надпись слились воедино в отравленном мозге мужчины, кардинально меняя настроение и вызывая навеянные всем этим галлюцинации.
«Ад опустел... все демоны здесь!»
Внезапный взрыв чувств – злость, ненависть, отчаяние, страх – наполнил Момона изнутри, заставив его излиться в душераздирающем вопле. Это не был простой крик, это был вой. Вой взбешенного до безумия больного существа, загнанного в угол и оставленного умирать в одиночестве. Он больше не был человеком в прямом смысле этого слова. Токсичное вещество, вызывающее галлюцинации, совместно с разрушительными процессами испытанных им ранее чувств и ощущений сломали его.
В приливе энергии он заметался по полутемной станции, сминая грибы, спотыкаясь и падая. И уничтожая руками и зубами то, что могло напомнить ему человека и что разгоряченное галлюциногеном воображение, дорисовывая, превращало в страшные картины Ада. И людей, покинувших это жуткое место и теперь окружающих Момона. Пустые коробки, предметы быта и инвентаря, когда-то оставленные людьми, почти истлевшую одежду. Он ободрал в кровь руки, пока пытался стереть с грязной покосившейся колонны чей-то старый рисунок, в котором можно было смутно угадать семью. Так и не стерев, он просто замазал их кровью, обильно сочившейся из израненных, разбухших пальцев. После чего, схватив палку, стал лупить ей по гипсовым фрескам, напоминающим ему о людях, стараясь разрушить их, выковырять из мест в колоннах, где те крепились.
А потом...
Потом услужливая мысль вдруг подсказала ему, где живут демоны. Он это знал. Знал всегда. И даже жил когда-то давно среди них. И эта услужливая мысль не давала ему покоя, пока он некоторое время стоял с поднятой палкой и стекающей изо рта слюной, додумывая следующую – еще более умную мысль. Затем, снова взвыв, он пустился в сторону своей станции.
Через некоторое время где-то в тоннеле раздался заунывный вой, после чего последовали предупреждающие крики и матюги, а завершил нарушающую тишину метро какофонию звуков треск автоматной очереди...
***
– Лежи, Соколов! Ты как?
– Уже лучше. Думаю, еще пару дней и бегать буду...
– Ну-ну. Ты лучше не думай, а доктора слушайся... Хотя... Ты можешь сейчас говорить? Не устанешь?
– Нет. Нет, конечно! Спрашивайте.
– Хорошо. Что произошло на поверхности? Можешь рассказать?
– Да... Думаю, да. По крайней мере до того момента, как потерял сознание.
– Отлично. Доктор, тоже слушайте внимательно. Возможно, там есть разгадка...
– Да разгадка и так есть. Хм. В общем, это тяжелая форма аллергии, вызванная спорами какого-то нового растения, только вот какого?
– Соколов?
– Значит, мы вышли на поверхность, и ничего не предвещало беды. До ближайшей «перевалки» всего минут тридцать хода, причем маршрут и все здания постоянно исследуются нами, так что особых сложностей не должно было случиться. Если только «залетный» какой нарисуется... А вишь, нет. Подозрение закралось у старшего, что нечто странное в подвале одного из домов происходит... То ли звук какой, то ли стон. Вот мы вчетвером туда и спустились. А Момон снаружи остался. Что-то в останках ларька выискал. Вот и стал рыться. А мы значит внутрь... А там... Какое-то растение доедает еще живую тварь...
– Растение?
– Да. Оно большое. С толстым массивным стволом и листьями, которые острыми иголками на них удерживают жертву, а цветок... Ну, то, что должно быть цветком... Поедает! А еще бутоны, нераспущенные у него по сторонам. В общем, старший дал команду стрелять, чтоб его... Вот тут-то оно и выстрелило. Вернее... Разбрызгало, испустило... Ну не знаю, как... В общем, из бутонов, словно газ, пошла зеленая пыль. И... и...
– Успокойся, Соколов. Это растение выпустило пыльцу, как я понимаю, против которой не помогли противогазы.
– Мы в течение минуты все попадали на пол и потеряли сознание или... умерли. Не знаю точно. Когда ко мне на какое-то мгновение вернулось сознание, я понял, что меня вытаскивает на поверхность Момон. Только вытащил, сам раскашлялся. И... Ну и все, что я помню.
– Ясно. Теперь все ясно.
– Простите...
– Да?
– Я хотел бы увидеть Петра. Пожать ему руку. Позовете?
– Нет. Его нет...
– То есть как? Когда же он вернется?
– Он не вернется... Он ушел оплакивать своих товарищей со станции... Хм. В неизвестном направлении... В общем, он не вернется.
|
|
|
|
|