Цитата
Александр А. Чип пишет: А 10-й рассказ будет публиковаться в несколько этапов? Или как?

Да, просто само сообщение было слишком большим и автору пришлось прислать отдельно оставшуюся часть. Она уже там, где надлежит ей находиться.

Рассказ №10
"Как пропала одна экспедиция"

«Красный городок» - заброшенная, абсолютно пустая станция. Внимательный взгляд определит без труда - она вообще недосроена. Полоток не побелен, стены не оштукатурены, колонны не облицованы. На ней нет ровным счётом ничего, кроме одинаковых серых силуэтов квадратных колонн, едва различимых во мраке, да мусора на полу и пыли... Целый океан пыли. Подуешь - и взметнётся настоящее цунами. Страшно подумать, что будет, если чихнуть! К счастью, дуть и чихать тут некому...
Единственное, что может привлечь тут внимание гостя, если таковой вдруг попадёт на станцию, это пять бумажных лоскутков, что висят один за другим в самом центре станции на правой путевой стене.
Четыре из них - газетные статейки, судя по всему - передовицы, аккуратно вырезанные ножницами. А пятая - просто грубый тетрадный лист, исписанный неровным, прыгающим почерком.

Вырезка первая прикреплена к керамической плитке клейкой лентой. И вот что на ней можно прочесть:
«Донецкие новости». №7, 10. Июль 2012 года.
«По городу ползут фантастические, если не сказать «дикие» слухи, что шахтёры Донецка, точное число которых никто не смог назвать, якобы… принялись копать метрополитен! Несмотря на явную абсурдность подобных сплетен, жители города который день подряд засыпают нашу редакцию просьбами рассказать подробнее об этих удивительных событиях. И, хотя мы предпочитаем не комментировать всякий вздор и не проводить расследования по поводу всяких глупостей, но в данном случае главный редактор принял решение сделать исключение. На место строительства станции «Политехнический институт» отправлен наш корреспондент, который, без сомнения, в скором времени развенчает этот смешной и возмутительный миф».

Дальше висит вырезка вторая, приколотая булавкой, остриё которой кто-то вбил в зазор между стеной станции и плиткой.
«Донецкие новости». №7, 11. Июль 2012 года.
«Дорогие читатели! Мы с глубоким недоумением, но и с огромной радостью сообщаем вам, что невероятные слухи, распространявшиеся в Донецке в последнее время, подтвердились! Как это ни невероятно, но большая группа мужчин-шахтёров, временно являющихся безработными в связи с кризисом в угледобывающей отрасли, приняли добровольное участие в строительстве метрополитена. Количество работников оценивается примерно в двести человек. Кроме имеющихся проходческих щитов шахтёры не принесли с собой никакого специального оборудования, но одного взгляда на фотографию этих крепких, сильных мужчин, которую вы видите сверху, хватит чтобы понять: такие молодцы прокопают метро хоть лопатами! А теперь ответ на вопрос, который, без сомнения, волнует читателей больше всего. Кто оплатит этим героическим мужчинам их труд? Ответ прост: никто. Так как никто не нанимал добровольных помощников участвовать в строительстве «Политехнического института», то и выделять средства на оплату этих работ городская администрация не намерена. Хотя, конечно, подвиг шахтёров-метростроецев удостоился самых лестных замечаний лично мэра города!»

Вырезка третья держится непонятно как. И лишь приглядевшись можно увидеть, что она засунута загнутым уголком за край буквы "А" в названии станции.
«Донецкие новости». №10, 01. Октябрь 2012 года.
«Мы продолжаем знакомить вас с ходом работ по строительству метрополитена города Донецка, которые неожиданно перешли из стадии «вялого ковыряния» (как выразился год назад один из наших журналистов) в стадию «энергичного копания». К настоящему времени, благодаря ударному труду рабочих, построена в конструкциях станция «Политехнический институт» и пройдено около трёхсот метров туннелей в направлении станции «Левобережная». Кроме того, как мы уже сообщали в одном из предыдущих номеров, на стройку «Левобережной» прибыло около полутора сотен горняков, усилиями которых к концу месяца будет построена в конструкциях вторая станция донецкого метро. Администрация города по-прежнему отказывается выделять деньги на оплату труда новых метростроевцев, однако, чтобы те (от чего Боже сохрани!) не разбежались с объектов, по распоряжению мэра города на стройки ежедневно доставляется горячая пища. Чем питались эти люди раньше остаётся пока загадкой…»

Четвёртая засунута краешком за угол буквы «О».
«Донецкие новости». №12, 08. Декабрь 2012 года.
«Подводя итоги уходящего года, стоит отметить, что хотя городу Донецку так и не удалось обзавестись собственным метрополитеном ко дню открытия Евро-2012, но теперь уже можно быть твёрдо уверенными, что в 2013 году первая очередь метро, состоящая из шести станций и депо, будет сдана в эксплуатацию. Двадцатилетний долгострой близится к завершению! Напомним, что к настоящему моменту построены полностью, если не считать отделки, две станции, а так же перегоны между ними; оборотные тупики за станцией «Политехнический институт» будут готовы к февралю. И так как после указа Президента Украины метростроевцам даже начали выплачивать небольшую заработную плату, можно не сомневаться, что стройка будет доведена до конца!»

И, наконец, последней на этом диковинном газетном стенде красуется газета без названия. Точнее, и не газета вовсе, а просто нечто написанное от руки на тетрадном листе. Эта бумажка кое-как привязана верёвочкой к букве "Г" в названии станции.
1 января 2033 года.
«Поздравляю всех с новым, 2033 годом! Ура!
Невероятно, что мы дожили до него, не правда ли? Но все мы живы и здоровы, это главное. И хочется пожелать, чтобы в новом году все мы так и оставались живыми и здоровыми! Да здравствует 2033-тий, год Кролика-Мутанта!" И корявый-корявый смайлик.

Откуда они взялись эти вырезки, и особенно - последняя, абсолютно не понятно.
Ведь станция, на которой они висят в ряд во мраке и запустении, уже много-много лет пуста и мертва...


Лейтенант Романенко высунул над грудой камней голову, украшенную ветками и мхом, и приложил окуляры бинокля к щитку шлема.
- Интересно, что ты там рассмотришь? – произнесла Люда, посматривая на командира. – В шлеме жопу носорога и ту не разглядишь!
Она могла говорить почти в полный голос: Романенко всё равно её не слышал. Для того чтобы пообщаться в шлемах компенсирующих костюмов надо было нагнуться к самому уху человека и крикнуть, в ином случае можно было не опасаться быть услышанным. Но кричать Люда не собиралась, она уже один раз в полный голос сказала всё, что думает о командире. Глупая была, неопытная! Ну, ничего, зато тихим голосом Прохора Алексеевича можно было хоть матом покрывать. Чем молодая женщина и занималась всё свободное время.
Они сидели в укрытии уже минут пять. Командир, обвязав шлем верёвкой и заткнув за неё всякие ветки и сучки, старательно изображал пародию на сцену из мультика, мол «я кустик-кустик-кустик, я вовсе не солдат!». На кустик товарищ Романенко от этого похожим, увы, не становился, так что старания были напрасны. На солдата же он не был похож вообще; что с ветками, что без них.
Отряд вроде бы отлично спрятался. Но это только «вроде бы», по факту же они… кучу времени торчали на виду у всех возможных врагов.
Лейтенанту даже в голову не приходило, что за этой кучей кирпичей они были с трёх сторон – как на ладони, и лишь с одной – укрыты от чужих голодных глаз. Люда же прекрасно всё видела и понимала, но что-то втолковать или объяснить командиру даже не пыталась.
- Пусть нас сожрут, - произнесла она, устало прикрыв отяжелевшие веки, - неприятно попасть в чей-то желудок, зато хоть отмучаюсь.
Люде, в самом деле, было уже безразлично, погибнут ли они или вернутся назад живыми. Принципиальной разницы женщина не видела. Всё, что ей хотелось, это улечься и заснуть. И спать, спать, спать… До тех пор, пока не отдохнёт изнурённое тело, если оно вообще когда-то сможет отдохнуть. Что же касается мозга, то он, казалось, уже прошёл фазу утомления и даже предельного переутомления. Как это называлось – сложно было сказать, возможно, медицина даже не успела придумать такое слово. Но в тот час, когда Люда перестала плакать, скрежетать зубами, молить о пощаде и прочее, и начала смеяться, девушка поняла – всё, приехали. Организм бросил бесполезные попытки сопротивляться и отключил режим «больно» и «тошно». Типа бензин кончился (она ещё даже помнила, что это такое!), дальше едем по инерции. Рано или поздно инерция кончится, Люда упадёт и больше не встанет. И тогда к её лавке на галере прикуют другого.
- А как это красиво описывали в книжках… - вспоминала часто Люда, когда её ещё не довели до нынешнего состояния. – Героические мужики с «калашами» будут ходить по развалинам и отстреливать всяких пятипалых, шестикрылых чуд-юд. И вот, блин, ни-че-го не сбылось. Чуда-юда не завелись, как минимум, в том виде, в каком их рисовали, и за это, конечно, спасибо. Но и сталкеров с «калашами» нету. Вместо них на бойню отправляют нас, "топтунов"…
Люда иногда, когда голова снова начинала понемногу работать, размышляла на подобные темы. Но не сейчас. В данный момент она, о ужас, не могла даже злобно иронизировать! Одно огромное, всеобъемлющее желание заполняло мозг: спать, спать…
Увы, только она закрыла окончательно глаза, как лейтенант грубо потряс Люду за плечо. Это значило: «Пора вставать!», и чтобы не ждать удара кулаком, который означал: «Какого хрена не встаёшь?!», Люда проснулась сама.
За это время лейтенант, похоже, успел-таки высмотреть в бинокль всё, что хотел, и созрел, наконец, для давно очевидного решения: пробираться к воротам. Приказ был отдан двумя жестами. Один был прост и понятен. Что ещё мог значить указательный палец, направленный Люде прямо в лицо? Ну конечно то, что на заклание как обычно отправлялась она. Второй жест тоже был очевиден: Прохор Алексеевич сложил ладони лодочкой и развёл их в стороны. Но Люда решила, чтобы полежать на земле ещё хоть секундочку, притвориться табуреткой и только часто-часто заморгала глазами. Иногда это прокатывало, и командир начинал махать руками дальше; но сегодня, к несчастью Люды, Романенко был не в духе. Не тратя больше времени на объяснения, он рывком поднял рядовую с земли и грозно ткнул пальцем в белый забор.
- Иду, иду, семарофщик… - проворчала женщина, очень к месту вспомнив старое-старое слово, означавшее мужика, который стоит и смешно машет руками с флажками.
Люда сжала крепче рукоятку револьвера и, перебежав открытое пространство так быстро, как могла, вжалась спиной в забор.
- Ну что ж, хотя бы со спины я могу не ждать нападения, - подумала Люда, и тут же сама над собой посмеялась: - Нашла чему радоваться! Зато со всех остальных сторон ты, голубушка, идеальная мишень.
Что есть, то есть. За двадцать лет у защитных костюмов так запачкались и зацарапались стёкла шлемов, что через них местами окружающий мир был виден, точно через детскую игрушку «Калейдоскоп», так что можно было не заметить врага даже тогда, когда он начнёт тобой обедать; а уж местная фауна проблемами со зрением не страдала. Правда, оставались ещё места, где стекло сохранило свои прозрачные свойства, но с каждой переделкой, во время которой владельца таскали по земле, их становилось всё меньше.
Но то, что Люда давно смирилась со своей участью, не значило, что она сама себя сервирует и соусом польёт.
- Нет уж, ребята. За биштефксом придётся хотя бы побегать.
Сказав так, Люда двинулась перебежками от дерева к дереву вдоль высокого белого забора, обвитого плющом, на котором тут и там ещё виднелись красные буквы «М». За этим забором находилась их цель – станция метро «Политехнический музей».
Револьвер Люда держала наготове: палец на спуске, дуло на уровне груди, хоть и понимала, что толку от древнего оружия не будет. Вот винтовка лейтенанта – это уже кое-что. Грохотала так, что все твари глохли, её же «чудо техники» даже на такое не было способно. Да, он стрелял! В отличие от крутых автоматов, что лет пять уже как все до единого вышли из строя, эхо Мировой войны, что держала в руках Люда, ломаться и не думало. Но самодельные пули не всегда летели туда, куда надо, либо не летели вообще. И всё же револьвер давал хоть какую-то уверенность.
Следуя точно вдоль забора, Люда просеменила метров двести, но как только груда камней, за которой остался лейтенант, скрылась из виду, женщина сама собой, даже не дав на то распоряжения своим конечностям, как подкошенная повалилась на асфальт.
- Хоть минутку ещё полежать… - прошептала она.
Конечно, если она будет прохлаждаться тут долго, кто-нибудь из животных, шатающихся в окрестностях, заинтересуется, что это за грязный мешок валяется у забора; а что ещё хуже – даст взбучку командир. Но пара минут погоды не сделают. Поэтому Люда не сделал попытки подняться.
- Не сейчас. Не сейчас… - шептала она. – Ещё чуть-чуть…
Тяжела участь "топтуна" - батрака, шарящегося по поверхности, пока остальные сидят в тепле и безопасности. Каждую неделю, а когда и чаще, не важно здоров ли, болен ли – марш наружу. Офицерам, таким, как Романенко, положен отпуск. Такие, как Люда, простые топтуны, трудятся круглый год. Да и какой может быть отпуск у... рабов?


Своевременный отдых творит чудеса… Люда пролежала на земле всего-то минут пять, но этого ей хватило для того, чтобы немного привести в порядок опилки в своей голове (так она обычно называла свои мозги).
- Да что меня тут держит, на этой адовой работе?! – с болью в голосе прошептала молодая женщина. – Сколько, сколько можно страдать!!! Что такого случится, если я откажусь от неё?!
- Ты сама знаешь, дурында, ЧТО случится! – тут же заговорило нечто в её «опилках» то, что отвечало за логику; то ли внутренний голос, то ли просто голос разума. – Охота перейти с усиленного рациона на стандартный?
- Нет, - честно призналась, немного подумав, женщина сама себе.
Стандартное питание в их бункере, конечно, тоже было не совсем уж голодным пайком, другие ведь как-то умудрялись на него существовать! Но от одной мысли, что придётся отказаться от «элитной» пайки, Люде стало не по себе.
- Вот-вот. Кроме того, не забывай, что тут ты сутки помучалась – и неделю свободна.
- Но за эти чёртовы сутки из меня все соки выжимают, всю душу выматывают! – застонала Люда.
- А ты как хотела? – безжалостно заглушил голос разума голос тела. – Да, тяжело. А кому после Конца Света легко? И не говори: «Мне ещё рожать!», как ты это любишь. Не от кого тебе рожать. Да и незачем, детворы и так – полное убежище. К тому же, туалеты вычищать придётся каждый день, моя родная.
- Господи… - Люду затошнило.
- А что такого, в общем-то? – беспощадно усмехнулась она тут же. – Работа как работа, тоже нужная!
И ещё вспомнила Люда одну вещь…
Вспомнила, как когда она возвращалась с поверхности обратно в убежище, чуть ли не всё население сбегалось посмотреть на очередную героиню, сумевшую уцелеть в том зловещем и враждебном Внешнем мире, про который люди от скуки слагали под землёй такие сказочки, что мама дорогая…
Обычно Люде было на эти восхищённые взгляды и ахи-вздохи ну просто по барабану: после выходов женщине проще было сказать, что у неё НЕ болело, и всё, что ей хотелось в те минуты, это доползти до своей комнаты и рухнуть и спать сутками напролёт.
Но сейчас, когда Люда снова приняла своё любимое горизонтальное положение, ей на минуту представилось, что она ковыляет по тому же самому коридору в ту же самую каморку, но… Не с револьвером в руке, а с ёршиком для унитаза. И её затошнило ещё сильнее.
И ещё всплыла в сознании одна сцена.
Больничная койка в лазарете, где лежал уже второй год её парализованный отец. Бедный старик! Хотя и не старик вовсе, всего-то пятьдесят шесть было Николаю Васильевичу… Но возраст – это только цифра. А в реальности же папа Люды, у которого отказали левая рука и правая нога, был глубоким стариком. И он там было такой ни один, но лишь за Николаем Васильевичем ухаживали целых две няньки, лишь его кормили три раза в день, лишь его одного развлекали чтением книжек.
- А всё почему? – обратилась она к себе. И сама же себе ответила: - Из-за тебя. Только из-за тебя.
- Но неужели, - и от этих мыслей по коже пробежал холодок, - если я «уволюсь», они бросят его?
- Элементарно, - вынуждена была признать Люда, - лишних медсестёр в убежище нет. Будет лежать на грязных простынях, немытый и небритый. Сама будешь отца на руках в ванну таскать. В свободное от мытья сортиров время, конечно же.
И вот тут Люду действительно чуть не вырвало. Хорошо, что нечем было. На поверхность ходили натощак, чтоб ничего лишнего в желудке не булькало.
- А чтобы этого не случилось, милая, вставай и вперёд, мать твою! И хватит ныть.
Люда собрала в кулак всю свою волю и рывком оторвала тело от земли.
Пусть натирает кожу грубый материал. Пусть ручьи пота стекают по груди и лицу. Пусть ноют измождённые долгими перебежками ноги. Плевать. Вперёд и только вперёд!
- Когда-то, когда менеджером в офисе была, страдала не меньше. Но теперь хоть ясно – ради чего! – думала Люда, подбираясь к распахнутым воротам, за которыми скрывалось овеянное легендами Метро.


Когда командир убежища отправил Романенко в Метро, лейтенант не удивился. Он гораздо больше недоумевал по тому поводу, что этот приказ поступил только сейчас, через двадцать лет после того, как люди спустились под землю!
«Видать, совсем плохи дела бункера, - думал лейтенант, выслушивая распоряжение начальника, - даже хуже, чем я думал. Раньше никто про метро и слышать не хотел. Нет там никого и ничего, и всё. А вот припёрло-таки».
В то, что метро в лучшем случае стоит пустое, Романенко не просто верил, он вообще в этом ни секунды не сомневался. В худшем случае жалкий аппендикс из пары станций, которые "ковыряли" в их городе лет двадцать, просто развалился. Но - приказ есть приказ.
Напарницу ему дали – самую лучшую; неутомимую, выносливую, храбрую.
Саму Люду Андрееву!
Остальные топтуны по большей части слова доброго не стоили. Километра два в костюме пробегут – и всё. Хоть ногами пинай – не поднимутся! А Люда зубы сожмёт, обругает его, Романенко, пятиэтажным матом – и рвётся дальше. Одним словом, клад, а не боец!
«Таких девчонок беречь надо, последняя наша надежда», - считал лейтенант.
Именно поэтому не давал он ей винтовку. Ну как взорвётся в руках?.. Легко могло случиться, учитывая, каким дерьмом были их самодельные «патроны». И именно поэтому послал Люду на разведку, а сам остался торчать за жалкой кучкой камней на виду у всех врагов, да ещё огород на шлеме посадил, чтоб, так сказать, внимание отвлечь.
«Пусть все хищники ко мне лезут, встречу с огоньком!» - думал Романенко, любовно поглаживая свой карабин "Вепрь".
Но почему-то желающих отобедать свежей человечиной не было заметно.
Подождав ещё пару минут, Прохор Алексеевич двинулся следом за Людой.

«Донецкое метро. Строительство станции «Политехнический институт» - гордо гласила потрепанная временем, но не сорвавшаяся пока табличка, висевшая около ворот стройки. Правда, от времени буквы сильно выцвели, но всё же, приглядевшись, Люда без труда смогла прочесть много интересного. Например, что работами занималось нечто под названием ООО (дальше было не прочесть), ещё плакат сообщал, по какому телефону следовало звонить в это ООО. Не было на информационной дощечке, пожалуй, лишь одного; главного: года окончания работ.
- Что и не удивительно, - заметила она, - ежу ясно, что станцию не достроили.
Всё пространство внутри забора оказалось завалено всякой дребеденью, в основном железками и бетонными блоками, назначение которых было Люде неведомо, женщина поняла лишь то, почему их никто за столько лет не спёр: сложно себе представить, сколько могли эти колоссы весить! Кроме этого внушительного мусора тут не заметно было ровным счётом ничего примечательного. Если не считать, конечно, спуска в метро. Впрочем, вход на станцию нашёл бы, наверное, только Шерлок Холмс. На фоне свалки скромный павильон, ведущий вниз, смотрелся прямо скажем сиротливо.
Стёкла, если они когда-то тут и были, исчезли как факт, не осталось ни единого осколка. Пропала и красная буква М (хотя, не исключено, что её вовсе не успели укрепить). Ступени лестницы, ведущей вниз, так густо заросли травой, что Люда при одном мимолётном взгляде уяснила главное: если они надеются найти тут людей, то идти дальше смысла нет. Если бы в метро теплилась хоть какая-то жизнь – всё было бы иначе. Но людей не было здесь. Лишь полное запустение унылых, заброшенных руин…
Однако у командира, похоже, были на сей счёт свои взгляды.
О чём думал этот человек – одному Богу ведомо, но вопреки здравому смыслу, лейтенант не только не повернул назад, но и с таким видом, будто делал это каждый день, стал спускаться под землю, держа "Вепрь" наготове.
Лишь сделав по лестнице пару шагов, командир вспомнил, что вообще-то он в некотором роде не один, и небрежным жестом приказал Люде взять на мушку ворота.
После чего так же отважно зашагал вниз и скрылся в подземном переходе.
Вот ведь непостижимый человек! Люда хотела сплюнуть с досады.
- Нельзя плевать, - поспешно одёрнула она себя, вспомнив неприятный опыт, - иначе харча будет долго и противно стекать по костюму до самых ног. Фу…
Что за фрукт лейтенант Романенко – Люда не могла понять очень долго.
Почему его все считали умным, она, впрочем, догадалась сразу: Прохор Алексеевич всегда молчал. Такова уж психология людская: кто не чешет языком, тот обычно всеми уважаем. Даже если человеку просто нечем чесать.
А вот был ли Романенко храбрецом – тут она затруднялась ответить. Порой ей казалось, что он просто псих, и именно поэтому кажется таким отважным. В самом деле, как ещё могут люди воспринимать того, кто лезет с обломком трубы на кабана?! Конечно, превозносить как героя. И никому в голову не придёт задуматься: а это вообще нормально?..
- Страх – отличная штука, - рассуждала Люда, - если бы не он – все мы давно бы погибли. Страх – это сигнал мозга телу: «Прячься скорее, не будь идиотом!»
Самое же странное и дикое одновременно заключалось в том, что Романенко в одних ситуациях вёл себя как жалкий трус, как давеча, послав её на разведку, а в других – как отчаянный псих! Как такое может уживаться в одном человеке – было выше понимания девушки…
Рассуждения Люды прервал сам Романенко, показавшийся из подземного перехода.
- Вспомнишь хорошего человека… - прошептала Люда.
Что значило это словосочетание – она не знала. Но майор Боднаренко каждый раз, когда входил кто-то, о ком он вспоминал до этого, произносил данную нелепую фразу и все вокруг дружно ржали. Люда тоже старательно гоготала, хоть и ума не могла приложить, что тут смешного.
Люда была так погружена в свои мысли, что не сразу заметила: с лейтенантом что-то не так. Брюки командира непонятно почему стали темнее, чем куртка. Шёл он, слегка пошатываясь, точно увидел что-то страшное. Винтовка болталась на плече, руки – безвольно опущены.
- Что случилось, командир?! – воскликнула Люда, подбегая к командиру.
Тот не ответил, он ведь и не мог бы ответить, но принялся что-то показывать жестами. Увы, понять, что он имеет в виду, Люда никак не могла.
- Там чудовища? – прокричала она.
Лейтенант замотал головой, и стал зачем-то водить ладонью по воздуху.
- Опущены гермоворота? Завал? – перебирала варианты. А самой ей вспомнилась игра, в которую она с подругами часто играла в свободное время: кто-то загадывал слово ведущему, тот изображал вещь или явление, а остальные пытались угадать. Только тут была не игра.
Романенко чуть за голову не схватился. На миг он замер, пытаясь, очевидно, придумать, как бы ещё объяснить. А потом просто показал Люде на свои брюки.
Женщина присмотрелась… И ахнула.
Брюки защитного костюма были МОКРЫЕ!
«Романенко что.. Обоссался?!» - выпучила глаза Люда.
Но тут же пришла в голову куда более зловещая мысль.
«Метро затопило!» - догадалась она.


О том, что грунтовые воды – проклятие любого метро, и что если за ними не следить и не откачивать, они могут быстро затопить подземные магистрали, Прохор Алексеевич прекрасно знал. Умей он говорить, первым делом напомнил бы командиру бункера об этом неприятном факте. Но говорить он не мог. Поэтому промолчал. И что бы это изменило? Всё равно послали бы...
До последней минуты лейтенант продолжал ещё надеяться, что он просто полез куда-то не туда.
Но когда, немного придя в себя, Романенко снова решился спуститься в метро, на этот раз уже с Людой, стало ясно: всё кончено. Их экспедиция не имеет никакого смысла.
По частично обвалившемуся подземному переходу они прошли в кассовый зал. Тут на фантастически грязном полу, покрытом густым слоем девственной пыли, валялись разбитые кем-то точно в припадке безумного гнева турникеты, и стоило людям приблизиться с ведущим вниз эскалаторам, как стало ясно: «самоходные лестницы» ведут в никуда.
Тусклые лучики едва работающих фонариков осветили потолок наклонного хода, покрытый плесенью, грибком и всякими другими странными наростами до такой степени, что казалось – именно из них он и сделан. Эскалаторы прогнили и истлели настолько, что превратились в груды трухи, исчезающие в зловещей, тёмной воде, что не доходила до кассового зала какие-то два-три метра. Как она воняла, к счастью, можно было только догадываться: шлемы не пропускали запахи.
Пробить эту пучину тухлой воды светом фонарика нечего было и надеяться. Тут не помог бы и вертолётный прожектор. Да и зачем пробивать? И так было ясно, что метро погибло, уж где точно не следовало искать живых людей, так это здесь...
«Может быть, там живут люди-амфибии? – подумал лейтенант, продолжая, не щадя бесценных батареек, водить лучом по поверхности подземного моря. – Мутанты, у которых жабры выросли?»
Он вспомнил, как давным-давно, он уже и сам забыл когда, видел кино про какого-то мужика, который мог жить в воде. Фильмы лейтенант до Войны обожал смотреть (по сути, только этим и занимался в свободное время), поэтому уж что-что, а это наследие прошлого засело в голове Романенко намертво, захочешь – не забудешь. Он даже ночью вместо снов почти всегда сам себе показывал фильмы.
«К тому же, - подумалось лейтенанту ещё минуту спустя, - очень может быть, что твари с жабрами тут... реально водятся. И они свежему мясу будут очень рады».
И, вспомнив жуткую сцену из ещё одного фильма, то ли «Человек-слизняк», то ли «Человек-караткатица», Прохор Алексеевич содрогнулся.
На то, что затоплена только эта станция метрополитена, тоже не стоило надеяться. Лейтенант помнил чертёж метро, который ему перед походом показал полковник. «Политехнический институт» и его туннели даже не были самым глубоким участком. Значит, остальное уж точно затопили грунтовые воды!
Пришло время принимать решение. Будь лейтенант один, он бы, возможно, решился на какой-нибудь дикий поступок в своём репертуаре: например, полез бы нырять, или пошёл бы через весь город обследовать другие станции… Но с ним была его напарница. Девушка, которой приходилось куда труднее, чем самому Романенко, и которая в отличие от Прохора Алексеевича не грезила мифическим подземным раем. Хотя бы ради неё он должен был прекратить их бессмысленное предприятие.
«Не смей сдаваться! – закричал сам на себя Романенко. – Ты обязан дойти до конца!»
Душа лейтенанта, такая авантюристка, какую злейшему врагу не пожелаешь, рвалась всеми силами снова искать приключений на пятую точку.
Но в первый раз Романенко невероятным усилием воли сумел заткнуть рот своему не в меру падкому на подвиги естеству.
«Людмила уж точно не виновата в том, что ты у меня, зараза, так любишь геройствовать!» - грубо наорал он сам на себя. Душа лейтенанта от такого сержантского обращения тихо офигела и испуганно смолкла.
Он тронул за плечо Люду и показал ей знаком:
«Возвращаемся назад!»
К счастью, махать руками полчаса не пришлось: для этой фразы имелся у солдат знак, установленный регламентом.
Даже не обратив внимание на то, как отреагирует Люда на его приказ, лейтенант развернулся, взвалил на плечо свой "Вепрь", и уже тронулся было в обратный путь… Но тут вдруг кто-то резко схватил его за руку.
Это было так неожиданно, что Романенко почудилось на миг, будто это напал на него тот самый человек-каракатица!
К счастью, это оказалась всего ли Люда, которая зачем-то остановила его и принялась что-то кричать сквозь шлем.
«Что это пришло ей в голову?» - удивился лейтенант, и прислушался к голосу напарницы.
- Послушайте, командир, - кричала Людмила, - я понимаю, что решение принимаете вы. Но чёрт возьми, неужели мы вернёмся в бункер, даже не выяснив, все ли станции затоплены?!
Романенко предпочёл никак не реагировать, не пошевелил даже пальцем. И Люда, не дождавшись в ответа в какой-либо форме, закричала снова.
- Станции «Красный городок» и «Чумаковская», если я не ошибаюсь, неглубокого заложения! И пусть они едва ли оказались хорошей защитой от радиации, но зато их вряд ли и затопило! И вообще, лейтенант, неужели вам не стыдно будет доложить начальству: «Мы прошли через весь город, извели кучу драгоценной энергии и фильтров, и всё чтобы сбежать»?!
И даже сквозь ткань и стекло защитного костюма было заметно, как вздымается от волнения и злости её грудь, как нервно подрагивают ноги, как сверкают огромные, выразительные глаза…
«Вот так поворот событий. Жаль девчонке, что столько километров прошагала без толку, - улыбнулся Романенко. – Ай да молодец, Андреева! Ну что ж, в путь!»
Душа лейтенанта, совсем было забившаяся в самые дальние закоулки пятки, снова расправила плечи и вылезла на свет Божий.
«Вперёд, слабак! – прикрикнула она на хозяина. – Докажи ей, что ты настоящий мужик!»
«У меня жена есть, дура, - обругал лейтенант беззлобно свой резко обнаглевший внутренний голос, но тут же добавил с улыбкой: - Но жену можно и поменять…»


Люда лежала на боку совершенно неподвижно, погрузившись в пыль примерно по локоть. Романенко пару раз делал попытки поднять напарницу с пола, но потом понял, что лучше дать девушке немножко отдохнуть, чем тащить её обратно на себе. Раз уж в ответ на толчки лейтенанта она даже не крыла его матом - значит, в самом деле, устала.
Поэтому Прохор Алексеевич оставил Андрееву в покое, уселся на краю платформы и свесил вниз ноги.
Вот и всё, задание командования выполнено. Он уже прокручивал в своей голове отчёт, который напишет по возвращении (показывать это всё знаками выйдет дольше).
«Было обследовано четыре станции. «Политехнический институт», «Левобережная» и «Мушкетовская» оказались затоплены грунтовыми водами. Совершать погружение не посчитали нужным».
Романенко надеялся, что причины этого решения очевидны даже идиоту.
«На станции «Красный городок» грунтовых вод не оказалось. Но и пригодной для жизни считать её нельзя».
Лейтенант повернул голову и ещё раз осветил станцию фонариком. Да уж. Какая тут жизнь! Бесконечный океан пыли и грязи. Никакого намёка на то, что тут вообще кто-то когда-то жил. Он перевёл взгляд на валявшуюся рядом Людмилу Андрееву, силы которой иссякли окончательно, и почему-то вспомнилась лейтенанту одна картинка из далёкого прошлого: сцена высадки американских космонавтов на Луну.
«Их ноги утопали в пыли по щиколотку, - вспоминал Прохор Алексеевич, - и после каждого шага поднимались серые облачка… Чёрт возьми, ну и пыльная же она, эта Луна! Прямо как наша оружейка. Или как эта станция».
Лейтенант улыбнулся, но тут же снова погрустнел.
«И, чёрт возьми, неужели не так давно люди… летали в космосе? На другие планеты?! С ума сойти. Эх, вот бы сесть в космолёт, или как это там называлось, и улететь с этой проклятой планеты, так её перетак».
Романенко мечтательно взглянул наверх, но там были только балки потолка, никаких звёзд и галактик.
«А может, и хорошо, что уже не улетим. Не сможем загадить весь космос заодно с Землёй».
Лейтенант вздохнул и снова принялся от нечего делать светить фонариком по сторонам. Казалось бы, что тут можно было увидеть нового и интересного? И всё же надо было чем-то себе занять, вот лейтенант и сажал батарейку. И он уже собирался встать и заставить-таки Людмилу отправляться в обратный путь…
Но тут внимание Прохора Алексеевича привлекли какие-то странные бумажки, висевшие в ряд на стене станции. Раньше он их как-то не замечал.
«От строителей, что ли, остались?» – удивился он, и решил подойти ближе.
Первые четыре бумажки, оказавшиеся газетами, офицер читал хоть и с интересом, но без особого недоумения. Он слышал, как и все жители бункера, ту давнюю историю о шахтёрах, которые решили взять бесконечную стройку метро в свои руки.
«Вот были же люди до Войны! – восхитился про себя Романенко. – Им же даже, кажется, толком и не заплатили за труд. А они всё равно капали это метро! Целых четыре станции успели сделать. Как жаль, что закончили как раз к тому дню, когда это метро уже перестало быть кому-то нужным…»
Грустная ирония! Прохор Алексеевич вспомнил похожу историю: в городе Припять то ли за сутки, то ли за двое до аварии открыли парк развлечений! Недолго успели люди порадоваться… Но Припять мало заботила его. Вот уж какому городу точно после ядерной войны было всё равно! И вот уж что точно не бомбили…
Судьба метростроевцев беспокоила Романенко куда сильнее. Выжили ли они, а если погибли – то как? Увы, этого не знал никого.
Одно лишь было достоверно известно: из метро мужики не вышли, и ни в какие убежища пробиваться не стали.
«А раз выжить в метро невозможно, мы сами это видим, значит полегли ребята», - вздохнул лейтенант, и хотел, дабы почтить память павших, снять шлем… Но, к счастью, во время вспомнил, что тогда он и сам имеет все шансы «пасть».
И тут взгляда лейтенанта упал на пятую бумажку.

Мгновение спустя он уже вжался спиной в колонну, а пальцы, лихорадочно дрожа, сжали верный "Вепрь".
Как такое могло случиться, что ещё каких-то три месяца назад кто-то кого-то поздравил тут с годом Кролика-Мутанта, было выше понимания Романенко. Но что-то (а точнее "кто-то" - внутренний голос собственной персоной) подсказал лейтенанту, что ничего хорошего им это не сулит...


Люда Андреева вставать категорически отказывалась, как ни сигналил ей лейтенант. Видимо, просто не понимала, что происходит.
Ну как ты объяснишь с помощью жестов, что на станции кто-то живёт или жил недавно, и что надо срочно разобраться, кто это?! Романенко от отчаяния готов был головой об колонну биться!
Будь он немым с рождения, конечно, относился бы к трудностям перевода с русского на язык жестов проще. Но так уж вышло, что онемел лейтенант всего пять лет назад…
Нет, ему не отрезали язык враги из соседнего убежища, хотя так считали многие в бункере и эту версию старались не оспаривать.
Всё было сложнее и проще одновременно.
Однажды, когда молодой парнишка отправился на поверхность в составе группы таких же смельчаков, с отрядом случилась зловещая история.
Самое интересное, что Прохор, или как его тогда называли «Проха», так и не понял толком, что же случилось. И объяснить это не смог. Просто люди один за другим… пропали. Без всяких там мистических знамений, без замогильного звона цепей – просто, буднично взяли и исчезли.
- Куда, куда они пропали, Проха?! – чуть не плача кричал на парня майор Бондаренко. А тот в ответ старательно скрёб на бумажке примерно следующее: «Старшина Кучменко сказал, что сбегает заглянет за угол – ушёл и не вернулся, следов не нашли. Рядовой Костоломов первым вошёл в квартиру, где хотели отсидеться, но обратно не вышел и внутри обнаружен не был». И так далее в том же духе.
- Как мог человек выйти за дверь и пропасть?! Что ты несёшь, Проха, твою за ногу! – ревел майор, но Романенко в ответ только хлопал глазами. Сказать он ничего не мог, потому что когда под конец того злосчастного похода остался совершенно один, то перепугался так, что лишился дара речи.
- Что тебя так напугало, что? – допытывалось начальство бункера, надеясь тут найти зацепку.
А Прохе и ответить было нечего.
«Сидел один, была полная тишина, ни одного звука. Вспоминал ребят, пытался понять, куда пропали. Чуть не рехнулся от ужаса. А потом вдруг раздался страшный грохот».
- Что это было? – подался вперёд майор.
Прохор сконфуженно потупил глаза и написал:
«Дерево подгнившее рухнуло».
- И из-за этого ты… онемел? Крепкий, сильный мужик? – не поверил Бондаренко.
Будущий лейтенант только руками развёл.
Начальство, ничего больше от единственного выжившего не добившись, долго решало, что же делать, и в итоге жителям объявили, что отряд попал в лапы к их врагам, их там всех замучили до смерти, а Романенко при виде этого онемел. Версия всех устроила. Разумеется, был организован карательный набег на соседей, которые в кои-то веки оказались не причём. Конечно же, всех пропавших ребят окрестили героями, а Прохе дали лейтенанта и по-тихому сплавили «на пенсию», да ещё и поселили отдельно в самом дальнем закоулке убежища.
Но потом

Армин, стекла противогаза действительно потеют. Или у вас есть более правильный вариант описания этого, ммм, действия? Да, можно написать более громоздко, но тогда сама читабельность станет более сложной. Не писать же, "стекла противогаза обильно покрылись капельками воды, что помешало путнику вовремя увидеть скрытую опасность"