|
Нотная тетрадь
X Нотная Тетрадь
Здравствуй, Сергей. Сразу извинюсь, что порчу твою нотную тетрадь. Это единственное, на чем сейчас я могу писать.
Почему я решил это делать? Я здесь уже третий день, при неверном свете маленького костерка, и, мне кажется, это для меня единственный способ продолжать оставаться в здравом уме. Но я забегаю вперед.
Итак, три дня назад.
День обещал быть пасмурным и дождливым, я вышел из дома со скрипкой в руках и полной сумкой нот, в том числе и твоих, оставленных тобой накануне после наших посиделок. Кутаясь в свое старое пальто, помнишь, мы с тобой вместе его выбирали, направился в консерваторию. Предстояла предгенеральная репетиция отчетного концерта. Ветер рвал полы одежды, редкие прохожие бежали по свои делам, стараясь свести к минимуму пребывание на пронизывающем питерском ветру.
А мне всегда нравилась такая погода, она позволяла мне остаться один на один с Петербургом, и я будто погружался в девятнадцатый век. Даже проносящиеся мимо автомобили не портили моего единения с городом. Для такого интроверта, как я, это были лучшие часы.
Я хотел отправиться автобусом, но увы... Я проходил мимо входа на станцию метро N, как вдруг в небе раздался вой сирены воздушной тревоги и речевое сообщение: «Это не учебная тревога!» Я оглянулся. В моем направлении, метрах в двухстах, бежали люди. Поняв сигнал так же, как они, я кинулся ко входу метро, недоумевая, что случилось, почему. Я не мог тогда поверить, что началась война.
Пробежав мимо турникетов и нервничающего милиционера, я устремился вниз.
Стоило мне выбежать на перрон, как раздался зубодробительный скрежет, запахло жженой изоляцией и стальная пластина гермоворот (не зря мы посещали ОБЖ, я сразу понял, что это такое!), как гильотина устремилась вверх. От удара с потолка во все стороны брызнули обломки кафельных плиток. Почти сразу с той стороны раздались глухие удары. Люди, что бежали за мной, не успели… а я оказался в полном одиночестве на узком перроне маленькой станции метро.
А потом раздался гул, удар чудовищной силы кинул меня на пол, а из тоннелей вылетели клубы пыли, настолько плотные, что мне стало тяжело дышать.
Спрятав лицо за воротник пальто, я прислонился к скамье и погрузился в молчание. Свет погас, а с той стороны гермоворот все стучали и стучали люди. Забегая вперед, скажу, они стучали еще один, кажется один, день. Сейчас на перроне тихо и слышно только мое дыхание и писк крыс. О да, эти-то твари никуда не делись, я слышу их даже сейчас.
Не знаю, сколько я просидел молча. Час? Сутки? В какой-то момент мне страстно захотелось света, хоть какого-нибудь, и тут я вспомнил: сигареты и зажигалка! А ты говорил, что курение меня погубит, а вот и нет.
Выломав несколько штакетин из одной из скамей, я выложил их шалашиком, а одну из своих тетрадей пустил на растопку. Твои не трогал, можешь не бояться. И вот у меня уже танцует маленький костерок. Сергей, ты не поверишь, какая это радость – свет, а мой свет еще давал и тепло. Остаток дня я провел, наблюдая и поддерживая огонь.
День второй.
Я проснулся от чувства голода, в животе урчало и ужасно хотелось пить. Я подбросил дровишек в огонь и, соорудив импровизированный факел, пошел на разведку своей территории. Результаты меня ужаснули. Оба тоннеля примерно в двадцати шагах от станции были обрушены. Как меня не завалило, я не представляю.
Итак, я оказался заперт один, в полной темноте, но я нашел воду: по одному из завалов струился грязный, дурно пахнущий ручеек. Я стоял и собирал влагу в ладони, и она показалась мне такой сладкой, когда я сделал первый глоток. Один вопрос разрешен, но оставался вопрос с едой, голод грыз меня изнутри и я решил лечь поспать, ведь когда спишь, есть не хочется. Ты знаешь, у меня получилось. Не знаю, сколько я проспал, но голод не только не утих, он усилился, меня даже вырвало желудочным соком, так хотелось есть. Я снял свой ремень, тот, что мне подарили после концерта в Италии, из натуральной кожи, и стал жевать. Мне стыдно с тобой этим делиться, но я правда съел свой ремень. Накатила дурнота и я чуть не выпустил свой «завтрак-обед», а может ужин» обратно, но сдержался.
Решив не тратить силы, я постарался вновь уснуть. Как ленивец я весь день либо дремал, либо спал…а может это сказались переживания. «Вечером» прекратился стук в гермоворота. Мне страшно представить, что произошло с людьми.
День третий.
И вот наступил сегодняшний день. Я проснулся с неясным чувством тревоги, а потом меня укусили. КРЫСЫ! Ненавижу этих тварей, мне кажется, что от моего крика чуть не рухнули своды станции, и я затоптал костер, чертов недотепа! В темноте мне чудилось, что крысы наступают со всех сторон, что я вижу биллионы красных бусинок, уставившихся на меня с предвкушением поживы.
Я метался по перрону, пока вконец не обессилел. Тут на меня накатила темнота, я даже заверещал, темные клубы абсолютного, первозданного мрака давили на меня со всех сторон, я лихорадочно искал зажигалку. Хлопал себя по карманам пиджака, и подвывал, внизу живота предательски тянуло, руки тряслись, я стал причитать и плакать, потом кричать в ужасе, ЗАЖИГАЛКИ НЕ БЫЛО, я боялся, что останусь в полной темноте, бедра сводило судорогой, неловким движением я расцарапал себе шею, расстегивая верхние, душившие пуговицы сорочки. «Пальто!!!» спасительная мысль заставила опять закричать, но уже от радости. «Зажигалка в пальто!!!!», - это уже я крикнул вслух и засмеялся отрывистым смехом, пуская голосовых «петухов». Наощупь вернувшись к месту своей «стоянки», я отыскал пальто, а в правом кармане её, мою спасительницу. Чиркнул кремень и вверху зажигалки возник огонек, темнота проиграла. Я вновь соорудил костерок, и с факелом, сходил утолить жажду.
Время шло, и внутри меня поднималась тоска. Я всегда любил одиночество, глупец, если бы я знал, что такое одиночество, что такое быть одному в кромешной темноте, я бы каждую секунду тратил на общение, со всеми, с случайными попутчиками, детьми, знакомился бы с девушками, может даже женился бы, как хотела моя покойная мама. Каким же я был дураком…
И тогда я достал твою тетрадь и сел писать тебе это письмо. Ты спросишь: «Почему в твоей?» А кому, если не тебе, я могу все это доверить? Ведь это единственное, что у меня осталось, от прежней жизни, от прежних радостей, от тебя… Буду заканчивать, меня неумолимо морит сон. Я завтра тебе еще напишу, ты не против?
День четвертый.
Я вновь взялся за ручку. Меня вновь одолевали приступы голода, и знаешь что? Я стал охотником. Ты не поверишь, на какие подвиги способен подтолкнуть голод. Все-таки те, кто отрицает первичные инстинкты и презрительно морщил нос при этом – жалкие снобы. Но все по порядку. Когда мне вновь стало нестерпимо тошнотворно хотеться чего-нибудь съесть, мое внимание привлекла прошмыгнувшая жирная тушка крысы. Я стал строить планы, как заполучить одну из этих тварей себе на зуб и придумал!
Из футляра для скрипки я соорудил простую ловушку, раскрыл и поставил туда палочку, связал шнурки и привязал к ней. Затем было сложнее – приманка. Я разодрал одну туфлю на мелкие кусочки, надо признать это было нелегким делом, я почти терял сознание от голода, но закончил. Долго жевал один кусок, и потом положил его в ловушку.
Я не знаю, что сыграло свою роль, то ли моя недоприманка, то ли любопытство твари, но спустя пару часов ожидания, когда мне уже казалось, что крысы в темноте смеются надо мной, я заметил, что в футляре что-то копошиться и дернул «веревку». Ловушка сработала. Тварь отчаянно сопротивлялась, и искусала мне пальцы левой руки, пока я доставал её и пытался сломать шею, но я победил. Я съел её прямо сырой, выплевывая шерсть, кости и прочее, меня даже не стошнило ни разу, такова была сила моего голода. В душе поселилась уверенность и я решил тебе написать. Завтра я вновь напишу тебе, как прошел мой день. До скорой встречи, дружище.
День пятый.
Крысы обнаглели - сегодня утром одна из них стала грызть мою левую руку, расцарапав старые и добавив новые раны. Она не успела сбежать, когда я схватил её и со всего маху разбил голову об пол. И стала моим завтраком, к чести моей я скажу – эту я пожарил, она подгорела местами, а местами не прожарилась, но я все-таки ел как человек.
Насытившись, я, освещая себе путь зажигалкой, стал исследовать станцию и сделал одно открытие - в правом от входа тоннеле есть вентиляционная решетка, её немного перекосило. Думаю я смогу её выломать. Вернулся я воодушевленный, но быстро пришел в себя, в своем желании света я спалил почти весь запас дров. Осталось на один день, а потом придется использовать скрипку. Я даже заплакал, ведь её мне подарил дедушка, когда сам уже не смог играть из-за артрита. Отогнав от себя грустные мысли, я сел писать тебе письмо. Знаешь, я рад, что могу общаться хоть так, хоть с кем-то, иначе это сосущее чувство в голове доведет меня до беды. Я итак стал разговаривать со стенами и с костром, хотя бы ради того, чтобы слышать свой голос и как ему вторит эхо.
Сергей, никогда, ты понял, никогда не проси одиночества, если оно придет, гони его, ищи любую человеческую душу, даже самого отъявленного подонка и держись рядом с ним. Иначе она начнет разрывать тебя изнутри. Знаешь на что это похоже? На щекотку, только щекотно где-то в грудной клетке, ближе к диафрагме, и ты никак не можешь её унять. Её уймет только возможность с кем-то поговорить, посмотреть в глаза, понять, что ты не один. Даже сейчас, когда я пишу эти строки, она не отпускает, она есть и сжимает горло своими пальцами. Она знает, что я от неё никуда не сбегу, она играет со мной, Глумливая ТВАРЬ! Я не хочу тебя, пошла прочь!!!
Извини, это так, странно, это нельзя сдержать. Я порвал листок ручкой, бессильный сдержать ярость. Я не знаю чего во мне сейчас больше: страха или злости, я пишу, а мне хочется рвать листы в приступе безнадеги. МНЕ НЕКУДА БЕЖАТЬ! Я ЗАПЕРТ в этой темнице, у меня есть вода, есть верткая, но все-таки пища, хотя она скоро сама осмелеет и сожрет меня, а мне некуда бежать.
День шестой.
С моей левой рукой что-то не так, её дергает, она горячая и насколько могу видеть отекла и покраснела. Чертов грызун меня чем-то заразил. Хочется ругаться матом, но я не могу, не хочу чтобы ты думал, что я грубиян, не хочу тебя разочаровывать. Твою мать, как же ноет рука. Хорошо не правая, а иначе, без возможности писать, я не знаю, что со мной было бы.
Я попробовал поставить ловушку, но ничего не получилось. От слабости я даже встать не смог, накатила дурнота и я упал на колени, больно стукнувшись об пол. Подставил руки, чтобы не удариться лицом и левую пронзила такая боль, что я закричал, и слезы брызнули из глаз. В полубессознательном состоянии я лежал и смотрел на затухающий костер. Даже ради своей жизни я не смогу уничтожить музыкальный инструмент.
Нет больше сил писать. Попробую завтра.
День седьмой
Это конец. Меня бьет озноб. Рука, проклятая, горит и ноет. Вместо левой кисти там какой-то клубок жара и боли, хочется рвать её зубами, Пальцы практически не слушаются. А мимо шныряют крысы, чуют мерзкие, что я им больше не угроза, ждут только часа, и ждать им осталось недолго.
Прости, что пишу так коряво, пишу при неверном колебании огонька зажигалки, зажав в бесчувственных пальцах левой руки, даже «чиркать» пришлось правой, а левой только давить на «газ».
Прости меня, Сергей, прости за мою нелюдимость, за обиды, которые я тебе наносил: осознанные и не осознанные. Прости меня единственный и самый лучший друг. Прости, что мы с тобой так больше и не встретимся. Я повешу скрипку на стену, чтобы крысы не добрались до неё и все-таки попробую выбраться через вентиляцию. Глядишь, не застряну. И будь, что будет. Береги себя мой друг, и никогда не проси одиночества.
Семен дочитал последнюю строчку письма. Мы молча смотрели в огонь.
Сегодня утром мы, группа сталкеров-разведчиков в количестве четырёх человек, наконец распечатали вход на станцию N. Там нас встретила лишь пустота и затхлость. Испуганные светом фонарей крысы разбегались в норы. Мое внимание привлекла скрипка, висевшая на болту, оставшемся от старой рекламной вывески. Потом мы нашли следы маленького кострища и старую нотную тетрадь, убранную в чехол от скрипки. Семен прочистил горло и начал читать.
Разговаривать не хотелось, а редкие попытки начать быстро стихали и мы вновь погружались в молчание. Внезапно, как по команде, Семен вскочил и кинулся в правый тоннель, остальным понадобилась доля секунды, чтобы сообразить, в чем дело.
Когда мы подбежали, то увидели, что решетка валяется на полу. Семен включил фонарь и заглянул в дыру. Спустя пару секунд Семен встал, покачал головой и пошел обратно на перрон, мне показалось, что он сдерживает что-то в себе. Кадык судорожно дергался. Я в свою очередь заглянул в шахту. В паре метров от выхода, плотно упершись в стены шахты, костями стоп ко мне лежал скелет человека, одна нога его была обута в ветхую кожаную туфлю.
|
Рейтинг книги: 41
245 место
|
я не совсем поняла о чем в этих строках идет речь. можно пояснить?
+ и патрон)
+ Патрон)
Миш, молодец! Так держать!
грубо, грубо...
Я понимаю, возможно вам трудно подобрать более культурние слова, ну да ладно.
Мишаня МД , мне кажется вы твердите одно и то же, пытаясь сыграть на чем то...
Но мне уже все равно, к счастью. Я полностью потерял к вам интерес.
и еще, не имхой она станет когда будут твердые аргументы, а то покамест все аморфно, где там у кого-то есть похожая история раскиданная на 10-к глав
я-то все понял, мистер уязвленная инициатива...
Все всё поняли, молодец. Что тебе ещё здесь надо? Ты никого не переубедишь, так что оставайся при своём мнении и топай.